Часть II
Захват
1
Виктор Собако, руководитель единственной в Иркутске «Школы Собора», был доволен. Вернее, если быть до конца откровенным, он был в полном, прямо-таки телячьем восторге. Еще вчера он подумывал о том, чтобы сесть в самолет и рвануть куда-нибудь в небесную синь. Имея в виду, что он приземлится где-то далеко от родных пенат, в месте, где его до сего дня никто не знал, не видел и не ждал. Останавливали только неприятные слухи, ходившие о бывшем президенте Федерации, который хотя и ушел с поста, но финансовые дела держал под своим жестким контролем. Поговаривали, что председателя Пермского областного совета Федерации национальных единоборств и по совместительству руководителя Пермской городской школы, бежавшего из-за подобных финансовых неурядиц, через три дня после его исчезновения нашли в шанхайской гостинице с перерезанной глоткой. Вернее, говорили, что глотка у него была будто разодрана клыками, но это уж, конечно, заливали. Бывший председатель был крепким парнем. До того как стать «авторитетом», несколько лет отслужил в батальоне глубинной разведки ГРУ округа. Так что никакой зверюге с ним было не справиться. Однако факт остается фактом. Все, кто пытался нагреть руки, а потом сбежать, гибли при довольно загадочных обстоятельствах. А вот те, кто сумел выдать результат, оказывались на коне. В серединке были те, кто ушел, выплатив все до копейки. Председатель Приморского крайсовета Федерации, пользовавшийся поддержкой самого губернатора, предпочел не рисковать. Продал роскошный дом, участок, перебрался в убогую «хрущобу», пересел с «мерса» на пятую модель «Жигулей», но… остался жив. Собако вздохнул. Начиналось все около года назад просто великолепно. Прошел слух, что какой-то лох в Москве готов выложить большие деньги, чтобы только новый вид борьбы, на который он «запал», начал победное шествие по полям и весям великой родины. Собако отреагировал оперативно. Зарегистрировал предприятие, послал в Москву надежного корешка подразузнать, что к чему. А по его возвращении присмотрел залец, создал соответствующий антураж и разучил с друзьями-приятелями пару-тройку движений, содранных с кассеты, записанной с еженедельной трансляции боев этого самого Собора по первому каналу. Из Москвы приехал эмиссар, все обнюхал, выдал улыбку в шестьдесят четыре похожих на акульи зуба и пятьдесят тысяч баксов налички без расписки и гарантий.
— К какому сроку предоставить финансовый отчет? — поинтересовался Собако.
— О, о деньгах не беспокойтесь, если будет результат, то есть вы сможете предоставить команду на отборочные соревнования к чемпионату, то не будет никаких проблем.
После этих слов Собако почувствовал, что у него мурашки побежали по спине.
— Извините, но вы должны понимать, что, несмотря на приложенные усилия, всякое может произойти.
— А это уже, мой друг, ваши проблемы, — ласково произнес эмиссар, опять выдал фирменную улыбку и закончил: — В следующий раз, когда вам понадобятся деньги, я проверю, что вы успели сделать, но, думаю, вы сможете обойтись и своими, например со счета DJ849367 в римском отделении «Банко ди наполи». Прошу прощения, если я напутал.
Собако побледнел. Он считал, что этого номера счета не знает ни одна живая душа по эту сторону границы бывшего СССР. Эмиссар хлопнул его по плечу и рассмеялся:
— Неужели вы могли предположить, что мы профинансируем ваше предприятие, не обеспечив никаких гарантий? Бросьте, вы конечно же не думали о нас ТАК плохо.
С того момента Собако стоял на ушах, но результат был слабенький. Несмотря на широко разрекламированную высокую эффективность Собора, учеников Собако нещадно били на любых соревнованиях. Три месяца назад пришел факс с примерными сроками отборочных соревнований. Две недели назад с точной датой. Неделю назад передали фамилии судей и представителей делегации, а позавчера позвонил тот самый эмиссар. Вот после этого разговора Собако и начал пускать пузыри, кляня себя за авантюрный характер и жадность, которая не позволила ему бросить это дело еще год назад. Когда он, переполненный страхом и жалостью к себе, сидел в кафе «Килиманджаро» и успокаивал нервы «Блек лейбел», к нему подошел его корешок и с хитрым видом уселся рядом:
— Говорят, у тебя проблемы, Мамона?
Корешок был из не очень близких, но Собако требовалась жилетка, в которую можно было выплакать свои страхи. Поэтому он, регулярно прикладываясь к стакану, выложил, разумно опустив подробности, свои проблемы.
— Ха, ну ты и влип, старый, — подытожил корешок. — Ну ладно, с тебя пузырек. — Он заговорщицки подмигнул. — Я тут гриб сушеный скупал, и в Заборне, под Балыхтой, наткнулся на ребят, которые от этого твоего Собора фанатеют. Там есть один старичок, они его дедом Лаврей зовут, так он телевизора насмотрелся и на этот твой Собор запал. Всю жизнь лесником проработал. Ни дома, ни семьи. Тихонький такой старичок, а тут вожжа под хвост. И ребят неплохо поднатаскал, у него там и местные, и с Ачинска, и витимский паренек есть, а главное, он им всяких там птичек, зверушек приспособил, даже медведя, — сам видел. Ну, в натуре, как они на заставках показывают.
Собако мгновенно протрезвел:
— Ну ты, бра-а-ат… А где они сейчас?
— Должны появиться, я им про тебя порассказал, так дедок засуетился, а ребятки ему в рот смотрят, умора!
В тот вечер они изрядно приняли. На следующий день Собако сидел в своем офисе и тупо листал записную книжку, пытаясь отыскать страницу, на которой он записал столь необходимые сведения. Как вдруг дверь открылась, и на пороге возник какой-то замурзанный дед. Собако, хлопая глазами, уставился на него. В эти двери обычно входили крепкие парни со стрижеными затылками либо вальяжные господа в сопровождении подобных парней. Впрочем, ни тех ни других он давно уже здесь не видел.
— Прошу прощения, м-м-м, это областное отделение Федерации национальных единоборств? Дед явно смущался.
— Ну? — Кроме тучи дел у Собако трещала голова, и ему совсем не хотелось в это утро отвлекаться на движения губ, производящие звуки русской речи. К тому же у него была проблема, требующая неотложного решения.
— Мы приехали из Заборни, один моло…
— Стоп, — заорал Собако, — ты дед Лавря?
— Э-э, да, — удивленно выдохнул тот.
— Ну, класс! — восхитился Собако. — Я ж вас тут искать собирался. Где твои пацаны?
— Тут, за дверью.
— Класс! А зверье? — Собако выдрался из-за стола и двинул к двери. Дед отскочил в сторону и торопливо забормотал: — Вы понимаете, медведя в город не удалось, но остальные…
— Ладно, не мельтеши. — Собако раскрыл дверь и слегка отшатнулся.
В сумраке коридора темнели пять силуэтов. После яркого света кабинета рассмотреть лица ему не удалось, но позы… Собако почувствовал, как по спине пробежал холодок. Но тут опять вылез дед:
— Мы тут думали…
Дед был фуфло, это ясно, а значит, и пацаны у него туповаты. А если дури хватает, так это лучше, будет, что этим гадам из столицы показать. Но это уже и не важно, одно то, что они работали не с собаками, а со зверями, уже оправдывало расходы. Так что можно было потребовать возмещения своих денежек.
— Умри, дед, заходи, пацаны!
К его удивлению, пацанов было всего трое, двое были девицами. Собако хмыкнул. Что ж, дают — бери.
— Значит, так, у меня фуфла нет. Бороться умеете?
— О да, мы записали кассеты… — снова влез дед.
— Я сказал умри, — рявкнул Собако, — а вы — уши на ширину плеч. Завтра я устрою вам спарринг с несколькими своими ребятками. Коль пару минут продержитесь — начнем работать. А ваши зверюги как? Мебель? Или что умеют?
Опять влез дед:
— Мы тренировали…
— Вот черт! — выругался Собако. — Все, дед, спасибо тебе от товарища Сталина за заботу, но с этого момента твоими пацанами занимаюсь я.
Дед стушевался и постарался сделаться незаметным, что при его габаритах вышло не очень хорошо.
— Где устроились? — спросил Собако ребят. Все молчали. Через несколько мгновений дед протянул:
— Мы, собственно…
— Ясно. — Собако глубокомысленно задумался. — Ладно, эту ночь переспите здесь, на матах, а там поглядим.
