Глава 16
СВЯЩЕННОСЛУЖИТЕЛЬ ОСОБОГО НАЗНАЧЕНИЯ
255-м день 160 года летоисчисления колонии
Новая Америка, Новая Филадельфия
— Слушаю тебя, сын мой, — голос исповедника звучал в меру задушевно и в меру строго. — Открой свое сердце и поведай обо всех грехах, которые коснулись твоей души в последнее время!
В тесной и темной кабинке исповедальни пахло почему-то горелым лаком. Этот запах раздражал Джафара и мешал сосредоточиться. Поэтому он решил начать с общих фраз:
— Грешен я, отец мой! Во многих грехах хожу…
Исповедник слушал терпеливо, не перебивая, лишь иногда направляя слишком воспарившего мыслью студента в сторону конкретных фактов. Для слушателей духовной семинарии регулярная исповедь была обязательной, скрывать же на ней что-либо было просто опасно. Джафар был уверен, что каждый шаг и даже вздох в стенах «замка» фиксируется и подвергается тщательному рассмотрению.
— Отпускаю тебе грех невольной злобы на преподавателя, — сказал исповедник, когда Джафар поведал о чувствах, испытанных им на уроке Темного искусства, — во имя Господа и Детей Его! Ибо сие есть грех понятный, от темной стороны естества идущий. Что еще?
Прочие грехи оказались тоже не столь тяжкими — немного лжи, греховные мысли, ну и та, что позволил себе некоторое время провести в праздности.
— Возрадуемся же! — В голосе исповедника, гибком, точно тело акробата, прозвучало довольство. — Ибо главный грех лжи тебя миновал! Ты ничего не утаил от меня, сын мой, и Всевышний воздаст тебе сторицей!
— Благодарю вас, отец! — Джафар про себя порадовался, что не стал врать даже в мелочах.
— Но это еще не все! Ты должен поведать мне обо всех греховных и недостойных поступках, совершенных братьями! И пусть уста твои будут столь же откровенны, как и ранее!
Джафар смутился. Его провоцировали на бесстыдное доносительство, подлую, в общем-то, вещь. Но что оставалось делать — гордо промолчать и вылететь из училища? Или соврать? Или рассказать все, понимая, что другие студенты точно так же будут вынуждены наушничать на него?
— А без этого никак нельзя обойтись? — едва слышно спросил Джафар.
— Мне понятны твои сомнения, сын мой. — Судя по голосу, исповедник улыбался. — Но помни, что у другого мы в глазу видим горчичное зерно, у себя же не замечаем бревна! Говоря о грехах других, ты делаешь доброе братьям, а скрывая их — творишь зло!
— Я не очень наблюдателен, отец мой, и …
— Это плохо, сын мой. — Реплика оказалась полна добродушного сокрушения. — Знай же, что ты просто обязан следить за всеми братьями, дабы кто-то из них не поддался злу, и обо всем, что увидишь, без утайки докладывать на исповеди! Не стесняйся при этом и не бойся предрассудков! Помни о великой цели джихада!
— Хорошо, отец, я понял.
— Вот и славно. А теперь иди и во имя Творца прими наказание за недостаточную наблюдательность. Передашь отцу-исполнителю — десять плетей и час молитв! — В голосе исповедника звучало тихое сочувствие.
— Повинуюсь, отец. — Джафар поднялся с колен, на которых стоял, последние пятнадцать минут, и толкнул дверцу крошечной темной кабинки, где проходила исповедь.
За ней дожидался очереди следующий студент.
— Ну как? — спросил он.
— Тяжкие грехи на мне, — ответил Джафар и пожал плечами.
— Да поможет мне Господь! — И кающийся скрылся в темных недрах исповедальни.
Всего исповедальных кабинок было пять, и к каждой стояла короткая очередь. От этого зал большого храма училища в часы обязательной исповеди напоминал рынок.
К отцу-исполнителю, занимающему тут же отдельную комнатку, тоже выстроилось несколько человек. Изнутри слышался свист плети и монотонное бурчание — отец-исполнитель выполнял свой долг под молитву.
— Тяжки грехи наши, и нелегко от них отмыться! — сказал стоящий перед Джафаром студент по имени Дайнус. Был он темноволос, высок и чудовищно сутул, что частично скрадывало рост.
— Воистину, тяжки, — осторожно ответил Джафар. После исповеди, на которой выяснилось, что все они обречены шпионить друг за другом, он немного опасался разговаривать с однокашниками.
Дверь открылась, и оттуда выбрался претерпевший покаяние студент. Лицо его побагровело, точно спелая свекла, и на нем застыло страдальческое выражение.
