Глава 22
ЗАГАДКА О РАБАХ

Генерал Тербон выслушал несколько итоговых докладов, осмотрел около десятка длиннющих трехэтажных зданий, в которых обитали рабы, даже зашел в общую столовую и послушал, чем угнетаемый люд питался в предпоследние дни, потому как на завтра уже обещали урезать норму из-за прекращения поставок продуктов с сельскохозяйственных угодий Шлема. И как понял сообразительный вояка, рабов только и волновал последний вопрос: вдоволь ли их накормят в следующие дни. Что, кстати, никто гарантировать не мог. Ведь поставки прекратились из-за установившейся в двадцати километрах севернее стабильной линии фронта. Но сама постановка именно этого вопроса не просто настораживала, а ставила в тупик. Ведь только чуть больше одной шестой из обитающих здесь невольников выказали желание вернуться на свою историческую родину. Это тем более казалось странным, так как здесь им никто после гибели императора не обещал благоденствия.

Вообще сама история освобождения рабов оказалась прозаически банальна. Заметив приближение к Каменному граду освободительных войск Союза Побережья, весь обслуживающий персонал, воины охраны и администрация вооружились до зубов, оседлали своих коней и, двигаясь единой, спаянной колонной… отступили на север. И самое смешное, что ни один раб не поспешил этим воспользоваться. Никто не только не сбежал, но порабощенные массы показали отменную организованность: вполне слаженно принялись хозяйствовать в городе самолично. Никто не ограбил склады с продовольствием, никто не затеял праздничные гулянья по поводу обретения свободы, и никто ни единым словом не охаял своих сбежавших надсмотрщиков. В первых же высказываниях и мнениях, которыми они поделились с освободителями, звучало в основном одно и то же:

— А чего нам в свои нищие земли возвращаться? Чтобы жить впроголодь?

— Или чтобы корячиться на полях от рассвета до заката?

— Или горбатиться на еще более тяжких работах?

— Нам и тут живется неплохо. Никто нас не обижает, кормят и лечат, как своих родственников, а дома к нам относились как к скотам!

— Ага! Еще и продали напоследок!

— Чаше всего при этом прикрываясь мнимым правосудием. Не хотим обратно!

— Да! Нам и здесь хорошо!

Воины передовых частей продолжали удивляться:

— Но ведь вы рабы! Вы же полностью бесправные! Разве это жизнь?

— Это еще как посмотреть, — неслись им в ответ возражения. — Это вас заставляют сражаться и умирать за чьи-то идеи и амбиции, а нас воспитывают только трудом и еще лучшими условиями жизни.

— Как это?

— А вот так: лучше работаешь — больше ешь. Еще лучше стараешься работать и следить за своим здоровьем — отправляешься на вольное поселение. А здесь мы просто укрепляем свои тела и подыскиваем себе пару для супружества.

Вот эти «вольные поселения супругов» больше всего и поразили созданную спешно из разных чинов комиссию. Как выяснилось, рабам здесь жилось не просто вольготно, их чуть ли не заставляли следить за собственным здоровьем, хорошо питаться и вести добропорядочный образ жизни. Работать конечно же приходилось, но настолько мало и смехотворно, что, по предварительных расчетам комиссии, обитатели этого места с трудом окупали свое пропитание и содержание. В Каменном граде, расположенном в нескольких долинах между горами, находились огромные каменоломни. Пожалуй, самые большие в этом мире. Камень, мраморные плиты и даже грубые заготовки под великолепные скульптуры везлись отсюда не только в Шулпу, которая практически вся была построена из добываемого здесь материала, но и в другие, более отдаленные города на севере.

Нормы были не просто умеренные, а скорей смехотворные. Если раб выполнял два дневных задания, получал соразмерно и питание. Если три — имел право подыскивать себе супругу и готовился к путешествию в вожделенные вольные поселения. Если фиксировалось пять норм, а такое тут считалось вполне достижимым пределом, то данный мужчина мог брать себе в жены сразу двух женщин. Опять-таки только из числа тех передовых работниц, которые выполняли тройную норму. Потому как слабого пола в граде проживало в два раза больше, чем мужчин. Причем нормы у них были чуть ли не втрое меньшие, чем у их будущих мужей. Доходило до абсурда: особо сильные и ловкие передовики уезжали на вольные поселения сразу с пятью счастливыми женами.