Когда он вышел из офиса и, предварительно заперев дверь, зашагал вниз по улице, в полумраке спортивного зала зашуганный старичок подошел к двери и положил ладонь на замок. Замок щелкнул, и дед вышел на ступеньки. Офис Федерации располагался в обшарпанном спортзале на окраине спального района, за гаражами. С двух сторон к нему подступал лес. Сейчас этот старик ничем не напоминал того задрипанного дедка, который жался и смущался перед Собако полчаса назад. За спиной старика неслышно возникла фигура.
— Мне было тяжело, мудрейший.
Старец усмехнулся и ответил, не оборачиваясь:
— Он слаб и глуп.
— Он… — Слов не требовалось, все было понятно. Они помолчали несколько минут.
— Отпустите молодших, им и так тяжко в городе, — вздохнул волхв.
Почти сразу над его головой пронесся сокол, а у ног протиснулись остальные. Волхв постоял несколько минут, посматривая на небо. В отличие от Вещего, таскающего за собой тучи, и Мара, предпочитающего туман, он не заботился о погоде. А вот птиц и зверушек при его появлении в соседнем лесочке явно прибавилось. Все явно шло как надо. Перуновы братья за спиной спокойно, без суеты устраивались на месте. Этот туповатый парень, что принял их в своем кабинете, сегодня больше здесь не появится. Лавритас позаботился, чтобы у него не возникло такой мысли. Он еще раз бросил взгляд на небо. Не совершил ли он ошибки, когда, понукаемый Вещим, ввязался в это дело? Но кому еще верить, как не ему? За спиной вновь возникла фигура.
— Мудрейший, что ждет нас завтра? Тот усмехнулся:
— Завтра мы начнем их удивлять. Но мне становится очень весело, когда я представляю, как все они удивятся в самом конце.
2
— Ну что ж, господин Пирелли, если вы не сомневаетесь, что я в силах потянуть этот проект, как же я могу сомневаться?
Иван подождал, пока его собеседнику переведут фразу на итальянский, и вежливо рассмеялся вместе с ним. Они пожали друг другу руки, и итальянец, сопровождаемый сворой подчиненных, консультантов и секретарей, выплыл из кабинета. За посетителем закрылась дверь, и Иван подошел к окну. Из его кабинета, расположенного на двадцать восьмом этаже одного из самых высоких зданий столицы, открывался прекрасный вид на Москву. Но, как всегда, когда он подходил к окну и смотрел на Москву, ему вспоминался другой человек, который также имел кабинет на высоком этаже и также любил стоять у окна и смотреть на Москву. За этот год Богородцев круто взлетел. Впрочем, большая часть обширной собственности Богородцева в той или иной форме контролировалась им уже давно, а сейчас была просто извлечена на свет божий. Но сегодня имя Богородцева звучало уже на международном уровне. Правительственные чиновники иностранных государств и международных фондов самого высокого ранга добивались встречи с ним наравне со встречей с премьером. Он был неизменным членом правительственных делегаций на всех экономических саммитах, и его гарантии ценились выше гарантий правительства. Иван вздохнул. Уже год члены Собора, не афишируя, вступали в различные организации Федерации национальных единоборств. Это было непросто, но Богородцев, казалось, потерял интерес к Собору. Они чуть не упустили момент, когда он начал скрытно сбрасывать все, что относилось к Собору. Иван был единственным, кто мог бы попытаться взять под контроль структуры, финансирующие Федерацию, так как только он обладал опытом, связями и деньгами для подобной операции, однако они боялись, что он засветится. Драться с Богородцевым на его поле пока не стоило. Но такая драка была уже не за горами. Поэтому Иван взял в помощники одного из отроков, окончивших обучение. Парень был еще совсем молод, неисправимо шалопаист и очень артистичен. Стоило посмотреть, как он корчил из себя крутого. В дверь постучали.
— Привет, шеф! — В дверях возник Костик. — Не мог бы многоуважаемый джин открыть форточку? У меня масса вопросов, требующих вашего благожелательного внимания, а мой птиц давно не сидел, нахохлившись, недалече от моего плеча.
— Заходи, шалопай, — улыбнулся Иван и открыл фрамугу. Раздался возбужденный клекот, и в окно винтом ввернулся сокол. Он облетел кабинет, резко развернулся над письменным столом и, на мгновение зависнув, мягко опустился на насест. Иван во всех своих кабинетах имел местечки для размещения младших братьев. Между тем Костик уютно устроился в большом финском кресле и вытянул ноги.
— Дошло до меня, о великий хан, что дела наши обстоят наилучшим образом. Сегодня я нашел одного волшебника, который обещает положить в наши ладони фирмочку, коей принадлежит почти полтора процента вложений в фонд…
— Стоп, — Иван поднял обе ладони, — сначала кофе. Если я, не подкрепившись, начну слушать твои подробные доклады, я умру.
Когда Ниночка принесла две чашечки прекрасного, горячего кофе, Костик уже увлеченно рассказывал о том, каких девочек снял в «Метле» два дня назад.
— Ладно, молодой, — хмыкнул Иван, осторожно отхлебывая горячий напиток, — кончай заливать и давай общий анализ, без подробностей. Подробности после кофе.
Костик тут же сменил тон:
— Если общий, то дело обстоит так. После того как до остальных дошло, что Богородцев умывает руки, все они пребывают в состоянии легкой паники. Поэтому расходы оказались много ниже, чем я предполагал. Но, и это тоже нам на руку, никто не хочет рвать когти открыто, каждый друг перед другом тужится и надувает щеки. Так что все покупки происходят в абсолютной тайне.
— Может быть, зря мы всполошились?
— Не думаю, — сказал Костик, — что-то за всем этим стоит. Не зря он сделал Порфирия главой Федерации. Да и посмотри трансляции: бои стали жестче, собачки злее, показы откровеннее. Пока это можно объяснить усилиями по повышению рейтинга, но я не вижу границы. Дело может дойти до смертельных исходов, а это крах. Не сразу, конечно. Но надо быть не в своем уме, чтобы не понимать, что никто не позволит показывать по телевизору откровенное убийство. К тому же рейтинг начал падать. Вернее, внутри страны он еще растет, а вот за рубежом… У них серьезные проблемы с продажей записей новых боев. — Костик покачал головой. — Не понимаю. Все это имеет смысл, если ИХ Собор доживает последние дни. Но зачем тогда было вбухивать такие средства в Федерацию?
— Он хотел изучить нас, — сказал Иван. Костик удивленно воззрился на него:
— Он о нас знает?! Иван кивнул:
— Не знаю, как много, но он знает меня.
— Я догадывался, что вам нельзя светиться, но не предполагал, что наш, м-м-м, противник — сам Богородцев.
Иван снова кивнул.
— Осталось уже недолго, все решится в ближайшие полгода. Не позже мирового чемпионата Собора.
Они допили кофе, и Костик обстоятельно доложил о результатах своих проработок.
— Ну что ж, ты поработал прекрасно, — сказал Иван, — сейчас проблема в том, когда следует остановиться. Мне не хотелось бы форсировать ситуацию, а всякая дальнейшая покупка увеличивает опасность того, что нас вычислят. — И, поразмыслив, он спросил: — Сколько у тебя в работе?
— Шесть процентов.
— Плюс пятьдесят девять уже в кармане. А сколько голосов членов исполкома мы можем контролировать?
— Черт его знает, — протянул Костик. — Теоретически, согласно той же цифре, пятьдесят девять процентов, то есть около тридцати. А реально? Кто знает, чьи аргументы окажутся убедительнее: наши или Богородцева.
— Об этом не беспокойся.
От этих слов повеяло такой леденящей беспощадностью, что в кабинете повисла зловещая тишина. Переведя дух, Костик поинтересовался:
— Знаете, шеф, как вас называет молодняк? Ну вроде меня и помладше.
— Как?
— Волк.
— Не думал, что в кругах, как ты выразился, вроде тебя и помладше это новость, — удивился Иван. Костик улыбнулся:
— Да нет, вы не поняли. Все остальные — это Петр, Сергей, Толик и только потом выдра, сокол, или, к примеру, волк. А вы… Ну Волк, и все. Причем даже интонация… Вот послушайте. ВОЛК.
Иван усмехнулся:
— Неужто я такой страшный?
