Он лежал в просторной палате, окна были занавешены легкими, прозрачными шторами, так что в палате царил полумрак. На стильном полукруглом столе, который установили в углу комнаты по его поручению, находились мощный ноутбук с подключенным факсом, дальнобойный телефонный модуль и небольшой сейф. До операции он много работал, но сейчас, вот уже третий день, не мог подняться самостоятельно. Ему сказали, что операция прошла успешно, но на вопрос: «Сколько мне осталось?» — старательно отводили глаза и начинали бормотать о статистической выборке, результатах анализов, дополнительном обследовании, которое только предстояло провести, когда он немного придет в себя. Только один профессор, фронтовой хирург, маленький, сухонький старичок восьмидесяти двух годов, время от времени привлекавшийся как консультант, на прямой вопрос дал не менее прямой ответ:

— Я буду приятно удивлен, батенька, если вы протянете больше года.

Услышав это, он ошеломленно откинулся на подушки. И после недолгого молчания тихо спросил:

— Тогда стоило ли все это таких усилий?

— Ну, батенька, — протянул профессор, — кто знает. Во всяком случае, несколько месяцев боли вас будут беспокоить гораздо меньше.

— Я не об операции…

Профессор поразмыслил и задумчиво произнес:

— В этом случае каждый решает сам для себя. Но если вам нужен мой совет, то вот он: не забивайте голову, все, о чем стоит пожалеть, уже произошло. Теперь ничего не изменишь. Так что вспоминайте о приятном. Гораздо полезней для здоровья, — с грубоватым цинизмом закончил он.

Профессор был уже в дверях, когда больной вдруг негромко позвал:

— Профессор…

Старичок профессор обернулся, держась за створку двери:

— Слушаю вас.

— Приходите еще. — И добавил с кривой усмешкой: — Мне понравилось ваше чувство юмора.

Сегодня он потребовал, чтоб к нему допустили посетителей. Четыре дня, считая и операционный, в полной неизвестности измучили его больше, чем сама операция. Когда в палату широким шагом вошел его лечащий врач, он окинул его равнодушным взглядом и отвернулся. Врач, отнюдь не обескураженный подобным приемом, уселся на стул и вцепился в запястье правой руки:

— Ну, как у нас дела?

Медсестра подсунула ему лист наблюдений. Врач отодвинул его в сторону. С положением дел у ЭТОГО пациента он знакомился сразу по прибытии на работу. Сейчас он хотел только посмотреть на него, ну и так, между прочим, что называется, «засветиться», засвидетельствовать свое рвение. Врач был молодым, перспективным завотделением и явно был не прочь преодолеть еще несколько ступенек вверх. А для того, кто сейчас лежал перед ним, ничего невозможного в этой стране не было. Во всяком случае, в этом были убеждены все, с кем он разговаривал. Отблеск этой славы упал и на него. Все, кто узнавал, что САМ лежит в его отделении, начинали относиться по-другому к нему самому. Только то, что этот великий человек, имея возможность выбрать именитейшие мировые клиники, вздумал попасть на лечение к ним, одномоментно изменило престиж учреждения и его личный статус.

— Почему нет приглашенных мною людей?

— Константин Алексеевич, — наставительно заговорил лечащий врач, — у вас послеоперационный период, одним из непременнейших требований адаптации является полный покой.

Пациент вздохнул. Этого молодого, амбициозного заведующего постоянно заносило — то он чуть ли не лебезил, а то принимался вещать нравоучительно-наставительным тоном — этакое светило медицины.

— Если не ошибаюсь, Николай Аркадьевич? — прервал пациент разглагольствования заведующего. Врач запнулся на полуслове. Он представился сразу по появлении этого пациента в клинике, приходит в палату несколько раз на дню, медсестра, обращаясь к нему в присутствии больного, неоднократно упоминает его имя-отчество, а этот пациент делает вид, что едва может вспомнить, как его зовут. Это… скандал!

— Так вот, — пациент продолжал размеренным, спокойным тоном, но медсестра почувствовала, что от этого спокойствия у нее вдруг стали стынуть ноги, — мы с вами знакомы не так давно, но, я думаю, вы многое обо мне слышали. Одна из причин, по которой я оказался в этом разваливающемся без капремонта здании, вместо того чтобы быть, скажем, в Швейцарии или Штатах, это то, что здесь я мог бы заниматься работой, не прерываясь ни на день. Вы уже украли у меня три дня. Я согласился с этим потому, что действительно чувствовал себя плохо. Сегодня четвертый день. А что касается меня самого — запомните, только я принимаю решения, чем мне заниматься и как провести любой из оставшихся мне дней. Если вы этого до сих пор не поняли, я найду способ вам объяснить.

В палате повисла напряженная тишина. Медсестра вжалась в спинку стула, кляня все на свете за то, что оказалась в палате в этот момент. Заведующий был чрезвычайно самолюбив, и можно было ожидать, что он постарается избавиться от свидетельницы выволочки, которую ему устроили, как нашкодившему котенку.

— Вы смеете мне угрожать? — Заведующий пытался держаться гоголем, но его выдал дрогнувший голос.

— Оставьте, — устало произнес пациент, — кто вы такой, чтобы МНЕ заниматься вашим запугиванием. Я попытался вам объяснить.

Заведующий, оскорбленно поджав губы, встал и гордо вышел из палаты. Медсестра, обмерев, сидела на стуле. Пациент мягко попросил:

— Принесите телефонную трубку.

От его доброжелательного голоса у нее немного отлегло. Она вытащила трубку из гнезда радиотелефона и передала ее больному. Он набрал какой-то номер и приложил трубку к уху:

— Георгий, это я. — В трубке что-то радостно забормотали, пациент поморщился и кивнул, будто собеседник на том конце мог его видеть. — Хорошо, но все после, а я бы хотел сегодня видеть Рудого. — Он сделал паузу, слушая ответ. — Не волнуйся, пропустят. Да, еще позвони в усадьбу, я хочу, чтоб вечером заехал Андрей. — Он нажал клавишу сброса, в трубке тренькнуло, и Богородцев начал набирать новый номер. Медсестра тихонько подошла к двери и выскользнула в коридор.

Рудой появился через полтора часа. Порфирий Исакович сильно сдал за последнее время. Увидев Рудого, испуганно вползающего в палату, хозяин даже испытал некоторое удовлетворение. Последнее время его начали посещать мысли о вечном. Так вот то, что он в свое время ограничил деятельность Рудого, несомненно, зачтется ему среди добрых дел. Когда он прищучил Рудого, то еще не представлял полностью всех масштабов его свершений. Количество трупов за спиной тогда еще вальяжного и полного амбиций Порфирия Исаковича исчислялось десятками. По объемам пролитой крови он мог соперничать только с ныне покойным Станиславом Владимировичем. Но тот был еще и извращенцем. Хозяин усмехнулся: «Ай-ай-ай, я скатываюсь в безудержный цинизм».

— Садись, Порфирий.

Рудой рухнул на стул, будто ему подрубили колени. Хозяин некоторое время разглядывал посетителя. А Порфирию Исаковичу казалось, что взгляд Богородцева жжет, как раскаленная сковорода. Но, в отличие от карася, он не смел пошевелиться.

— Как дела с чемпионатом?

Тут были проблемы, которые оказались выше понимания Порфирия Исаковича. Он чувствовал, как из его рук уплывает власть. На последнем заседании исполкома он увидел много новых людей. Когда выяснилось, что это новые представители областных советов, он попытался перенести их утверждение в качестве членов исполкома, но это ему не удалось. Решения последнего заседания также были на грани того, что он мог допустить, следуя плану хозяина. Однако рассказать о них хозяину он был не в силах. Оставалось руководствоваться принципом Ходжи Насреддина: либо помрет ишак, либо я, либо султан. Хотя первый и последний допуски были менее вероятны.