Правда, было и условие, единственное, но весьма важное: переселенцы должны были обладать отменным здоровьем. Как убеждали живущие среди рабов воспитатели, подобное правило ввел Гранлео очень давно и руководствовался при этом далеко идущим рассуждением, что рабы со временем становятся истинными Львами Пустыни, полностью ассимилируются в новой среде обитания и таким образом вносят свежую кровь в процветающую нацию. А в итоге Сангремар становится сильней, могущественней и непобедимей.

Дальше, уже на новом месте, недавние рабы тоже должны были следовать своду правил и законов, один из которых гласил: только внуки переселенцев имеют право появляться в столице империи, ее окрестностях и вообще на Кряжистом углу. Немного загадочно, но кому из крестьян, спрашивается, не хочется побывать в лучшем, величественном и манящем городе планеты? Конечно, многим! Но ведь такое правило не слишком-то и большое требование за полную свободу, кусок собственной земли, леса или сада и право самому этим подарком распоряжаться.

Само собой, из каждого правила есть исключения. Если кто из поселенцев и на новом месте обитания добивался невероятных успехов по выращиванию зерна, овощей, фруктов или любого домашнего скота, то всю семью ровно через год премировали поездкой в Каменный град, а потом и в саму Шулпу. Но делали это только один раз, и то только для того, чтобы счастливые и работящие, вольные теперь уже жители империи могли поделиться со своими давними товарищами по баракам своей радостью и достижениями. Такие семьи приезжали в град красиво разодетыми, порой уже с младенцем на руках и с кошельками, плотно набитыми денежкой, заработанной честным и праведным трудом. После таких визитов даже самые пассивные и ленивые воодушевлялись и старались тоже улучшить как свои трудовые достижения, так и физическую выносливость. Ведь многие рабы помнили приезжающих ныне граждан империи точно такими же невольниками, как и они. А тут на глазах — такое преобразование! Ну и рассказы о новой и сладкой жизни, от которой только дух захватывало. Вдобавок приезжие вольные граждане деньгами не только хвастались, но и могли закупать как продукты, так и спиртные напитки. А потом несколько дней угощать этим своих старых приятелей. Подобные приезды служили наилучшим стимулом для остальных рабов. И со следующего дня многие стремились к перевыполнению собственных норм. Любой здравомыслящий человек после подобных примеров захочет уехать на вольные хлеба.

То есть вывод проработавшая в Каменном граде почти двое суток комиссия сделала однозначный: рабов никто не притеснял, и любили их воспитатели с надзирателями как родных братьев. Из чего получалось, что империя собирала на побережьях Щитов разный сброд, перевоспитывала его и через некоторое время принимала в ряды собственных подданных. Такие результаты страшно не понравились как королю Чагара, так и всем остальным союзникам. Потому как выходило: некоторая часть пропаганды пошла насмарку. Воевали тут, понимаешь, с кровавыми, жутко озлобленными рабовладельцами, а они, оказывается, добренькие, беленькие и местами ну совсем пушистые!

В итоге главнокомандующий решил пока не предавать широкой огласке выводы комиссии, а для наблюдения за порядком в Каменном граде расквартировать там несколько передовых воинских частей. Разве что и прежний приказ остался в силе: любой раб может вступить в войско или получает полную амнистию, деревянный жетон как пропуск и спокойно возвращается к себе домой. Потому как никому и в голову не пришло, что большинство невольников захочет просто остаться на том самом месте.