— Вообще-то не всегда, — сообщил Костик. — Только иногда, когда вы говорите с волхвом, от вас ну точно так же, как сейчас, веет чем-то неотвратимо смертельным. У других такого нет.
— Может быть, — сказал Иван. — Ну ладно. Значит, так, дальнейшие проработки прекрати. Из этих шести процентов возьмешь столько, сколько само в руки упадет. С сегодняшнего дня начинай потихоньку готовить почву в исполкоме. Наших ребят пока не трогай. Когда Богородцев выкинет свой козырь, очень многие в исполкоме полетят. Вот тогда и придут наши.
— А мы позволим ему выкинуть? Этот парень не знал, что на их противнике отблеск знака Триглава.
— Да, — твердо сказал Иван, — но у нас должен быть козырь покрупнее. Иначе он побьет всех. Хотя его проигрыш будет ему стоить гораздо меньше, чем нам.
— О'кей, шеф, понял, бу сде. А теперь позвольте еще раз насладиться вашим шикарным кофе и полюбоваться на ножки Ниночки.
— Вот шалопай, — улыбаясь, ругнулся Иван, но кофе все-таки заказал.
Вскоре Костик удалился. Иван снова подошел к окну и глянул вниз. Вечерело, над городом плыл колокольный звон. Иван посмотрел на сокола, набиравшего высоту, и улыбнулся. Чем закончится эта схватка, не знал никто. Даже Вещий, когда Иван задавал ему этот вопрос, хмурился и уходил от ответа. Что ж, пока все идет хорошо, и он уж постарается, чтобы так и продолжалось. Однако он знал, что где-то в подмосковных лесах вспыхивали яркими огоньками четыре красноватых волчьих глаза. Серая Смерть вел свою охоту.
3
Серая Смерть стоял на краю поляны и смотрел. Два джипа «гранд чероки», красный и фиолетовый, ритмично покачивались. Еще две «влюбленные» парочки расположились прямо на расстеленных на земле одеялах, отодвинув в сторону остатки пикника. Девицы реагировали бурно, извиваясь и взвизгивая от удовольствия. А может, просто притворялись. Мужики любят, когда их дурят подобным образом. Младший брат глухо зарычал. Этот молодой волк был просто неистов. С тех пор как Серая Смерть нашел себе младшего, его зверь опять обрел способность показываться окружающим. Но в этот раз такой необходимости не было. Во всяком случае, сейчас. Поляна почти одновременно огласилась криками и стонами. Серая Смерть улыбнулся, сегодня ему захотелось быть милосердным. Что ж, кто мог ему помешать? Но время милосердия кончилось.
Он шагнул на поляну и не торопясь направился к машинам. Его заметили, когда он сделал шесть шагов, он посчитал.
— Эй ты, козел, а ну вали отсюда.
Серая Смерть продолжал идти.
— Ты, я тебе говорю. — Один из парней слез с высокой блондинистой девицы с длинными ногами. — Ты че, глухой?
Серая Смерть остановился.
— Ну, козел… — Парень решительно двинулся вперед. Серая Смерть почувствовал, как зверь внутри завибрировал от радости, но он запрятал его достаточно глубоко, чтобы парень ничего не заметил.
— Не понимаешь по-хорошему… — Парень замахнулся и попытался врезать ему, но Серая Смерть захватил кулак и резко вывернул руку.
Послышался хруст лучезапястного сустава, и парень дико закричал. Зверь внутри бился в экстазе, наслаждаясь чужой болью. Из салона красного джипа выскочил парень с пистолетом в руке. Зверь высунул свою оскаленную морду сквозь зрачки. Парень почувствовал, как руку сначала свела судорога, а потом пальцы сами собой разжались. Девицы на поляне, всхлипывая, истерично кутались в одеяла. Первый из нападавших, подвывая, валялся в ногах и держался за сломанную кисть. Серая Смерть вдруг потерял интерес к предстоящей схватке. Все было заранее известно и невообразимо скучно. Он равнодушно шагнул вперед, раздавил лежащему на земле гортань и двинулся к остальным.
Три секунды — и мужчины судорожно дергались на земле, будто их тела стремились удержать уже покинувшую их жизнь. Девицы, вереща, попытались разбежаться. Но двоим он сам разорвал горло, а о тех, кто рванул в лес, позаботился младший брат. Серая Смерть с некоторым интересом послушал, как лес дважды огласился отчаянным женским визгом, быстро перешедшим в предсмертный хрип, наконец все стихло. Он тоскливо оглядел поляну и зашагал в лес. Все как всегда. Ни борьбы, ни упоения. Одна смерть, серая смерть. Тьфу.
Он вышел из леса у самого дома хозяина. «Акула» сидел у порога и ждал его. Серая Смерть любил, чтоб его ждали.
— Как была охота?
— Дерьмо. — Серая Смерть зло сплюнул. — Очень похоже, что у нынешних мужиков яйца на языке. Когда орут — выглядят круто, а как дойдет до дела… Дерьмо.
«Акула» даже не улыбнулся. Этот ненормальный уложил уже порядка полусотни человек. Хозяин как-то говорил, что ментовка на ушах стоит. Слава богу, что этот придурок обладает способностью по лесам двигаться со скоростью машины. Так что убийства происходят далеко отсюда, а менты ищут убийцу с машиной. Все это было одуряюще противно, но, как говорится, искусство требует жертв.
— Я хочу знать, когда вы дадите мне возможность заняться Собором. Я уже устал от этого дерьма.
— Терпение, друг мой, осталось совсем немного. — «Акула» не смог скрыть снисхождения к этому полоумному, за что немедленно поплатился.
Серая Смерть одним прыжком преодолел отделявшее их расстояние и схватил его за грудки. В его зрачках-радостно бесновался зверь.
— Ты убеждаешь меня в том, что я ошибся, оставив тебя в живых.
«Акула» оцепенел. Когда ужас слегка ослаб, он шевельнул онемевшими губами:
— Прости, я не хотел тебя обидеть. Ты же знаешь, мы твои друзья.
Серая Смерть подержал его на весу, но все-таки опустил. Ему еще нужны были эти люди.
— Передай своему хозяину. Я больше не хочу ждать. — С этими словами он вошел в дом.
«Акула» еще некоторое время полежал на траве, приходя в себя, затем поднялся и медленно пошел наверх. Зайдя в кабинет, он достал литровую бутылку «Абсолюта», налил полстакана и залпом выпил. Утерев губы, он бросил взгляд на бутылку, подумал: «Так и алкоголиком недолго стать» — и налил еще. Подобные мысли его давно не останавливали.
Вечером приехал хозяин. Он вышел из машины в сопровождении личного врача, «акула» поразился, насколько он сдал. Хозяина последнее время часто мучали боли в желудке. «Акула» считал, что ему следует срочно лечь в клинику. Но хозяин жил в столь бешеном темпе, что часто не хватало времени даже сделать укол.
— Ну, как дела? «Акула» тяжело вздохнул.
— Потерпи, осталось недолго, — усмехнулся хозяин.
— Знаю, только этот сумасшедший с каждым днем становится все опаснее.
— Когда мы еще только собирались к нему обратиться, мы уже знали, что с ним будет тяжело разговаривать.
«Акула» отметил это «мы», но ничего не сказал. Они прошли в дом. Сейчас хозяин не часто выбирался из разного рода столиц. Ему уже пришлось снять в нескольких городах одинаковые номера в «Хилтонах» и обставить их по собственному вкусу. Это влетало в копеечку, но создавало некое подобие дома. Тем более что он любил города. За ужином, сервированным на открытой террасе, хозяин спросил:
— А где наш гость? «Акула» пожал плечами:
— Последнее время он стал совсем странным. С тех пор как он нашел себе волка, иногда кажется, что главный в связке — волчара. Наш гость частенько уходит спать в лес в какое-нибудь логовище.
Недавно вообще пропал на неделю, а потом появился вонючий, как скунс, весь в сукровице и с шалыми глазами. Будто вдвоем с волком трахнул какую-то волчицу.
Хозяин помолчал, переваривая информацию, и спросил:
— Что ты еще узнал о его способностях?
— Ничего. — «Акула» залпом опрокинул рюмку и кинул в рот хрустящий малосольный огурчик. — С той поры как он нашел зверя и обрел способность вызывать страх, ничего нового. Единственное, эта его способность, кажется, не зависит от расстояния, на котором находится его зверь. Только от наличия, так сказать, контакта. Хотя в чем его природа — непонятно.