— Все нормально, Константин Алексеевич. В здании уже закончили прокладку телеарматуры. Получили подтверждение об участии из США, Германии, Израиля, Норвегии. Ждем ответов еще из двух десятков стран. Рейтинги тоже растут. С тех пор как мы сняли некоторые ограничения в правилах, зрительский интерес резко поднялся.

— С областными советами больше проблем не возникало?

Конечно, проблемы были. Дело в том, что старые, проверенные кадры стали почему-то массово сменяться какими-то новыми людьми. Но внешне все было пристойно. К тому же подготовке к чемпионату это не мешало. Наоборот. Некоторые области вдруг оказались обладателями довольно сильных команд. Так что и эту проблему поднимать не стоило.

— Нет, с тех пор как вы помогли с председателем Пермского областного совета, остальные ведут себя тише воды, ниже травы.

— Порфирий, в свое время я просил тебя не афишировать это дело, а ты?

Порфирий вжал голову в плечи и опустил глаза. Он посылал несколько человек поговорить с особо строптивыми, и посланцы намекали на интересные подробности смерти строптивца из Перми. Но разговоры велись с глазу на глаз. Как ОН смог узнать? Рудой осторожно поднял глаза. Хозяин лежал безразлично, уставя взгляд в потолок и размышляя о чем-то своем. Порфирий перевел дух. Признаков серьезного недовольства не просматривалось.

— Как твои легионеры?

Рудой замялся. Среди тех, кто выжил в боях зарубежных бойцовых клубов, оказался невероятно большой процент выбывания. Ребята из провинциальных клубов Иркутска, Новгорода, Ростова, тренирующиеся по каким-то своим, весьма странным, методикам, вышибли массу легионеров еще на уровне отборочных туров.

— Прекрасно, многие зарубежные команды будут состоять только из них.

— А наша?

Но Рудой почувствовал, что этот вопрос хозяин задал с особым интересом, поэтому не рискнул соврать:

— С нашей я еще не до конца определился.

— Хорошо. — Хозяин как-то весомо замолчал.

То, что он сейчас собирался сказать, а главное, то, что в результате этого произойдет, вдруг показалось ему слишком грязным. Но он привык все доводить до конца. Судьба сделала их врагами, а он не привык оставлять безнаказанными своих врагов.

— У меня есть еще один человек для твоей команды… Впрочем, ты с ним уже встречался.

Как ни странно, подобное начало Рудого не насторожило. Хозяин хочет составить протекцию. Что ж, всегда пожалуйста. Тем более он считал, что догадывается, о ком идет речь. Последнее время хозяин уж очень сблизился с этим выскочкой с акульими зубами. Прямо братья не разлей вода. Неплохо будет, если хозяин убедится, что его дружок не настолько крутой, как хочет выглядеть.

— И кто же это? — спросил Порфирий Исакович.

В следующее мгновение его лицо покрылось испариной, а кожа приобрела мертвенный оттенок. Хозяин ответил на вопрос:

— Ты знаешь его под именем Серая Смерть.

Серая Смерть бежал легким размашистым шагом. Сегодня желание убивать спряталось куда-то внутрь, сейчас его гнало жгучее чувство одиночества, ревности и еще чего-то такого, что рвалось из души, но не имело названия. Когда он осознал, что бежит в сторону Озера, сразу пришло непреодолимое желание увидеть волхва или, хотя бы краем глаза, тот лес, в котором располагалось святилище. Те могучие деревья, будто оставшиеся в великом прошлом. Но он знал, что сам пройти не сможет. Он изгой, его не примет ни один волхв или старейшина. Не пропустит и сам лес. Он бежал уже несколько часов, как вдруг почувствовал, как где-то, немного севернее, расплескалась на весь лес веселая аура отроков. Младший брат тоже почувствовал это веселье и недовольно заворчал. Всю дорогу он недовольно пытался утянуть Серую Смерть туда, где чувствовалась свежая кровь, но тот не обращал внимания. Его жажда и его воля были сильнее. Серая Смерть остановился. Там, где отроки, обязательно должен быть волхв или хотя бы старейшина. В его сердце закрался было страх, но он тут же зло усмехнулся. Откуда им знать, что он здесь? Если бы они знали, то давно нашли бы его. Кто мог бы помешать им сделать это на ЭТОЙ земле? Серая Смерть пригнулся, опустился на четвереньки и рванул вперед неестественной для человека, но такой удобной для него волчьей рысью. Примерно через полчаса он услышал молодые голоса. Серая Смерть осторожно выглянул из-за кустов. Отроки стайкой вились вокруг высокого, крепкого скандинава. На его плече сидела выдра и поводила по сторонам умной мордой. Они оба тут же заметили пришельца. Серая Смерть выругался про себя. И прыжком выскочил на поляну. Над поляной повисла мертвая тишина.

— Кто ты? — хрипло спросил Серая Смерть?

— Выдра, — спокойно ответил скандинав.

— Разве волхвы стали брать в Собор иноверцев?

Отроки отшатнулись от волны злобы, повеявшей от Серой Смерти, но этот парень стоял спокойно. Казалось, она обтекла его, не касаясь. Серая Смерть удовлетворенно вздохнул. Наконец-то. Этот явно был в ранге воина. Зверь внутри радостно заворочался.

— Я спросил!

— Кто ты такой, чтоб я ответил тебе? Этот Выдра был наглецом!

— Ты — мое мясо.

Выдра молча повел глазами, и отроки нехотя отбежали к краю поляны.

— Уходи, брат не сражается с братом. Серая Смерть расхохотался:

— Скажи это тем, кого я убил сорок лет назад.

Но Выдра стоял невозмутимо. Серая Смерть дрожал от предвкушения настоящей схватки. Младший брат не выдержал первым. Наконец-то он почувствовал, что старший дозрел до свежей крови. Волк прыгнул вперед, но в ту же секунду отлетел в сторону, дико воя и пытаясь стряхнуть эту сумасшедшую выдру, которая встретила его в прыжке и сомкнула челюсти на лохматой шее. Серая Смерть кинулся к младшему брату. Не хватало еще лишиться младшего как раз накануне основной схватки. Но старший Выдра уже ждал его у клубка зверей. Они молниеносно обменялись ударами и отпрыгнули в стороны. Серая Смерть утер кровь от царапины на щеке и раздраженно пробормотал наговор, а Выдра потер синяк на левом предплечье. Клубок зверей распался, и волк, повизгивая, откатился в ноги Серой Смерти, а выдра подскочила к старшему брату, неся на весу сломанную лапку.

— Ты все еще хочешь драться? — Голос Выдры был спокоен, дыхание не сбито. Да, он был неплохим воином. Для Выдры, конечно. Брат Выдра Серой Смерти уже был бы мертв.

— Я хочу.

Отроки молча стояли вдоль опушки. Они чувствовали, что все эти удары, блоки, броски, которые они с трудом успевали разглядеть, всего лишь небольшая часть схватки. За всем этим стояла битва нервов и воли. Серая Смерть наслаждался боем. О боже, как давно он не сражался с равным себе. Или почти равным. Это был бой, который хотелось смаковать, как гурман смакует изысканную пищу.

Он опять прыгнул вперед. Очередная схватка длилась несколько дольше. Когда они оторвались друг от друга, то Серая Смерть остановился и принялся слизывать кровь с располосованной правой руки. А Выдра прижимал к груди сломанную кисть. Потемнело, по небу неслись низкие черные тучи.

— Ты неплохо дерешься, Выдра, я получил удовольствие.

— Мне жаль тебя, брат Волк.

— Мои братья давно подарили мне свою жизнь! Ты для меня — мясо.

Выдра грустно усмехнулся. Этого Серая Смерть вынести не мог. ЕГО жалели! Он рванул вперед. Некоторое время Выдра выдерживал его атаки, но через несколько минут, часов? Серая Смерть откатился в сторону, а Выдра остался лежать, неестественно вывернув голову. Серая Смерть приподнялся на четвереньки и окинул торжествующим взглядом оцепеневших отроков.

— Я ЕСТЬ СМЕРТЬ! — Он чувствовал, что его голос сорвется на торжествующий вой.