А люди остались. Не все, конечно, нашлись и такие, которые имели в дальних странах и семьи с детьми, и престарелых родителей, к которым стремились всей душой и сердцем. Вот рассортировкой этих самых желающих и занялись воины-освободители. Потому как агитировать вступать в собственные ряды посчитали зазорным. Каждый раб вносился в реестр, затем ему выдавался деревянный срез-пропуск с выжженным клеймом, сухой паек на дорогу, потом группками рабов зачисляли в обозную колонну. Далее несколько воинов сопровождало эту группку к дальней окружной дороге Шулпы, где те и должны были присоединиться к каравану.

Именно за первой такой группой и стал наблюдать недоумевающий Тербон, когда закончил инспекционный осмотр города. Причем недоумевал не потому, что люди собираются отсюда уходить, а из-за того, что этих людей так ничтожно мало. Завернувшись в ничем не примечательный плащ генерал ходил между вчерашними рабами и все время спрашивал, выпытывал или просто прислушивался к разговорам. Все выглядели так, словно им предстояла тяжелая и дальняя дорога в неизведанное, ведь идущих на Первый Щит не было дома чуть ли не три года, и их волнение было понятно. Но вот почему именно волнение? Почему не бешеная, всеобъемлющая радость? Неужели они сомневаются: возвращаться или нет?

Совершенно для себя неожиданно Тербон наткнулся на совсем иной взгляд: испуганный, нервный от переживаний и томительного ожидания. Мужчина явно боялся. Скорей даже спешил, словно боялся отстать от всех остальных. Он и место себе уже облюбовал в голове предполагаемой колонны, намереваясь по первой же команде встать в первую шеренгу. Вариантов для такой спешки предполагалось бесчисленное множество, но понукаемый неясным предчувствием, генерал отправился именно к этому мужчине. Уселся с ним рядом, ощущая, как тот весь напрягся, может, и дыхание затаил. Поэтому пришлось обращаться с самой радушной улыбкой:

— Ну и как оно, дружище, на свободе? Легко дышится?

— Легко. — Мужчина затравленно оглянулся, словно боялся, что их подслушают. Затем попытался догадаться, кто это с ним заговорил: — Легко, господин… хороший.

— Меня Тербон зовут, я из Чагара. А ты?

— А меня все зовут Хромой Готи. Да и в баронстве Эдмондов точно так же звали с самого детства. Прихрамываю я на левую ногу.

— Да, печально… Наверное, и норму из-за этого не мог выполнить?

Мужчина опустил глаза, словно от стыда:

— Трудно было, еле две вытягивал.

Да только генерал сразу заметил нервный тик страха, от которого у его собеседника дернулось веко. Напрягая все свое внимание, он старался беззаботно продолжать разговор:

— Наверняка здесь уже много лет?

— Да, девятый год пошел. — Но голос Хромого Готи стал глухим и прерывистым.

— Ха! Да ты старожил! Мне кто-то говорил, что здесь такое — огромная редкость. Не надоело в одном месте столько жить?

— Надоело. Хотя кормили отлично, грех жаловаться…

— Так чего ты в армию не запишешься?

— Хромой я… — В который уже раз вчерашний раб испуганно оглянулся.

— А дома тебя кто ждет?

— Есть семья, дети. Только как они там за столько времени…

Голос мужчины стих настолько, что Тербону пришлось наклоняться, чтобы лучше слышать. Это его разозлило окончательно:

«Да что это за тип и чего он так боится? Или со всеми тут успел перессориться, или что-то знает примечательное. Судя по его ветеранскому стажу — с людьми он ладить умеет, а враждовать скорей всего и имея причину не станет. Тогда о чем надо знать, чтобы так бояться? Ну ладно, не хочет говорить здесь, запоет в другом месте. Да скорей всего он со мной наедине и в самом деле быстрей расколется… Ага! Придумал!»

Генерал встал и буркнул на прощание:

— Ладно, дружище Готи, счастливо тебе добраться до дома.

И, не дожидаясь ответа, неспешно пошел в общую массу снующих во все стороны людей. Затем свернул за угол сарая, оббежал длинный барак, вскочил в служебное полутемное помещение и оказался точно напротив того места, где сидел недавно. Но теперь через чуть приоткрытые ставни мог легко наблюдать за недавним собеседником. Тот опять постарался сжаться, словно не желая быть заметным, и преисполнился трепетным ожиданием. Ни на секунду не отрываясь взглядом от лица Хромого, генерал поманил к себе пальцем одного из своих офицеров и нашептал четкие приказы.