— Следующий, во имя милосердия! — выкрикнул отец-исполнитель.
Через десять минут настала очередь Джафара получать свою порцию. Когда он вошел, то в маленьком помещении ему показалось почему-то очень холодно. По спине побежала дрожь.
— Имя и количество? — равнодушно спросил отец-исполнитель. Могучий и грузный, будто медведь, он сидел у стола и что-то набирал на мобибуке.
— Джафар Аль-Фараби, десять.
— Хорошо, ложись, — поднялась мощная рука, указав на обшитую кожей низкую кушетку. — Не забудь задрать мантию и спустить штаны…
По голосу чувствовалось, что эта работа не доставляет отцу-исполнителю никакого удовольствия, что он просто исполняет свой долг, делает то, что приказала церковь, что за пределами этой комнаты он может оказаться нормальным и даже приятным человеком.
И от этого становилось еще страшнее.
— Помилуй, Господи, сына твоего блудного… — затянул отец-исполнитель, и первый удар обрушился на дрожащую спину Джафара. Боль была сильной, но терпимой, особенно после тех истязаний, которым студенты подвергали сами себя в подземелье.
— Ступай с миром, сын мой, — мрачно и торжественно проговорил отец-исполнитель, когда порка была окончена. — И молись на эту плеть, чтобы она забирала на себя твои грехи!
— Благодарю вас, отец, — ответил Джафар, натягивая штаны.
Морщась и почесывая задницу, он вышел в полутьму храмового зала. В боковых приделах светились неяркие лампы да призрачно фосфоресцировали огромные часы над алтарем — очень полезная вещь для тех, кто отбывает покаяние срочной молитвой.
Вообще храм, если сравнить его с христианскими или буддийскими святилищами, был обставлен довольно скудно. Никаких икон, курильниц или статуй. Лишь громадный, помещенный прямо под часами крест из полумесяцев, из центра которого скорбно смотрит Будда.
Приблизившись к уже отбывающим покаяние студентам, Джафар опустился на колени, ощущая, как холоден пол, и затянул покаянную молитву. Он знал, что молиться нужно вслух так, чтобы кающегося было хорошо слышно.
Негромко хлопали двери за спиной, иногда долетал голос отца-исполнителя, бубнили рядом товарищи по несчастью. Стрелки на сделанных под старину часах чуть заметно двигались.
Джафар молился и с удивлением ощущал, что, несмотря на боль, холод и все неудобства, в душе его потихоньку воцаряется покой.
263-й день 160 года летоисчисления колонии
Новая Америка, Новая Филадельфия
— Отверзайте очи, братья, во имя Божие! — Дежурный студент, вопя во всю глотку, колотил в двери комнат, в которых спали его собратья.
Пришло время вставать.
На подъем дается ровно десять минут. Кто опоздает — рискует вместо завтрака получить плетей. Дежурили все по очереди, и дежурному приходилось вставать на час раньше.
Когда Джафар, продирая слипающиеся глаза и почесывая подбородок, на котором курчавились зачатки будущей бороды, вывалился в коридор, однокашники уже строились по парам, точно дети в младшей школе. Именно в таком порядке, по правилам духовного училища, надлежало перемещаться в его стенах.
— Ну что, все? — спросил дежурный, глядя на часы. — Тогда двинулись, во имя Божие! Вперед!
И так, колонной по двое, соблюдая полную тишину, студенты зашагали в сторону святилища. Слышался только легкий шум шагов и шорох, когда длинные мантии задевали пол и стены.
— Мир вам, дети мои! — Отец Джон, обычно ведущий богослужение, дружелюбно кивнул подопечным от алтаря. — Заходите и восславим Всевышнего!
Как обычно, зал храма заполнен. Тут все преподаватели во главе с ректором, обслуживающий персонал, кроме тех, кто занят на кухне или в охране. Яблоку, конечно, найдется где упасть, но вот арбузу — вряд ли.
— Да восславится Единый, зовущийся Аллахом, а Христос, Будда и Магомет — Дети Его! — пронзительно воскликнул отец Джон.
— Ом Мани! — ответили остальные. Служба началась.
Воспользоваться ею для того, чтобы подремать еще некоторое время, не было никакой возможности. Каждый следил за каждым, и пропущенный ритуальный возглас мог стоить десятка плетей. Поэтому Джафар не отрывал глаз от отца Джона, произносил все, что необходимо, и старался попадать в такт, когда требовалось петь.
К счастью, те, кто составлял литургию для крестоносцев ислама, не были жестоки, и утренняя служба длилась недолго, не больше получаса.