Сверху, из тяжелых черных туч, посыпался мелкий снег, а из леса поползли языки тумана. Серая Смерть вскочил на ноги и скользнул к Выдре, младший брат уже рвал на куски зверька, впавшего в оцепенение на трупе старшего брата. Серая Смерть плотоядно ощерился, пора и ему вспомнить вкус крови настоящих воинов. И тут какая-то сила отшвырнула его к краю поляны. Он вскочил, но его вновь швырнуло на ствол большой сосны. Младший брат бился в судороге рядом с трупами. Серая Смерть собрал волю в кулак и, поднявшись на ноги, окинул взглядом опушку. Отроки куда-то исчезли. У дальнего края поляны на взгорке стоял волхв. Его глаза жгли как угли. Серая Смерть изогнул губы в усмешке:

— Эй ты, я убил его.

Он почувствовал, как волхв пытается сломать его волю, заставить раскрыться, добраться до глубин его души. Серая Смерть беззвучно рассмеялся:

— Ты хочешь остановить меня? Глупец. Ты пытался сделать из меня слугу. Ты думал, что сможешь заставить меня подчиняться? Я — воин. Я — СВОБОДЕН!

— Ты — зверь.

Серая Смерть обернулся на голос. У трупа Выдры на коленях стоял высокий, крепкий воин. Серая Смерть оскалился:

— Так это ты — Волк?

Воин молча поднялся и повернулся к нему. Он не делал никаких устрашающих жестов, просто стоял. Однако от него веяло такой мощью, что Серая Смерть содрогнулся. Но тут ярость вновь захлестнула его.

— Я — твоя смерть. Воин покачал головой:

— Нет, боги пока не дают мне успокоения. Не думаю, что ты меня убьешь.

Он говорил спокойно, не двигаясь, но за этим спокойствием чувствовалась какая-то нечеловеческая уверенность в собственном предназначении.

— Что ж, давай это выясним здесь и сейчас.

— Нет, не думаю, что это произойдет так скоро.

Серая Смерть дернулся было к нему, но почувствовал, что не может оторвать ноги от земли. Воин отвернулся и вновь склонился над мертвым братом.

— Возвращайся к своим хозяевам, Серая Смерть, — негромко молвил он через плечо. — Время нашей битвы пока не наступило. Мы встретимся, когда они тебе позволят.

Серая Смерть озверело зарычал, младший брат прянул вперед, блестя желтоватыми клыками, и Серая Смерть ощутил, что и он уже может сдвинуться с места. Он бросился к воину, пытаясь дотянуться до горла, но через несколько мгновений очнулся, лежа на спине. Грудь болела от сильного удара. Младший брат, отчаянно скуля и подволакивая заднюю лапу, ковылял в его сторону, а противники невозмутимо стояли напротив.

— Уходи, — глухо произнес Волк и снова повторил: — Время нашей встречи еще не наступило.

Он поднял тело Выдры на руки и скрылся в лесу. Его младший брат приподнял верхнюю губу, презрительно фыркнул и прыжками бросился вслед. Серая Смерть вскочил и попытался ринуться за ними, но вновь почувствовал, что не может двинуться. Зверь внутри ревел от унижения и мешал сосредоточиться. Он усилием воли задавил звериный вопль и загнал зверя вглубь, чтобы очистить взгляд. На краю поляны, окутанный клубами тумана, стоял высокий старик. Белые волосы и борода рассыпались по плечам и груди. Серая Смерть едва сдерживал попытки зверя лишить его ясного разума.

— Ты кто? Клоун? — рявкнул он.

— Нет, судья.

— Ну так суди! Я требую права поединка.

— Он будет дан, но эта милость не дается по первому требованию. Ты еще не готов к ПУТИ. Уходи. — И он тоже скрылся в лесу. Вслед за ним исчез и туман.

Серая Смерть попробовал шагнуть вперед или вбок, но невидимая преграда по-прежнему не пускала. Этот лес выталкивал его из своих пределов. Вряд ли такое мог устроить простой воин или даже старейшина. Значит, старик тоже был волхвом. Похоже, были еще волхвы, кроме Вещего. Серая Смерть яростно выругался и повернул назад. Его душила ярость. День и час его триумфа оказались свидетелями его унижения. Он встретился в схватке с одним братом и убил его, но другой поверг его самого и ОТПУСТИЛ!

Серая Смерть мчался по лесу, а младший брат пытался следовать за ним, жалобно завывая. Человек притормозил. У младшего брата был содран здоровенный кусок с бока, разорвано ухо и перегрызена лапа. Серая Смерть опустился на колени и, призвав на помощь все свое умение, стал залечивать раны. Получилось очень плохо. Удалось только немного ослабить боль и остановить кровь. Серая Смерть зло сплюнул. Сегодняшний день выбил его из колеи. Он поднялся на ноги, едва удержавшись от того, чтобы пнуть скулящего молодшего, и, собрав всю волю в кулак, успокаивающе провел по его шерсти рукой. Они тронулись в путь. Что ж, во всем стоит искать положительные стороны. Он наконец-то встретился с волхвом. Наконец-то, спустя сорок лет, убил брата и наконец-то встретился с тем, о ком много слышал. С Волком новой Перуновой пятерки. Серая Смерть остановился от внезапно пришедшей в голову мысли. Они знали о нем! Серая Смерть растерянно огляделся, будто ожидая увидеть какого-то невидимого соглядатая, притаившегося рядом. Затем ему в голову пришла другая мысль. Все правильно. Они знали о его прибытии. Они с самого начала знали, где он. Они ничего не предпринимали, чтобы его остановить. Значит, люди, у которых он жил, договорились с ними. Вот откуда эти жгущие слова о его хозяевах. Значит, люди, которым он доверял, обманывали его. Значит, они считали, что могут управлять им… ИМ! Серой Смертью! Он вновь глухо зарычал. Что ж, кое-кто за это расплатится. Теперь он знал, куда идти и что делать. Не зря же его звали Серая Смерть.

«Акула» еще раз потянулся и поднялся со шпагата. Многомесячное бдение с этим полусумасшедшим суперменом довело его до ручки. Два месяца назад он чуть не спился. Этому тронувшемуся на драках и крови дебилу вздумалось убивать женщин. Это уж никак не могло считаться упоением схватки и выглядело мерзко, но, когда «акула» сказал ему об этом, чокнутый только оскалился и хрипло рявкнул:

— Они смешные.

«Акула», следуя поставленной задаче, систематически фиксировал все установленные факты, записывал на диктофон обрывочные рассказы этого животного. Хозяин разработал операцию, как всегда, гениально. Серая Смерть должен был подняться на верхнюю ступеньку. Это было возможно. Для гарантированного успеха основного бойца настоящего Собора, а они с большой долей вероятности знали его, требовалось нейтрализовать, и это тоже было возможно, несмотря на его звериное чувство опасности. Пока еще была трудность с идентификацией остальных членов Перуновой пятерки, но Серая Смерть сказал, что лучший боец всегда Волк, так что остальные были не так важны. С волхвом, по словам Серой Смерти, также не должно было возникнуть вопросов. По всем канонам — волхвы не дрались. Только если в общей битве. А чемпионат, естественно, будет состоять из индивидуальных схваток. Так что при некоторой удаче и проработке отдельных деталей, которыми занимался сам хозяин, Серая Смерть с восьмидесятипроцентной вероятностью становился чемпионом, а с девяностовосьмипроцентной — призером. Цифры были прикидочными, но считал их сам хозяин, а он крайне редко ошибался в таких вещах. И вот тут-то вылезало наружу собранное «акулой» досье. Серия из более чем полутора сотен изощренных, кровавых убийств, совершенных чемпионом. Милиция шести областей сбивалась с ног в поисках банд кровавых маньяков. Газеты были полны леденящими душу подробностями. Монстр-чемпион или, скорее, чемпион монстров. Вы хотите знать, что такое истинный Собор? Повстречайте ночью их чемпиона или любого из них. К этому присовокуплялись материалы расследований деятельности погрязших в криминальных разборках областных советов Федерации национальных единоборств. Вытащенные наружу преступления Рудого. Многие постараются сделать себе на этом имя. «Акула» не сомневался, что хозяин с присущим ему мастерством сумеет четко сыграть и против тех, кто влез в дело с «Собором» обеими ногами, и тех, кто попытается сделать имя на связанных с ним скандалах. Черт, у него не хватало воображения представить, что хозяин сотворит с ними. Все, что он себе напредставлял, будет проделано гораздо более тонко и, может быть, не совсем или даже совсем не так.