Они занялись едой.
— А как ваши дела? — полюбопытствовал «акула».
— Неплохо. С тех пор как я отошел от дел Федерации, там дела идут все хуже.
— Проблемы с Порфирием? Хозяин рассмеялся:
— Да нет, ты не понял. Порфирий поджимает хвост, даже если я косо посмотрю в его сторону. Просто Порфирий есть Порфирий. Основной интерес к Собору угас. Каких-либо преимуществ перед тем же самбо или каратэ нет. Более того, сейчас для всех стало ясно, что тот Собор, который мы культивировали, — это всего лишь экзотический вариант кетча. Так что и рейтинги упали. Епишев и Яворский локти себе кусают. Но для меня это уже не важно. Теперь я для них недосягаем. Весь вопрос в том, чтобы этот замшелый старичок со своей сворой зверюшек залез обратно в нору и не мешался под ногами. Черт, мне даже не хочется их убивать. Хоть я и не верю, что дед открыл, так сказать, секрет вечной или там ОЧЕНЬ долгой жизни, но, судя по всему, он живет все-таки гораздо дольше, чем обычные люди. — Хозяин отхлебнул сока. — Знаешь, мне кажется, их возможности ограничены. Кое-что они действительно могут, но все это замыкается на махании кулаками. Впрочем, может, я не прав.
— Значит, трудности Федерации не случайны? — спросил «акула».
— Да нет, ничего особенного я для этого не делаю. Просто Порфирий мечется, стараясь мне угодить. Сейчас он затеял эксперименты с настоящими тотемными животными. Кретин. Короче, непомерные расходы, развал и криминальные разборки с региональным руководством. Он пытается пугать моим именем, а я не препятствую, пусть думают, что для меня Федерация еще что-то значит.
Они в молчании закончили ужин. Хозяин достал из кармана упаковку лекарства, выдавил пару капсул и проглотил, запив водой.
— Болит? — посочувствовал «акула».
— Когда нет проблем и ничего не болит, присмотрись повнимательней, возможно, ты умер.
Они еще посидели. «Акула» поймал себя на мысли, что действительно переживает за этого человека. Десять лет назад они начинали с отношений хозяин — охранник. Постепенно два взрослых одиноких мужчины сблизились. «Акула» уже несколько раз мог перейти на другую должность и зарабатывать гораздо больше. Ему делали лестные предложения крупные фирмы, банки. Возможно, это было вызвано не столько его квалификацией, в которой, впрочем, никто не сомневался, сколько длительной близостью к такой фигуре, как Богородцев. Но он не мог уйти. Между ними возникла какая-то особая близость. Даже большая, чем бывает между родными братьями. И сейчас «акула» ощутил, как сжалось сердце, когда он заметил в позе и жестах хозяина скрытую боль.
— Послушайте, а может, ну его… У вас уже и так достаточно денег, власти, влияния.
— Это как наркотик, — вздохнул хозяин. — Это затягивает. С каждым днем становится нужно все больше и больше, а если не получается — начинается ломка.
— Но вы сами говорили, что можно зарваться… Хозяин прикрыл глаза:
— Наверно, это уже произошло. Возможно, я уже кувыркаюсь вниз, сам того не ведая, и ничего уже не поделаешь. — Он хлопнул ладонями по подлокотникам. — Ладно, перестань навевать тоску. Осталась пара маленьких проблемок, а потом купим лосьон «Деним», и все будет в нашей власти.
Хозяин поднялся и вышел на луг. Заходящее солнце, пробиваясь сквозь кроны деревьев, раскрасило землю в темные и светлые клетки, и «акуле» показалось, что его одинокая фигура напоминает шахматного короля. Короля, который превратил все свои фигуры в пешки и теперь пытается сражаться с противником, у которого есть и ферзи, и кони, и слоны. Черт возьми, приятно быть королем, но страшно остаться королем в окружении одних пешек.
4
Анатолий Александрович Баргин собирался на пенсию. После более чем тридцати пяти лет безупречной работы на ниве служения закону он впервые использовал служебное положение в личных целях. И, хотя он понимал всю необходимость совершаемого, сам факт того, что он оказывал услуги частному лицу, пользуясь возможностью доступа к секретной информации, очень ему не нравился. Даже если это частное лицо именовалось Иваном Воробьевым. Иван поведал ему суть проблемы, и Баргин после непродолжительного раздумья принял решение помочь. Но до сих пор, хотя прошло уже больше года, испытывал неловкость всякий раз, когда заказывал документы или посылал запросы для того, чтобы собрать сведения, необходимые Ивану. Поэтому Баргин твердо решил, что как только Иваново дело решится, он немедленно уйдет на пенсию. Вечером, трясясь в переполненном вагоне метро, Анатолий Александрович хмуро сидел в уголке и держал на коленях дипломат с тонкой папочкой, в которой находилась очередная информация для Ивана. Он с тоской думал о том, что согрешил-таки на старости лет. Слава богу, что до круглой даты осталось всего несколько недель, а то это уже становилось навязчивой идеей. Как только Иван пройдет через этот самый чемпионат, все закончится. А то даже их традиционные чаепития все больше напоминали Баргину какие-то воровские сходки. Никакого удовольствия. Одно раздражение. Иногда оно достигало пика, и Анатолий Александрович срывался и брюзжал. Но ничего другого придумать было нельзя. И хотя Иван предложил Баргину покончить с этой проблемой, как только он почувствует, что его щепетильная честность не может больше терпеть подобное положение дел, Баргин прекрасно понимал, что если он устранится, то будет испытывать еще большие угрызения совести, думая о том, что мог бы многим помочь правому, с его точки зрения, делу и не помог. К тому же он сам в свое время ворчал по поводу того, что Иван со товарищи пустили эти самые рекламные бои Собора на самотек.
Иван появился через полчаса после того, как Анатолий Александрович добрался до дома. Он пришел со зверем, открыл дверь своим ключом, и Баргин осознал их присутствие, только когда от двери кухоньки потянуло запахами мокрой шерсти и лесного разнотравья. Лушка, как обычно при появлении волка, забилась под стол и сидела тихо, как мышь.
— Здравствуй, Ваня! — Несмотря на всю испытываемую неловкость, Анатолий Александрович всегда был рад Ивану. — Сегодня ты рановато. Я даже еще чай не заварил.
— Ранней птичке и червячки слаще достаются, — отшутился Иван.
— Ну раз так, садись посиди. Не будем нарушать традиции: сначала чайку, а потом все остальное.
Иван присел на табуретку. Волк привычно прошелся по кухне, внимательно обнюхал все углы, презрительно сморщив нос, когда проходил мимо Лушки, и улегся в ногах Ивана, закрыв глаза. Баргин покосился на зверя:
— Чтой-то он у тебя похудел.
— Волка ноги кормят, — улыбнулся Иван. — А длительный бег по пересеченной местности, согласно Энциклопедии физического развития, сжигает много калорий.
— Ну и откуда вы бежали?
— Издалека, из Иркутска.
— Вот как, а по какому делу вы там пребывали, если, конечно, не секрет?
— Да нет. Просто там проходили региональные отборочные соревнования на чемпионат, и Лавритас с Олегом решили, что мне не мешало бы посмотреть со стороны.
— А кто там, э-э, сражался?
— Отроки Лавритаса.
— Ну и как?
Иван усмехнулся:
— Все хорошо, только председатель областного совета у них порядочный хам. Пришлось ребятам ему немного объяснить, кто есть кто. А то после появления наших он стал вести себя так, будто Собор его карманный клуб.
— Ваши его так сподвигли на подвиги?
— Видишь ли, то, что показывали по телевизору, не что иное, как срежиссированное шоу.
— Ну, об этом я тебе еще год назад говорил.
— Верно, так вот, у всех этих областных клубов и федераций одна беда. Методики подготовки нет. В Москве у Рудого проблема решалась просто. Брали парня, обучали его простейшим приемам дрессировки, обучали собаку, заучивали некоторые стилизованные приемы, репетировали схватки и потом пускали в эфир. При наличии некоторого опыта все получалось даже при прямом показе. Причем выходило зрелищней, чем на иных натуральных спортивных соревнованиях. В областных структурах это было проблематично. Попросту не хватало денег. Да вы и сами знаете. После того как Богородцев сделал Рудого председателем Федерации, он тут же перекрыл ему кислород, в смысле финансы. А тот был настолько напуган, что не посмел вякнуть. Так что все эти областные структуры из методических пособий имели только кассеты с записями еженедельных боев.
