Глава 8
Гриф не сможет… у него нет выбора… выманить Грифа… заставить его… Гриф…
А что Гриф не сможет? Интересно, подумал Гриф. Кто-то хочет меня выманить, подумал Гриф. Кто-то хочет меня заставить…
Что? Что меня хотят заставить?
Почему никто не хочет просто поговорить, предложить, заинтересовать? Зато подставить, попытаться убить… Хотя, если верить словам, прозвучавшим под утро, хотели убить не его, не он был целью, а Маша.
В Крыму не его пытались убить… Не он был главным… Девчонка… Эта Маша…
Нет, за что можно убить его, свободного агента, Гриф понять мог. И понять мог, и простить… позволить себя убить — категорически «нет». Мысль умереть ни с того ни с сего Грифу не нравилась, а идею, за которую стоило жизнь отдать, он пока, к счастью или к сожалению, не нашел.
Маша, ради убийства которой, оказывается, и было совершено то дурацкое нападение, оказалась первым за последние десять лет человеком, который занял в мыслях Грифа такое большое место.
Это, кстати, тоже странно, подумал Гриф.
Этой ночью он вообще думал много. И даже умудрился заметить очень странную закономерность.
Пока его мысли были направлены на организацию отправки Маши в Понизовку, голова была ясной, мысли — четкими и упругими. Стоило мыслям чуть уклониться, стоило Грифу задуматься хотя бы над тем, что именно заставляет его возиться с девчонкой, кроме элементарной жалости, на него наваливались тоскливое чувство безысходности и болезненное осознание одиночества.
А как только он принимался размышлять о причинах такой смены настроения, сон наваливался с такой силой, что он даже пару раз за ночь поддался, уснул и, проснувшись через десять минут, снова размышлял о том, как именно сможет доставить Машу к ее друзьям и спасти участкового инспектора Николаева Артема Лукича…
И как это будет хорошо… Просто замечательно. И, самое главное, правильно.
Гриф зевнул, встал с кресла и сделал несколько наклонов и приседаний. Поддавшись два раза за ночь, он нашел способ не укладываться баиньки по первому требованию организма.
— Кто ты или что ты такое? — мысленно в который раз за ночь спросил Гриф, подождал ответа и махнул рукой, потеряв в очередной раз к этому интерес.
Проблема первая — как попасть к деревне. Электричка, автомобили вкупе с лыжами и воздушными шарами отпали сразу как транспортные средства фантастические и опасные. Ибо до них еще нужно было добраться.
Обычно Гриф через кольцо проходил на одну из Территорий, а оттуда нормальным транспортом выбирался в нужное место.
Иногда отправлялся через свои кольца, спрятанные вне Территорий. Но ближайшее к Понизовке кольцо было почти в пяти сотнях километров. И это слишком далеко для свободного агента, которого уже пытались убить.
Вообще все уцелевшие свободные агенты засели в своих Территориях и, насколько знал Гриф, сколачивали сейчас подобие ополчений в помощь Вспомогательной службе и для защиты от совсем озверевших «верблюдов».
«Верблюды» собирались в банды, настойчиво прорывались к складам и свалкам, официальные власти вяло пытались конфликты сдерживать, намекали, что готовы ввести полицейские силы для разграничения и недопущения…
И свободные агенты, и «верблюды» эти попытки и предложения игнорировали, а сами начинали понемногу постреливать друг в друга.
На Европейской Территории свободный агент Гепард из «блеска» сжег группу «верблюдов» и схлопотал пулю в голову от находившегося поодаль снайпера. Те, кто гнал «верблюдов» на Территории, могли себе позволить такое соотношение потерь.
Хоть один к ста. Или даже к тысяче.
Грифа в этом всем удивляло только то, что официальные власти все еще выполняют букву Соглашения и Акта о Сосуществовании. Не так чтобы с большим рвением и желанием, но и без вопиющих нарушений Режима Допуска и целостности Внешних границ.
Боль сдавила виски, Гриф поморщился и тихо, чтобы не разбудить Машу, застонал.
Значит, не о том думает он, не о том, а кто-то следит за правильностью мыслей и выражает свое недовольство… и отчего-то уже даже и не прячется. Просто нагло лезет в мозг и лупит наотмашь по нервным окончаниям…
Как же добраться без приключений?
Гриф вернулся в кресло. Еще рано. Рано еще. Еще можно попытаться подремать с часик. Или пока не проснется Маша.
Закрыть глаза и думать. Думать…
Деревня Понизовка. Рядом с ней — Полеевка. Понизовка, кстати, даже ближе к железнодорожной станции «Платформа Полеевка»… Почему так назвали…
Шоссе от областного центра. Было в городе кольцо, было, он сам, лично отправил через него журналистов из Клиники. Кольцо было и исчезло. Вывезли. И, возможно, уничтожили.
Больше колец нет…
Пардон, ошибочка. Не «нет», а «не было». А сейчас — появилось…лись. Появились.
Еще вчера вечером их там не было. А сейчас…
Полтора десятка колец вокруг деревень. Стоят неподвижно. Одно из них, если верить картинке, вставшей сейчас перед закрытыми глазами Грифа, находится всего в двух километрах от Машиного дома.
Они даже замерзнуть не успеют. Полчаса быстрым шагом. И заодно весело и непринужденно снимается проблема отсутствия у Маши теплой одежды. Спокойно дойдет, накинув запасную куртку Грифа. Да он девчонку просто донести сможет, если нужно.
Все так замечательно складывается. Невероятно удачно.
Ключевое слово — «невероятно».
Откуда там кольца, да еще в таком количестве? Этого не может быть. Незачем собирать кольца в кучу, они, кольца, специально созданы, чтобы сокращать расстояния.
И как раз в тот момент, когда Грифу очень нужно именно в эти места.
Тут еще не включается это его волшебное всевидение. Когда не нужно — пожалуйста, смотри и сквозь стены, и сквозь воду, и даже сквозь время.
А сейчас… сообщило о кольцах возле деревень и затихло.
Не пойду я никуда вслепую, подумал Гриф и решил повторить эту фразу вслух.
Повторил.
Потом сказал, глядя перед собой, что Машу, если понадобится, свяжет. Или, что еще проще, блокирует кольцо на башне, чтобы у Маши даже соблазна не появлялось…
И такая ненависть к самому себе вдруг проснулась в душе Грифа, что захотелось заплакать, упасть на колени и ползти к кровати Маши, чтобы просить прощения.
А вот это уж — дудки. В эти игры мы играть не будем. Не будем.
Мы упрямые. Нам только нужно понять, что нас пытаются принудить, — и никакие внутренние голоса ничего не смогут поделать.
На окне спальни — решетка. Дверь закрывается на ключ.
Гриф встал с кресла, прошел к двери, открыл дверь, вынул ключ из скважины…
Ему не хотелось этого делать. Он не должен был этого делать. Ему отвратительно то, что он собирается сделать… Но он и раньше делал то, что ему не нравилось.
Он не испытывал кайфа, когда сжигал деревни и когда убивал людей. Но делал это, понимая, что так нужно. Что это — наименьшее из зол. Вот и сейчас…
Он вытерпит крики девчонки. Выдержит, даже если у нее начнется приступ. И даже…
Заснеженное поле. Лес, заваленный снегом, сломавшиеся под весом снега деревья.
В километре от леса — деревня. Гриф не был в ней, но уже знал, что это — Понизовка. А вот тот дом — третий от края — дом участкового инспектора. Но это — не важно. Это — потом.