«Акула» усмехнулся своим мыслям, взял полотенце, прошел в душевую кабинку и включил воду. Стоя под тугими прохладными струями, он думал о том, что осталось совсем немного. Считанные дни. И весь этот кошмар кончится. В последний приезд хозяин посмотрел на его осунувшееся лицо и сказал:

— Если у тебя уже нет сил, я остановлю проект. «Акула» отрицательно помотал головой. Хозяин вздохнул:

— Ты же понимаешь, что мне некому это поручить, кроме тебя.

Черт, скорее бы… Он выключил воду и отправился в свою комнату. Из-за этого задания он не мог быть рядом с хозяином. Ему было тошно еще и от этого. «Акула» оделся и спустился вниз. Этот сумасшедший любил, чтобы его встречали. «Акула» зло сплюнул и уселся на скамейке перед террасой. Вечерело. Вчера он прождал до полуночи, но этот полоумный так и не явился. Мелькнула мысль: «А может, он появится перед самым чемпионатом?» Но это было бы слишком хорошо, чтобы быть правдой. Он поплотнее запахнул куртку. Зима наступала. Черт его знает, как этот полоумный может днями, да что там, неделями шляться по такой холодине почти нагишом? Мысли «акулы» приняли другое направление. Хозяина в последнее время мучали приступы сильных болей. Он даже был вынужден лечь в больницу. Три дня назад должна была состояться операция, но в тот вечер полоумный был дома, и «акуле» пришлось весь вечер проторчать возле костра, выслушивая треп о том, как чокнутый с волком пробрались на зону и распустили на кровавые полосы пятерых солдат. Караул выпустил по ним весь боезапас, но на обоих не было ни царапины. «Акула» смог дозвониться до офиса лишь на следующий день. Георгий подавленно сообщил то, о чем все они уже знали. У хозяина саркома желудка. Операция прошла успешно, но состояние тяжелое. А главное — никакой надежды на выздоровление. Осталось несколько месяцев. К тому же он вряд ли сможет подняться с постели. «Акула» поежился, он не мог представить себе хозяина в постели. А как он сам перенесет такое существование? Он на мгновение вообразил самое страшное, но быстро отбросил эти мысли. Хозяин привык бороться до конца. «Акула» встал и походил, похлопывая себя по плечам. Мороз прихватывал даже через теплую куртку. Он обошел вокруг дома и вернулся внутрь погреться. В гостиной горел только торшер. Он не стал снимать куртку, а только расстегнулся. Телефон не работал весь день. Если этот полоумный сегодня не появится, завтра надо проскочить до города, вызвать мастера. ЭТОТ никогда не приходит ни днем, ни ночью, только вечером или утром. Вообще-то понятно: волки охотятся ночью, а спят днем. Хотя чокнутый, судя по всему, вообще не спит. Все ищет, кого бы прикончить. «Акула» припомнил, как во время последней встречи, несколько дней назад, полоумного вдруг растащило поговорить. После ужина, несмотря на пристрастие к крови и сырому мясу, он был не прочь потешить брюхо чем-то более изысканным, этот псих поднял глаза на «акулу», уже вставшего из-за стола, и сделал останавливающий жест рукой:

— Подожди.

«Акула» замер. На него смотрели абсолютно звериные глаза, красные, без белков, и единственным человеческим, что отражалось в них, было безумие.

— Я хочу, чтобы ты рассказал.

— О чем? — «Акула» едва разлепил губы.

— Ты боишься меня?

Отрицать было бессмысленно. «Акула» кивнул.

— Все забыли, что такое воины. Даже этот, волхв. — Псих презрительно скривил губы. — Они могли бы владеть миром. Все были бы пищей на их клыках. А они сами связали себя запретами. Безмозглое дурачье!

Он глухо зарычал по-волчьи, чуть раздвинув губы и сморщив верхнюю губу, и волк ответил ему из угла у камина. Это было страшно. Волк в человеческом обличье. «Акула» всегда гордился своим прозвищем, но в тот день он дал себе слово, что отныне его будут звать только человеческим именем. Псих некоторое время сидел задумавшись. Потом он вновь уставился на «акулу» своими жуткими глазами.

— Ты видел другого… Волка? — Имя зверя он произнес с некоторой заминкой. Будто не приемля, что так может зваться кто-то еще.

«Акула» опять кивнул.

— Расскажи о нем.

«Акула» задумался. Что можно увидеть во время встречи, которая длилась всего несколько минут?

— При встрече он показался мне обычным, — заговорил он, стараясь побороть озноб. — Тогда я еще не знал, кто он такой.

— Ты не чувствовал его зверя?

— Нет. Может, в нем нет зверя? — предположил «акула».

Серая Смерть небрежно заметил:

— В любом из нас живет зверь. — И вновь уставился на «акулу» своим жутким взглядом. — Что еще ты знаешь о нем?

— Мы пытались узнать его получше, приготовили один дом. Он должен был прийти туда. Но телекамеры вдруг вышли из строя, а дом сгорел. Все, кто видел его, погибли. А кто выжил, помнили только цепенящий ужас, охвативший их, — пока он был в доме.

— Это его зверь, — сказал Серая Смерть.

Он посидел еще несколько минут, размышляя о чем-то своем, встал и ушел в лес. Это был единственный раз, когда он ушел сразу после ужина. Вскоре приехал хозяин. «Акула» рассказал ему об этом странном разговоре. Хозяин молча обдумал услышанное. Последнее время он вообще был очень задумчив. Частенько заводил разговор о том, что после этого задания «акуле» придется взвалить на свои плечи не менее тяжкое бремя. И все их совместные ужины были явно вызваны желанием поддержать «акулу». В этот раз он, закончив ужин, не повел разговора о новой работе, а, аккуратно вытерев губы салфеткой, задумчиво произнес:

— А может быть, все зря? «Акула» напрягся, невольно представив реакцию своего квартиранта.

— Понимаешь, — заговорил хозяин, — я пришел к выводу, что мы не сможем их уничтожить. Ослабить — да, отбросить, заставить затаиться еще на какое-то время — очень вероятно. Но весь вопрос в том, стоит ли все это таких жертв. — Он кивнул на собеседника, имея в виду его состояние.

— Они — враги, которые никогда не станут не то что друзьями, но даже союзниками, — резко возразил «акула».

— Что ж, может быть, — сказал хозяин, — я все время думаю, а что, если этот Вещий и правда… Да, чепуха.

Он уехал довольно поздно, так и не дождавшись гостя. А на следующий день лег в больницу.

«Акула» собрался выйти обратно на мороз, но тут на него обрушилась волна звериного ужаса и примитивной животной ярости. Этот шквал был так силен, что «акула» не устоял на ногах и рухнул на пол. Дверь распахнулась от удара, и внутрь ворвался ОН.

— Где ты был? — Казалось, его губы с трудом могут извергнуть звуки человеческой речи.

— Черт побери, я все время здесь. — Злость помогла «акуле» преодолеть оцепенение. Он устал бояться и терпеть.

— Я звонил тебе.

Это было что-то новенькое. До сих пор псих не выказывал ни малейшего интереса к чему-либо электронному или механическому. А с той поры, как нашел себе волка, даже машины обходил стороной. Будто перенял звериную недоверчивость ко всему неживому.

— Телефон весь день не работал.