— Да-а-а… — покрутил головой Баргин, — пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что. А на кой черт были нужны эти областные советы?
Иван пожал плечами:
— Возможно, чтобы создать видимость массовости. А впрочем, черт его знает. Богородцев умеет очень солидно замаскировать истинную цель. Во всяком случае, во многих регионах эти структуры стали просто прикрытием местных «бригад». Так что, может, это и было истинной целью. Чтобы, когда все рухнет, посильнее замарать Собор.
Баргин снял с плиты закипевший чайник и собрал на стол. Они со вкусом насладились чаем, и Анатолий Александрович сказал:
— Ну что ж, Ваня. Как гласит народная мудрость: делу — время, потехе — час. Пошли посмотришь, что я для тебя накопал.
Пока Иван внимательно вчитывался в содержимое тоненькой папочки, Баргин навел порядок на кухне. Он уже вытирал раковину, когда вошел Иван.
— Анатолий Александрович, я думаю, что уже все.
— То есть, Ваня? Иван потряс папкой:
— Необходимо было каким-то образом выйти наверх. Пока я не знал о том, что здесь написано, я не представлял, как это сделать. Теперь — другое дело. — Его голос зазвенел. — У меня с каждым днем все больше уверенности в том, что у нас все получится.
— Дай-то бог.
— Спасибо вам, — вдруг очень серьезно сказал Иван, — без вашей помощи нам бы не справиться. У нас нет ни влияния Богородцева, ни соизмеримых денег, ни доступа к источникам информации. Без вас мы были бы как слепые котята.
— Ну ладно, будет слюни-то распускать, — грубовато засмущался Баргин.
— Но это правда, — настаивал Иван, — я знаю, вам сильно не нравится то, что вы делаете, но, поверьте, мы никогда этого не забудем.
Они проговорили еще с полчаса, и Иван ушел. Дождавшись, когда за ними закроется дверь, Лушка выползла из-под стола, подскочила к двери, прислушалась и, когда внизу хлопнула подъездная дверь, тявкнула несколько раз облегченно-сердито. Выполнив обязанности защитницы семейного очага, прошла на кухню и уселась перед Баргиным, всем своим видом показывая, что не мешало бы и дать кусочек чего-нибудь вкусненького за служебное рвение. Покормив Лушку, Баргин посмотрел по телевизору очередной сериал, потом традиционное «Сегодня». А перед сном повел Лушку прогуляться. У них был обычный маршрут: от дома вдоль железнодорожной насыпи, потом сквером и обратно вдоль заводского забора. Они перешли железную дорогу по путям, как вдруг Лушка, до того деловито исследующая окрестные кусты, вдруг взвизгнула и, мелко дрожа, вжалась в землю у его ног. Баргин остановился, вглядываясь в темноту. Сначала ему показалось, что на него смотрят две пары каких-то яростно-злобных глаз. На ум почему-то пришли волки, но тут же эти мысли отступили, да и глаз словно и не было. Лушка осторожно приподнялась и потянула носом воздух. Сделала несколько робких шагов и вновь остановилась, оглядываясь. Баргин понял, что то, что ее напугало, исчезло, но страх остался. Он взял Лушку на поводок и направился к дому. Видимо, Лушку напугало что-то серьезное, потому что она безропотно дала себя увести. Уже подойдя к подъезду, Баргин вдруг припомнил, что забыл отдать Ивану корзинку с помидорами. Они в этот год уродились на редкость хорошо и обильно. А Иван их любил. «Ничего, — подумал Анатолий Александрович, — отдам в следующий раз». Он не мог знать, что это была их последняя встреча.
5
Сергей Константинович Яворский пребывал в скверном расположении духа. Казалось бы, этому не было причин. Он сделал блестящую карьеру, став человеком номер один на телевидении. Еще несколько лет назад он был на недосягаемой высоте. Его канал покрывал девяносто семь процентов зрительской аудитории страны, был в первой десятке европейского рейтинга. Его программы закупались в десятки стран. Он был человеком, с которым считались и финансовые тузы, и политические титаны. Даже сегодня, несмотря на то что конкуренты наступали на пятки, он все еще был впереди. Да, отката назад в общем-то не произошло. Просто конкуренты прибавили много больше, чем он. Но и тут удивляться было нечему. Конкуренты на рывок затратили гигантские средства, и в ближайшие несколько лет они будут неспособны профинансировать сколько-нибудь крупные проекты. Он же всего неделю назад закончил переговоры с консорциумом банков, который был готов предоставить, причем на прекрасных условиях, кредит для финансирования двух новых, амбициозных проектов, которые, в случае успеха, заставят конкурентов долгие годы глотать пыль. И все же Яворский был недоволен. Все дело в том, что оба эти проекта были связаны с Собором. А у Яворского за последнее время появилась масса поводов для сомнений в Соборе. На столе тренькнул селектор.
— Сергей Константинович, к вам Игорь Александрович.
Яворский раздраженно нахмурился. Ну вот, для полного счастья не хватало еще и помощника президента.
— Просите, Танечка.
Он поднялся и пошел к двери. Епишев был из таких гостей, которых требовалось встречать у дверей, пожимая руку обеими руками и с выражением счастья на лице.
— Добрый день, Игорь Александрович, чем обязаны подобной радости?
— Вашими бы устами, — хмыкнул Епишев.
Он по-хозяйски оглядел кабинет и направился к широкому панорамному окну, выходящему на улицу Академика Королева, с прекрасным видом на Останкинскую башню. У окна, рядом с парой фикусов в кадках, стояли кресла и стеклянный журнальный столик. Фикусы были слабостью Яворского. Он таскал их из одного кабинета в другой при всех своих многочисленных взлетах и падениях. Они смотрелись несколько чуждо в этом стильном кабинете, но каким-то неведомым образом придавали помещению некоторую душевность. Епишев опустил в кресло свое грузное тело и жестом хозяина пригласил сесть и Яворского:
— Давайте тут, без дистанций.
Яворскому такая бесцеремонность пришлась не по нутру, что еще больше испортило ему настроение. Но Епишев имел слишком большое влияние, чтобы ссориться с ним, тем более из-за такого пустяка, и Яворский сдержал раздражение и уселся в кресло. Начинать разговор Епишев не спешил.
— Я там попросил Танечку сделать нам чайку покрепче. Ты, я думаю, не против.
Яворский растянул губы в согласной улыбке. Эти чиновники по-прежнему считают себя пупом земли. Сколько надо нервов, чтобы общаться с ними. Дверь открылась, и вошла Танечка с подносом, заставленным чашками, сахарницей, серебряным чайником и корзинкой с любимым Яворским берлинским печеньем. Мысль о том, что этот боров сожрет солидную часть его печенья, несмотря на свою очевидную мелочность, совсем огорошила Яворского.
— Я вижу, что ты вконец расклеился, Сергей Константинович, — заметил Епишев, жуя печенье и прихлебывая из чашки, — чаю вот совсем не пьешь.
— Игорь Александрович, я думаю, вы ко мне пришли не чаю попить.
— А ты не торопи. Вот год назад поторопились, так сами до сих пор не знаем, в какое дерьмо вляпались.
Яворский сделал стойку, как охотничий пес. Похоже, речь шла о Богородцеве. До сих пор Епишев говорил о нем только в превосходных тонах. Хотя надо признаться, что последнее время он больше молчал по его поводу.
— Насколько я понял, речь идет о проекте, связанном с Собором? — осторожно спросил он. Епишев невозмутимо прихлебывал чай.
— Не гони, успеется.
Раздражение Яворского сменилось нетерпеливым интересом. Епишев допил чай, сгрыз последнее печенье из корзиночки и сыто вздохнул.
— Я слышал, ты провел переговоры по финансированию покупки прав показа чемпионата Собора. И как много просят?
— Ну, это не олимпиада… — слабо, улыбнулся Яворский. — Но Рудой, конечно, обнаглел.
— Еще бы, — хмыкнул Епишев, — Богородцев ему перекрыл кислород. Он уже в долгах как в шелках.
— И что это означает?
— Это означает, что Богородцев уже не заинтересован в проекте. Я тут попросил сделать анализ фирм, участвующих в финансировании проекта, и знаешь, что обнаружил?
— Предполагаю.
