Глава 3
ПОТЕРЯ ФОРМЫ
22 сентября 2217 года летоисчисления Федерации
Земля, остров Грасъоса Канарского архипелага
Очередное дурацкое задание, придуманное лейтенантом Джонсоном, заключалось в том, чтобы «сыграть в ящик».
В прямом смысле слова. Каждый из курсантов получил плотницкие инструменты и доски, а также задачу в короткий срок смастерить ящик, достаточно большой для того, чтобы в нем уместился человек. И не просто ящик, а с дверцей на петлях.
— Могилы себе мы уже копали, — пессимистично съязвил Рагнур, — теперь будем делать гробы!
В ответ на шутку никто не засмеялся. Изнуряющий, безумный темп того, что здесь называлось «обучением», сказывался на всех: курсанты стали мрачны и неразговорчивы.
Людям двадцать третьего века нет необходимости что-то строгать, пилить и сколачивать. Неудивительно, что процесс создания ящиков сопровождался изрядным количеством шума и слов, большей частью нецензурных. Спустя полчаса после начала работы все курсанты оказались покрыты стружками, порезами и синяками.
— Никогда не думал, что это так сложно, — сказал Виктор метавшемуся рядом Раджабу. Ушибленный молотком палец нещадно дергало, а мышцы ныли от непривычной нагрузки.
— Это да, — пропыхтел тот, тщетно пытаясь состыковать два обрезка доски. — Это тебе не на сенсоры давить и не после обеда спать!
Виктор вздохнул. О том, что такое сон после обеда, он давно забыл.
— Проклятие!.. — В раздавшемся крике звучало столько ярости, что все невольно обернулись.
Хорхе Кампос нависал над кучей обломков — результатом собственного труда, и лицо его болезненно дергалось.
— Мерзкие твари! — Молоток в руке латиноамериканца трясся, точно ветка на ветру. — Вы хотели сломать меня, но у вас ничего не выйдет! Я хочу крови, вашей крови! Много!
Взгляд Хорхе Кампоса обратился в сторону Виктора, и тот невольно похолодел. В черных, точно маслины, глазах плескалось безумие.
— Хорхе, ты что, успокойся! — попытался утихомирить товарища О'Брайен. — Ну промахнулся мимо гвоздя, с кем не бывает…
Но безумец его не слышал. Он в ярости пнул лежащие перед ним доски, а потом принялся с остервенением топтать их, размахивая молотком.
— Крови! — кричал он, и дерево трещало под его ногами. — Крови!
Виктор ощутил, как его охватывает ужас пополам с сочувствием. Лица прочих курсантов выражали нечто похожее.
— Все в стороны, — негромко приказал лейтенант Джонсон, успевший уже что-то сказать в мобибук. — Мистер Кампос, вы…
— Ты, тварь, мне не приказывай!.. — Бешеный, кипящий взор уперся прямо в невозмутимое— индейское лицо лейтенанта. — Убью!
Подняв молоток, тот, кто, скорее всего, уже не был Хорхе Кампосом, ринулся на инструктора. Губы его кривились, по подбородку текла липкая пена.
— Стой… — Рагнур попробовал преградить дорогу безумцу, но был отброшен в сторону яростным ударом ногой, которая угодила ему в пах.
— Ооо… — только и смог сказать норвежец, брякнувшийся на колени и упершийся лицом в груду стружек.
Молоток стремительно взлетел, словно оружие самого Тора, но лейтенант Джонсон оказался проворен, будто ласка. Он легко ускользнул от удара и попытался схватить Кампоса сзади.
Попытка оказалась неудачной. Изрыгая проклятия, безумец с немыслимой скоростью развернулся и нанес еще один удар.
Джонсон ухитрился прикрыть лицо рукой. Больше он ничего не успел сделать. Раздался треск, точно переломилась сухая ветка, и лейтенант, побелев, поспешно отпрыгнул в сторону. Пострадавшая конечность бессильно обвисла.
— Попробуй на мне, ублюдок! — донесся от двери могучий рык лейтенанта Коломбо. За ним в помещение мастерской вбежал Фишборн, в руках у него был странной формы пистолет.
Кампос резко повернулся. Коломбо надвигался на него огромный, страшный.
— Стойте на месте, лейтенант. — Реплика полковника, произнесенная совершенно бесстрастно, заставила инструктора по физподготовке зарычать от разочарования.
— Сэр, да я его…
— Отойдите, лейтенант! Я не привык повторять приказы!
В следующее мгновение произошло сразу несколько событий. Безумец с криком, достойным охотящегося питекантропа, воздел над головой молоток и ринулся в атаку. Коломбо легко убрался с его пути, а пистолет в руках Фишборна глухо щелкнул.