Сейчас взгляд скользнул вправо, к лесу. К дороге, ведущей от Понизовки к трассе.
Машина. Длинномер стоит, увязнув в снегу, водитель топчется возле него, держа в руках лопату. В фургоне — ближайшее к деревне кольцо.
Как-то Гриф не задумывался раньше о возможности такой установки. А идея, в принципе, здравая. Можно, если придется, перебросить незаметно в нужное место любое количество солдат.
Оп-па! Солдат. Именно — солдат.
Лес и длинномер уменьшились, ушли вниз, и стало видно другую машину, почти такой же грузовик, только фургон у него не белый, а синий, и стоит машина, оснащенная кольцом, чуть в стороне. Севернее, понял Гриф. Водитель…
Водитель не стоит с лопатой, водитель сидит в снегу, руки застегнуты наручниками за стволом придорожной березы, возле него стоит человек в бронекостюме и шлеме, а из фургона выпрыгивают-выпрыгивают-выпрыгивают бойцы в такой же броне, ловко и споро разворачивающие какое-то свое оборудование, тубусы, контейнеры, кассеты и блоки.
Оборудование торопливо меняет окрас с темно-серого на белый.
«Вот такие дела, Маша», — сказал Гриф.
— Прямо тут, на дороге и разворачивайся, — сказал Ильин. — Снега столько, что машины тут еще пару дней ездить не смогут. Разве что гусеничная техника. А мы тут ненадолго — всего несколько часов.
Трошин не возражал. Последние пять часов он беспрерывно испытывал чувство облегчения, в равных пропорциях смешанное с восторгом.
Появился майор.
Трошин, если честно, в возвращение майора не верил. Трошин уже почти смирился с судьбой и с тем, что назначено ему тренировать территориалов, а потом вести их в бой, непонятно где и непонятно за что…
А тут — бац, майор Ильин.
И что с того, что он даже пары фраз не сказал Трошину, кроме как отдавая приказы и распоряжения? Что с того, что лицо у командира неподвижно, словно сковано морозом, что время от времени бьет он кулаком правой руки в ладонь левой, а это значит, что настроение у него хуже не бывает.
Он приехал. Он поднял на уши весь спецлагерь, что-то там такое сказал начальнику лагеря и начальнику охраны, что-то такое, что оба мгновенно присмирели и бросились выполнять энергичные просьбы Ильина.
Работы было невпроворот. Но командовал всем и за все отвечал теперь не Трошин, слава богу, а майор Ильин.
И это было здорово.
Обычно разогрев нового бронекостюма требует около двенадцати часов, плюс сведение в систему, плюс активация кодов и опознавателей, плюс тестирование, плюс много еще чего…
Под чутким руководством Ильина всю эту многочасовую процедуру втиснули в три часа двенадцать минут, сожгли на фиг семь бронекостюмов и два системника, но на складе этого добра было много.
Трошин, вместе с бойцами и операторами радостно таскавший все это оборудование в фургон грузовика, даже решил, что имущества слишком много. Они когда в Сетевое Информационное Агентство выдвигались, брали с собой меньше оборудования.
Куда меньше.
Потом началась беготня через кольцо… Чтобы не сойти с ума, Трошин просто решил не обращать внимания на безумие происходящего.
Вместе с Ильиным и еще двумя бойцами они вошли в кольцо, вышли, как поначалу показалось, в тот же самый фургон, но потом Трошин вывалился наружу, обнаружил вместо ангара лес и снег, а вместо своих ребят и лагерной охраны — ошалевшего от неожиданности водителя.
Водителю — в лоб, наручниками — к березе.
И снова — перетаскивание на себе оборудования, на этот раз через кольцо. И суета развертывания, и озноб ожидания…
Что сейчас произойдет, думал каждый. Что-то ведь обязательно произойдет.
— Группу захвата разверни в режиме прикрытия, — сказал Ильин. — Оперативные центры в количестве двух штук разнеси на двести метров. Продублировать связь кабелем. Развернуть маскировку. На подъем в воздух микропланов — десять минут. Два пояса огнеблоков и систем подавления, автоснайперов — в лес и квадратно-гнездовым по полю к деревне и к отдельно стоящему особняку. Перекрытие зон — полторы единицы. На все — полчаса. Сразу после этого — развернуть перехватчики. Все комплекты. Управление — на меня. Дубль — на тебя и на кого-нибудь по твоему выбору…
— Ромке, — вставил Трошин. — Сержанту Перегуденко.
— Добро. Помогите доктору Флейшману поставить медпалатку и подключить все по максимуму. О выполнении — доложить.
— Есть, — козырнул Трошин, бросился бежать, но был остановлен.
— Поставь огнеблок напротив кольца, — тихо, чтоб никто другой не слышал, приказал Ильин. — Автоматический огонь по любому объекту, входящему через него. Вопросы?
— Вопросов нет, — ответил Трошин и в первую очередь отдал приказ воткнуть огнеблок у открытых ворот фургона.
А потом приставил одного бойца к доктору Флейшману.
На всякий случай.
Распорядился же Ильин после доклада Трошина забрать доктора с собой и даже выдержал по этому поводу резкий разговор с начальником лагеря.
Операторы в десять минут уложились.
Первый микроплан выскользнул из контейнера, завис в воздухе, меняя комуфляж с нейтрального на зимний-первый, прошел над головами бойцов и ушел в сторону деревни, держась над самым снегом.
Ушел второй, третий…
Потекла картинка на оперативный монитор. Микропланы прошли почти до самой деревни в режиме сплошного сканирования, возле самой деревни резко набрали высоту и вернулись на исходную.
Потом микропланы пошли обратно. Полтора десятка нырнули в снег, пять штук затаились на деревьях в деревне, две стереопары ушли вверх, к низким тучам.
— Поле — чисто, — доложил оператор-один. — Три крупных металлических объекта, но это остатки плугов или еще какого хлама. Могу уточнить.
— Проехали, — сказал Ильин.
— Проехали, — подтвердил оператор-один. — Населенный пункт Понизовка, население…
— Пропустить.
— Пропустить… Транспорт, средства связи…
— Что-то на ходу есть?
— Ответ отрицательный.
— Средства связи?
— Гражданские образцы ограниченного применения, могу заблокировать за полторы-две секунды после команды, один мобильный аппарат с расширенными возможностями, зарегистрирован за Николаевым Артемом Лукичом, участковым инспектором…
— За кем? — подошел Трошин. — Дай картинку.
Оператор-один оглянулся через плечо на Ильина, ожидая реакции на столь вопиющее нарушение правил и обычаев, но майор молчал.
— Николаев Артем Лукич, сорок три, женат, нет детей, капитан, награжден…
Всплыл кадр. Официальный, с данными о взысканиях и поощрениях, над левым и соответственно правым плечом.
— Отпечатки, глазки, ДНК и прочую ерунду показывать? — спросил оператор-один.
— Глаза разуй, — посоветовал Трошин и закурил, опять-таки в нарушение.
— Что такое? — Оператор-один посмотрел на кадр. — Блин!
— Вот именно, — кивнул Трошин и повернулся к Ильину — Мы не за ним, часом, приехали?
— А что?
— Если за ним — лучше предупредить моих ребят сразу… чтобы не было потом проблем… — Трошин сплюнул.
— То есть откажутся выполнить приказ? — осведомился Ильин.