Полоумный сделал несколько шагов и снял трубку, «акула» заметил, как выгнулась его губа, когда он коснулся пластика. Положив трубку, Серая Смерть повернулся, и тут «акула» заметил, что у него располосована правая рука, разорваны губы, а на левой стороне груди чернеет огромный кровоподтек. «Акула» перевел взгляд на волка. Тот тоже выглядел не лучшим образом. Разодранное ухо, распоротый до белых ребер бок, распухшая кровоточащая рана на лапе. «Акула» мысленно присвистнул. Кто же смог добраться до этого монстра?

— Как давно не работает? Напряжение атмосферы злобы ослабло, и «акула» смог подняться на ноги.

— Я заметил около десяти часов утра.

ОН повел головой, словно ища какое-то подтверждение этим словам, прислушался и несколько успокоился, будто кто-то подтвердил эти слова.

— Что вы хотите от меня?

— Хозяин тебе уже…

— ОН ТВОЙ ХОЗЯИН! Я СВОБОДЕН!

От этого вопля «акула» едва удержался на ногах. А Серая Смерть прыгнул к нему и схватил за лацканы куртки.

— Вы затеяли со мной странную игру! Если бы вы хотели, чтобы я уничтожил их, вы бы не пытались меня остановить. Вы специально подставляли меня! Они знают обо мне!

Он отшвырнул «акулу» в угол. «Акула» упал и опрокинул торшер, свет погас.

— Я не буду больше с вами. Вы предали меня. Они знали обо мне. Они ЖАЛЕЛИ меня!

Его глаза, казалось, вспыхнули в темноте, и даже безумие уже не казалось человеческим.

— Я накажу вас. Тебя сейчас, а этого твоего хозяина позже.

Он зарычал и бросился на «акулу». От первого наскока «акула» увернулся. То ли привык, что ему никто не сопротивляется, то ли помешали свежие раны, но «акула» успел поймать его на захват и перевел руку на болевой.

— А-а-а-а, ты хочешь схватки! — Серая Смерть никак не отреагировал на вывернутую руку, хотя любой нормальный человек уже давно орал бы и кидался на стенки от нестерпимой боли.

«Акула» надавил еще сильней и попытался сломать руку. Но Серая Смерть вдруг вырвался из «мертвого» захвата и обеими руками заломил его голову так, чтобы открылась сонная артерия.

— Ты глупец!

Последнее, что почувствовал «акула», — это клыки, рвущие его горло.

Иван только что закончил изучение материалов по покупке пятипроцентной доли акций банка «Император» и, откинувшись в кресле, сладко потянулся, разведя руки до хруста в лопатках, как вдруг задинькал селектор. Иван удивленно воззрился на часы — было начало девятого — и переключил аппарат на динамик:

— Кто?

Смущенный голос Ниночки произнес:

— Иван Сергеевич, к вам посетитель.

— Ниночка, вы знаете, когда в нашей фирме заканчивается рабочий день? — деланно сердито сказал Иван.

Несколько мгновений из динамика не доносилось ни звука, потом еще более смущенный голос Ниночки произнес:

— Я хотела… Он инвалид, с палочкой, и я думала… Иван тихонько рассмеялся:

— Я имел в виду вас, сколько можно торчать на работе, вас же с нетерпением ждут миллионы молодых людей города Москвы и близлежащих окрестностей. А ну марш домой.

Ниночка поняла, что шеф шутит, и следующая фраза была прямо-таки пропитана облегчением:

— Ну так вы же работаете, Иван Сергеевич.

— Я — богатый бездельник. Это мое личное дело, чем мне скуку убивать: стриптизом или созданием видимости тяжкого труда в глазах сотрудников, злостно нарушающих КЗОТ или что там сейчас его заменяет.

Ниночка рассмеялась:

— Хорошо, Иван Сергеевич, я ухожу, только как с посетителем?

— Что поделаешь, пусть заходит. Если человек приходит в такое время, значит, ему очень надо.

Когда почти неслышно открылась дверь кабинета, Иван убирал документы в сейф. Но то, что он почувствовал, заставило его резко обернуться. На пороге стоял… Богородцев. Пару секунд они рассматривали друг друга. Богородцев стоял, тяжело опираясь на роскошную черную палку с серебряной черненой ручкой. Он был одет в дорогое пальто и бобровую шапку, но если раньше при взгляде на него становилось ясно, что перед вами властитель, то сейчас Богородцев производил впечатление полной развалины.

— Добрый вечер, Иван Сергеевич. — Его голос звучал надтреснуто и безжизненно.

— Добрый и вам, Константин Алексеевич, присаживайтесь. — Иван указал на кресло в углу и сам вышел из-за стола. — Чем обязан такой неожиданности?

Богородцев, шаркая ногам, преодолел несколько шагов и осторожно плюхнулся в кресло. Неудивительно, что Ниночка его не узнала. Те, кто видел его только по телевизору, вряд ли нашли бы сейчас много общего между блиставшим на телеэкране вершителем судеб и этой полуживой развалиной, тяжело осевшей в кресле.

— Я пришел с белым флагом. — Богородцев произнес это тихо, но четко выговаривая слова. Иван слегка опешил:

— Вы хотите попробовать договориться?

— Нет, я капитулирую, — ответил Богородцев и добавил: — Я проиграл.

Иван подошел к шкафчику и достал с верхней полки небольшую деревянную бутылочку, вырезанную из березы. Набрав ложку содержимого, настоянного на меду, он осторожно протянул ее гостю:

— Выпейте.

Богородцев посмотрел на ложку так, будто она была наполнена ядом, но вдруг обмяк и равнодушно сунул ее в рот. Минуту спустя он выпрямился и удивленно воззрился на Ивана. Богородцев хотел задать какой-то вопрос, но удержался. Иван, наблюдавший за его реакцией, сказал:

— Прекрасно, теперь мы можем поговорить. Что означает ваше заявление?

Богородцев сунул руку во внутренний карман и, вытащив пачку листков, исписанных от руки, протянул их Ивану:

— Думал, что мне будет трудно говорить. Иван взял листки и вернулся за стол к лампе. Прочитав, Иван аккуратно положил их на стол и подошел к Богородцеву. Он с нескрываемым интересом смотрел на гостя.

— Вы действительно потрясающий человек, Константин Алексеевич. Скажу честно, нам бы пришлось очень нелегко, если бы вы запустили в действие все, о чем я только что прочитал.

— Я знаю, — просто сказал Богородцев, — надеюсь, вы уже поняли, что все это не будет воплощено в жизнь.

— Вы выглядите не очень здоровым, — заметил Иван.

— Вы это к тому, что кто-то может начать действовать независимо от меня? — одними губами улыбнулся Богородцев. — Нет. То, что вы прочитали, существует в единственном экземпляре. Если бы я не опасался, что не сумею все рассказать, это вообще не появилось бы на бумаге. Никто не знает, что и как должно быть сделано. Кроме меня, конечно.

— Ну что ж, у меня есть все основания быть удовлетворенным. — Иван умолк, а Богородцев закончил за него:

— Но вы пока не знаете, что я хочу взамен?! Иван ожидающе смотрел на него. Богородцев спокойно выдержал его взгляд:

— Ничего.

Иван усмехнулся:

— Так не бывает.

— Никогда?

— Только не с вами. Богородцев негромко рассмеялся:

— А мы неплохо изучили друг друга, а, Иван Сергеевич?

Иван кивнул, не отводя взгляда.

— Вы правы, Иван Сергеевич, — размеренно произнес Богородцев, — я хочу, чтобы вы остановили Серую Смерть.

Иван продолжал молча смотреть на него.

— Я хочу, чтобы вы убили его! — Голос Богородцева сорвался на фальцет.

Иван перевел взгляд на окно. В кабинете повисла мертвая тишина.

— Возможно, так и будет, — наконец негромко произнес Иван.

Богородцев яростно заговорил:

— Вы обязаны остановить его. Это вы сделали его таким монстром. Он уже убил сотни человек, он совершенно неуправляем…

— А вы, значит, не несете никакой ответственности за его действия? — полюбопытствовал Иван. Богородцев осекся. Снова повисла тишина.