Что-то ударило Кампоса в бедро. На мгновение он потерял равновесие, на лице его отразилось удивление. Хорхе попытался вырвать из ноги застрявший там крошечный острый предмет, но пальцы его бессильно разжались. Веки опустились, и безумец рухнул наземь.
— Вот так-то лучше, — сказал полковник, опуская пистолет. — Мистер Коломбо, свяжите его. Мистер Джонсон, что с вами?
— Судя по всему, перелом руки, — ответил тот так спокойно, словно речь шла о царапине. — Но занятия я вести смогу.
— Мистер Альваро, — обратился Фишборн к вошедшему врачу, — окажите помощь мистеру Джонсону. А я пока займусь нашими подопечными.
— Джентльмены, прошу внимания. — Впрочем, просьба была излишней. Взгляды, полные самых разнообразных эмоций, и так не отрывались от невысокой, сухощавой фигуры полковника. — То, что произошло сейчас на ваших глазах, — несчастный случай.
Лейтенант Коломбо взвалил обмякшего и надежно связанного Кампоса на плечо, для чего ему не пришлось даже особенно напрягаться, и скорым шагом направился к выходу. Издалека, от взлетно-посадочной полосы, донесся гул разогревающегося вертолетного двигателя.
— Несчастный случай? — скептически спросил Бенджамин Кинг. — Ничего себе!
— Да, — невозмутимо кивнул Фишборн. — Наша система обучения, как вы уже поняли, довольно необычна.
— Это еще мягко сказано! — возмущенно фыркнул кто-то. Полковник не обратил на эту вольность внимания.
— Большую часть времени вам приходится находиться в состоянии стресса, — сказал он, — и, понятное дело, выдержать подобное способен далеко не каждый.
— Что с ним будет, сэр? — спросил Сингх.
— Его вывезут с острова, — ответил Фишборн. — Лучшие врачи попробуют вернуть ему здоровье. Вне зависимости от результатов лечения, сюда он не вернется. До окончания срока действия контракта будет проживать в одном из специализированных поселений… — Полковник обернулся: — Мистер Джонсон? Вы готовы?
— Две минуты, — ответил вместо лейтенанта врач.
— Похоже, у них большой опыт обращения с безумцами, — шепнул Виктору Сингх.
— Удивительно, что мы все до сих пор с катушек не съехали, — отозвался тот.
— Так что постарайтесь поскорее забыть об этом неприятном инциденте, — закончил речь полковник.
Обменявшись с Джонсоном парой реплик, Фишборн удалился. За ним ушел врач, а лейтенант вновь приступил к выполнению своих обязанностей.
— Возвращайтесь к работе, — сказал он. — У большинства ящики еще не готовы, а времени осталось не так много!
В мастерскую вернулись звуки: стук молотков, визжание пил и многоголосые проклятия.
Результаты трудов оказались таковы, что предъявить их на выставку достижений плотницкого искусства не отважился бы и человек, страдающий комплексом супер полноценности в максимально извращенной форме. Скособоченные, кривые ящики, из которых кое-где торчали гвозди, изрядно смахивали на орудия пыток.
Безумные монахи из испанской инквизиции скупили бы их, не раздумывая.
Джонсон тем не менее не выказал недовольства.
— Загните кончики гвоздей, — велел он, — членовредительств нам на сегодня хватит.
Когда с этой нехитрой операцией было покончено, курсанты получили команду нагрузиться «гробами» и идти вслед за инструктором. Тащиться пришлось далеко, через пальмовую рощу, растущую позади жилого корпуса, и до самого холма, который возвышался в центре острова, словно громадный прыщ.
— Устанавливайте ящики, — приказал Джонсон, — пусть каждый выберет сейчас место, которое ему больше нравится. Сменить его потом уже не получится.
Виктор расположил «гроб» у самого подножия холма, в тени деревьев. Его соратники разбрелись кто куда, и вскоре окрестности стали представлять довольно странное зрелище — что-то вроде кладбища на поверхности земли.
— Сейчас вы залезете внутрь, — инструктору пришлось слегка повысить голос, чтобы его услышали все, — закроете за собой дверцу и будете лежать там и вспоминать те события из прошлого, которые кажутся вам наиболее яркими. Дышать при этом необходимо следующим образом…
На освоение хитрого способа дыхания потратили почти час, и когда рекруты принялись забираться в ящики, солнце коснулось лимонным боком морской лазури. Прикрыв за собой дверцу, Виктор с удивлением обнаружил, что внутри почти совсем темно.
Неровно сколоченные доски впились в спину, в руку, вонзилась заноза.