— Я и сам… могу… если что не так.
— Интересно поешь. — Ильин подошел к старшему группы захвата и посмотрел в глаза. — То есть если я прикажу брать вот его, то ты…
Трошин взгляд не отвел. Смотрел в ледяные глаза майора и с тоской думал, что вот сейчас, возможно, придется калечить родного командира.
В спарринге у них выходило обычно где-то два к трем в пользу майора, не такое страшное соотношение. У старшего группы захвата еще не зажила рана, но злости достаточно, чтобы этот минус перекрыть.
Трошин осторожно перенес тяжесть тела на правую ногу.
Ильин еле заметно улыбнулся. Качнулся назад, отступил на полшага, покрутил в руке невесть откуда взявшийся пистолет и вложил его в кобуру.
Трошин отвел взгляд.
— Мы сегодня не за ним, — сказал Ильин. — Сегодня мне нужно встретить в этих местах одного нашего общего знакомого, свободного агента, позывной — «Гриф». Ты там введи в программу поиска…
Оператор-два оглянулся от монитора и покачал головой.
— Во-первых, мы, согласно вашему приказу, не подключены к Сети. Во-вторых, оборудование мы используем с нуля, данных на Грифа в базовом архиве нет…
— В-третьих, — закончил за оператора командир, — сам отсматривай каждого, кто войдет в периметр, ты же Грифа помнишь в лицо? Периметр у нас всего в два километра?
— Радиус зоны контроля — два километра, периметр — по формуле два пиэр… — Оператор-два замолчал и смущенно кашлянул, натолкнувшись на взгляд командира. — Так точно!
— Вот и работай. Работай! — Ильин хлопнул оператора-два по плечу и пошел к опушке леса, по колено проваливаясь в снег.
Операторы переглянулись. Оператор-один тяжело вздохнул. Вот именно, сказал оператор-два.
Трошин пошел вслед за майором.
— Вопросы задавать будешь? — спросил, не оборачиваясь, Ильин.
Он прислонился плечом к дереву и смотрел в сторону деревни. Забрало шлема было поднято, и Трошин видел, как танцуют желваки у майора на лице.
— А мексиканцы пошли в Штаты, — сказал Трошин.
— Потрясен.
— Не, серьезно! Если они там…
— Проблема не в том, что они там. Проблема в том, что мы здесь… — ответил Ильин. — Ты как-то трепался о «пауках»…
— Трепался. Между прочим, начальник нашего лагеря — «паук».
— Меня предупредили.
— Да? А я узнал случайно, он мне даже демонстрировал свои таланты. Но это не самое смешное. Там был еще один парень, капитан Горенко. Вот тот фокусы показывал. Чисто «паук», но без нити. И что самое главное, «паук», кажется, его боится. Типа, тот, кто умеет водить человека без нити, может спалить к свиньям собачьим «паука», если тот полезет. — Трошин тяжело вздохнул. — Не люблю на задание без полного комплекта ходить…
— А что не так?
— Маминого самогона не хватает. Сейчас бы дернул глоток и вам предложил…
Ильин ответить не успел. От оперцентра засвистели.
Трошин и Ильин оглянулись одновременно — оператор-один махал рукой.
— Кто-то щупает лес, — доложил он, когда Ильин подошел.
— Как щупает?
— Внаглую. Вначале объемное сканирование для составления карты, потом по системам связи плюс биосканирование.
— Нас уже срисовал? — спросил Ильин.
— Не думаю. Сейчас он нашарит каналы связи с микропланами и вот уже по ним выйдет на нас.
— Выйдет? Это точно?
— Не то слово. Он, считайте, не ищет, а ощупывает все вокруг. Боюсь, если он нас засечет — лишит связи. И, между прочим, гонит картинку прямо в Сеть. И в милицейскую оперативную базу. И еще в базу Группы внешних связей областного управления… И еще через адаптер Центрального Информационного Агентства. Это то, что я смог тихо срисовать. Куда он еще шлет картинку — даже представить себе не могу.
— Вот даже как… — протянул Ильин. — А если включим «Зеркало»?
— А это уже настоящая война, товарищ майор. Скажите — сделаю. Но у нас в инструкции указано, что в случае применения «Зеркала» или аналогичных ему систем открывать огонь на поражение. И если у него те же инструкции… — Оператор-один неопределенно помахал рукой в воздухе.
— Ты его уже засек?
— Автобус-люкс Министерства внутренних дел. Я срисовал его с микроплана четыре-шесть, а микроплан отключил. — Оператор-один развернул кадропроекцию, увеличил.
Шестнадцатиметровый автобус, крашенный в камуфляж зима-один-спец, не заметно ни окон, ни дверей.
— Универсальная хрень, с тактическим центром, блоком огневой и специальной поддержки и емкостью пассажирского салона в двадцать менторыл. Если мы врежем первыми — девяносто процентов за нас. Если он начнет первым — возможны варианты. То, что мы разворачивали полчаса, он может развернуть за две-три секунды. — Оператор-один откинулся на спинку походного кресла и демонстративно занес руку над клавиатурой. — Мочить?
— Как только он нащупает нас — ставь «Зеркало». Как только он дернется в нашу сторону — дави. Вначале по технике. Людей, по возможности, не трогай.
— По возможности, — сказал оператор-один.
Но возможность не представилась.
Автобус перестал шарить вокруг себя и сосредоточился на деревне. В связи с этим пришлось заглушить микроплан в саду участкового.
— Он держит периметр в километр радиусом. Телефон участкового выключен, но картинку ментам гонит. Они что, за Николаевым приехали? — Оператор-два посмотрел на оператора-один, тот пожал плечами. — Нет, серьезно. Они же его мобильник подготовили к активной работе. В режим парализатора.
— Перехватить сможешь? — спросил Трошин, не обращая уже внимания на стоящего рядом командира.
И командир не пресек этого нарушения вертикали власти.
Командир вышел из-под термонавеса, задернув за собой штору.
— Сможешь перехватить? — повторил Трошин.
— Если сейчас — засветимся. Могу повесить на них сторожа, тогда вероятность перехвата сигнала почти единица. Но именно — почти.
— Вешай, — сказал Трошин и вышел на мороз.
Ильин снова вернулся на опушку.
— Извините, — сказал Трошин, подойдя.
— За что?
— Ну… — Трошин качнул головой в сторону оперативного центра. — Я не должен был…
— Я видел ту кинуху, как вас у Агентства расстреливали… — сказал Ильин. — И видел, как вас тот мент выручил, с пацанами…
— И только? А как он нас арестовывал? Как умудрился остановить толпу? Просто участковый инспектор. Твою мать… — Трошин ударил носком ботинка в ствол березы.
С верхних веток обрушился снег.
— И это значит, что можно теперь похерить любой приказ командира? — спросил Ильин.
Даже не спросил, а как будто уточнил Ильин. Словно он и сам все понимал, а теперь просто проверяет.
Трошин промолчал.
— Знаешь, что самое хреновое? — спросил Ильин и сам ответил, не дожидаясь ответа Трошина: — Самое хреновое сейчас, что я тебя не могу упрекнуть даже в нарушении присяги… Ибо сам выполняю сейчас не приказы непосредственного начальства, а… Даже не знаю, как и сказать. Таинственного голоса, если хочешь. Он приказал забрать вас, прибыть сюда и, перехватив Грифа, кое-что ему рассказать. По-бол-тать…
Трошин не перебивал.