— Богородцев продал все подобные структуры. Яворский зло произнес:
— Слава богу, что я еще не влез окончательно в эту авантюру.
— Ну, ну, — буркнул Епишев, — и что же ты собираешься делать?
— Как что? Немедленно прерву переговоры о покупке прав на трансляцию.
— А вот в этом ты не прав.
— ???
Епишев, игнорируя удивление Яворского, протянул руку к чайнику и вылил в чашку остатки чая. Отпил:
— Все-таки хороший чаек у тебя Танечка заваривает, с травками. Из-за одного этого стоит к тебе почаще приезжать.
Яворский молчал.
— Богородцев загреб слишком много власти. Он подставил нас всех, в том числе и с помощью этого Собора. Ты знаешь, что рейтинги еженедельных показов упали. Специалисты говорят, что практической ценности этот вид не имеет, чистое шоу. Насколько я знаю, все переговоры о продажах программ за рубеж также прекращены, причем по инициативе иностранных партнеров. Весь этот проект в луже. Но все может измениться.
Услышав последнее заявление, Яворский вздрогнул. Епишев никогда не был человеком, бросающим слова на ветер, к тому же он славился умением держать нос по ветру. Если он решился поставить на кого-то помимо Богородцева… Епишев невозмутимо попивал чай.
— Если вас интересует моя позиция… — начал Яворский.
Епишев кивнул:
— Именно, Сергей Константинович. Похоже, Епишев знал что-то важное. Яворский наклонился вперед:
— Я должен обладать большей информацией, Игорь Александрович.
— Вне всякого сомнения, Сергей Константинович. — Епишев хитро прищурился. — Почему бы нам вместе не поразмышлять вот над какими фактами. — И он вкрадчиво продолжил: — Как вы знаете, у Богородцева такой принцип. Как только он, так сказать, списывает человека со счетов, он тут же изымает капиталы из всяких совместных предприятий и делает вид, что я не я и Маша не моя. Так произошло в этой темной истории с… м-м-м, ну ты знаешь, шумная перестрелка на окраине почти четыре года назад. А ведь тот сгоревший особнячок Богородцеву я сам помогал купить. Какой предупредительный был, сукин сын. Ну да ладно. Так вот, когда пошли разбирательства, оказалось, что Богородцевым там и не пахнет. Даже этот особняк изначально был не его. Улавливаешь мысль?
— По-моему, вполне разумный ход, — заметил Яворский.
— Правильно. Кстати, то же самое и с Рудым. Даже здание, в котором Федерация национальных единоборств арендует офис, оказывается, никогда не принадлежало Богородцеву.
Яворский улыбнулся:
— Ну, тут Константин Алексеевич перегнул палку, на этом уровне уже мало кого интересуют юридические тонкости. Главное — фактическое положение дел. Да что я вам говорю. — Яворский откинулся на спинку кресла, пытаясь угадать, что означает эта эскапада Епишева, но тот улыбнулся в ответ:
— В общем, ты, конечно, прав, но как говорят: привычка — вторая натура. — Он допил чай и поставил чашку.
Яворский ждал. Епишев нагнетал напряжение, но с Яворским такие дела не проходили. Он прекрасно знал, что Епишев, сказав «а», обязательно скажет "б".
— Ты, кажется, завязан с Богородцевым через финансовую группу «Телекомбизнесбанка»? — заговорил Епишев.
Яворский похолодел:
— Вы хотите сказать… Епишев кивнул:
— Три дня назад он продал свою долю. Яворский некоторое время переваривал это сообщение, потом поднялся и подошел к селектору:
— Танечка, пригласи начальника планово-финансового отдела на… — он бросил взгляд на циферблат больших напольных часов, — четыре часа.
Епишев хмыкнул.
— Вы еще не сообщили свою главную новость. — Яворский вернулся в кресло. — Что такого у вас в рукаве, что заставило бы меня влезть в абсолютно безнадежное дело?
— О, я не сомневаюсь в положительном ответе… И постарайтесь помнить о том, что я человек, который не любит фантастики.
Они чуть ли не минуту молча смотрели друг на друга — напряженно Яворский и торжествующе Епишев, наконец последний произнес твердо и с расстановкой:
— Несколько дней назад ко мне пришел человек и сообщил, что он представляет НАСТОЯЩИЙ Собор. Вчера он сумел убедить меня, что это правда.
Яворский ошеломленно смотрел на Епишева. Игорь Александрович полюбовался произведенным впечатлением и закончил:
— Они собираются участвовать в чемпионате. После этого они хотят закрыть коммерческий показ.
Я не очень понял почему, но знаю, что это их окончательное решение. Подумайте, сколько будут стоить записи ЕДИНСТВЕННОГО чемпионата с участием воинов НАСТОЩЕГО Собора. Если вы не хотите сделать это вложение, я найду людей, которые с удовольствием профинансируют это дело. Но в таком случае не забудьте, что я делал это предложение вам первому.
И Яворский понял, что он намертво попал на крючок.
6
Когда Иван поднырнул под ветку старой разлапистой ели, он невольно остановился. Старую поляну было не узнать. В дальнем конце, за длинной, но красивой особой, функциональной красотой дружинной избой будто поработал ураган. Сухие древесные стволы были навалены в чудовищном беспорядке извилистой полосой. Это была тренировочная засека. Дед Изя давно вынашивал планы изобразить нечто этакое в потогонном стиле древнерусских дружинников. И, судя по всему, ему это удалось. Иван некоторое время всматривался в кажущийся беспорядок. Да, старейшина Изяслав постарался на славу. Глядя на это сооружение, становилось понятно, почему Батый, которого не остановили стены первоклассных крепостей, не прошел в северную Русь. Даже просто перебраться через эту полосу было невероятно сложно. А, судя по направлению заломов и ссадин на стволах, отроки проходили ее вдоль. Но это было еще не все. Избу, тянущиеся через всю поляну столы и лавки на вкопанных в землю столбах, навес из фигурной дранки, колодец и крыльцо деда Изиной сторожки сплошными досками покрывала затейливая резьба. Она была несколько грубовата и в то же время слабо напоминала произведения современных стилизаторов под старину. Чувствовалось, что рукой резчика двигала любовь, а не коммерческий расчет. Такую резьбу человек делал для себя, чтобы радоваться, сидя вечерком на завалинке и взирая на дело рук своих.
Иван тихонько пробормотал заговор, отводящий глаза, слава богу на поляне были только отроки, готовившие ужин, и тихонько скользнул вокруг поляны к засеке. Первые несколько метров он преодолел играючи, потом пошло труднее. Некоторые стволы были ошкурены, и ноги скользили на влажных гладких стволах, другие, наоборот, бугрились зарубками и неснятой корой. Чем ближе он подходил к избе, тем становилось сложнее. Появились ложбинки между плотно сдвинутыми стволами, плотно засыпанные шишками, растопырившими свои чешуйки, как ежик иголки. Наконец он, ободрав левый бок и локти, пробрался между двумя ветвями, растопырившими еловые иглы так, что человек с трудом мог просунуть ладонь, и спрыгнул у крыльца дружинной избы. Тут его заметила смена кашеваров.
— Доброго утра, воин. — Ребята были почтительны, как того требовали традиции, но в глазах светилось любопытство.
Иван ответил на приветствие и двинулся внутрь двора.
— Где мудрейшие? — осведомился он, поглядывая на затянутое тучами небо.
— Да с отроками в лесу, должно быть, — так же с сомнением глядя на небо, ответил старший кашевар.
Тут Иван почувствовал взгляд и обернулся. Сыч стоял у края поляны и улыбался одними глазами.
— Давно не был, брат Волк, — тихо сказал он, когда Иван подошел вплотную.
И это был первый раз, когда Вещий Олег назвал его братом. Они постояли, испытывая удовольствие от того, что стоят рядом друг с другом, потом Сыч спросил:
— Душой отойти приехал или за советом?
— И то и другое, мудрейший. — Иван обвел взглядом поляну: — Красоту-то какую навели! Сыч кивнул:
— То из новых паренек. Художник. Мастерская у него была. По заказам работал. Его и прижали, да так, что хоть в петлю. Мальчишечку, от роду двух годков, выкрали. Жену машина переехала.
Иван удивленно покачал головой:
— Это за что ж такое зверство?