Когда офицер появился перед недавними рабами, они словно почувствовали, что именно он отдаст команду о выступлении. Тот и выкрикнул, но совсем не то, что от него ждали:

— Выход отменяется. А чтобы вы не бездельничали, для всех найдется работа. Слушай мои команды: вот вы все отправляетесь на задний двор общей кухни и переложите поленницу дров, как вам укажет господин капрал. Вы все — на разгрузку доставленных продуктов. Вы — на уборку общественного барака. Да пошевеливайтесь! Так, кто еще остался? А вы двое хватайте метлы и постарайтесь идеально вымести вот эти служебные помещения. А ты чего там расселся? Присоединяйся к ним! Все трое за мной, сам покажу, где что делать.

Целая гамма чувств промелькнула за время этого монолога на лице у Хромого Готи. Ужас, паника, ничего не соображающие глаза, тупая безысходность, попытка осознать смысл дальнейших приказов, некоторая расслабленность при понимании и, наконец, тупая покорность судьбе, от которой не уйдешь.

Офицер привел Готи в комнату, где генерал так и сидел в полутьме, и приказал:

— Выполнить все, что скажет вам мой командир.

Когда он удалился, Тербон постарался говорить как можно более житейским, спокойным тоном:

— Присаживайся, дружище. И чего ты так все время трясешься?

— А вы кто? — Мужчина почти заикался.

— Да какая разница, в каком я звании, лучше я тебе расскажу, кто меня сюда послал. Его святость монах Менгарец. Слышал о таком?

— Довелось… Все только о нем и бают.

— Вот он меня и послал проверить, чего это рабы по своим домам разбегаться не желают. Слишком уж в вашу хорошую жизнь не верит.

— Да нет, жить тут хорошо, — заученно забубнил Хромой, внимательно вглядываясь в темные углы. — И кормят хорошо, и…

— Хватит одно и то же талдычить, надоело. Ты мне лучше расскажи, чего ты так боишься?

— Ничего, вам показалось. — После этого повисло такое тяжелое молчание, что мужчина занервничал еще больше. Потом стал елозить на стуле и все-таки не выдержал первым: — Просто очень домой хочется, сильно соскучился.

— Домой — это хорошо. А вот быстро добраться домой — это еще лучше! Не правда ли? — Генерал вместе со своим стулом с грохотом сдвинулся вперед. — До вас дошли слухи, что Менгарец и его люди всегда сдерживают слово?

— Мы знаем о защитниках дворца и их семьях.

— Значит, ты мне должен поверить. Поэтому я предлагаю: ты мне выкладываешь все, что знаешь плохого об этом месте, а я немедленно выдаю тебе коня, лучшую провизию и специальный пропуск на свободное перемещение куда хочешь. Итак, я слушаю!

Хромой Готи, кажется, готов был молчать даже под угрозами пыток, но он уже слишком настроился на уход из этого места. Поэтому сопротивлялся слабо и апатично:

— Но мне нечего рассказывать…

— Тогда я дам запрет, и никто не уйдет до тех пор, пока я не узнаю всей правды.

— Вы и так ее узнаете…

— Тем более! Тогда что тебя сдерживает от признания?

— Страх… Страх, что меня затопчут…

— Кто затопчет? — Тербон мастерски повышал голос в нужный момент.

— Все они. — Кивок в сторону Каменного града. — Как только все узнают о царящем здесь ужасе, они побегут, невзирая на ваши копья и мечи. Затопчут и вас и меня… А я не хочу умирать, я хочу уйти первым.

— Так мое предложение о коне остается в силе. Ты мне сейчас все расскажешь, выходишь с заднего крыльца и уезжаешь с новым пропуском. Клянусь правом исполнять приказы его святости.

Вчерашний раб еще сильно сомневался, но решил выторговать себе еще лучшие условия:

— И вы дадите мне разрешение присоединяться к любому военному обозу?