— Он убил Андрея, — безжизненным голосом заговорил Богородцев, — я никогда не думал, что меня может так сломать смерть одного человека. А может, это болезнь… — Он закрыл лицо руками и замер, потом шумно выдохнул, отер лицо ладонями. — Вы можете мне не верить, но вся операция с Собором вызывала у меня не то чтобы отвращение, но неприятие, что ли… — Он грустно улыбнулся. — Будто кто-то меня заставлял. Смешно.

Иван мысленно согласился: «Триглав». Что же это за силы, олицетворяемые этими именами? Создавалось впечатление, что боги действительно управляли судьбами людей откуда-то из-за края мира. Несмотря на неприятие Конрада и его скептицизм, следовало признать, что это работало. Между тем Богородцев заговорил вновь:

— Вчера я узнал о смерти Андрея. Ему не смогли дозвониться, а когда приехали… — Богородцева передернуло. — Я не был на даче, но то, что я увидел в морге… Это ужасно.

— А разве вы не читали отчетов? По-моему, все газеты последний год переполнены этим ужасом.

После недолгого молчания Богородцев произнес злым голосом:

— Мне не нужен ни ваш суд, ни ваше прощение. Я знаю, что перед убийством Андрея Серая Смерть столкнулся с кем-то из вас. В доме работали видеокамеры, и я видел, в каком состоянии он прибыл. Так его отделать мог только кто-то из ваших. А поскольку в этот период не было никаких зверских убийств — я ознакомился с суточными сводками МВД, — вывод один: вы могли его уничтожить, но не стали… Я хочу, чтобы вы сделали это.

— Вы желаете, чтобы я дал клятву? — иронично спросил Иван.

Богородцев поджал губы. Он уже не помнил, когда последний раз выступал в роли просителя. Вновь в кабинете повисло молчание, но на этот раз оно было явно враждебным. Иван вдруг ясно почувствовал незримое присутствие чьей-то злобной воли, которая злорадно разрывала ту ниточку понимания, которая протянулась между бывшими врагами.

— Хорошо, Константин Алексеевич, я знаю, что мы должны его остановить. Временами я сам мечтаю о том, что убью его. В тот день он убил моего Перунова брата. Но если это произойдет, я знаю, что всем братьям будет больно… — Не понимаю?

— Он — изгой, убийца, изменник, предавший и извративший все наши традиции, но он наш брат. Когда отрубают гниющий больной палец, разве руке не больно?

Богородцев не ответил. Он молча поднялся и, постукивая палочкой, пошел к двери. У самой двери он обернулся и сказал:

— Я никогда не смогу этого принять, но понять… возможно. Однако если вы не сделаете того, что я прошу, надеюсь, я успею расплатиться, а вот на вашу месть моего века не хватит. — С этими словами он шагнул за дверь и захлопнул ее за собой.

В эту неделю Москву потряс кошмар. Все, от чего стояли на ушах шесть соседних областей, обрушилось на Москву. Началось на окраинах. Первое жуткое убийство случилось в Лобне. Компания молодых накачанных ребят из местного атлетического клуба была буквально распущена на полосы. Дежурную группу местного ОВД врачам «Скорой помощи» пришлось отпаивать валерианкой. А убирать куски человеческого мяса вызвали работников местного морга, выплатив им за это двойную ставку. На следующий день настала очередь Мытищ, потом Зеленограда. Во всех случаях жертвами становились компании молодых, умеющих за себя постоять людей. Сразу после Лобни вся столичная милиция была поднята на ноги, а после трагедии в Мытищах милицейские патрули были усилены солдатами ОДОНа. Но все было напрасно, и после Зеленограда убийства перешли на Москву. Страшно начиналась эта зима.

Баргин вчера подал рапорт на увольнение. Народ, прослышав об этом, потянулся к нему в кабинет. Как обычно, сожалели, поздравляли, хвалили за мудрое решение и дружески предостерегали, мол, на пенсии, Толик, со скуки помрешь. Кое-кто злорадно потирал руки в уголке, на людях больше всех сокрушаясь, что столь ценный работник и порядочный человек покидает прокуратуру. Его погодки заинтересованно обсуждали с ним, сколько ему положат пенсию, какое будет выходное пособие, но в конце концов пришли к выводу, что в этих финансовых вопросах сам черт ногу сломит. Вот когда, мол, выдадут первую пенсию и все причитающееся, тогда и разберемся. В общем, все было как обычно.

Сегодня с работы он вернулся рано, хотя все это время из-за шквала убийств они работали допоздна. Не успел он открыть дверь, зазвонил телефон. Лушка, встретившая его веселым лаем, тут же замолчала и недовольно уставилась на трубку. Она терпеть не могла этот аппарат, потому что частенько бывало, что после вот таких резких, неприятных звуков хозяин вскакивал с постели или вылезал из любимого кресла и надолго исчезал из дома. Анатолий Александрович, путаясь в тапочках, торопливо подошел к аппарату, гадая, кто бы это мог быть. Сегодня вечером начальник пообещал ему, что если не будет ничего экстраординарного, то у «пенсионера» будет спокойный вечер.

— Слушаю?

— Анатолий Александрович, добрый вечер.

— Ванечка, — обрадовался Баргин, — что-то ты пропал, я тут тебе еще кое-что накопал.

— Спасибо, но у нас некоторые изменения.

— Хорошие?

— Уж не знаю. — Иван помолчал. — У меня вчера был Богородцев.

— Да ты что! Сам?

— Да, предлагал что-то вроде мировой.

— И что же?

Баргин почти воочию увидел, как Иван улыбнулся:

— Мы не начинали эту войну, он нам ее навязал.

— Я это знаю, но все-таки что вы решили?

— Если сможем, выполним то, что он просит.

Баргин понял, что Иван не хочет по телефону обсуждать эту тему.

— Ну ладно, а я, знаешь ли, на пенсию собрался.

— Уже в курсе, — рассмеялся Иван, — потому и звоню.

— Это кто же тебе настучал? — деланно возмутился Баргин.

— Сорока на хвосте принесла…

— Хорошо иметь широкие связи с лесной живностью.

Тут расхохотались оба. Отсмеявшись, Анатолий Александрович поинтересовался:

— Ну и что ты хочешь мне предложить? Если работу, то боже упаси. Я отдохнуть хочу, порыбачить, грибов пособирать, а ты меня в гроб загонишь своим темпом. Зверюга ты лесная, дикая.

— Да нет, все гораздо страшнее. Ты где думаешь обмыв устраивать?

У Баргина аж дух захватило от мелькнувшего предположения.

— Неужто хочешь предложить свой этот, как его, ну чудо географическое?

— А ты что, против?

— Нет, Ванечка, — с сожалением протянул Баргин, — на это никаких моих выходных пособий не хватит, а тебя разорять я никогда не соглашусь.

— Ну если ты считаешь, что полсотни престарелых работников МВД, суда и прокуратуры могут меня разорить, то плохо же ты обо мне думаешь.

— Ишь как завернул: престарелых. А вот фиг, мы еще орлы!

Иван вновь расхохотался:

— Ладно, согласен, орлы. Только птицы, как известно, едят меньше людей, что еще лучше для моего кошелька. Или ты опасаешься, что тебя обвинят в страшной коррупции, а потом выгонят без пенсии, бодро отрапортовав наверх об еще одном разоблачении?

Теперь засмеялся Баргин.

Они проболтали минут пятнадцать, что для Ивана с его отвращением к телефонным разговорам было рекордом. Прощаясь, Иван пообещал:

— Ладно, Александрыч, сейчас чуть разберемся, я тебя к нам на рыбалку вытяну.

— Мне сейчас удочки в машину бросить?

— Не надо ни удочек, ни машины. Не торопясь денька за три до места дойдем, а рыбку будешь голыми руками из воды вытягивать.

— Это как это? — удивился Баргин.

— Увидишь, — хмыкнул Иван. — Ладно, бывай. — И в трубке раздались короткие гудки.