— Сначала денег хотели, а потом, хуже зверя дикого, человечья злоба открылась. Он наперекор им пошел, вот они его в мученики и выбрали. И чем могли, добить пытались. Он ведь руки на себя наложил, поехал в лес, машину на пригорок поставил, камень на тормоз приладил, залез на крышу, веревку через ветку перекинул да на шею. Потом опустился на капот и ну машину качать. Камень упал, машина тронулась, и он повис. Так бы и помер, да только Map на него наткнулся. Он ноне часто из своего леса вылезает. Почитай, каждый месяц. Так вот он парня с дерева снял и по глазам прочитал. Чем уж парень его сердце дрогнуть заставил, не ведаю, однако Map его в сторожку принес и на старейшину оставил. Парень-то первое время словно молодой волчонок зубами щелкал, все твердил, что все равно руки на себя наложит. Потом пригрелся, затейничать начал, а сейчас уже в отроках.
— А кто его так прижал?
— То-то и оно, что один из наших знакомцев. Тот, кто нашим именем живет.
— Рудой, — понял Иван.
Они постояли еще немного и, не сговариваясь, двинулись в чашу. Вскоре лес заматерел, ели вытянулись вверх, и впереди потянулись полосы тумана. Иван вдруг резко остановился, внимательно проводив взглядом полосу тумана, и, кивнув на уползавшую белую ленту, спросил:
— Map?
— Верно, — молвил Сыч, — его это лес.
Иван покачал головой. Сколько ж хранил старый волхв эту тайную, священную землю? Где, в каких краях располагался этот величественный лес?
— Почему он, почему не ты, мудрейший?
— Я живу среди людей. Мне нужна их вечная суета, их величие и низость, их трусость и мужество, иначе я перестаю чувствовать себя живым, a Map… он хранитель. Слушает разговоры этих деревьев, беседует с ветром, туманом, приручает их, а людей… Иногда он выходит из своего леса. Но всякий раз возвращается, брюзжа о том, как измельчали люди. Впрочем, о тебе он отозвался одобрительно.
— И как?
Сыч слегка набычился, вздернул подбородок и стал очень похож на Мара.
— Сей здоровяк, пожалуй, не полная куча медвежьего гобна, — произнес Сыч голосом Мара. — Впрочем, ликом гож — не значит хорош.
Иван расхохотался. Сыч, улыбаясь, зашагал дальше. За могучими древесными стволами показалась ограда святилища, но Сыч неожиданно направился влево, и вскоре ограда святилища скрылась за пеленой тумана. Через полчаса размашистого пешего хода Сыч небрежно бросил через плечо:
— О чем совет хотел?
— Да вот, — отозвался на ходу Иван, — Федерация у нас в руках. При следующем заседании мы уже можем Рудого к ногтю прижать. Но вот что меня мучает… — Он замолчал, пытаясь поточнее сформулировать то, к чему пришел путем мучительных размышлений бессонными ночами. Однако все объяснения казались либо сухими, либо излишне витиеватыми. Поэтому Иван сказал проще: — А то ли мы делаем, мудрейший? Сыч, как обычно, схватил самую суть:
— Опасаешься, что увидят Серую Смерть?
— Да.
Сыч еще какое-то время мерно шагал впереди, потом остановился:
— Это будет тяжело. Но необходимо. После того как про нас узнают, многие захотят стать подобными тебе и другим. Нельзя рассказать о силе, не рассказывая о бедах, какие она может с собой принести. Ибо тогда силу взалчет неспособный. А это непотребно. Впрочем, и когда способный имеет силу более, чем может вынести, ноша становится непомерной. — Он вновь двинулся вперед. — Я мог бы рассказать тебе о герое, чью силу и доблесть признали даже враги. Но прокляли братья и сестры. Если бы он выбрал путь Рода, Русь могла бы не знать ига. Но он выбрал путь Перуна. И с его гибелью на Русь опустилась тьма.
Они шли долго. Судя по тому, как менялась почва под ногами, как величественные ели все больше вытеснялись высоченными, корабельными соснами, они отошли довольно далеко от Валдайской возвышенности. Наконец лес вскарабкался на крутой косогор и отступил, разметнув свои уже почти полностью сосновые крылья вокруг макушки горы. На круглой поляне, занимавшей плоскую вершину, возвышался небольшой холм. Сыч подошел вплотную и опустился на колени. Он протянул руку и коснулся бока громадного валуна, торчащего у подножия.
— Здравствуй, брате, — прошептал Сыч.
Иван вдруг осознал, что этот холм — могила. Иван встал на колени рядом с Сычом и напряженно вгляделся. И холм будто зашевелился, завибрировал, словно кто-то, лежащий под ним, попытался подняться или хотя бы протянуть руку к ним, своим гостям. А может, похороненный воин, ибо над кем еще насыпали курганы, хотел что-то сказать? Долгое время они молчали. Казалось, Сыч различает, о чем ведет с ним разговор павший воин. Курган затих.
— Кто здесь лежит? — спросил Иван. — Кто-то из волхвов?
— Нет. — Сыч поднялся на ноги, прощаясь, провел по камню рукой и, резко повернувшись, пошел прочь не оглядываясь. Когда курган скрылся за полосами тумана, он вдруг ответил: — Там лежит воин, брат. Он обещал стать надеждой нашего братства, он был могуч, умен и признан князьями, но горяч, потому и погиб… — Сыч умолк, будто погрузился в то далекое время, когда погиб этот воин, потом тихо закончил: — Ты слышал о нем. Его звали Евпатий Коловрат.
7
Виктор Собако сидел в салоне шестисотого «мерседеса» и смотрел в проулок между гаражами. Машина стояла метрах в пятидесяти от спортзала, в котором размещался офис Иркутского областного совета Федерации национальных единоборств. Еще две недели назад все было в ажуре. На отборочный турнир приехал ближний прихлебатель Рудого — Чумной, еще не так давно он был шестеркой в московской школе Рудого, не блиставшей никакими особыми талантами. А тут, вслед за хозяином, резко взлетел вверх. Впрочем, этого можно было ожидать. Прежний хозяин Федерации подобрал себе в команду «зубров». Если бы он по-прежнему продолжал заниматься «Собором», то этот вид был бы уже на подходе к олимпийскому. А сейчас все рушилось, люди уходили, а Рудой пытался поправить положение, окружая себя бездарными, но преданными прихлебателями. И выжимая деньги из тех, до кого мог дотянуться. И ладно бы он их просто прикарманивал. Нет, он их тратил, причем щедро. Но как же бестолково… Создавалось впечатление, что он расходует деньги в состоянии полной прострации или дикой паники. Оплачу все, что угодно, только заметьте, что я работаю не покладая рук! Правда, эти приступы щедрости частенько сменялись периодами невероятного скопидомства. Однако в этот раз все складывалось хорошо. С тотемными животными он попал в струю. Старичок, правда, не уехал, но шуршал тихо, как мышь. Девицы попались расторопные и, незнамо откуда в этакой глуши, разбирающиеся прилично в компьютерах. Так что Собако приспособил их к работе в офисе. Отбор вся пятерка тоже прошла прилично. Все было в ажуре. И тут грянул гром. Сразу после отборочных Собако почувствовал настоятельную необходимость расслабиться и поехал оттянуться на недельку в пансионат на Байкал. Там у него все было на мази еще с начала девяностых. Неделька вылилась в десять дней. Но он особо не волновался. Девицы оказались на диво толковыми. Он даже подумывал, а не предложить ли им бросить эту муру с «Собором» и перейти в его основную фирму. Ведь ясно же, что это чистая туфта. Так, умный человек раскрутил на волне увлечения чего-то этакое, национальное, а нынче все тихонько умирает. Так что Первый Великий Чемпионат Великого Русского Национального Боевого Дерьма, вполне вероятно, окажется и последним. Виктор уже твердо решил, что к следующим выборам проведет на свое место в Федерации какого-нибудь лоха и поставит крест на этом этапе своей деятельности. Но по приезде все оказалось не так хорошо, как он рассчитывал. Во-первых, два его гвардейца — Хрипатый и Гога, — здоровенные лбы, которые держали в кулаке всех членов клуба с их убогими ужимками и дрессированными собачками, куда-то запропастились. Хрипатого он нашел дома.
— Ты куда слинял, жлоб, я тебе что, плачу слишком много? За выходные все выпить не успеваешь? — недовольно пробурчал Собако, проходя на кухню, захламленную шеренгами пустых бутылок.