Чертыхнувшись, он начал дышать указанным способом, одновременно пытаясь припомнить что-то из университетских или школьных времен. Задание казалось бессмысленным, как и бег спиной вперед, и рытье канав, которые на следующий день приходилось закапывать, и потому сейчас он не особенно напрягался.
Довольно долго память скакала беспорядочно, одна картина из его прошлого сменялась другой, и все они почему-то казались тусклыми, недостаточно значимыми для того, чтобы уделять им внимание.
Виктор уже начал уставать и злиться, когда, сделав очередной выдох, вдруг увидел перед собой картинку настолько яркую, насколько это вообще возможно. Он открыл глаза, но это не помогло.
Видение продолжало висеть рядом, и ощущение было такое, что оно засасывает наблюдателя в себя…
Он ощутил, как кожи касается ветер, как ноги облизывают ласковые теплые волны. Почувствовал солнечные лучи на лице, услышал крики чаек и голоса людей, шорох песка.
Он вернулся в тот день, когда первый раз, в семилетнем возрасте увидел море.
У родителей тогда совпали отпуска, и они всей семьей отправились в Анапу.
Виктор умудрился начисто забыть тот день, и никогда не вспоминал о нем, хотя сейчас, заново переживая обуревавшие его тогда чувства, он просто-напросто задыхался от их силы.
— Сынок, иди сюда, — прозвучал голос матери, такой родной и ласковый, и, будучи не в силах сопротивляться, Виктор полностью отдался видению.
Он чувствовал, что по щекам стекают слезы, но ему было на это наплевать.
16 октября 2217 года летоисчисления Федерации
Земля, остров Грасъоса Канарского архипелага
Приземлился, точнее, притатамился Виктор удачно. Перекатился, уходя от противника еще дальше, и замер, скорчившись в позе эмбриона.
— Отлично, мистер Зеленский, — прозвучал голос сэнсэя Ли, — вы прекрасно закрылись от удара, сымитировав при этом, что он оказался для вас очень болезненным. А вот дальше — все много хуже! Кто мне скажет, в чем ошибка?
Виктор открыл глаза. Рагнур, игравший роль спарринг-партнера, возвышался над полом, будто Вавилонская башня. На лице его читалось беспокойство за друга, которого он только что пнул без всякой жалости.
Сэнсэй Ли стоял рядом, и его глаза-щелочки были чуть приоткрыты.
— Пассивность? — предположил кто-то из сидящих у стены учеников, судя по квакающему голосу, Джеффри Сакс, австралиец.
— Совершенно верно, мистер Сакс, — кивнул инструктор. — Нужно было корчиться, вопить и стонать, вводя тем самым противника в заблуждение, и незаметно готовить при этом контратаку. Вам ясно, мистер Зеленский?
— Да, — ответил Виктор, понимая, что теперь ему дозволено встать.
— Тогда давайте повторим попытку — голос сэнсэя звучал подобно металлическому гонгу. Лицо преподавателя походило на мордочку черепахи, но ни у одного из курсантов даже не возникало мысли о том, что можно ослушаться этого крошечного человечка.
Он внушал больший ужас, чем показательно могучий, грозный и злой лейтенант Коломбо.
Ужас этот к тому же был изрядно замешан на уважении.
Виктор встал и поплелся к исходной точке. Действие, которое Ли оценил как удачное, ему самому таковым не казалось — болела кисть, на которую он частично принял удар, а при падении пострадал бок. Жалобы ребер звучали достаточно громко.
— Начинайте, — скомандовал сэнсей.
Как выяснилось после полугода занятий, искусство причинять вред другим посредством собственных рук и ног не так уж сложно, куда более хитрой штукой является умение это искусство скрывать. Выглядеть в драке настоящим недотепой, блокировать удары так, чтобы никто и не заподозрил блок, изображать дикую боль, создавать у противника впечатление, что он промахнулся только из-за досадной случайности.
Подобному, скорее всего, нигде в мире больше не учили.
Кроме рукопашного боя инструктор обучал курсантов обращаться с оружием, с любым, от излучателя промышленного образца до обыкновенной рогатки, с помощью которой, как оказалось, можно многое сделать. Показывал, как превратить в оружие любой из предметов быта, от стула до банальной лазерной ручки.
— Хех! — Рагнур бил в полную силу, зная, что за симуляцию будет наказан. Виктор дернулся, неловко взмахнул рукой… и не успел закрыться. Опоздал на какую-то долю секунды.
Ботинок с жесткой подошвой что есть силы врезался в район солнечного сплетения. Боль скрутила Виктора, он ощутил ее как ожог, мгновенно охвативший все тело. В груди все, наоборот, заледенело, глаза стремительно застилала темнота.