— И да вознесем хвалу Детям Божьим, пребывающим одесную Творца! — взмахнул руками отец Джон. — Ом Мани Падме Хум!
— Ом Мани! — На этом торжественном моменте служба и завершилась. Джафар с облегчением вздохнул.
Студенты, предвкушающие завтрак и поэтому не нуждающиеся в том, чтобы их пришпоривали, вновь образовали колонну.
— За мной, братья! — гаркнул дежурный.
Нарочно это было придумано или получилось случайно, но столовая и святилище располагались в разных концах здания, и путь между ними занимал минут пятнадцать. Это время не пропадало зря, его использовали для того, чтобы затвердить основы веры. Причем довольно оригинальным образом — с помощью речевок.
— Ненавидя врагов, мы умножаем божественную любовь! — выкрикивал дежурный.
— Ненавидя врагов, мы умножаем божественную любовь!.. — в три десятка глоток повторяли остальные. Каждый следил за соседом, чтобы тот не промолчал.
— Крестовый джихад есть путь, истина и жизнь!..
— Боль и милосердие — два лезвия на топоре Господа!..
Выкрики следовали один за другим. Смысла в них было не очень много, но повторяемые монотонно и равномерно, они вводили в какое-то странное гипнотическое состояние. Сегодня Джафару почудилось, что три десятка студентов — единое тридцатиголовое существо, ползущее по прямоугольной трубе, из горла которого с каждым выдохом вылетает членораздельный вопль.
Наваждение рассеялось только в столовой.
— Возлюбленные братья!.. — Не успели студенты занять места за длинным столом, как подал голос исполняющий сегодня обязанности проповедника преподаватель. Он забрался на установленную в центре помещения кафедру и теперь шуршал листами заранее приготовленной речи. — Пища духовная много важнее плотского пропитания, так что держите ваши уши открытыми!
Джафар вздохнул. Кормили в училище без особого аскетизма, довольно обильно, но под монотонные речи о борьбе со злом и творении добра кусок не лез в горло.
Другим это, как казалось, не очень мешало. Очередной проповедник заливался соловьем, а студенты стремительно опустошали тарелки, подтверждая истинность древней басни про кота Базилия, который слушает, да ест.
282-й день 160 года летоисчисления колонии
Новая Америка, Новая Филадельфия
— Эта штука называется излучатель! — Отец Паоло поднял оружие так, чтобы его видели все. Вытянутое тело излучателя хищно сверкнуло в тусклом свете, падающем с потолка. — И я научу вас любить его, жить с ним и спать с ним!
Это занятие по предмету «Практика джихада» было первым и проходило в подземной аудитории, подозрительно похожей на тир. Вдоль длинных стен были расставлены столы, заваленные всякими смертоубийственными железяками, а на дальней от входа, короткой стене красовались прожженные круглые мишени.
— Теперь глядите! — Одеяние священнослужителя смотрелось на отце Паоло столь изящно, что Джафар готов был поклясться, что ранее этот статный крестоносец носил офицерский мундир. — Следите за руками!
Несколько движений, пара щелчков, и излучатель оказался разобран на составные части.
— Видели? Поняли? — По вытянувшимся лицам легко было догадаться, что студенты пребывают в замешательстве, но отец Паоло не стал переживать по этому поводу. — Ничего, подходите к столам, пробуйте! Вы должны научиться делать это с завязанными глазами!
— Позвольте вопрос, святой отец? — робко поднял руку кто-то из студентов. — Зачем нам это? Мы же служители Господа, а не убийцы…
— Вы плохо слушали наставников. — Отец Паоло нахмурился. — Ваше призвание — духовная брань, и пусть говорят невежды, что она ведется только духовным оружием! Истинный крестоносец ислама должен уметь воевать с неверными и языком, и священными текстами, а если будет на то воля Господа и пророка, то и излучателем! Вперед, за дело!
Джафар подошел к ближайшему столу, осторожно вытащил из груды разнообразного оружия излучатель.
— Не беритесь за ствол! — Мощный голос отца Паоло легко разносился по помещению. — Для начала отсоединяем генератор, да, вот эту круглую штуку… Там есть рычажок, у его основания! Нажимайте его!
Несколько щелчков, звук удара и вскрик боли.
— Осторожнее, сын мой!.. Полную разборку нужно делать над столом! Генератор тяжелый! Счастье, если вы отделаетесь только ушибом!
301-й день 160 года летоисчисления колонии
Новая Америка, Новая Филадельфия
— Итак, ответьте мне, сын мой, какие молитвы читаются при погребении усопшего, покинувшего мир наш естественной смертью? — Спрашивая, отец Владимир всегда улыбался в бороду, на первый взгляд — мягко и снисходительно, но на самом деле — безжалостно.