— Без проблем.

— Тогда я сразу хочу предупредить: мои знания вытекают из моих тщательных наблюдений и являются плодом длительных размышлений. Дались они мне очень тяжело… уверен в собственной правоте и расскажу вам все до единого слова. Только потом прошу меня не задерживать, я не вынесу повторного допроса.

— Хорошо. — Генерал удобнее уселся в кресле, приготовившись слушать. — Я сумею отличить ложь от правды.

— Ложь в данном случае не стала бы милостью… Слушайте!

Готи всегда отличался подозрительностью и чрезвычайной наблюдательностью. Первый год он не спешил выполнить три нормы, хотя мог это сделать, несмотря на свою хромоту. Но и одну норму тянуть не следовало. Как он быстро выведал у старожилов, таких лентяев из Каменного града тоже постепенно убирали. Поговаривали, что в другое место, на какие-то рудники, но точно никто не знал. А вот с двумя нормами многие тянули здесь до пяти, а то и больше лет. Поэтому Хромой и решил не спешить, а как следует присмотреться.

К концу первого года он сильно подружился со своим земляком Хавером, усатым силачом из столицы баронства Эдмондов. Хавер, мощный, розовощекий детина, попал в рабство за жуткую растрату, но, оказавшись в Каменном граде, быстро возрадовался появившейся возможности начать жить заново. И вскоре он дал столько норм, что сразу с тремя женами, еще не пробыв рабом и года, уехал на поселение. После его отъезда Готи некоторое время сильно скучал, а потом решил для обогащения добавочной информацией пораболепствовать перед одним из возчиков табора перевозок. Этот табор располагался немного дальше от града на северо-восток, на самом берегу пролива Змеиный. Поговаривали, что выбор места жительства будущих поселенцев в некоторой степени зависит от возчиков, самых богатейших людей Каменного града, которые выбирают очередные маршруты из присланных с Шулпы разнарядок. Вот поэтому все перед ними заискивали и старались подружиться. Как правило, в одну повозку грузили две, очень редко три семьи, и именно возчик отвозил счастливчиков в далекие края. Среди подтянутой охраны и скромно одетых воспитателей, увешанные золотыми цепями и прочими украшениями возчики считались людьми высшего сорта, служителями другой структуры, и между собой эти люди почти не общались.

Но именно возчики не только спокойно разгуливали по всему Каменному граду, но и устраивали в своей компании самые шумные праздничные попойки в нескольких любимых трактирах. Вход в подобные злачные места рабам, естественно, был воспрещен, но в любое время всегда находились и пройдохи, и любимчики, и льстецы, умеющие обойти запреты, избежав грядущих наказаний. Решил таким притвориться и Хромой Готи и стал постоянно крутиться возле одного и того же трактира. Можно сказать, ему повезло. Он несколько раз провожал примечательного, крупного телом, но весьма рыхлого возчика до его коня, помогал пьяному влезть в седло, юлил и льстил, не скупясь на комплименты. Дошло до того, что возница его запомнил, приветил и даже несколько раз угощал вином из собственной фляги. А пару раз, когда путь до коня оказывался слишком долог и тяжек, так в стельку пьяный возчик вообще пустился в откровения. Откровения вульгарные, грубые и полностью лишенные всякого смысла. Но самая главная фраза, в них прозвучавшая и неоднократно повторенная, гласила:

— О, как мои рыбки любят жирных кошечек! Как они их обожают!

Чуть ли не год такого «знакомства» пролетел незаметно, но никаких полезных сведений, секретов или намеков на лучшую долю от возчика услышать не удалось. Разве что заподозрить, что Рыхлый, как мысленно обзывал его обласканный угощениями раб, лично никогда в дальние путешествия не ездил. Но часто любил тереться в толпе любопытных, которые осаждали тех счастливчиков, которые приезжали в Каменный град с единственным своим премиальным визитом. Он прямо-таки млел возле откормленных и цветущих переселенцев, которые хвастались своими успехами на новом месте, и шептал себе только два слова: «Жирненькие кошечки!» При этом он, облизываясь, посматривал на тех женщин, которые гордились своей беременностью.