Очнулся он, лежа на полу. Откуда-то сверху доносился спокойный голос сэнсэя.
— Все видели, какую ошибку совершил мистер Зеленский? — спрашивал тот. — Он задумался. А хуже, чем думать, в бою нет ничего…
7 декабря 2217 года летоисчисления Федерации
Земля, остров Грасъоса Канарского архипелага
Одной из причин, по которой СЭС выбрала для тренировочного центра именно Канарские острова, являлся климат. Погода здесь стояла ровная и одинаково теплая и в июле и в ноябре. Отличие, да и то незначительное, заключалось только в количестве дождей.
Летом они проливались на землю раз в неделю, осенью — раз в четыре дня.
А в остальном все было тем же самым. Пальмы зеленели, синяя грудь океана лениво колыхалась, отражая безмятежно плывущие по небу гроздья облаков, похожие на кучи снега.
Которого здесь отродясь не видели.
Но чем мягче и приятнее была погода, тем требовательнее и придирчивее становился Хидэки Тодзио.
— Ваш образ плоский, точно лист пластика! — бушевал он в это утро, выбрав мишенью для критики О'Брайена. — В нем нет объема! В нем нет жизни!
— Но я стараюсь! — запальчиво возражал обиженный ирландец. — Я таращился на этого чертова мужика пять дней, прежде чем взялся за него!
— Вот именно, вы старались! — Лицо мастера, более всего подходящее для отражения гнева, этот самый гнев и отражало. — В этом и состояла ваша ошибка! Во время игры нельзя усердствовать, все должно получаться легко и естественно. Ведь когда человек играет самого себя, он не напрягается?
— Да, вынужден был согласиться О'Брайен. — Только он не играет…
— Правильно. И вы не должны играть! Вы должны жить в своем образе! Ходить, разговаривать, жестикулировать по-иному, реагировать на происходящее как другой человек! Быть другим человеком! И только на самом донышке сознания можно оставить мысль, кто вы на самом деле!
— А как же собственная личность, сэр? Нет ли опасности ее потерять? — рискнул вставить вопрос Виктор.
— Для актера — нет, — после некоторого размышления согласился Тодзио. — Он становится иным на слишком короткое время. Для вас же — да. Есть. Такие случаи среди оперативных работников СЭС уже бывали. Чужой облик настолько сильно врастает в плоть психики, что агент забывает о своей задаче, о том, кто он такой на самом деле…
— Что же делать? — В вопросе Сеул Ку Хьона, неразговорчивого корейца, прозвучала искренняя озабоченность.
— С учетом потерь, которые понесла Служба, методика обучения была модифицирована, — сообщил Хидэки. — Мистер О'Брайен, сядьте на место. Пожалуй, пришло время познакомить вас с принципами выживания под маской.
Наступила пауза. Мастер задумался, а курсанты боялись даже излишне громким дыханием нарушить его размышления.
— Существуют четыре основных правила, в соответствии с которыми вам предстоит действовать, и пять дополнительных, — сказал Хидэки Тодзио после паузы. — Полностью следуя им, вы сможете сохранить себя и безупречно выполнить задачи, возложенные на вас СЭС. Первое правило — быть безжалостным.
— Мы должны быть жестокими? — пробурчал Рагнур.
— Ни в коем случае. Безжалостность означает отсутствие жалости, прежде всего к самому себе. Обычные люди заполнены этим чувством под горлышко. Оно определяет все их поступки. Для вас же любая жалость к себе, проявляющаяся как самолюбие, стремление к комфорту или лень, гибельна! Второе правило — быть гибким, то есть сохранять постоянную готовность к переменам, к тому, чтобы действовать необычно, нестандартно. Третье правило — быть терпеливым. На первый взгляд оно самое элементарное, но постичь его суть очень непросто. Это искусство ждать ровно столько, сколько нужно, не нервничая и пребывая при этом в активном состоянии. И последнее правило — быть обаятельным. Оно связано с умением не воспринимать себя серьезно и смеяться над собой.
— Вы требуете от нас невозможного! — жалобно воскликнул Раджаб Сингх. — Разве что архат способен обладать такими качествами!
— Ничего, с помощью Всевышнего и моей вы освоите все, — без улыбки ответил мастер. — А ведь я еще ничего не сказал о дополнительных!
Дополнительные правила оказались не проще основных: принимать все окружающее как бесконечную тайну, о которой ничего не известно заранее, пытаться раскрыть эту тайну, прекрасно осознавая, что шансов нет. Считать каждый поступок последним перед смертью, полностью использовать каждое мгновение, ни на секунду не прекращая игры, никогда не выходить на первый план, действовать чужими руками.
