История пятая
ЕСТЬ ЖЕНЩИНЫ…
Превращен внезапно в ягуара,
Я сгорал от бешеных желаний,
В сердце — пламя грозного пожара,
В мускулах — безумье содроганий.
Н. Гумилев. Ягуар
Глава 8
ЗВЕРИНЕЦ
Идущих за ним он обнаружил как-то сразу, толчком. Выходило, что он пропустил начало, и это было плохо и странно. Обычно — он уже успел к этому привыкнуть — Меш чувствовал чужое внимание еще тогда, когда оно только зарождалось, как бы быстро это ни происходило. И глядящих в спину, как показал опыт трех прошедших дней, он тоже обнаруживал сразу. А вот тех, кто шел за ним сейчас, он ощутил только тогда, когда они приблизились на дистанцию в два прыжка.
Меш насторожился, но постарался сделать так, чтобы никто не смог этого увидеть или почувствовать. Он перешел улицу и направился к корчме, зазывавшей прохожих красноватым светом — признаком живого огня, — запахами печеного мяса и медленным томительным напевом вайярских пятиструнных скрипок. Корчма называлась «Хоть потоп» и по всем признакам была именно вайярской, а не какой-нибудь другой.
То, что Вайяр — это еще не вся Земля, стало для Меша открытием не менее значимым, чем полет к звездам. И ведь он знал, читал в книгах о других землях и иных странах, о людях, говорящих не на кавар вайра, а на множестве других языков, но книжное знание это одно, а жизненные реалии это другое. «Вдохнуть запах сырой земли», как назвал подобное кто-то из поэтов прошлого, оказалось странным, но интересным опытом. Меш мысленно усмехнулся и вошел в корчму. Входя, он успел краем глаза схватить отражение улицы в матовом стекле придверной вывески и, направляясь к одному из столов, стоящих в первом зале, уже знал, что идут за ним трое. Двоих — тех, что уже едва не дышали ему в поясницу — он увидел. Это были женщина и мужчина той'йтши, совершенно непохожие на тех людей, которых Меш видел в цитадели Сиршей. Третий в поле зрения не попал. Сейчас Меш чувствовал его пристальное внимание, но видеть пока не мог.
Сев за стол так, чтобы, по возможности, видеть весь зал и все три двери — входную и те, что вели во второй зал и кухню, — и прикрыв спину глухой стеной, Меш дождался, пока служанка поставит перед ним традиционный «первый голод» — деревянную тарелку с копченым мясом, подносик с лепешками и кружку с вином, — и заказал порцию печеного мяса, маринованные овощи и красное вино. Служанка улыбнулась и заверила его, что не пройдет и четверти часа, как мясо будет готово, а пока господин может съесть, если пожелает, тарелку горячего хаша. И Меш согласился на хаш, попросив принести и хлебного вина, без которого хаш не хаш. Девушка снова улыбнулась и убежала выполнять заказ, а идущие за ним в корчму так и не вошли.
В зале со сводчатым потолком и узкими окнами кроме Меша сидело еще несколько людей, причем не только той’йтши. Наступил вечер, и Зверинец, в котором в светлое время суток, как уже успел убедиться Меш, время тянулось медленно, как загустевшее масло вайярских солнечников, начал оживать. Официально этот большой район, лежащий на северо-западе Кой Сше и заселенный преимущественно выходцами с Той'йт, именовался Осенними Садами, но жители города — прежде всего, конечно, аханки, но и той'йтши тоже — называли его Зверинцем. Увы, но в какой-то степени это было правдой, и Меш был согласен с таким названием. Дело было даже не в том, что в глазах имперского обывателя все той'йтши были животными, а в том, что и сами той'йтши, кажется, приняли такую точку зрения на себя и были согласны носить ошейники.
Ошейник не мешал Мешу физически — он к нему быстро привык, — но сильно раздражал. Он понимал умом, что для принца Меша нет места в империи, где гражданами считаются только аханки, но смириться с притворством ему было тяжело. Прожив почти всю сознательную жизнь уродом и заплатив за право ходить без маски такую цену, о которой и думать было страшно, но которая сама напоминала о себе ночными кошмарами, он крайне болезненно переживал теперь этот вынужденный маскарад. Но притворство было необходимо и полезно, позволяя ему, Мешу, свободно перемещаться в границах империи, не вызывая ни интереса окружающих, кем бы они ни были, ни вопросов у властей. Как раб-вольноотпущенник, телохранитель сиятельной графини Ай Гель Нор, Меш мог делать все, что ему заблагорассудится, до тех пор, разумеется, пока его поступки не вступят в противоречие с законами империи. Но для этого он должен был носить ошейник, как носили его все той'йтши, которых, к удивлению Меша, оказалось в империи очень много.