— «О принятии души в лоно Господа», — старательно морща лоб, отвечал студент по имени Токугава, самый старший на курсе. — «О призвании милости» — три раза, и «Закрывающая».
— Неплохо, — отец Владимир удовлетворенно кивнул. — Но вы забыли молитву «Снисхождение света». Кто сможет определить ее духовный смысл?
Студенты сжались. Отвечать не стремился никто. Даже на фоне прочих предметов, таких, как «Темное искусство» или «Практика джихада», «Ритуальные основы веры», читаемые отцом Владимиром, выглядели страшно. Чтобы угодить ему, необходимо было выучить огромное число молитв и ритуальных действий, уметь ими оперировать и осознавать внутренний смысл каждой, даже самой мелкой детали церемониала.
Отец Владимир знал предмет в совершенстве и был беспощаден к невежеству.
— Никто не хочет? — притворно удивился он. — Тогда открываем «Сборник ритуальных текстов с комментариями пророка» на странице сто семьдесят шесть и погружаемся в чтение…
По непонятной причине в училище резко отрицательно относились к электронным средствам обучения. Максимум, что использовали преподаватели, — это мобибук, студентам не позволялось и этого.
Огромный том «Сборника» был напечатан не на привычном пластике, а на дорогой бумаге и переплетен в настоящую кожу. Пользоваться им разрешалось только в аудитории, а после занятия каждый сдавал его преподавателю.
— Читаем!
Листы бумаги, необычайно шелковистые, мягко шуршали под пальцами. Их хотелось просто гладить, а не учить наизусть скучные тексты молитв и комментариев к ним. Но, учитывая крутой нрав отца Владимира, поступить так сейчас было бы неблагоразумно.
— … сущность сей молитвы заключается в ее сокровенном названии, связанном со свойством Творца эманировать свет… — Читать полагалось вслух, и каждый старался, кожей ощущая шаги расхаживающего между рядами преподавателя.
325-й день 160 года летоисчисления колонии
Новая Америка, Новая Филадельфия
— Грешен ты, сын мой! — Сегодня голос исповедника звучал чуть более басовито, чем в прошлый раз, и Джафар попытался сыграть в любимую студенческую игру — угадать, кто именно принимает исповеди.
Портило извечную игру только то, что она всякий раз оказывалась безрезультатной — проверить догадки не было никакой возможности, да и исповедники, скорее всего, все время менялись, а голоса их нарочито искажались.
— Грешен! — повторил священнослужитель, и Джафар сокрушенно повесил голову. — Но милость Господа безгранична, и да коснется она тебя своим крылом! Прощаю тебе все грехи, что открыл ты мне, во имя Единого и Детей Его, а те же, что утаил в недрах души твоей, да разорвут тебя своим смрадным дыханием!
— Ничего не утаил, отец! Ничего! — истово прошептал Джафар, до ужаса пугаясь одной мысли, что забыл какую-то мелочь, которая может стать поводом для наказания.
— Верю тебе, сын мой! — В соседнем отделении завозились. Все же, судя по всему, сидящий там был довольно толст. И кто это? Отец Джавахарлал, преподающий основы риторики? Отец Марк, отвечающий за знание священных текстов? Отец Зигмунд? — Поведай мне теперь обо всех греховных поступках, совершенных братьями! И будь столь же откровенен, как и ранее!
— Боюсь осквернить язык такими мерзостями, отец!.. — Горло перехватил спазм, Джафару было трудно говорить. — Но… брат Дайнус… ругал отца Владимира словами зломерзкими, называя его демоном аспидным и козлом вонючим…
Джафар, губы которого сейчас источали словесную пакость, ощущал себя так, будто он постепенно окунается в яму, полную свиных нечистот. Хотелось вскочить и сбежать отсюда. От стыда горели щеки.
— Воистину, сие есть нехорошо! — проговорил исповедник почти ласково. — Что еще ты хочешь мне поведать?
— Брат Клод… — Джафар ненавидел сам себя (Виктору с большим трудом удавалось держать под контролем эмоции псевдоличности, и это было сложно еще и потому, что они частично были и его собственными), — брат Клод занимался, как мне думается, рукоблудием…
— Что? — Исповеднику не положено удивляться, но в этот раз священнослужитель, исполняющий эту роль, не сдержался. — Не возводишь ли ты напраслины на брата, сын мой?