— Это же целая пропасть работы, — пробормотал Рагнур, когда все правила были озвучены и разъяснены.
— Вы совершенно правы, мистер Сакнуссон, — кивнул Хидэки Тодзио, — поэтому не будем терять времени и приступим к освоению правил прямо сейчас. Да, а задания, которые я дал вам ранее, никто не отменял!
По комнате прокатилась волна разочарованных возгласов.
«Вот уж точно — многие знания есть многие печали, — подумал Виктор, перефразируя библейское изречение, — точнее, многие знания есть многие труды».
18 января 2218 года летоисчисления Федерации
Земля, остров Грасъоса Канарского архипелага
Восемнадцатое января — день, когда все человечество, от метрополии до самых дальних колоний, до которых свет солнца идет десятки лет, отдыхает и веселится.
Праздник День Единения, выпавший на эту дату, появился в середине двадцать первого века. И причиной его возникновения стали события довольно печальные.
Хотя поначалу все выглядело просто чудесно. Из недр космоса нагрянули пришельцы. Землю охватило всеобщее ликование. Но когда исследовательская станция в поясе астероидов, попавшаяся чужакам по пути, оказалась уничтожена, люди кое-что заподозрили…
Кто же мог знать, что первыми в Солнечную систему явятся самые настоящие пираты, специализирующиеся на ограблении слаборазвитых (по космическим меркам) цивилизаций?
Ликование сменилось паникой.
Объединенными усилиями и ценой немалых жертв нападение удалось отбить. Перепуганные правители крупнейших стран, осознав, что следующую, более серьезную атаку человечество может и не пережить, собрались в Вашингтоне…
Восемнадцатого января была подписана Хартия Единения. На основе этого документа фактически была создана Земная Федерация. Конечно, реальное объединение тянулось долго, почти полтора столетия, но Хартия стала его символом.
А день — праздником.
Однако в учебном центре Службы Экстремальной Социологии никаких выходных, а тем более праздников предусмотрено не было. После полуторачасовых мучений, которые лейтенант Коломбо скромно называл «зарядкой», курсанты узнали, что завтрака сегодня не будет, и мрачно поплелись на занятие по «Экстремальной социологии».
— Доброе утро, — приветствовал их доктор Сикорски, сияя улыбкой и лысиной. — Не вижу на ваших лицах воодушевления!
— Откуда ж ему взяться, — пробурчал Виктор, — на пустой желудок.
Есть тем не менее хотелось не так сильно. За время обучения он разучился воспринимать прием пищи как удовольствие и довольно спокойно мог без нее обойтись.
Но признаваться в этом самому себе не хотелось. Тогда бы точно пропал один из поводов поворчать. А брюзжание оставалось одним из немногих удовольствий, доступных курсантам.
— Сегодня мы поговорим о восприятии социологической информации. — Сикорски обвел подопечных испытующим взглядом. — Ведь в любом случае, прежде чем начинать действовать в той или иной социальной системе, вам предстоит разработать методику действий. А для этого необходимо поставить диагноз, что невозможно без сбора данных! Фаза получения информации порой может быть очень длинной, и вы должны…
Одной частичкой сознания Виктор привычно фиксировал слова лектора. Другая блуждала где-то далеко, позволяя вспоминать прошлое, думать о чем-то постороннем. Журналист и актер Зеленский никогда не смог бы даже представить, что можно размышлять вот так, двумя потоками, но в экстремальных условиях и лошадь летать научится…
Что уж говорить о человеке, который гораздо гибче лошади?
— Из всех методов социологического исследования вам будет доступно лишь включенное наблюдение, — продолжал тем временем бубнить Сикорски. — Опрос в любой разновидности нельзя использовать по вполне понятным причинам. А то занятная была бы картинка.
— Доктор социологии хихикнул. — Вообразите сами: внедрившись в террористическую организацию, вы однажды проводите на ее заседании опрос: «Граждане экстремисты, не могли бы вы ответить на вопросы вот этой анкеты?»
Сикорски вновь захихикал. Курсанты терпеливо ждали.
— Интервью отпадает по той же причине, — продолжил преподаватель, вытерев выступившие от смеха слезы. — Хотя в завуалированном виде его можно применять. А включенное наблюдение максимально пригодится в вашей ситуации, и вы должны научиться использовать его на полную катушку. Для этого необходимо особое состояние сознания, позволяющее воспринимать максимум доступной информации и по ее обрывкам делать верные выводы. Состояние, когда мозг работает за счет глубинных резервов, которые обычному человеку почти недоступны. Войти в него можно, следуя простым правилам. Первое из них гласит: отринуть жалость к себе. Что это означает? Для вас не должно быть ни приятных, ни неприятных условий, ситуаций важных и не важных, предпочтительных и нет. Любые обстоятельства, любое положение должно рассматриваться лишь как источник информации… Второе правило — уничтожить предубеждения. Вы должны научиться воспринимать информацию, изначально не оценивая ее никоим образом. Должны уметь настраиваться на любые ее источники!..