Баргин удивленно покачал головой и положил трубку. От разговора с Иваном на душе полегчало. Он прошел на кухню, достал из морозильника Лушкину бульонку и бросил в раковину размораживаться. Сварил себе яйцо и сосиску и уселся ужинать в комнате перед телевизором, по которому гнали очередной сериал. Где-то на периферии крутилась какая-то ускользающая мыслишка, которая никак не давала расслабиться и в то же время не всплывала на поверхность. Анатолий Александрович попил чайку, как обычно уговорив пару чашек, потом пощелкал программами, но эта въедливая мыслишка никак не могла угомонится, и он, вздохнув, решил пойти прогуляться. Лушка кубарем слетела по лестнице и оросила ближайшую лавку. Обнюхалась с дворнягами, коих масса развелась в последнее время, и гордо засеменила знакомым маршрутом к железнодорожной насыпи.

Пока шли вдоль насыпи, проехало три патрульные машины: два милицейских «жигуленка» и армейский «УАЗ» с развернутой в сторону кустов фарой-искателем. Баргин не спеша шел по протоптанной в снегу тропинке, размышляя о том, что все это очень напоминает осадное положение. Перед самым поворотом в сквер он остановился, пронзенный вдруг оформившейся мыслью, которая мучала его весь вечер. Будто фишки детской игры «пятнашки» разом, щелкнув, встали на свои места. Он знал, что некое искусство позволяет членам Собора передвигаться намного быстрее обычных людей, а в их боевых способностях любой мог убедиться, просто просмотрев оперативную съемку осмотра того особняка. Но это означало, что они напрасно ищут банду маньяков или отрабатывают другие, еще более невероятные версии. Баргин постоял несколько секунд, ошарашенный таким открытием. Мысли метались. Ему очень хотелось ринуться домой, позвонить Ивану, попросить его приехать, разобраться, успокоить, но тут же его начали мучить сомнения: а вдруг Иван тоже замешан в этом? В следующее мгновение он яростно отметал такое предположение, а потом со страхом думал, а не ослеплен ли он своей искренней привязанностью. Наконец он решил, что не уснет, если хотя бы не задаст Ивану вопроса. Анатолий Александрович оглянулся, ища Лушку, но та сидела, прижимаясь к его ногам, какая-то дрожащая и испуганная. Баргин тупо глянул на нее, но мысли были заняты другим, поэтому он нетерпеливо буркнул:

— Домой, домой, Лушка, — и двинулся по аллее.

Лушка посидела, тоскливо глядя вслед какой-то пришибленной фигуре хозяина, жалобно тявкнула, будто нехотя поднялась и потрусила следом, поджав хвост и испуганно озираясь.

Когда из темноты выпрыгнули две черные тени с горящими во тьме волчьими глазами, Баргин испуганно отшатнулся. Одна из теней вдруг поднялась и встала на задние лапы. Анатолий Александрович с трудом оторвал взгляд от этих неистово горящих глаз и увидел, что существо имеет тело человека. Баргин почувствовал, что словно каменеет.

— Кто ты? — еле смог он произнести пересохшими губами.

— На тебе отблеск Волка, мясо. — Речь странной твари мало напоминала человеческую. — Они не дали мне поединка. Он пожалеет об этом.

В следующее мгновение Баргин почувствовал, как на его горле сомкнулись острые клыки.

Реклама чемпионата шла по телевизору каждый день в течение месяца до его начала. Схватки братьев с противниками на ринге выглядели не очень зрелищно. Они длились несколько секунд. Но показанные в записи с замедлением выглядели эффектно. Медленный, неуклюжий бросок в атаку, и молниеносный, даже при замедлении, захват, бросок и удар, а затем боец Собора замирал, будто скованный. Один из волхвов, сидевший в зале, останавливал бойца. Большинство из тех, кто выходил на ринг, были отроками, они еще не умели контролировать то, что Конрад обозвал боевым трансом. Сказать по правде, и у тех, кто имел ранг воинов, это не всегда получалось. Но на экране этого не было видно. На экране боец замирал в величественной позе, наблюдая, как его противник, кувыркаясь, отлетает в сторону и падает на ковер безжизненной грудой. В этих схватках не было ни крови, ни смерти. Но, как правило, противников братьев уносили с ринга на носилках. Не многие пришедшие в себя к концу поединка могли сдвинуться с места. От боя к бою в строю оставалось все меньше чужих. И вот наступил ДЕНЬ.

Иван проснулся рано. На ночь он отключил телефон и поэтому должен был бы по идее хорошо выспаться. Но почему-то чувствовал себя измученным и недоспавшим. Он вышел на улицу, позвал младшего и пробежался кружок вокруг дома, щуря глаза от поземки, временами грозящей перейти в легкую вьюжицу, и напоследок растерся снегом. Немного полегчало. Иван заварил чая со зверобоем и подключил телефон. Пока чай настаивался, он оделся. Порфирий до сих пор сохранял иллюзии по поводу того, что уж в своей-то школе он по-прежнему хозяин. И предвкушал, какой сюрприз подложит остальным, выставив ТАКОГО бойца. В процессе так называемого обучения все братья делали вид, что едва знакомы друг с другом, и Порфирий после тренировочных боев в присутствии никем не замечаемого Сыча однажды постарался деликатно отделить Ивана от остальных и в баньке, выставив на стол водочки с балычком, доверительно задышал перегаром в ухо и жарко забормотал:

— Меня держись, парень, не пожалеешь. На кой черт тебе этот иностранец? Он потешится, потешится да и забудет. А за мной как за каменной стеной. Понял?

Иван молча кивнул. После той баньки Порфирий повеселел, на все проблемы смотрел презрительно улыбаясь и приобрел привычку, обращаясь к Ивану, использовать покровительственный тон. А когда ребята уже разъехались, он совсем успокоился. Но сегодня Порфирия ждал сюрприз. Сегодня был его последний день в роли руководителя Федерации, и, вероятнее всего, сегодня был и последний день существования самой Федерации. Хотя, возможно, она выживет и займется чем-нибудь еще. Все-таки она называлась Федерация национальных единоборств, и ее полная ориентация на Собор была заложена именно Богородцевым. Иван улыбнулся, в любом случае сегодня все вернется на круги своя. Он подумал о своих. Фил, Конрад и Эльха давно приехали в роли руководителей и участников иностранных команд. Иван выпил чаю и поднялся. Сегодня он должен был приехать в центр на машине. В этот момент зазвонил телефон. Когда в трубке раздался голос Сашки, Ивана пронзило острое чувство утраты. Сашка тихо произнес:

— Иван…

Он судорожно выдохнул:

— Кто?

— Баргин.

Сначала накатило некоторое облегчение. Он испугался за Эльху, Конрада и Фила, а следом — горечь. Он сильно привязался к Баргину после смерти мамы Тани и Петровича.

— Кто?

— Серая Смерть. Иван сжал зубы.

— Что решили волхвы?

— Они ждут тебя.

Иван положил трубку. Разделся, подошел к двери и нырнул в марево разыгравшейся вьюги.

Лес был таким же, как всегда. Даже зима здесь была иной, не как во всем остальном мире. Лишь небольшие снежные языки на слегка пожухлой, но все еще зеленой траве. Волхвы стояли у ворот святилища. Все четверо. Иван подошел к ним и остановился, чуть склонив голову.

— Нас не будет, Волк, — глухо произнес Кий. Волк растерялся:

— Но… Как? Мы же не сможем остановиться!

— Разве ты не понял, что сегодня сам нашел дорогу в этот лес?

Иван обвел волхвов ошеломленным взглядом:

— Вы хотите, чтобы я…

— Ты сможешь.

И все было решено. Трое скрылись в лесу, а Сыч положил руки Ивану на плечи:

— Мы должны остановить Серую Смерть, Волк.

— Почему вы запретили мне поединок?

— Ты знаешь.

Иван яростно посмотрел на Сыча:

— Да, он наш брат, но сколько людей осталось бы в живых, если бы мы остановили его полтора года, год, даже месяц назад?

