Тесса
Щеки Хардина пылают. Его губы изгибаются в нервной улыбке, а я молча смотрю на него.
Затем я практически запрыгиваю на кресло, в котором сидит он, и мы едва не падаем. Я безумно хочу быть рядом с этим сумасшедшим парнем. К счастью, ему хватает сил сохранить равновесие. Я обнимаю его так крепко, что он даже кашляет, и тогда я отпускаю руки.
– Это так… это просто идеально! – всхлипываю я. – Спасибо тебе! Ты такой внимательный, просто поверить не могу.
Сижу у него на коленях, и мы соприкасаемся лбами.
– Да ладно… ничего особенного, – скромно отвечает Хардин, и меня удивляет его спокойный тон – пока Триш не начинает покашливать.
Быстро слезаю с его колен. На мгновение я забыла, что мы не одни.
– Простите! – говорю я и сажусь обратно на диван.
Она понимающе улыбается.
– Не стоит извиняться, милая.
Хардин молчит; я знаю, что он не станет обсуждать подарок в присутствии Триш, и поэтому меняю тему. Но этот браслет просто невероятный. Более идеальной цитаты для подвески нельзя было подобрать.
«Из чего бы ни были сделаны наши души, его и моя состоят из одного вещества», – именно так я могу описать мои чувства к нему. Мы такие разные и все же совершенно одинаковые, как Кэтрин и Хитклифф. Остается лишь надеяться, что мы не разделим их судьбу. Научившись на их ошибках, сумеем ее избежать.
Надеваю браслет на запястье и медленно покачиваю рукой, чтобы зазвенели подвески. Мне никогда не дарили ничего подобного. Я думала, что электронная книга была лучшим подарком за всю мою жизнь, но Хардин сумел переплюнуть самого себя, подарив этот браслет. Ной всегда приносил мне на Рождество парфюм и носки. Каждый год. Хотя и я каждый раз покупала то же самое. Такими и были наши отношения – скучными, рутинными.
Я рассматриваю браслет и потом понимаю, что и Хардин, и Триш смотрят на меня. Я тут же встаю и начинаю убирать разбросанную оберточную бумагу.
С улыбкой Триш спрашивает:
– Ну, мои леди и джентльмен, что будем делать весь оставшийся день?
– Я бы вздремнул, – говорит Хардин, и она закатывает глаза.
– Вздремнул? Так рано? На Рождество? – издевается она над ним.
– В сотый раз повторяю: сегодня еще не Рождество, – чуть резче необходимого отвечает он, но затем улыбается.
– Ты такой сварливый, – ворчит она и шлепает его по руке.
– Какова мать, таков и сын.
Пока они продолжают шутливую перебранку, я выбрасываю помятую и разорванную обертку и ухожу в свои мысли. Теперь я чувствую себя еще хуже из-за того, что не приготовила ему подарок. Вот бы торговый центр сегодня работал… не представляю, что бы я ему купила, но это было бы лучше, чем ничего. Снова опускаю взгляд на браслет и провожу пальцем по подвеске со знаком бесконечности. Все еще не могу поверить, что она в точности такая же, как его татуировка.
– Почти готова?
Я подпрыгиваю от неожиданности: он сказал это мне прямо на ухо. Я поворачиваюсь и шлепаю Хардина по руке.
– Ты меня напугал!
– Прости, любимая, – хихикая, говорит он.
Когда он называет меня «любимая», сердце стучит как бешеное. Это так на него не похоже.
Я чувствую, как он улыбается, уткнувшись мне в шею, и обнимает меня за талию.
– Поспишь вместе со мной?
Я смотрю на него и говорю:
– Нет. Я составлю компанию твоей маме. Но, – добавляю я с улыбкой, – я обязательно подоткну тебе одеяло.
Я не люблю дремать днем – могу прилечь, только если слишком устала, – и мне будет приятно провести время с его мамой, почитать или заняться чем-нибудь еще.
Хардин закатывает глаза, но все же ведет меня за собой в спальню. Он снимает футболку через голову и бросает ее на пол. Я рассматриваю знакомые линии татуировок на его теле, и он улыбается.
– Тебе правда понравился браслет? – спрашивает он, подходя к кровати.