— Простите, сэр, — сказал вдруг Фредерик, чернокожий курсант, который, судя по его виду, родился и вырос где-то в Центральной Африке. На интерлинге он изъяснялся с явным акцентом. — Но мы все это уже слышали от мистера Тодзио и от мистера Эстевеса… Третье правило будет про терпение, а четвертое — про умение смеяться над собой.
И вправду в конце декабря инструктор, обучавший их управлению транспортными средствами, изложил схожую систему поведения, позволяющую достигнуть отличных результатов при вождении, назвав ее «кодексом гонщика».
— Совершенно верно, — не смутился Сикорски, — эти правила универсальны. И каждый из нас открывает вам, как их применение позволяет оптимизировать ту или иную область вашей деятельности. И мы будем это делать до тех пор, пока эти правила не войдут в вашу плоть и кровь, пока вы не начнете применять их даже во время походов в туалет!
— Как бы этого не пришлось долго ждать! — шепнул Виктор сидящему рядом Рагнуру. Тот хмыкнул.
10 марта 2218 года летоисчисления Федерации
Земля, остров Грасъоса Канарского архипелага
Лежание в ящиках, которые первоначально называли «гробами», превратилось для курсантов в обязательный ритуал. Иногда в них доводилось проводить, дыша и вспоминая, целую ночь, и для защиты от дождя каждый собственноручно соорудил над своим ящиком навес.
То ли от ограниченного пространства, то ли еще отчего, но в деревянной коробке Виктора посещали удивительно яркие воспоминания. Они сопровождались звуками, запахами, тактильными ощущениями. Возникавшие из недр памяти моменты приходилось переживать заново.
Каждый раз после этого Виктор чувствовал себя опустошенным и измотанным.
Но энергия быстро восстанавливалась, и он ощущал, что его вновь тянет на склон холма, туда, где под скособоченным навесом лежит неуклюжий деревянный предмет…
— Что мы тут делаем? — спросил он как-то у инструктора Джонсона, перед тем как залезть в ящик.
— Уничтожаете свое прошлое — ответил тот. — Именно прошлое чаще всего определяет, чем человек себя считает и тем самым является. Вам же придется научиться быть людьми без прошлого.
После этой беседы стало ясно, зачем нужен запрет на разговоры между курсантами о том, кем они были и чем занимались ранее, до появления на острове Грасъоса.
С каждым разом входить в воспоминания было все легче. Вот и сегодня Виктор без особых усилий вызвал из памяти первый день в университете, бестолковый и суетливый, закончившийся безобразной пьянкой на квартире у кого-то из однокашников…
Пережив его заново, он откинул крышку и выбрался наружу.
Джонсон, давший задание извлечь только одно событие, взглянул на него, но ничего не спросил. Смахивавший на индейского вождя, лейтенант всегда знал, выполнил подопечный его задание или нет.
— Не уходите, мистер Зеленский, — сказал он. — Подождите остальных.
Виктор кивнул и сел на землю. На западе догорал закат, багровое солнце почти полностью погрузилось в море, точно растворившись в его темных водах. В небесах пылали и все не сгорали облака. Белыми молниями метались над шумящим прибоем не умолкавшие чайки.
Виктор смотрел на все это, слушал и ни о чем не думал. В последнее время он открыл в себе способность просто наслаждаться вот такими моментами покоя, никуда не спеша и ни о чем не волнуясь. Дерганый и нервный журналист Зеленский был на такое просто неспособен.
— А-а-а! — прокатившийся над склоном крик был полон дикого, животного ужаса.
Виктор завертел головой, пытаясь сообразить, кто же орет, а Джонсон уже вскочил на ноги.
— Нет! Не-э-эт!
Вопль повторился, и его источник обнаружил себя сам. Дверца ящика, в котором погружался в воспоминания Иржи, с треском распахнулась, и чех принялся выбираться наружу. Вид его был страшен. Светлые волосы торчали веником, в глазах застыло выражение дикого ужаса, а руки тряслись. Сделав первый же шаг, он рухнул как подкошенный и принялся кататься по земле, визжа:
— Нет! Оставьте меня! Нет! Я не хочууу!
Еще не добежав до безумца, Джонсон сдернул с пояса небольшой духовой пистолетик, стреляющий шприц-ампулами. После случая в мастерской подобное оружие начали носить все преподаватели.
Предосторожность оказалась нелишней.