— Я должен был попасть сюда и встретиться с Грифом. Полагаю, что для вас всех — это уже лишнее. Справлюсь один. Тем более что… — Ильин вытащил сигарету, покрутил в руке и выбросил. — Об участковом знаем только мы с тобой и операторы. Если узнают остальные — сам понимаешь…
— Понимаю, — тихо-тихо сказал Трошин. — За этот месяц я много чего понял. Не понял, почувствовал. Я сколько лет копался в дерьме?
— Много, — сказал Ильин.
— Слишком много, — поправил Трошин. — Слишком. Но у меня не было времени задуматься. А тут… Лагерь — отличное место для размышлений. Когда не нужно никого убивать, появляется столько свободного времени… Поначалу мы выполняли свой долг перед человечеством. Инструкторы так все доходчиво поясняли. Братья — это будущее, многие люди просто не способны этого понять, и нужно… нужно… В общем, просто нужно.
— Очень просто, — сказал Ильин.
— Я не знаю, что вы делали этот месяц…
— Сидел, — перебил Трошина Ильин. — В одиночной камере. Потом «паук» показывал мне кино о вас, о том, как громили Управление… Потом получил под командование полсотни мужиков и обменял их на вас. На тебя и остальных… Имей в виду — каждый из вас стоит двоих.
— Это как? — не понял Трошин.
— А вот так, — усмехнулся невесело Ильин. — Два к одному… Так что ты там хотел мне сказать? Что надоело, когда тебя подставляют? Надоело, когда превращают в орудие смерти? Правда — надоело?
Трошин кивнул и отвернулся.
— А ты — пехота, — сказал Ильин. — Просто — пехота. Ты идешь, куда пошлют. Стоишь, где велят. Умираешь, если так решат. И убиваешь, если прикажут.
Знаешь, каждый по-разному представляет конец света…
Мой дед был священником.
Любил после рюмочки хлебного вина почитать мне избранные места из «Откровения»… А потом пояснял, долго, со вкусом… И я до сих пор не уверен, что его начальство было бы в восторге от этих комментариев.
А говорил дедуля, старый пехотинец, следующее.
Четыре всадника, говорил он, это только начало. Что толку с кавалерии, ежели она просто пройдет по чужой земле, выжигая и руша? Люди попрячутся в норы и леса, залезут под воду и в топи… И чтобы выковырять их оттуда, нужна пехота. Такие же точно людишки, как и те, что пытаются выжить…
Норку за норкой, дупло за дуплом… по уши в болоте — искать-искать-искать и убивать-убивать-убивать…
Если бы четыре всадника взяли и проехали… Погибли бы миллионы и миллионы… но не все человечество… не весь мир.
Всадники не просто придут — они призовут под свои знамена людей. И когда вслед за всадниками пойдет пехота апокалипсиса — вот тогда и наступит конец света.
И не это самое страшное, говорил дед, а то, что придется не с бессмертными Всадниками сражаться, а с этой пехотой. С соседом своим, с сыном, братом… с самим собой придется биться…
Ильин наклонился, зачерпнул снега и взял его в рот.
— Я… я вспомнил слова деда, когда пришли Братья. Вспомнил… Дед не дожил, а я… когда мы держали кордоны… когда расстреливали пораженных плесенью… я не мог понять, кто я… я — пехотинец апокалипсиса, убивающий по приказу Всадников… или пехота идет на меня, несет смерть в своих руках, покрытых плесенью, смотрит на меня глазами, поросшими плесенью… Но и в том и в другом случае я мог только убивать… Знаешь почему?
— Почему? — автоматически спросил Трошин.
— А это в любом случае давало шанс выжить. Либо остановить пехоту апокалипсиса и жить, либо победить людишек… Может, победители не станут убивать собственную армию. Все-таки шанс…
— Как сказал! — искренне восхитился Младший. — А говорят — офицеры тупые… Как задвинул майор! Ты слышал?
— Слышал, — ответила кадропроекция Старшего.
Старший плохо себя чувствовал и решил не вставать сегодня с постели. Младший не возражал.
Младший сел в его кресло перед голопанелью, вывел видеоинформацию из наиболее важных мест земного шара на вспомогательные экраны и наслаждался — да, именно наслаждался — своим исключительным положением. Впервые за долгие десять лет он один — один! — все контролировал и всем управлял.
Да, Старший слышал и видел, но приказов он сегодня не отдавал. Теперь у Старшего, с удовольствием подумал Младший, появилось новое важное хобби. Не оружие холодное собирать, а выжить. Не загнуться от очередного сердечного приступа.
Если будет нужно, он, Младший, подключит напарника к медблоку навсегда. Чтобы тонкий блестящий щуп впрыскивал жизнь в вены каждую минуту… каждую секунду. Чтобы жил Старший… Даже после смерти.
В станции должны быть двое, сказано в Инструкции. Двое. Иначе…
Об этом лучше не думать. Голос у Старшего стал, кажется, немного бодрей. Да и цвет лица, если верить кадропроекции, посвежел…
Насколько это возможно для Старшего.
Интересно, кем себя считает Старший — пехотой апокалипсиса или борцом против нее? Или Всадником? Или лошадью?
Но как в тему попал майор Ильин! Умница!
Нет, все равно нужно было бы выяснить, как это он остался живым, отчего это «пауки» спасли майору его мозги… выяснить, наказать…
Хотя бы для того, чтобы узнать, зачем это он направлен к деревне.
И кем, если получится.
Майору, кстати, можно было бы и жизнь подарить, только уже не получится: ядерное оружие — штука надежная, но малоизбирательная.
Положение у него самого-то, у Младшего, если честно, дурацкое. Он может, если понадобится, узнать и увидеть все, что происходило на Земле, начиная с две тысячи седьмого. Может распутать любую ниточку… единственное, что для этого нужно, — время. А его-то как раз сейчас и нет.
Приходится откладывать все на потом.
Так, менты на своем суперавтобусе прибыли вовремя. Информация льется во все стороны, и если кто-то не обратит внимания на передачи информагентства — особенно в той суматохе, что уже началась в мире и перерастет в панику всего через несколько минут, — то официальные каналы внимание привлекут точно.
Не сразу, но через день-два, когда хаос вроде бы достигнет максимума. И то, что скоро начнется в Америке, покажется только преамбулой к происходящему сейчас возле небольшой российской деревни Понизовка…
Вот суперавтобус пересек заснеженное поле. Двигался вначале прямо к околице, потом вдруг стал забирать в сторону, к старому коровнику, где добросердечные, но глупые пейзане поселили космополетов.
Правильно, участковый теперь там. Вместе со всеми жителями Понизовки.
Младший увеличил изображение.
Длинное одноэтажное здание коровника. Толпа жителей Понизовки. Цепочка космополетов.
Звук.
— …Назад! — Голос у милиционера сорван и хрипит. — Отойдите назад! Петруха, не пускай баб!..
— Мать! Мать твою! — Какой-то мужик попытался удержать свою жену, но она ударила его по лицу наотмашь и снова рванулась к космополетам.
Участковый развернулся к толпе и выпустил длинную очередь из автомата над головами.
— Стоять!
— Стрелять будешь по нам? — завыла одна из баб. — По нам? Ты смотри, что они творят? На Дарью Соколову глянь, на Ваську ее…
— Вы хотите нас убить?