— Нет, отец!.. — Скольких нервных клеток стоила в этот момент Джафару твердость голоса, он мог только догадываться. — Я зашел к нему, чтобы посоветоваться по сложному богословскому вопросу, ну и услышал, из санузла…
Камера, а она наверняка тут висела, должна была показать, что исповедующийся покраснел.
— Иди, сын мой, с миром. — Потрясенный исповедник даже забыл назначить минимальное покаяние — пяток плетей. — Ты чист от греха, и нету на тебе никакой вины!
— Благодарю вас, отец! — Не дожидаясь, пока священнослужитель опомнится, Джафар выскочил из кабины.
343-й день 160 года летоисчисления колонии
Новая Америка, Новая Филадельфия
Высокая узкая дверь, образующая главный выход из «замка», отступила в сторону, и Джафар вышел на улицу. Мороз тут же вцепился в лицо, мгновенно добрался до тела, защищенного слишком слабо.
В первые дни, если ему случалось оказаться на холоде без привычной толстой и теплой одежды, Джафар испытывал настоящий шок. Инстинкты, приобретенные в Семнадцатом поселке, безмолвно внушали ему мысль о том, что его ждет неминуемая гибель.
Но постепенно он привык. Зима тут была такой же суровой, как и в рабочем поселении, вот только здание, в котором пришлось жить, отличалось от барака в лучшую сторону. И сейчас Джафар, не дожидаясь, пока холод проникнет внутрь, просто рванул с места. Под ногами скрипел снежок, который выпал за ночь на дорожки во дворе училища и еще не был сметен трудолюбивыми дворниками, за спиной топали однокашники.
Путь их лежал к мощному бетонному строению, расположенному на максимальном удалении от «замка», у самой ограды. Внутри ждал отец Паоло и очередной урок «Практики джихада». Посвященный на этот раз взрывчатым веществам и умелому с ними обращению.
— Я научу вас, — сказал бывший офицер на первом занятии, которое проходило за толстыми стенами ангара, способными выдержать довольно мощный взрыв, — как изготовить бомбу из того, что можно купить в магазине. Мы попробуем на практике все, кроме, пожалуй, ядерного заряда. Достать его трудно, даже нашей церкви…
После того как они начали осваивать излучатели и прочее ручное оружие, взрывчатке студенты уже не удивились. Джафар даже заподозрил, что вскоре их будут учить вождению танков.
Но пока до этого не дошло.
До двери в ангар он, как обычно, добежал первым. Если честно, то благодарить за это нужно было лейтенанта Коломбо, но Джафар, когда его спрашивали, где он так натренировался, отговаривался, что набегался еще на Земле, когда во время учебы в школе занимался легкой атлетикой.
— Ну что, явились? — Отец Паоло встретил учеников хищным взглядом. — Сегодня, насколько я помню, вы сдаете мне свои работы…
— Да, отец, — прохрипел кто-то из студентов, переводя дыхание после быстрого бега.
— Тогда чего мы ждем? — Бывший офицер (слухи о том, где именно он служил, ходили самые разные) позволил себе улыбнуться. — Приступим! Кто первый, во имя Господа?
Желающих оказалось предостаточно. Взрывные устройства, собранные студентами самостоятельно из всяких подручных материалов, были помещены в специальные бункеры, молитва «О благодатном разрушении» (имелась в арсенале крестоносцев ислама и такая) — прочитана. Начали отсчет таймеры, отмеряя время до взрыва.
— Прячемся в убежище, дети мои, — сказал отец Паоло, — мало ли что!
Его, как и любого опытного военного, наряду с храбростью отличала разумная осторожность.
Убежище располагалось под одной из стен, и на случай, если взрыв окажется слишком мощным из него за пределы ангара вел подземный ход. Даже если все рухнет, то выбраться не составит труда.
— Кто у нас первый? — осведомился отец Паоло, глядя на часы и поеживаясь — в убежище было изрядно холодно.
— Я… — вскинул руку Дайнус и, как показалось, ссутулился еще больше, став похожим на знак вопроса.
Всего бункеров было пять, а взрывы в них разнесли по времени, чтобы можно было наблюдать и оценивать каждый по отдельности.
— Время прошло, или мне так кажется? — В серых глазах отца Паоло было столько же тепла, сколько в ветре Новой Америки.
Дайнус покаянно опустил голову.
Во втором бункере глухо ударило, земля вздрогнула, ангар чуть качнулся.
— Ага, отлично, — в этот раз отец Паоло остался доволен. — Все сработало как надо! Силу взрыва оценим потом!
Еще дважды грохнуло, а затем наступила тишина. Отец Паоло подождал еще некоторое время.