Пистолет глухо щелкнул, но ампула, вместо того чтобы воткнуться в тело Иржи, исчезла в траве. То ли лейтенант Джонсон был никуда не годным стрелком, то ли ему досталось бракованное оружие.
Безумец продолжал выть и кататься по земле, изо всех сил колотясь об нее головой.
Виктор наблюдал за происходящим совершенно равнодушно. Привлеченные криками, из ящиков высовывались другие курсанты, в их взглядах тоже не было страха или удивления, лишь иногда посверкивало любопытство.
— Допрыгался, Иржи, — сказал Рагнур, с пыхтением, достойным бегущего бегемота, выбираясь из ящика. — Он всегда хотел быть лучшим во всем. На этом, судя по всему, и сломался.
— Точно, — кивнул Виктор, — прирожденный отличник и победитель. Это и создало ему трудности.
Второй выстрел, который инструктор сделал, приблизившись вплотную к сошедшему с ума курсанту, оказался удачнее. Иржи дернулся еще раз, издал булькающий звук и затих.
— Что с ним случилось, сэр? — поинтересовался любопытный О'Брайен.
— Его сожрали демоны прошлого, — ответил лейтенант Джонсон немного печально. — Что-то, что жило в его памяти, оказалось слишком сильным и болезненным, чтобы он смог с этим справиться… Впрочем, я вижу, что вы еще не закончили. Вернитесь к занятию!
О'Брайен поспешно скрылся в недрах ящика.
Виктор сидел и наблюдал, как из административного здания выбежал врач, а вслед за ним вышли полковник Фишборн и лейтенант Коломбо. Все трое заспешили к месту, где случилось чепэ. После короткого совещания Иржи связали, и Коломбо с легкостью взвалил его на плечо.
А на взлетно-посадочной площадке разгонялись, полосуя воздух, лопасти вертолета.
Летающая машина успела раствориться в стремительно темнеющем небе, когда занятие наконец закончилось. Курсанты, слишком уставшие даже для того, чтобы разговаривать, медленно плелись через пальмовую рощу.
— Ты знаешь, — сказал Виктор Рагнуру, когда сквозь листву стал виден золотой отсвет, падающий из окон жилого корпуса, — сегодня меня совсем не испугало то, что я видел.
— Чего же удивительного? — вздохнул норвежец. — Ты наблюдаешь, как люди сходят с ума, уже во второй раз. А человек ко всему привыкает!
— Не в этом дело, — покачал головой Виктор, — тогда бы я все равно испытывал страх. Пусть меньший, чем в первый раз. А сегодня у меня страха не было совсем! Мне было все равно, что происходит рядом со мной. Я просто сидел и смотрел… Раньше меня тревожили десятки, если не сотни вещей, теперь я даже представить себе не могу, что способно меня напугать!
— Что-нибудь найдется. — Рагнур невесело усмехнулся. — Что-нибудь новое, о чем ты еще не ведаешь!
— Возможно. — Виктор не стал спорить. — Но, разглядывая прошлое в этом ящике, — он дернул головой назад, — я лицом к лицу увидел все свои страхи, осознал их мелочность и понял, сколь многое они определяли в моей жизни.
— Как и в жизни любого другого нормального человека.
— Да, а теперь они не значат ничего! Совсем ничего!
2 мая 2218 года летоисчисления Федерации
Земля, остров Грасъоса Канарского архипелага
Сирена, обозначающая подъем, прозвучала в шесть утра. Виктор попробовал вскочить с койки и с удивлением понял, что не сможет этого сделать. Ноги болели так, словно в лодыжках были переломаны все кости, а перед глазами маячило красное пятно.
После нескольких попыток подняться он сдался и рухнул на кровать, хрипя и обливаясь потом.
— Команда «Подъем» была дана для всех! — проревел, заглядывая в комнату, лейтенант Коломбо. — Или вам, мистер Тормоз, нужно особое приглашение?
— Я не могу… — просипел Виктор, ощущая, как боль ползет вверх, к коленям. Ему не было страшно, он только не мог понять, что именно с ним творится, и это создавало определенный душевный дискомфорт.
— Так, похоже, что первый… — Голос лейтенанта стал спокойным, а вот смысл слов почему-то ускользал от Виктора, — Пора бы…
Лейтенант исчез, и с улицы донеслись раскаты его грозного рева. Виктор лежал, ощущая, как начинает ломить колени. Багровое пятно достигло такой густоты, что он не мог рассмотреть даже потолок.
Стукнула дверь, и еще до того, как вошедший заговорил, Виктор знал, что это — лейтенант Джонсон.
— Не пугайтесь, мистер Зеленский, — сказал он, — то, что с вами происходит, это нормально.