Лукич замер. Замолчали и остановились все. Голос, произнесший фразу… вернее, голоса…
Восемьдесят один космополет жил в коровнике. Тридцать девять девчонок в возрасте от шестнадцати до двадцати трех. И сорок два мужчины. Младшему — шестнадцать. Старшему — пятьдесят три.
Все они молча вышли навстречу звереющим селянам, стояли молчаливой цепью, никак не реагируя на попытки участкового остановить жителей деревни, остановить погром, и вдруг заговорили.
Медленно, словно во сне, все они одновременно произнесли:
— Вы хотите меня убить?
Тишина.
Васька Соколов вдруг рванулся из рук Цыганчонка, оттолкнул в сторону баб, державших за руки Дарью, схватил мать за руку, и они вдвоем побежали к космополетам, проваливаясь в снег и поддерживая друг друга. Перед самой цепью замедлили шаг, космополеты расступились, давая матери с сыном место в строю.
— Вы хотите меня убить? — снова прозвучал хор голосов.
И уже Дарья с сыном говорили вместе с остальными. И глаза их были неподвижны, как у остальных космополетов.
— Или вы хотите присоединиться ко мне? — спросило многоголосье. — Идите ко мне… Идите…
Цепь шагнула вперед.
Еще шаг.
В ужасе закричала какая-то баба, Лукич не стал оглядываться, он не сводил взгляда с цепи космополетов.
Он ведь хотел как лучше. Ему было жалко этих несчастных. Тогда, месяц назад, было жалко. Сейчас он их боялся.
Как ядовитую змею или паука.
Брезгливая боязнь чужого. Ты еще не понял, что именно тебе угрожает и угрожает ли вообще, но липкий холод уже струится по твоему телу, и ты настойчиво пытаешься найти выход, принять одно из двух решений — бежать или убить.
Лукич вдруг понял, что навел автомат на космополетов.
Жарко, подумал Лукич. Просто жара. И душно…
Лукич откашлялся. Опустил ствол автомата ниже и дал короткую очередь.
Четыре пули ударили в снег перед цепью, поднимая фонтанчики. Четыре гильзы отлетели вправо и тоже упали в снег.
— Капитан Николаев! — проревело откуда-то сзади. — Бросьте автомат, или мы вынуждены будем применить оружие!
Белая махина автобуса в суете незаметно приблизилась к месту схватки на двадцать метров.
Лукич оглянулся и сплюнул… с облегчением, что ли.
За ним приехали. И это значило, что он может подставить свои руки под наручники и успокоиться. Теперь все происходящее — не его дело. Пусть приехавшие специалисты теперь разводят крестьян и космополетов в противоположные углы ринга.
Только вот как они это собираются делать? Химия? А они пробовали, как химия действует вместе с зеленой дурью?
— Николаев, бросьте автомат! — повторил динамик.
— Добавить психосоставляющую? — спросил техник у своего командира.
— Зачем? — усмехнулся командир, оглянулся на Касеева через плечо и подмигнул. — Мы имеем тут капитана милиции, законопослушного и героического. Зачем давить на него? Он сам… Сделай картинку крупнее, хочу лицо посмотреть, в глаза заглянуть…
Касеев почувствовал, как к горлу подкатился комок. Два часа, пока они ехали от города, он всячески пытался уклониться от общения со словоохотливым ментовским полковником.
Кто-то когда-то подшутил над полковником Томским и сказал, что у того есть чувство юмора.
Лица подчиненных Томского, сидевших в конце салона, ничего не выражали — чувствовалась привычка.
Госпожа Быстрова брезгливо кривила губы, но понять — реакции это на шутки полковника или отношение ко всему в целом — автобусу, запахам, необходимости общаться с таким количеством уродов, — было невозможно.
Томский пытался травить байки, которые изобиловали нелепыми подробностями и неизменно заканчивались словами «такая вот крутая история».
Пфайфер сразу же выяснил, кто из новых знакомых работает с техникой, подсел к нему и углубился в обсуждение состыковки и согласования аппаратур.
Касеев честно полчаса вытерпел, потом решил сделать вид, что спит, но оказалось, что у полковника замечательная привычка время от времени хлопать слушателя по плечу.
Генрих Францевич все подключил, сел в самый дальний от Томского угол и развлекался, наблюдая за лицом Касеева.
В пяти километрах от Понизовки полковник вдруг оборвал очередную рассказку:
— Отчет состояния!
Четверо сидевших у пультов одновременно кивнули, и перед Томским всплыла голопанель. Томский углубился в изучение показаний.
Касеев облегченно вздохнул.
— Мы скоро уже? — осведомилась Быстрова.
— Скоро, Елизавета Петровна, — не оборачиваясь, ответил полковник. — Вот вы сейчас заткнетесь, и через полчаса максимум мы обеспечим вам личную встречу с обидчиком…
Касеев оглянулся на безутешную мать с интересом. Вот сейчас ка-ак жахнет, подумал он, но, к его изумлению, Быстрова ничего не ответила.
Она вообще вела себя странно. Она молчала всю дорогу, она не курила, она была бледна так, что это было заметно даже сквозь слой косметики.
В автобусе было не жарко, но на висках мадам Быстровой виднелись капельки пота. И на верхней губе.
Касеев закрыл глаза.
Словно шум отдаленного водопада… Или нет, просто белый шум… шорох, словно что-то скользит, не останавливаясь, по сухим листьям… и шорох усиливается… усиливается… нарастает… А Касеев слышит его каждой клеткой своего тела, пропускает шум сквозь себя…
Спокойно, сказал себе мысленно Касеев. Спокойно.
Что там говорил Горенко?
— Не нужно напрягаться… Наоборот — расслабьтесь. И прислушайтесь. Вначале будет такой тихий, едва различимый шум… ровный фон… потом, если один из травоядных окажется в зоне досягаемости, вы ощутите его присутствие… когда вы сами вдыхали зелень, вам казалось, что у вас тысячи глаз, что вы способны ощущать вселенную каждой клеточкой своего тела… вот появится нечто подобное… не такое интенсивное, но очень… очень похожее…
Понять источник звука. Хотя бы определить его направление…
Быстрова. Нет, понятно, что такая дама не могла пройти мимо модного увлечения. Модного дорогого увлечения. Как, ты не пробовала этого? Ну что ты, все… все… уже... пробовали…
Один раз… всего… знающие люди говорят, что привыкание не наступает… Я вот уже дважды… потрясающе…
Вы аккуратно протягиваете руку — мысленно, конечно, — и дотрагиваетесь…
Мысленно, сказал Касеев. Чушь какая. Мысленно протягиваю мысленную руку.
Как сквозь туман. Вначале — только звук. Клубы тумана накатываются откуда-то, слепят, но звук… шорох слышен все сильнее… оставаясь на месте, Касеев словно плыл сквозь белесые пряди… должны быть влажными и липкими, но они шуршат, как крахмал… как…
Проступает силуэт. Темный абрис выступает из мглы… Ближе… Ближе… Можно дотянуться рукой… Дотянуться…
Словно разряд электричества. Судорогой свело тело и тут же отпустило.
И пришла ясность. Исчез туман. И Касеев увидел себя.
Вульгарный подонок, мелкая сошка, наглая шестерка… Эта нелепая куртка, несвежая рубашка под джемпером… Он даже не побрился сегодня, вон, видна щетина…
Касеев открыл глаза. Быстрова смотрела на него.
Две картинки.