Он сбрасывает декоративные подушки на пол, а я их подбираю.
– Какой ты неаккуратный! – ворчу я.
Складываю подушки в шкаф, убираю его футболку в комод, затем беру свою электронную книгу и сажусь рядом с ним.
– Но что касается твоего вопроса – да, мне правда очень понравился браслет. Ты так внимателен, Хардин. Почему ты не сказал, что он от тебя?
Он притягивает меня к себе, и я кладу голову ему на грудь.
– Потому что я знал: ты и так волнуешься из-за того, что не купила мне подарок. – Он смеется. – И что будешь волноваться еще больше, увидев этот великолепный браслет.
– Надо же, какая скромность, – дразню его я.
– К тому же когда я его заказал, то даже не был уверен, что ты вообще будешь со мной разговаривать, – признается он.
– Ты же знал, что буду.
– Честное слово, я не знал. В этот раз ты была другой.
– В каком смысле? – Я ловлю его взгляд.
– Не знаю… просто другой. Не как раньше, когда ты сто раз говорила, что не хочешь меня больше видеть. – Хардин говорит тихо, убирая выбившиеся локоны с моего лба.
Я смотрю, как поднимается и опускается его грудь.
– Ну, зато я знала… то есть не хотела признавать это, но почему-то понимала, что я вернусь. Я всегда возвращаюсь.
– Больше у тебя не будет повода уйти.
– Надеюсь, что нет. – Я целую его в ладонь. – Я тоже не дам тебе повода.
Больше я ничего не говорю: сейчас нам не нужны слова. Он засыпает, и я не хочу больше обсуждать эту тему. Спустя пару минут он уже спит, громко посапывая. Когда утром Хардин назвал меня Дейзи, мне захотелось перечитать «Великого Гэтсби», так что я просматриваю список в электронной книге, чтобы узнать, загрузил ли он туда этот роман. Конечно, загрузил. И как только я собираюсь подняться и пойти к его маме, я вдруг слышу яростный женский голос.
– Извините!
Моя мать. Я бросаю электронную книгу на кровать и вскакиваю. Какого черта она здесь делает?
– Вы не имеете права сюда врываться! – слышу я крик Триш.
Триш. Моя мать. Хардин. В этой квартире. О боже! Ни к чему хорошему это не приведет.
Дверь спальни с грохотом распахивается, и я вижу свою мать: в красном платье и на каблуках она выглядит изящно, но вид у нее угрожающий. Ее волосы завиты и забраны наверх в прическу «улей», а губы накрашены ярко-красной помадой – чересчур яркой.
– Как ты можешь находиться здесь! После всего этого! – вопит она.
– Мама… – начинаю я, а она поворачивается к Триш.
– А вы еще кто такая? – спрашивает она, глядя той прямо в глаза.
– Я его мать, – с твердостью в голосе отвечает Триш.
Хардин что-то недовольно бормочет во сне, а затем открывает глаза.
– Какого черта? – говорит он, как только замечает дьявола в кроваво-красном платье.
Мать резко поворачивает голову в мою сторону.
– Идем, Тереза.
– Я никуда не пойду. Зачем ты вообще приехала? – спрашиваю я, а она раздраженно выдыхает в ответ и упирает руки в бока.
– Я тебе уже сказала, зачем. Ты мой единственный ребенок, и я не стану сидеть сложа руки и смотреть, как ты портишь себе жизнь из-за этого… этого засранца.
От ее слов внутри у меня будто что-то вспыхивает, и я сразу занимаю оборонительную позицию.
– Не смей так говорить о нем! – кричу я.
– Этот «засранец» вообще-то мой сын, дамочка, – говорит Триш.
Ее веки слегка нависают над глазами. За этой иронией скрывается женщина, готовая бороться за своего ребенка.
– Ваш сын, знаете ли, развращает мою дочь и разрушает ее жизнь, – выпаливает в ответ моя мать.
– Вы, обе, выходите отсюда, – говорит Хардин, вставая с кровати.
Мать качает головой и широко улыбается.
– Тереза, собирай свои вещи, сейчас же.