— Нормально?.. — Горло охватил спазм, и говорить было трудно.
— Да, — ответил Джонсон, — это означает, что вы достигли определенного этапа в обучении. Мы называем это состояние «потерей формы».
Виктор покорно внимал.
— Насколько я понимаю, вы сейчас ничего не видите, — продолжил лейтенант. — Вот я двигаю к кровати стул, — раздался скрежет ножек по полу, — на нем кувшин с водой и устройство экстренного вызова. Если станет совсем плохо, можно будет им воспользоваться.
— Сколько… Сколько это будет продолжаться?
— До вечера, я думаю, все пройдет, — ответил Джонсон, — хотя мне известен случай, когда подобное состояние длилось трое суток.
— Потрясающе, — прохрипел Виктор и остался один.
Чуть повернувшись, он принял более удобную позу и сомкнул веки. Что же, его уже почти год учат терпеть, и сегодня, похоже, придется показать, насколько он этому научился.
Обострившимся слухом он воспринимал почти все, происходящее на территории базы. Вот разговорились между собой Фишборн и Эстевес, вот хлопнула дверь тренировочного ангара… ветер налетел на пальмы… протопали под окном курсанты…
Боль потихоньку перемещалась выше. К полудню она достигла бедер, а к ужину, когда Виктора зашли проведать однокашники, — груди. Вечером, когда за окном, судя по всему, потемнело, голова пылала так, словно ее залили расплавленным свинцом.
Виктор едва расслышал, как в помещении вновь появился Джонсон.
— Терпите, недолго осталось, — сказал он, усаживаясь на стул. — И лучше, если в последней фазе рядом будет кто-то еще.
Прошло еще полчаса, и боль исчезла. Виктор в первый момент не мог в это поверить. Он лежал, растерянно ожидая, когда она вернется. Потом открыл глаза — багровое облако тоже пропало.
— Отлично, — сказал лейтенант, на невозмутимом лице которого на мгновение промелькнула улыбка, — теперь можно попробовать встать. Проверим, каково вам в новом состоянии.
Виктор осторожно присел, потом свесил ноги. Тело казалось легким и каким-то бескостным, как у медузы. Ощущение было такое, что конечности могут гнуться в любых направлениях.
Но попытка встать на ноги окончилась печально. Виктор поднялся и тут же ощутил, как вокруг все закружилось. В коленях обнаружилась слабость, и только благодаря помощи Джонсона он не упал.
— Лучше, наверное, поспать, — сказал лейтенант, помогая подопечному лечь, — завтра все будет в норме.
Виктор рухнул на койку и заснул с такой стремительностью, словно не провалялся весь день в постели, а как минимум целые сутки занимался корчевкой леса.
13 июня 2218 года летоисчисления Федерации
Земля, остров Грасъоса Канарского архипелага
— Как, вы еще не устали? — Голос лейтенанта Коломбо был полон участия, настолько наигранного, что фальшь различил бы даже трехлетний ребенок.
Никто из курсантов не удостоил его ответом. Спокойные и молчаливые, они продолжали бежать вслед за инструктором. Под ногами хрустел песок, а обычный разминочный круг, который год назад казался до невозможности длинным, они в это утро преодолевали в третий раз.
— Ладно, — сказал Коломбо, останавливаясь, — все, пожалуй. Отправляйтесь-ка на занятия. Завтрака не будет, так что двигайте прямо к доктору Сикорски.
— Сдается мне, что нас не кормят второй день, — сказал О'Брайен, когда они отошли от лейтенанта на безопасное расстояние.
— Я тоже это заметил, — согласился Сингх. — Интересно, в чем смысл этого урока?
— Может быть, в том, чтобы мы научились питаться листвой? — с предельной серьезностью предположил Виктор.
Все расхохотались.
За последний месяц каждый из курсантов прошел через мучительную «потерю формы». После этого прекратилось обыденное ворчание, ушли в прошлое жалобы на жестокость и придирки преподавателей.
— Доброе утро, доброе. — Сикорски уже ждал их. — Садитесь. Сегодня мы продолжим разговор о продуцировании разрушительных мифов! Итак, кто мне напомнит, что такое миф?
— Миф — это вторичная семиологическая система, включающая означающее, означаемое и знак, — сообщил Фредерик Луа-Луа.
— Отлично! — возликовал социолог. — На первый взгляд это кажется полной абстракцией, но на самом деле имеет большое практическое значение. Смотрите сюда!
Виктор слушал, и самые сложные концепции ложились на поверхность мозга, точно на чистый пластик. Никакие эмоции и отвлеченные мысли не мешали спокойно фиксировать и обдумывать их.
И это тоже было результатом «потери формы».