— А ты вышел бы год назад на охоту за братом?

Иван отвернулся и крепко, до боли, зажмурился. Сыч шагнул в сторону. Иван обернулся, но его уже не было.

Иван появился в зале для разминки, когда Порфирий уже нетерпеливо бегал от стенки к стенке, преодолевая желание сорвать на ком-нибудь свою злость. С утра он было рявкнул на какого-то хмыря из Сибири, но тот так глянул на него, что у Порфирия чуть язык не провалился в горло. Увидев Ивана, Порфирий ринулся к нему, собираясь выплеснуть накопившееся раздражение. Но, видимо, что-то понял и в последний момент притормозил. Иван вышел на середину зала, сопровождаемый уважительными взглядами, и негромко произнес:

— Братья…

Тут же установилась мертвая тишина. Все смотрели на него. Иван единственный был с младшим братом в этом зале, и несколько присутствующих тут легионеров, сумевших додержаться до финального дня, удивленно уставились на волка.

— Старшие не смогут сегодня помочь нам.

Знающие, о чем речь, напряженно размышляли, смогут ли они проконтролировать свои боевые рефлексы. Остальные недоумевали. Постепенно взгляды стали вновь сосредоточиваться на Иване. К нему подошел Сашка:

— Все будет нормально, Волк.

Иван кивнул, и все снова вернулись к своим делам. Иван прошел в небольшую раздевалку и начал переодеваться. Дверь осторожно отворилась, и внутрь бочком протиснулся Порфирий. Он постоял, переминаясь с ноги на ногу, и, когда Иван уже полностью оделся, вымучил вопрос:

— Что все это означает?

В его глазах Иван увидел страх от ожидаемого ответа.

— Ты прав, Порфирий, мы — настоящий Собор, — молвил он.

Рудой судорожно сглотнул:

— Но… это невозможно.

Иван в упор посмотрел на него и вышел из раздевалки.

Им четверым сегодня выпало делать то, что делали волхвы. Эльха, Конрад и Фил уже ждали Ивана у выхода к рингу. Парный бой со зверем требовал большего, чем обычно, пространства, поэтому ринг был шестиугольным, со стороной восемь метров и жесткой сеткой из стальной проволоки высотой три метра по периметру. От него амфитеатром поднимались места зрителей. Ходили слухи, что сегодня мог появиться даже сам президент. Во всяком случае, ребятки в строгих костюмах, оттопыривающихся под левой подмышкой, сновали по зданию с раннего утра. Заиграли фанфары. Иван повернулся в сторону раздевалки и сделал знак Сашке. Тот скрылся внутри, и через несколько мгновений из раздевалки как ошпаренный вылетел Рудой.

Иван подозвал его к себе, окинул взглядом позеленевшее от страха лицо и указал на ринг:

— Тебе пора открывать чемпионат. И не забывай, Богородцев сидит во втором ряду.

От этого напоминания Рудой позеленел еще больше. Но перспектива сесть в лужу в присутствии хозяина заставила его взять себя в руки. Официальная часть прошла достойно. Потом, в течение сорока минут, шло театрализованное представление, и наконец под сводами прозвучал напряженный голос Рудого, объявивший открытие чемпионата. И вот тут началось неожиданное. Первая же схватка закончилась отказом от схватки. Но это, похоже, не обескуражило ни судей, ни представителей команд. Зрителей поразило то, как об этом было объявлено. Оба бойца вышли на середину ринга, повернулись спина к спине, и один из них громко произнес:

— Брат не сражается с братом.

Потом эту же фразу повторил второй. И они ушли с ринга. Вторая схватка заняла двенадцать секунд, следующая опять не состоялась. В зале начался ропот, но вскоре зрители стали замечать: бои не происходят тогда, когда на ринге оказываются бойцы с животными, которые были описаны как тотемы в «Сказании об обровом побоище». А если противниками оказывались бойцы с собаками, то даже выдры и ласки мгновенно выигрывали схватку. Первыми зашевелились журналисты. В галерее для прессы, быстро опустевшей после третьего отказа, тут же вновь стало яблоку негде упасть. Затем по зданию поползли слухи, и зрители, потянувшиеся было в буфет, бросились по своим местам. Иван, уже трижды выходивший на ринг, но вступавший в схватку только один раз, подошел к дверце, ведущей на ринг. Только что состоялась, вернее, не состоялась последняя схватка. Наступило время истины. Иван открыл дверцу и шагнул на ринг. В этот миг вдруг повеяло холодом. Он остановился и резко оглянулся, а младший припал к ковру и вздыбил шерсть на загривке. На верхней ступени лестницы, спускающейся от крайних рядов амфитеатра, стоял Серая Смерть. Зрители испуганно озирались, ощущая волны страха, исходящие из неведомого источника. Серая Смерть был под заговором. Он смотрел на Ивана. Иван ступил в центр ринга, оставив дверцу открытой. Серая Смерть расхохотался, и в этот миг его увидели. Но в следующее мгновение он скользнул вниз по лестнице, и изумленные люди обнаружили, что он исчез, а спустя пару секунд очутился уже на ринге.

— Вот мы и встретились, Волк, — произнес Серая Смерть. Иван молчал. Серая Смерть продолжил: — Теперь здесь нет волхвов, и никто не помешает нам разобраться, кто есть кто.

— Они хотели найти тебя.

— Глупцы, они сказали, что хотят помочь мне. Чем? — Он злобно оскалился в страшном подобии улыбки. — Мне надоела болтовня, Волк, давай начнем.

Иван медленно покачал головой:

— Брат не сражается с братом.

— Тогда я убью тебя.

— Остановись, ты под рукой Триглава. Серая Смерть снова захохотал:

— Вот не думал, что еще кто-то, кроме этих выживших из ума стариков, верит в подобные сказки. — И он прыгнул вперед.

Над рингом взметнулся клубок из вцепившихся друг в друга зверей и людей и тут же распался. Волк остался на ногах, из рваной раны на правой ноге текла кровь. Серая Смерть отполз в сторону и с трудом поднялся, придерживая рукой левую ногу. Его младший брат, повизгивая, полз в угол, волоча за собой задние лапы. После секундной передышки Серая Смерть прыгнул вновь.

Когда Волк откатился назад и вскочил на ноги, Серая Смерть остался лежать с неестественно вывернутой рукой и располосованным боком.

— Остановись, ты под рукой Триглава, — снова негромко повторил Иван, но его противник дико, по-волчьи завыл и, подняв здоровую руку, воткнул себе пальцы в глотку и разорвал горло.

Фонтаном хлынула кровь. Тело несколько раз дернулось и обмякло. И в тот же миг под сводами зала раздался многоголосый вой волков, рев медведей, клекот соколов. Иван закрыл мертвому глаза и, взяв на руки тело, понес его с ринга. У дверцы стоял Сашка. Иван устало произнес, кивая на зрителей:

— Расскажи им сам.

Иван сидел на траве у могучей ели и жевал травинку. Высокий седой скандинав, рослая женщина и еще двое, молодой парень лет двадцати и молодая женщина, стояли у невысокого холма, глядя на валун, лежащий у подножия.

— Но не на святой земле, это как-то не по-христиански, — сказала женщина.

Мужчина покосился в сторону Ивана:

— А они вроде бы и не христиане. Впрочем, кто их разберет. Во всяком случае, я думаю, Бьерну здесь будет хорошо лежать.

Они еще немного постояли и подошли к Ивану. Он поднялся им навстречу:

— Пойдемте?

Мужчина взял женщину под руку, и все направились к лесу, но она вдруг обернулась и спросила, глядя на второй курган:

— А здесь кто похоронен? Тоже кто-то из ваших единоверцев?

Иван молча кивнул. Ступив последним под сень леса, он остановился. Посмотрел на могилу Бьерна, перевел взгляд на второй холм.

И, тихо проговорив:

— Лежи с миром, Серая Смерть, — быстро пошел вперед догонять остальных.