— Хозяин, — тоскливо протянул Хрипатый, — я больше туда ни ногой, хоть режь.
— Ты чего? — удивился Собако. А Хрипатый всхлипнул:
— Страх берет, мочи нет. Да и словом перекинуться не с кем. Гога в больнице.
Это было неожиданно. Собако придвинул табуретку и сел:
— Ну-ка, давай поподробнее. Тот виновато засопел:
— Ну, Гоге, это, та, высокая, понравилась.
Собако кивнул. Его ребятки пошаливали с девицами, которые подвизались в его школе. Но те сами были не против, поэтому Собако смотрел на это сквозь пальцы.
— Вечером, как раз под выходные, она там одна сидела. Какие-то бумажки ворошила из вашего сейфа.
— Чего-о-о? — удивился Собако. Ключ от сейфа был только у него. Он схватился за связку, но ключ был на месте. — А ты не врешь?
— Хозяин, — обиженно протянул Хрипатый.
— Ладно, давай дальше.
— Ну вот, листает это она бумажки, а Гога, для хохмы, ей говорит: нельзя, мол, к хозяину в сейф без него лазить.
— Для хохмы, — возмутился Собако, — кретины безмозглые.
— Так кто его знал, можа, вы ей сами ключ дали?
— Ладно, трави дальше, — отмахнулся Собако.
— Ну вот, а девица серьезно так отвечает, что ей, мол, нужно кое-что уточнить. Гога на это дело отвечает, что, поскольку хозяин, вы то есть, в отпуске, надо было спросить у него, а коль она того не сделала, то он ей ноне зад-то и надерет. — Хрипатый замолчал, переводя дух.
— Ну и… — поторопил Собако.
— Ну и задрал ей юбку.
— А она?
— А она так спокойно говорит: пошел, мол, отсюда, козел, а то хуже будет.
— А Гога?
— А он, натурально, заржал.
— А дальше? Хрипатый смутился:
— Дальше я не разглядел. Она чевой-то сделала, и Гогу в угол унесло. А она бумажки собрала, в сейф заперла и не спеша так из кабинета выплыла.
— А ты где был, кретин чертов? — не выдержав, задрал Собако.
— Дак в кабинете.
— И чего ж ты ничего не сделал-то? Хрипатый помялся:
— Она, это, как глянула. У меня аж по яйцам мороз пошел. Прям столбняк. А когда Гога очухался, я ему «скорую»-то вызвал. Уж так орал, так орал.
— Да чего с ним?
— Она ему яйца в кровь… Прямо ужас.
— Дела, — тяжело осел Собако. Он рассчитывал еще денек расслабиться. Потихоньку войти в колею, но, видимо, дело не терпело отлагательств.
— Ну ладно, Гога в больнице, но ты-то чего как таракан в нору забился?
— Так они все на "меня так и зыркают. Душа в пятки уходит.
— Дал бы по морде, глазенки бы и попрятали.
— Не могу, — тоскливо пробормотал Хрипатый, — рука не поднимается, от одной мысли в дрожь бросает.
Через полчаса Виктор был уже в офисе областного совета. Несмотря на ранний час, там было полно народу. Собако заметил даже нескольких из тех, кого несколько месяцев назад по его приказу Хрипатый и Гога вышвырнули пинками за склочный характер и желание качать права. Он тогда еще лениво посоветовал им не попадаться ему на глаза. Сейчас они торчали тут и нагло его рассматривали. В зале, в окружении ребят из его школы, сидел дедок, а над ним, вот черт, бывает же такое, метались два крупных сокола, то взлетая под самый потолок, то ныряя вниз и резко закладывая вираж, чуть не касаясь волос. Собако взбеленился. Сколько раз он говорил этому старому хрычу…
— Эй, ты! — Он двинулся через зал, кипя негодованием.
Сидящие начали поворачиваться в его сторону, но дедок даже ухом не повел.
— Ну все, старый козел! — Виктор подскочил к дедку, протянул руку, чтобы схватить его за седые патлы и… полетел кувырком, вопя от дикой боли в исполосованном когтями лице.
Встав на колени, он услышал свист стремительно рассекаемого воздуха и рухнул вниз. Когти секанули по спине, распоров пиджак. Виктор поднял голову, прикрывая лицо руками. Оба сокола закладывали крутые виражи в разных концах зала, готовясь к новой атаке. Собако вскочил и в несколько прыжков выскочил за дверь. Ему пришлось еще пару раз плюхаться прямо в уличную грязь, чтобы избежать серьезных ран. Но он сумел без особых повреждений добраться до своего «ниссана». Едва он захлопнул дверцу, за стеклом непонятно откуда вырос один из этих, дедовых выкормышей. Кажется, тот, что пришел с медведем. Парень просто взглянул на Собако, и он понял, о чем говорил Хрипатый. Сердце зашлось, лицо покрылось испариной, а между лопаток выступил холодный пот.
— Не приходи больше сюда, — произнес этот медведястый и исчез. Будто не стоял посреди улицы. Собако только успел глазом моргнуть от неожиданности, а улица опустела.
Отходил Собако две недели. На лицо наложили пять швов. Костюм пришлось выбросить, а дорогу к офису областного совета забыть. Он было совсем поставил крест на этой строке в своей биографии, но в злополучном «Килиманджаро» наткнулся на Лохматого, который «держал» весь лесной бизнес. В этот вечер он был в прекрасном настроении и, заметив Собако, заорал:
— О, Мамона, ты, говорят, стал крутым спортивным боссом! Совсем перестал замечать старых друзей.
Собако уныло побрел к его столику. Для полного счастья не хватало еще поссориться с Лохматым. Тогда вообще прощай бизнес в Иркутске.
— Че такой смурной? — Лохматый дружески заехал ему по почкам.
— А, — отмахнулся Собако, — подставили меня, раны зализываю.
— Да ты че? — удивился Лохматый. — Кто это может подставить моего кореша?
Корешами они никогда не были, но на Лохматого, видимо, нашел стих, и он был готов облагодетельствовать весь мир.
— А ну колись, — потребовал он.
Собако попробовал отвязаться, но коль Лохматый сел на плечи, так никому его еще скинуть не удавалось. А посему пришлось рассказать.
— Тю, — удивился тот, — так это твое фуфло так тебя напугало. — Он расхохотался и хлопнул Виктора со всего маху по плечу. — Ладно, я сегодня добрый. Мы сегодня на стрелке с одними фраерами разобрались, что крутых из себя корчили. Пикнуть не успели. Ребята даже не погрелись. Так что поехали, потешимся.
Собако вдруг страх обуял.
— А может, ну его…
— Ну ты козел, — недобро протянул Лохматый, — ему помощь предлагают, можно сказать, от чистого сердца, а он кобенится.
После такого Собако счел за лучшее заткнуться. И вот он сидит на заднем сиденье рядом с Лохматым, а ребятки, выгрузившиеся из четырех иномарок, попрятались вокруг спортзала. Что случилось дальше, он так и не разглядел. Просто в центре улицы возникли пятеро. Трое парней и две девушки. Секунду они стояли неподвижно, потом скользнули в разные стороны. Что происходило в подворотнях и между гаражами, видно не было. Но Собако вдруг почувствовал, как его охватывает такой же леденящий ужас, как и при последней встрече с тем медведястым. Вдруг дверца машины распахнулась, и у борта возник дедок. Только сейчас Собако даже в мыслях так бы его не назвал. Старик покачал головой:
— Тебя же предупреждали. — Он перевел взгляд на Лохматого: — А ты кто такой? «Хозяин жизни»? Чего лезешь не в свое дело?
В этот момент очухался шофер. Он выхватил китайский ТТ и начал садить в сторону деда. Пули разнесли стекло, пробили стойку кузова, крышу, но дед стоял невредимым. Шофер продолжал тупо давить на спусковой крючок, хотя магазин уже опустел. Дед снова укоризненно покачал головой:
— И своих ребяток ничему доброму не учите. — Он протянул руку, легонько стукнул шофера по лбу, и парень опрокинулся, закатив глаза. Дед вздохнул и печально произнес: — Придется сделать… чтоб вы получше запомнили. — С этими словами он протянул руки и одним движением вырвал у обоих по правому глазу. Старик оглядел дело рук своих, погрозил пальцем, сказал: — Помните, — и исчез.
Последнее, что запомнил Собако, был дикий вопль Лохматого, зажимавшего пустую кровоточащую глазницу.