Не выдерживая всех ее указаний, я выдаю:
– Что из слов «Я никуда не пойду» тебе непонятно? Я приехала и дала тебе возможность провести со мной праздники, но из-за твоей надменности меня хватило ненадолго. – Я понимаю, что не должна так с ней разговаривать, но не могу сдержаться.
– Из-за моей надменности? Думаешь, купила пару развратных платьев, научилась краситься и теперь можешь учить меня жизни? – Она кричит, но в то же время вроде бы и смеется. Словно над моими решениями можно только смеяться. – Что ж, это не так. Раз ты отдалась этому… этому негодяю, это еще не значит, что ты стала женщиной! Ты всего лишь маленькая девчонка. Наивная, впечатлительная девчонка. А теперь собирай свои вещи, или я соберу их сама.
– Вы не посмеете трогать ее вещи, – сквозь зубы произносит Хардин. – Она никуда с вами не пойдет. Она останется со мной – здесь ее место.
Моя мать подходит вплотную к нему, с ее лица исчезает усмешка.
– Здесь ее место? А где было ее место, когда она жила в чертовом мотеле после того, что ты с ней сделал? Ты ей не пара, и она с тобой не останется.
– Мадам Непорочность, эти двое – взрослые люди, – перебивает Триш. – Тесса уже совершеннолетняя. Если она хочет остаться, то вы ничего…
Яростным взглядом моя мать смотрит на Триш, та отвечает ей не менее суровым выражением лица. Это катастрофа. Я открываю рот, чтобы вмешаться в разговор, но моя мать меня опережает.
– Как вы можете поощрять такое ужасное поведение? После всего, что он с ней сделал, его надо бы держать под замком! – кричит она.
– Судя по всему, она решила простить его. И вам нужно с этим смириться, – хладнокровно говорит Триш.
Слишком хладнокровно. Сейчас она словно змея, которая подползает так медленно, что вы не ожидаете от нее стремительной атаки. Но когда она нападает, у вас нет шансов. Моя мать – настоящая хищница, но я не могу не надеяться, что укус Триш окажется ядовитым.
– Простить его? Он лишил ее девственности на спор – в виде игры, которую затеял со своими друзьями. А затем хвалился перед всеми, пока она тут изображала примерную хозяйку!
Удивленный возглас Триш звучит так громко, что все замолкают. Открыв рот, она смотрит на своего сына.
– Что…
– А, так вы не знали? То есть – вот сюрприз – наш лжец солгал даже собственной матери? Бедная женщина, неудивительно, что вы его защищаете, – говорит моя мать, качая головой. – Ваш сын поспорил со своими друзьями на деньги, что он сумеет лишить Тессу девственности. Он даже сохранил доказательство и весело размахивал им перед всем кампусом.
Я замираю на месте. Я смотрю на наших матерей, боясь даже взглянуть на Хардина. Судя по тому, каким беспокойным стало его дыхание, он не предполагал, что я в таких подробностях расскажу своей матери о его предательстве. А что касается его мамы – я просто не хотела, чтобы она знала, какой ужасный поступок совершил ее сын. Я сама решаю, с кем делиться историей своего позора.
– Доказательство? – дрожащим голосом переспрашивает Триш.
– Да, доказательство. Презерватив. А, и еще простыня как свидетельство потерянной девственности Тессы. Неважно, что он сделал с выигранными деньгами, но он рассказывал всем в подробностях об их… близости. А теперь скажите мне, должна ли я заставить свою дочь уйти со мной или нет.
Моя мать смотрит на Триш, изогнув свои идеально очерченные брови.
Я сразу чувствую это. Я ощущаю перемену в этой комнате, смещение невидимой энергии. Триш теперь на стороне моей матери. Я отчаянно пытаюсь уцепиться за Хардина, за мой обрушивающийся утес, но я прекрасно вижу, с каким отвращением она смотрит на него. Я вижу, что этот взгляд ему знаком. Она и раньше смотрела так на него – словно это выражение лица связано с определенным воспоминанием. Этот взгляд только и говорит о том, что она снова готова поверить во все плохое, что говорят о ее сыне.
– Как ты мог, Хардин? – со слезами спрашивает она. – Я надеялась, что ты изменился… надеялась, что ты перестал так поступать с девушками… с женщинами. Как ты мог забыть, чем все закончилось в последний раз?