Касеев смотрит на Быстрову. И одновременно с этим он смотрит на себя… ее глазами… видит… и слышит, что она думает… слышит… нет, неправильно, знает, что она думает… ощущает ее мысли…
По затылку потек жар, снизу вверх, растекается по голове, оседает мелкими колючими кристаллами на висках…
Руку, подумал Касеев. Правую руку — подними.
Снова разряд. На этот раз слабее. И… приятнее. Искорки пробегают по всему телу… Приятно…
Быстрова подняла правую руку. Удивленно посмотрела на свою ладонь. И попыталась опустить.
Касеев почувствовал, как Быстрова пытается преодолеть свое тело.
Держать, приказал Касеев и вдруг понял, что можно было и не приказывать. Что команда будет выполняться, пока он сам ее не отменит. Приказав что-либо, можно отвлечься, посмотреть, например, на то, что сейчас показывают в Сети — танки, песок, снег, мексиканский флаг, вспышка, взрыв, кто-то бежит прочь от горящего танка, — потом снова оглянуться и увидеть, что Быстрова продолжает держать правую руку на весу, что удивление на ее лице сменилось страхом, почувствовать этот страх вместе с Быстровой… и отдать новую команду…
Касеев не успел и сам сообразить, что именно приказал, увидел, как правая рука Быстровой нащупала верхнюю пуговицу на блузке, расстегнула, потянулась ко второй, затем…
Стоять, приказал Касеев, замри. И Быстрова застыла.
Удар по плечу.
— Подъезжаем, господин Касеев! — сказал Томский.
Касеев тряхнул головой, словно отгоняя наваждение. Пфайфер уже снова сидел в соседнем кресле, надел контрольный монитор и подвесил обе камеры в воздухе перед собой, проверяя на всякий случай управление.
Техники уже были в тактических шлемах.
— Капитан Николаев! — негромко произнес Томский. — Бросьте автомат, или мы вынуждены будем применить оружие!
Один из людей на мониторе оглянулся.
Действительно, узнал Касеев, участковый. Отчего-то с автоматом. Куча народу… Что-то Касеев пропустил.
— Николаев, бросьте автомат!
Бойцы Томского встали со своих мест, надели шлемы, задраили бронекостюмы и, не торопясь, взяли из оружейного сейфа автоматы. Подошли к дверям, выстроились в две очереди, словно парашютисты перед прыжком.
Техник спросил о психосоставляющей.
— Зачем? Мы имеем тут капитана милиции, законопослушного и героического. Зачем давить на него? Он сам… Сделай картинку крупнее, хочу лицо посмотреть, в глаза заглянуть…
Лицо участкового на весь экран.
— Приготовились, — сказал Томский. — Поехали…
Двери с обеих сторон салона бесшумно открылись, в салон ворвался мороз. Бойцы выпрыгнули наружу.
Включился еще один экран, кадр строился откуда-то сверху. Пфайфер выбросил наружу свои камеры и протянул Касееву контрольный монитор.
Касеев застонал и схватился за голову.
— Что? — спросил Пфайфер.
Касеев попытался вскочить с кресла, но не смог устоять на ногах. Ослепляющая боль швырнула его на пол.
— Женька! — крикнул Пфайфер, бросаясь к нему.
Томский удивленно пожал плечами, переступил через корчащегося журналиста и тоже выпрыгнул на снег.
— Я… — простонал Касеев. — Я…
— Что с тобой? — Пфайфер тряхнул Касеева. — Что?..
— Наружу… туда… — Касеев махнул рукой в сторону двери. — Ско-рее… Туда…
Женька пополз. Нужно туда. Туда… Здесь нельзя оставаться…
Он чувствовал, как боль быстро заполняет все его тело. Поток боли лился от…
Прочь, прошептал Касеев, уйди… Это от Быстровой… Это через нее льется этот поток… через нее… оттолкнуть…
Пфайфер подтащил Касеева к двери. Толкнул.
Касеев упал в снег и почувствовал, что боль прошла. Разом, словно оборвалась нить.
— Да что с тобой? — спросил Пфайфер, садясь в снег рядом с Евгением. — Горенко?
— Не… не знаю… — ответил Касеев. — Я… вначале…
Что-то крикнул Томский через динамики, но Касеев не разобрал, что именно, — в ушах шумело. Словно все гремучие змеи мира собрались у него в голове.
Двери автобуса закрылись.
Пфайфер потянул Касеева за руку вверх, помог встать. Что-то сказал, но Касеев все еще ничего не слышал.
Шум все нарастал.
Что-то рявкнуло над самой головой. В лицо толкнула горячая волна. Снова падая в снег, Касеев перевернулся на спину и увидел, как длинные огненные языки вырываются из огнеблока на крыше автобуса.
— Автобус открыл огонь! — засмеялся Младший. — Полковник в шоке вместе со всеми. Смотри, не хуже, чем в Мексике. И отставание от графика всего в десять минут. Пусть кто-нибудь усомнится в синхронности. Пусть попробуют! А если одновременно — значит, по одной причине. Жаль, что нельзя в подробностях посмотреть все одновременно. Придется отсматривать записи, а ведь прямая трансляция куда интереснее… Куда интреснее… Что скажешь?
Младший посмотрел на кадропроекцию Старшего. Тот читал книгу.
— Тебе что — совсем неинтересно?
— Что? Это? — не отрываясь от книги, спросил Старший. — О Мексике мы с тобой знали давно. Сценарий российских приключений писал я. Не думаю, что исполнение будет смешнее, чем идея. А ты — смотри, развлекайся. Ты ведь тоже приобщился к историческим свершениям…
— Сволочь ты все-таки, — сказал Младший. — Старая сволочь.
— Ты сейчас хотел меня удивить или сообщить что-то новенькое? — осведомился Старший. — На тебя производит большее впечатление моя ирония, чем гибель сержанта Родригеса? Или кто там погиб в Мексике первым?
Тут Старший был неправ. Не в Мексике, а в Техасе, не сержант, а рядовой, не Родригес, а Санчес.
И убили его не Братья. Пуля вылетела из автоматической винтовки рядового Мартинеса, пробила навылет каску и голову рядового Санчеса. В этом смысле бедняге Санчесу повезло. Сенсор у него размещался на каске и запечатлел ту самую первую пулю, возникновение обоих отверстий в реальном времени, брызги крови…
Этот кадр был просмотрен пятьюстами миллионами пользователей Сети, что сделало родственников Санчеса обеспеченными людьми.
Все, что происходило потом, происходило на слишком большом пространстве со слишком большим количеством людей и машин, а потому уже не могло к каждому конкретному кадру привлечь такое массовое внимание.
Рядовой Мартинес спал. Потом вдруг проснулся, вылез из спального мешка, но обуваться не стал. Взял винтовку, подошел к выходу из палатки, чуть отодвинул в сторону полог, прицелился и выстрелил.
Рядовой Санчес, стоявший на посту, рухнул с простреленной головой. Рядовой Мартинес попытался снова лечь спать, но на него набросились сослуживцы. Мартинес не отбивался.
Без сопротивления отдал винтовку и попытался сесть прямо на холодный песок. Его подняли и зачем-то потащили к телу часового.
Мартинесу это было неинтересно, но возражать он не стал.
Что-то кричали вокруг него, спрашивали. Зачем?.. Сволочь!.. Как мог?.. Да я тебя!..
Мартинес сел рядом с убитым.