— Три из пяти — не так уж плохо, — сказал он. — А те, кого не проверяли, не задавайтесь, во имя Творца! Пока сидите тут, а я схожу проверю, что там! Без моего сигнала отсюда не высовывайтесь!
И бывший офицер ловко выскользнул за дверь убежища.
379-й день 160 года летоисчисления колонии
Новая Америка, Новая Филадельфия
Храм, обычно полутемный, сейчас был освещен так, что болели глаза. Сотни свечей стояли прямо на полу по всему периметру зала, сладкий дым курений плавал в воздухе.
Джафар глазел по сторонам и не узнавал помещения. Фосфоресцирующие часы, такие яркие в полумраке, превратились в невидимок — только стрелки бессмысленно перемещались по пустому циферблату. Крест оказался увит живой зеленью, а пол — засыпан соломой.
Канун Нового года — один из главнейших религиозных праздников для крестоносцев ислама.
И до начала торжественной службы осталось всего ничего, каких-то несколько минут. Студенты, бесстрастные, в одинаковых черных одеяниях, вычищенных и выглаженных, стояли тесной кучкой, вокруг расположились немногочисленные преподаватели, лишенные голоса.
— Восславим же милость Го-о-оспода!.. — Слаженный хор ударил с такой мощью, что по коже Джафара побежали мурашки, а многие из его товарищей вздрогнули.
Пение донеслось откуда-то сбоку, из придела святилища. Оно усиливалось и приближалось, не смолкая больше ни на мгновение:
— И за дарованное спасение восслаааавиииим! — распевали мощные голоса. И Джафар невольно отметил про себя: «Гимн о Милости», вариант второй, праздничный, исполняется во время торжественных служб».
— И пусть облако славы твооей сиянием окутает нааас! — Из придела показалась процессия, при виде которой по рядам студентов прокатилась волна изумленных восклицаний.
Первым вышагивал сам ректор, и халат его сверкал, словно покрытый расплавленным золотом. Ван Цзун, даже с огромным крестом в руках, ухитрялся двигаться едва переставляя ноги, а бородка его воинственно торчала, будто наконечник копья.
Вслед за ректором шли поющие преподаватели. Одежды их алели, словно обагренные жертвенной кровью, а в руках каждый держал высокую витую свечу белого цвета.
— … да восслааавим силу, и мощь, и милосердие! Восславим! Восслааавим — Пение закончилось у самого алтаря. Ван Цзун вручил крест отцу Джону, а сам занял место ведущего церемонии.
Началась собственно новогодняя служба. Точно такие же проходили сейчас на всей планете, везде, где имелся обученный священнослужитель, — в занесенных снегом поселках, в больших городах, где были храмы, в больницах, тюрьмах и общежитиях, куда эмиссары крестоносцев специально отправлялись в канун праздника.
Чувство сопричастности к процессу, который разворачивался сейчас на всей планете, захватило Джафара с такой силой, что он едва не задохнулся. Судя по потрясенным лицам, прочие студенты переживали что-то похожее.
— Вознесем тебе хвалу за то, что ты изверг нас из пучины греха! — Голос ректора, ставший вдруг сильным и звонким, легко разносился по залу. — И подарил нам новую родину, где мы сможем очиститься и стать достойными тебя!
— Достойныымиии! — вновь грянул хор, перейдя к «Гимну о Достоинстве». — И да вознесется честь и слава до пределов небееесных!
Гимн сменялся речитативом, тот — общей молитвой, потом вновь звучало пение. Свечи заморгали, словно от усталости, воздух наполнился удушливым ароматом расплавленного воска, но Джафар не чувствовал утомления. Сердце его преисполнилось восторгом и благоговением.
— Да восславится! — выкрикнул ректор в последний раз, воздев к потолку руки. — Ом Мани Падме Хум! А теперь прошу вас, братия, на торжественный ужин…
И в этот момент Джафара посетила парадоксальная мысль, что, несмотря на все пережитые здесь унижения, на физическую и моральную боль, он ни за что бы не отказался от того времени, которое провел в стенах духовного училища крестоносцев ислама.
А если была бы возможность, то вернулся бы сюда еще.
Вполне вероятно, что именно такой и была цель пророка и его сподвижников, которые придумали изуверскую, полностью не совместимую с гуманизмом и даже простой порядочностью, но столь действенную систему обучения.