Поначалу Готи не придавал значения этому шепоту, который улавливал благодаря близкому расположению от своего патрона, уверяя себя, что тот просто поехавший разумом недоумок. Но так случилось, что к концу второго года в Каменный град приехал его земляк Хавер. Со всеми тремя женами, две из которых были беременными. Остановилась семья в специальной гостинице, для таких случаев предназначенной. И гости сразу зажили отведенные им пять дней на самую широкую ногу. Усатый силач по всем меркам заработал очень много всего лишь за один год и был невероятно счастлив. Само собой, что и своего хромого земляка он приглашал в свои апартаменты каждый вечер и просиживал с ним все ночи. Дошло до того, что Готи от тяжелого похмелья в те дни не смог выполнить свои две привычные нормы.

Но это в принципе никого особо не волновало и на подобные кратковременные нарушения смотрели сквозь пальцы. Зато Хромой со всей своей тщательностью и подозрительностью выпытал у земляка малейшие подробности его новой жизни. Тому выделили на поселениях не просто кусок земли с покосами, а целую ферму в придачу. Немного заброшенную и запущенную, но вполне в приличном состоянии. По словам Хавера, прежний хозяин ферму продал имперской администрации и уехал жить в большой город. Новых граждан трудности только вдохновили на самый усиленный, самоотверженный труд. И уже через полгода они стали сдавать мясо и молоко, откладывая уплаченные посредниками деньги в собственную кубышку. Могли бы и еще больше заработать, но по жестким правилам новым поселенцам не разрешалось покидать собственные земли пять лет. И тем более торговать собственным товаром на ярмарках и рынках любых населенных пунктов.

— Но ты себе только представь, какие у нас пойдут прибыли через четыре года! — восклицал расслабленный хмелем усач. — Я уже все настолько четко спланировал по молодняку и покупке инвентаря, что как раз к тому времени мы добьемся наивысшего приплода, всплеска надоев и наличия нужного количества лошадей и повозок. А еще через пару лет, когда и дети начнут помогать по хозяйству, и мне будет разрешено нанимать дополнительных работников, — вот тогда я вообще стану самым богатым животноводом в округе. Понял? Вот так-то! Знай наших! А ты долго еще будешь торчать в этом каменном смраде? Не надоело тебе?

— Надоело, — пожимал Готи своими худыми плечами, — так что постараюсь обязательно поднажать.

— Конечно, постарайся. И тоже станешь свободным и богатым, как я. Все тебя будут уважать, сможешь одеваться в лучшие одежды, носить украшения. Смотри вот, например, что мне поставщики предложили купить. — Он хвастливо вытянул ладонь вперед, указывая пальцем второй руки на одно из колец. Оно и в самом деле отличалось необычной красотой: черное, в ярко-зеленой окантовке. — Называется оно кольцом Шугенов, из глубокой древности и приносит владельцу счастье. Эта вещица оригинальна еще и потому, что делалась только в единственном экземпляре. Других, точно таких же, — нет. И ведь совсем недорого за него сторговался.

— Да, истинная красота, — похвалил Готи выбор друга с самым искренним восхищением. За что ему повезло это самое колечко Шугенов и в руках подержать, и на свет полюбоваться. — Эх, мне бы твою силищу, я бы тоже давно отсюда убрался.

— Ничего, я слышал, что многие и с одной женой живут вполне счастливо! — утешал Хавер земляка. — Так что ты уж напрягись, постарайся изо всех сил.

Когда счастливая семья уехала из Каменного града, Хромой Готи и в самом деле решил поднапрячься. И стал постепенно наращивать свой объем выработки, легко достигнув за первую неделю отметки в две с половиной нормы. Но при этом не забывал выполнять и прочие добровольно наложенные на себя обязанности. А именно торчать возле облюбованного трактира и время от времени опекать напичканного алкоголем Рыхлого. И вот именно к концу третьей недели, когда ему совсем чуть не хватало до выхода на три нормы, и произошло то самое событие, так сильно повлиявшее на его дальнейшую судьбу.