В суете никто не заметил, как развернулась башня на БТРе, стоявшем поодаль. Автоматическая пушка в двадцать миллиметров пристально посмотрела на столпившихся людей, словно выбирая кого-то, потом решила не заниматься ерундой.
Расстояние — тридцать метров. Калибр — чуть больше двадцати миллиметров. И полсотни человек. Некоторые из них были в полукирасах, некоторые — только в форме, но для пушки это было все равно.
Пушкам нравится стрелять. И не исключено, что пушка даже испытала удовольствие, близкое к оргазму, когда выпустила первую очередь.
Лейтенант, нажавший на спуск, не испытал ровным счетом ничего. Он сделал то, что должен был сделать.
Тысяча выстрелов в минуту.
Нет, все не погибли. После первой очереди, когда в стороны полетели осколки и ошметки, люди бросились в разные стороны, вжимаясь в песок, прячась за машины и ящики.
Ствол пушки двигался справа налево, ни на ком особо не задерживаясь. Снаряды перемешивали тела с песком, камнями, металлом и смертью, полыхнул грузовик, взорвалась цистерна автозаправщика, и все вокруг стало видно, как днем.
Потом пушка замолчала — закончились снаряды. Лейтенант открыл верхний люк, выбрался на крышу бэтээра, помочился и попытался закурить.
Его сбили выстрелом на землю и разорвали в клочья те, кто уцелел на промежуточной базе снабжения.
Автозаправщик как раз догорел, когда рвануло севернее.
Беспилотный самолет пролетел над самой вершиной холма, заложил вираж вправо, развернулся и снова прошел над холмом.
Оператор за двадцать километров от него не поверил своим глазам и решил проверить.
Потом окликнул дежурного офицера. Тот мельком глянул на монитор, выругался и приказал разбудить командира.
Оператор тем временем поднял аппарат выше, до семисот метров.
Это были Корабли. Ошибиться было невозможно, за последние десять лет их изображение видел каждый. А перед самым началом операции «Санта-Ана» все получили фотографии Кораблей и инструкции на случай встречи с ними.
В общем, ситуация была штатной. Если бы не одно обстоятельство.
Кораблей было много. Слишком много.
Стометровые туши… сотни стометровых туш… тысячи лежали в громадных воронках до самого горизонта. И даже за ним.
Оператор поднимал беспилотный аппарат все выше, в надежде, что вот сейчас, еще через десяток метров, станет видно, что ряды Кораблей заканчиваются, что их можно пересчитать… Но они все тянулись и тянулись.
А беспилотный аппарат все летел над ними и летел.
Работала камера ночного видения, и мир выглядел как смесь черного и зеленого.
Оператору захотелось встать и уйти. Зрелище бесконечных рядов Кораблей испугало его. Спазм сдавил желудок.
Что-то было противоестественное в этих зеленых личинках неизвестного насекомого. Казалось, что вот сейчас, через секунду-две по гладким бокам Кораблей пробегут трещины, хлынет отвратительная вязкая жидкость и появится месиво дрожащих щупалец-клешней-усиков-лапок… И выползет нечто ужасное и смертельно опасное.
Оператор вцепился побелевшими пальцами в край пульта. Остаться на месте. Он должен. Он обязан. Чудовища там, за несколько десятков километров. А начальство — тут. И не сносить оператору головы, если оставит он свое место…
Хотя, в общем, опасения оператора уже были неважны. Ничего для него не изменилось бы, останься он в кресле или пойдя к выходу из фургона. Стопятимиллиметровый снаряд уже покинул ствол танковой пушки, торопливо преодолел пятьдесят метров и взорвался, разбрасывая в стороны куски фургона управления и тела оператора.
Танк выстрелил снова. И снова. И снова.
Людям следовало разбегаться или попытаться уничтожить танк, но вместо этого они принялись убивать друг друга.
В палатках шла поножовщина. Солдаты не успели добраться до оружия и теперь лихорадочно старались отправить друг друга на тот свет подручными средствами и просто голыми руками.
Вертолет огневой поддержки вдруг сменил маршрут патрулирования, вернулся к лагерю и открыл огонь из автоматической пушки.
Начали рваться боеприпасы в машинах, бензобаки выбрасывали в воздух длинные языки пламени, бочки с горючим взлетали, словно ракеты, будто пытались вырваться из разверзшегося ада, но, схваченные огненными щупальцами, падали назад.
Пользователям Сети было на что посмотреть.
Танк медленно перебирается через раздавленный «хаммер», а сержант стоит перед ним и пулю за пулей разряжает пистолет в лобовую броню.
Танк приближается, а сержант стоит неподвижно. Сенсор кадроприемника на груди сержанта. Качество картинки потрясающее — огонь отражается в широко открытых глазах сержанта, броня танка, покрытая капельками растаявшего инея, в которых тоже дрожат отраженные огоньки… ближе, ближе… танк едет медленно, человеку достаточно сделать шаг в сторону, но он продолжает стрелять… не торопясь… выстрел… раз-два-три-четыре-пять… выстрел… раз-два-три— четыре-пять… выстрел… раз-два-три… танк сминает человека, но кадроприемник все еще работает — днище танка, рука, сжимающая пистолет… четыре— пять… выстрел… танк разворачивается на месте, и кадр обрывается…
Опрокинувшийся бронетранспортер придавил ноги солдата к песку, но солдат не обращает внимания на это, а ножом пытается достать хоть кого-нибудь из двух дерущихся возле него… двое не замечают этого, они вцепились в глотки друг другу, пытаются задушить и одновременно удержаться на ногах, сохранить равновесие… шаг назад, нож лежащего не достает всего нескольких сантиметров… зрители успевают сделать ставки в Сетевой букмекерской конторе — достанет или нет, если достанет, то кого, одного или обоих, кто из трех победит… еще один взмах лезвием… подсечка, оба падают и выбивают нож… теперь двое катаются на песке, а третий тянется-тянется-тянется к ножу — ставки не принимаются — дотянулся… удар… В спину одного из дерущихся… и следующий — в горло второго… брызги крови… крик… и бронетранспортер с влажным хрустом опрокидывается, накрывая всех троих… танк карабкается на БТР… и из темноты вылетает ракета — вспышка, искры…
Человек на песчаном холме… внизу — стрельба, взрывы, человек медленно, будто смакуя, заряжает снайперскую винтовку, целится, нажимает на спуск… выстрел, винтовка дергается у него в руках, словно пытается оттолкнуть от себя, гильза улетает в сторону… выстрел… выстрел… щелчок, винтовка отказывается убивать, она не хочет больше убивать… человек осторожно откладывает винтовку в сторону, достает из кобуры пистолет, целится туда, вниз, в огонь, но потом, передумав, поворачивает оружие дулом к себе и нажимает на спуск… сенсор кадроприемника вместе с осколками черепа летит в темноту, продолжая передавать в Сеть кадр: человек роняет пистолет и плашмя падает на спину…
Это так интересно! Просто дух захватывает! С этим не идет ни в какое сравнение ни один художественный фильм. И то, что происходит возле деревни Понизовка, тоже не может по зрелищности сравниться с мексиканским сериалом в реальном времени…
Даже если кто-то случайно и натыкался на кадр, который честно гнал в Сеть Пфайфер, то торопливо листал кадры дальше, до Мексики. До братских Кораблей, ведь беспилотный аппарат, потеряв связь с оператором, продолжал гнать информацию в Сеть:…Корабли-Корабли-Корабли-Корабли-Корабли-Корабли…
А в Понизовке… Ну да, огнеблок с оперативной машины начал стрелять, перерубил длинной очередью двух спецназовцев, да, ярко-красная кровь на снегу была очень зрелищной, но мяса в Мексике было больше… Там было интереснее. А тут…
— Лежать! — прогремели динамики автобуса голосом Быстровой. — Всем лежать! Вы хотели меня убить? Не получится!