19-й день 161 года летоисчисления колонии
Новая Америка, Новая Филадельфия
— Итак, кхе-кхе. — Отец Зигмунд, преподающий в духовном училище медицину, имел привычку все время покашливать. Это, а также его медлительность вызывали раздражение у многих студентов, и иногда Джафар начинал подозревать, что преподаватель нарочно так себя ведет. — Сегодня мы займемся практикой осколочных ранений, кхе-кхе…
Отец Зигмунд замолчал и оглядел класс круглыми совиными глазами. Выражение в них было самое сонное, точно у ночной хищницы, которую неожиданно разбудили в полдень.
— Томаш, сын мой, подойдите сюда, кхе-кхе, — сказал преподаватель после паузы. — У вас, насколько я знаю, имеется на совести нераскаянный грех. Я дам вам шанс его искупить.
Томаш, рыжий и розовощекий увалень, был пойман за кражей еды с кухни. Плетей ему всыпали нещадно, молился он больше, чем все остальные, но такое наказание сочли недостаточным.
— Слушаюсь, отец, — проговорил провинившийся и поднялся из-за стола, по привычке чуть не опрокинув его.
Могучему телу Томаша вечно не хватало положенной порции, и Джафар его вполне понимал. Понимал, но оправдывать не собирался — не человек для плоти, а плоть для человека…
— Идите сюда, сын мой, кхе-кхе. — Отец Зигмунд ловким движением извлек из стоящей на столе баночки что-то зазубренное и изогнутое. — И закатайте рукав, во имя милости Господней!
Полгода назад подобное зрелище вызвало бы у большинства из сидящих здесь омерзение. Сейчас же все спокойно наблюдали, как отец Зигмунд аккуратно вдавливает осколок в мякоть плеча Томаша.
Несмотря на некоторую пухлость сложения, преподаватель отличался немалой силой. Кожа лопнула легко, как бумага, из раны засочилась кровь. Зрители безмолвствовали, Томаш спокойно улыбался.
Преподаватель Темного искусства, кто бы он ни был, ел хлеб не зря. Будущие священнослужители стали на самом деле господами боли, могли спокойно причинять и видеть ее и без всяких эмоций переносить такое, что у обычного человека вызвало бы потерю сознания от болевого шока.
— Вот так осколочек углубляется у нас в мясо, кхе-кхе, — негромко объяснил отец Зигмунд, фиксируя кусок железа в ране. — Только обычно происходит это куда быстрее, да и вряд ли вам повезет, кхе-кхе, получить себе в тело обрывок металлического листа, обработанный антисептиком. Как вы, сын мой?
— Все в порядке, отец. — Томаш слегка побледнел, но в остальном держался молодцом.
— Тогда приступим к извлечению. — Преподаватель взял в руки скальпель и длинные щипцы. — Я покажу на живом человеке, а вы потом потренируетесь на манекенах…
Обнаружить медицину в духовном училище было само по себе странно, да еще и преподавали ее довольно своеобразным образом. Будущих священников учили экстремальным разделам медицинской науки — как справляться с ожогами, ранами и переломами, причем в полевых условиях, имея лишь минимум необходимых средств и никакой диагностической техники.
Сегодня любой из них смог бы принять роды, откачать утопающего или справиться с острым отравлением, но ни один не знал, что делать с обыкновенной простудой или гастритом.
— Вот так. — Отец Зигмунд держал в окровавленных щипцах обрывок металла, а раскрытая рана на руке Томаша походила на жадно раззявленный рот, истекающий алой слюной. — Надеюсь, вы уяснили основные принципы, во имя Господа, кхе-кхе?
Ответить отрицательно, понимая, что это может привести к еще одной демонстрации на несчастном Томаше, было как-то неловко, так что отец Зигмунд увидел только кивки.
— Тогда вперед, к манекенам, — сказал он. — А вы, сын мой, кхе-кхе, обработайте рану и присоединяйтесь к ним! Грех ваш прощен!
31-й день 161 года летоисчисления колонии
Новая Америка, Новая Филадельфия
— Огонь! — гаркнул отец Паоло так, как, должно быть, кричал на солдат в те времена, когда носил не одеяние священнослужителя, а военную форму, а стрелять ему приходилось не по мишеням, а по живым целям, которые сами были не против выстрелить в ответ…
Крик оказал нужное воздействие. Студенты, находящиеся у огневого рубежа, и в том числе Джафар, дружно нажали на спусковые сенсоры. Загудели генераторы, ослепительно-белые лучи полоснули воздух в сторону мишеней.
Излучатели были выставлены на самую малую мощность и не прорезали толстые листы стали, а лишь оставляли на них черный выжженный след. Джафар легко вырезал на своем замысловатую финтифлюшку, похожую на вензель. У других получалось не так хорошо, но мимо мишени диаметром в полметра с расстояния в три десятка шагов никто не промахнулся.