Он, как всегда, подхватил вывалившегося из трактира возчика и с отеческим лепетом стал вести его к конюшне и совершенно случайно обратил внимание на мелькнувшее перед носом цветовое сочетание. Потом присмотрелся лучше и с холодящим ужасом осознал, что видит то самое кольцо Шугенов, которым хвастался его земляк. Сомнения, страх и паника поочередно овладевали им, и только сильным напряжением воли он заставил себя действовать дальше. Он весь вспотел и вымотался, когда поднимал пьяное тело на лошадь, но таки нашел удобный момент, поплевал на толстый палец возчика и с душевным содроганием снял украшение. Потом довел животное за уздечку к самой границе града и там передал тело своего «покровителя» наружной охране.

Сам вернулся в свой трехэтажный барак и при свете лампы в нужнике тщательно осмотрел кольцо. Сомнений больше не осталось: то самое! Вот тогда страх окончательно сломил волю раба. И он сам удивился, как у него хватило соображения припрятать кольцо под самым потолком, в щели растрескавшейся от сухости балки. За следующий день он с трудом вытянул одну норму, а вечером был проведен обыск его кровати и скудного имущества в шкафчике. Рыхлый заметил пропажу и теперь искал во всех направлениях. Скорей всего невольника проверили просто так, на всякий случай, но и это чуть не довело его до инфаркта. Хорошо, что он не прекратил свои хождения к трактиру и уже на третий день, как ни в чем не бывало, бросился навстречу выходящему на порог возчику:

— Вам помочь, господин?

Тот оказался на удивление трезв и всю дорогу тщательно выпытывал у раба подробности вечера, когда его кто-то обокрал. Как понял Готи, пропало не только кольцо, но и еще кое-что. Скорей всего подозрения в воровстве пали на солдат наружной охраны города, которые и в самом деле не удержались от воровства такого невменяемого от пьянки человека. Но самое главное — от Хромого отстали и больше по этому поводу не беспокоили. А со временем и Рыхлый охладел к своей добровольной «шестерке», отыскав себе более сильного и льстивого раба.

После этого Хромой все свои силы бросил на выяснение и классификацию любых слухов, рассказов и намеков. И понял самое главное: рыбками большинство возниц называли проживающих в проливе кашьюри, о которых вполне естественно сведения просачивались и в Каменный город. Ну а кого Рыхлый называл «жирненькими кошечками» — и так было понятно. Материала для надлежащих выводов хватало, и Готи опять вернулся к своей двойной выработке.

А еще через два года получил дополнительное подтверждение своим ужасным догадкам. Одна из новых семей, приехавших на побывку, тоже расписывала преимущества их переселения, но вот описания фермы показались очень знакомыми. Зная все подробности о расположении и конфигурациях построек, подозревающий раб задал десяток наводящих вопросов, и все последние сомнения рассеялись: ферма оказалась та же. Оставалось только проследить за уезжающими в Шулпу «отпускниками». Что оказалось сделать практически невозможно. Их грузили в крытую повозку и отправляли по вспомогательной дороге через заброшенные карьеры. Та самая повозка возвращалась только на следующий день, что вполне соответствовало проделанному пути, да и не было смысла торчать все семь дней второй части «отпуска» в столице. Но зато через час именно со стороны карьеров обязательно возвращалась совершенно другая повозка и прямиком отправлялась в Табор. Следуя логическим размышлениям, получалось, что оглупевших счастливчиков дебелые возчики или связывали оглушенными, или спаивали сонным зельем, перегружали в новую повозку и отвозили в Табор Перевозок. А уж там…

Под конец своего рассказа трясущийся от переживаний мужчина достал из-за отворота своих сапог замусоленную тряпочку, развернул ее и протянул дрожащими руками генералу Тербону блестящее украшение:

— Вот, это — то самое кольцо Шугенов. Теперь я все сказал и все отдал. Отпустите меня… пожалуйста!