И все космополеты произнесли вместе с ней: «Не получится».
А еще одна длинная очередь над головами жителей Понизовки и одиночный выстрел в голову спецназовца подтвердили, таки — да, таки — не получится.
Николаев толкнул стоящего рядом Петруху и упал в снег.
— Ложись! — крикнул Лукич. — В снег все ложитесь!
Участковому привыкли верить. Да, он только что пытался помешать селянам устроить самосуд, но сейчас… Мужики падали в снег и тащили за собой баб.
Лежать! Лежать! Это сейчас было самым важным.
Касеев сидел, прислонившись к борту автобуса. Пфайфер — рядом.
— Вот так простужусь, — пробормотал Генрих Францевич, — простатит, аденома, рак…
— Пуля в голову, — сказал Касеев.
— Вряд ли. Мы в мертвом пространстве. Вон у полковника спроси.
— В мертвом, — подтвердил полковник, вытирая лицо снегом. — Кажется, только мы втроем.
— Не шевелиться, — приказала Быстрова.
Один из спецназовцев попытался переползти к автобусу, и пуля пригвоздила его к снегу.
— Никто не шевелится! — прокричала Быстрова.
— Вот ведь сука, — сказал Томский. — Что это с ней?
— А что вон с ними? — спросил Пфайфер, указывая на космополетов. — Нанюхались порошка до полного этого самого… правда, Женя?
Касеев молчал.
Пфайфер толкнул его в плечо. Касеев не обратил на него внимания.
— …Зачем? — спросил Касеев, глядя перед собой. — Чего ты хочешь добиться?
— Что значит «зачем»? — спросила Быстрова через динамики.
И космополеты спросили тоже.
— Это просто констатация факта, — сказали космополеты. — Я есть, и с этим придется смириться. Они теперь не важны — они все. Они будут делать только то, что я захочу… И эта баба в автобусе…
— Эта баба в автобусе, — сказала Быстрова. — Но я лучше вас. Лучше вас, потому что я не хочу убивать. И не буду. Если меня не спровоцируют. Я призову вас всех к себе, одного за другим. Всех и каждого. Потому что грядут новые времена, и те, кто останется в стороне от меня, умрут. Да, умрут… Всего несколько минут осталось до того, как начнется конец света… От вас ничего не требуется — только глубоко вдохнуть звездную пыль. Один вдох — пришельцы не тронут вас. Вы станете для Братьев своими… Я вас спасаю…
Двое из космополетов шагнули к лежащим в снегу жителям Понизовки. Подошли к Лешке Игнатьеву. Тот попытался вскочить, но огнеблок выплюнул пулю, снег фонтаном взметнулся прямо перед его лицом.
Один космополет надавил Игнатьеву коленом на спину, запрокинул голову.
Игнатьев закричал, дернулся, пытаясь вырваться, но второй космополет наклонился и прижал свою ладонь к раскрытому рту Лешки. Тот перестал биться, затих. Космополеты отпустили его, и Игнатьев пополз по снегу, извиваясь, словно собака с перебитым позвоночником.
Космополеты помогли ему встать.
— Это просто, — сказала Быстрова.
— Это просто, — сказал Лешка Игнатьев.
Заголосила Лешкина жена, Зинаида. Забилась в снегу, то ли пытаясь зарыться поглубже, то ли чтобы не утонуть в нем, как в трясине.
— Жена должна быть с мужем, — сказала Быстрова.
— …С мужем, — выдохнули космополеты, и облачка пара вылетели из их ртов одновременно.
— Он сам заберет свою жену, спасет ее от смерти и мучений… — изрекла Быстрова.
Игнатьев протянул руку, и его сосед в строю положил ему в ладонь щепотку зеленого.
— Он сам, — сказали космополеты.
Игнатьев пошел к своей жене. Та попыталась вскочить, но двое космополетов, те, что обработали ее мужа, оказались рядом, схватили за плечи…
— Нет! Нет-нет-нет… — Зинаида билась, пытаясь вырваться, лежащие рядом с ней селяне поползли в стороны, чтобы не их, не сейчас…
Что-то закричав — никто не разобрал, что именно, на ноги вскочил Цыганчонок, вскинул автомат, привезенный месяц назад из города, но выстрелить не успел — огнеблок успел раньше.
— Ничего не делайте! — крикнул Лукич. — Не надо!
Цыганчонок упал.
Игнатьев подошел к жене. Протянул руку к ее лицу.
Выстрел грохнул возле самого уха Пфайфера. Потом пистолет Томского выстрелил еще дважды.
Космополеты отпустили Игнатьеву. Трудно удерживать человека, когда пуля пробивает тебе голову.
Зинаида шарахнулась в сторону, сделала несколько шагов к деревне, оглянулась…
— Леша! — выкрикнула она и бросилась к мужу. — Лешенька!
Томский держал пистолет двумя руками, целясь в Игнатьеву.
— Если она только наклонится к этой зеленой дряни… — пробормотал полковник. — Только потянется…
— Это ты убил! — сказала Быстрова, а все космополеты указали пальцами на Томского. — Да не дергайся ты, Касеев!
Пфайфер оглянулся на Женьку — тот смотрел прямо перед собой застывшим взглядом, желваки на лице напряглись, все тело напряглось, будто пытался он сдвинуть с места что-то неподъемное.
— Понимаешь, Касеев, — сказала Быстрова, — я ведь врос уже почти год назад. А это очень важно — кто когда врос. И ты не сможешь перехватить управление этой дурой… И этими человечками— тоже. Я просто сильнее тебя. Я, наверное, смог бы заставить тебя выполнять мои приказы… Смог бы… Но я предлагаю тебе… Я могу с тобой поделиться властью… Понимаешь? Наше время пришло. Наше. И ни Братья, ни те, кто лизал им задницу все эти десять лет, не будут главными на этом говенном шарике, в этом траханном мире. Мы. Такие, как я. И как ты…
— Она сейчас поднимет в воздух микропланы с оружием, — сказал Томский. — И пошинкует нас мелко и тщательно. И тогда это будет точно мертвая зона. Надо что-то делать…
С легким щелчком разошлась мембрана на крыше автобуса.
— Еще пять минут, — сказал Томский.
Космополеты стояли неподвижно.
— И мы сможем остановить Братьев, — сказала Быстрова вместе с космополетами. — А потом…
— Забалтывает, сука. — Томский снова вытер лицо снегом.
Забалтывает, словно издалека услышал Касеев. Отвлекает, понял Касеев, но зачем? Чтобы… Чтобы что?
Касеев пытался понять.
Он не сможет перехватить управление травоядными. Тогда остается только ждать, когда поднимется микроплан, когда он вычистит мертвую зону вокруг автобуса, а потом всех лежащих в снегу накормит зеленой пылью. И все.
Попытаться понять, кто из космополетов хищник?
Но каждая попытка проследить за потоком, вычислить направление приводила к Быстровой и заканчивалась очередной вспышкой боли.
Сверху послышалось легкое жужжание.
— Все, — сказал Томский. — Микроплан полностью активирован. Тридцать секунд…