Довольно неплохой результат.
Тем не менее отец Паоло в лучших традициях армейских начальников был вечно недоволен.
— Генераторы сменить! — прорычал он зло. — Быстро! И по движущимся целям! Кто не собьет десяток за три минуты — отправится к отцу-исполнителю…
Руки, привыкшие обращаться с излучателем, действовали сами, предоставляя Джафару возможность думать о чем-то постороннем. Несколько мгновений, и он был вновь готов к стрельбе.
— Давай! — Отец Паоло, не обращая внимания на то, что половина испытуемых еще не закончили замену, пустил в дело движущиеся цели.
Джафар вскинул излучатель к плечу.
Вдоль стены на разных уровнях поехали закрепленные на веревках красные шарики. При попадании каждый из них лопался с противным хлюпающим звуком. Студенты палили непрерывно, и создавалось впечатление, что кто-то многоногий топает по болоту.
— Вот так! Отлично! Молодец, Джафар! — одобрительно вопил отец Паоло, и не успела пройти и половина срока, отведенного на испытания, как Джафар уже опустил оружие.
Так уж получилось, но на занятиях по «Практике джихада» он всегда оказывался лучшим.
55-м день 161 года летоисчисления колонии
Новая Америка, Новая Филадельфия
— Приветствую вас, святые отцы, в стенах нашего училища. — Ректор, стоящий впереди выстроившихся в вестибюле преподавателей и студентов, слегка поклонился. — Мы с нетерпением ожидали вас, во имя Господа!
Нетерпение относилось в первую очередь к студентам, из которых в эту последнюю перед выпускным экзаменом ночь мало кто спал крепко.
— И я приветствую тебя, отец Ван, — возвращая поклон, ответил глава приехавшей в училище приемной комиссии, которым, к удивлению Джафара, оказался отец Гарсия. Его смуглое лицо излучало важность. — Готовы ли твои подопечные к испытаниям?
— Готовы, во имя Единого. — Уверенности ректора мог бы позавидовать любой из студентов. — Начнем прямо сейчас или вы желаете передохнуть с дороги?
Джафар сглотнул, пытаясь преодолеть волнение. Сегодня все полугодичные труды, мучения и подлости, которые пришлось пережить, могли оказаться напрасными.
Если он не выдержит испытания.
— Начнем прямо сейчас, — решил отец Гарсия, предварительно посоветовавшись с сопровождающими.
— Тогда следуйте за мной. — Ван Цзун величественно развернулся на месте и первым шагнул в коридор, ведущий к храму.
За ним шествовали члены комиссии, еще дальше — преподаватели, а замыкали процессию потеющие и клацающие зубами от страха студенты. Что их ждет, им объяснили еще вчера.
В зале святилища будет смонтирована установка виртуальной реальности. Именно в ней каждый должен будет продемонстрировать свои навыки и умения в таких ситуациях, какие трудно смоделировать в мире реальном.
Установка — шар из металлических прутьев — оказалась на месте. Вокруг расположились столы для комиссии, над каждым из которых мерцал виртэк. На нем экзаменатор будет видеть, что происходит с испытуемым.
— Помолимся, во имя Господа! — сказал ректор.
Никогда еще студенты не молились так истово. Вряд ли слова в их просьбах к Творцу совпадали с каноном, но в искренности обращенных к Вседержителю просьб можно было не сомневаться.
— Приступим, — сказал отец Гарсия, когда молитва завершилась. — Кто первый?
По традиции первым из будущих священников экзаменовали того, кто показал лучшие результаты на внутренних испытаниях.
— Джафар Аль-Фараби — сказал ректор, занявший место за одним из столов.
— Вот как? — Отец Гарсия изогнул бровь. — Ну хорошо!.. Начинаем испытания!
Студенты и преподаватели училища, из которых присутствовать на экзамене дозволялось только ректору, заспешили к выходу из зала.
— Ни пуха ни пера! — Отец Паоло подмигнул Джафару и ободряюще улыбнулся.
Тот смог ответить только слабым кивком.
— Займи свое место, Джафар Аль-Фараби! — приказал отец Гарсия.
Джафар глубоко вздохнул, ощущая, как на нем скрестился десяток любопытных взглядов. Дверца в металлическом шаре негромко клацнула, пропуская испытуемого внутрь.
— Приступим! — объявил отец Гарсия.
Перед глазами Джафара потемнело, и тут же он ощутил, что больше не волнуется. Совсем. И по одной простой причине — ему необходимо пройти это испытание, а сделать это, трясясь от возбуждения, будет несколько затруднительно…