Той'йтши служили телохранителями и слугами, среди них было немало отличных поваров и музыкантов, а строительные артели той'йтши славились своим умением работать с камнем и деревом, что очень высоко ценилось среди аханских дворян и просто богатых людей. Кроме того, до недавнего времени той'йтши составляли около трети солдат Легиона. И все эти люди женились, рожали детей, которые, в свою очередь, тоже женились, так что сейчас, по данным сетевого информатория, в границах империи жило более миллиарда той'йтши, большинство из которых не только никогда не были на Той'йт (все население которой вряд ли превышало восемьдесят миллионов), но и более того, имели по три — пять поколений предков, рожденных уже в империи.
Вернулась служанка, но ожидаемой тарелки с хашем в ее руках не оказалось, зато в глазах девушки стоял страх. Она буквально пахла страхом, а еще унижением и стыдом. Меш посмотрел за ее спину. Хозяин стоял у стойки и старательно смотрел в другую сторону.
— Говори, — сказал Меш.
— Прошу прощения, господин, но вы должны уйти, — прошептала девушка. Она была не способна совладать со своим голосом. — «Первый голод» за счет заведения. — Она опустила глаза, и по ее щекам побежали крупные слезы.
— Не страшно, — спокойно сказал Меш, отодвигая пустую кружку и вставая. — Я могу и заплатить.
Он достал из кармана осьмушку и бросил ее на стол. В душе Меша поднимался гнев, но «держать бурю», спасибо даме Йя, он уже научился. Из этого, впрочем, не следовало, что вопиющее нарушение вайярских обычаев могло остаться без последствий.
— Эй, хозяин! — Когда Меш этого желал, его голос мог вышибать стекла в окнах и гасить свечи. Корчмарь вздрогнул и с ужасом уставился на выпрямившегося во весь свой огромный рост Меша.
— Ты! — Палец Меша, казалось, воткнулся в лоб человека, хотя их и разделяло не менее пяти метров. — Нарушил! — Палец встал вертикально. — Закон Очага!
В зале корчмы воцарилась мертвая тишина.
— Я, — Меш опустил голос на две октавы, — Меш-са-ойр, принц Вайяр, — Меш, наконец, показал клыки, — объявляю твой дом вне закона. — Тишина стала вещественной и начала осыпаться, как иголки с высохшего кедра. — Отныне ты моя законная добыча. — Он повернулся и пошел к выходу, на ходу вынимая из ножен на бедре узкий и короткий меч телохранителя. У самой двери он остановился, обернулся к корчмарю, у ног которого расползалась зловонная лужа, и тихо добавил: — Я вернусь. — Он сказал, и все в зале услышали его и поняли. Это Меш знал твердо.
Гнев странная вещь. С одной стороны, он гасит разум. Он, как лесной пожар, опасен, стремителен и безрассуден, но, с другой стороны, гнев поднимает человека над обыденностью, ломает правила и удваивает силы. Меш уже узнал однажды, что может сделать с ним гнев, во всех смыслах. И сейчас плескавшийся на границе сознания гнев снова взбросил Меша на новую высоту. За короткую невесомую секунду гнев открыл ему будущее на три удара сердца вперед. Поэтому, распахнув дверь, Меш не вышел на улицу, а внезапно отшатнулся назад и в сторону. Огненная кобра метнулась внутрь корчмы, прорезала помещение насквозь и сожгла еще не пришедшего в себя от ужаса корчмаря. В то же мгновение Меш уже качнул свое тело обратно, и рывком выбросил себя из корчмы на улицу, и уже там дважды качнулся вправо и влево, сбивая, как учил его Ворон, прицел.
Второй выплеск пламени снова ударил в открытую дверь корчмы, а третий — в стену дома рядом с дверью, но Меш уже прыгнул вперед, наискось пересекая улицу и врываясь в портновское заведение напротив. Двух своих преследователей — мужчину и женщину — он оставил за спиной, потому что третий, тот, который стрелял в него из бластера, был сейчас много опасней. И Меш, не раздумывая, выбрал его. Бросок. Меш выбил плечом дверь из толстого пластика и влетел в мастерскую, повалив по пути пару манекенов. Он сразу упал на пол, лишая противника возможности выстрелить себе в грудь, перекатился через плечо и ударил мечом снизу вверх, в пах не успевшего среагировать стрелка. Не останавливаясь и не снижая темпа, Меш перехватил руку с бластером, сломал ее, как сухую палку, и, отбросив в сторону закричавшего от боли убийцу, развернулся лицом к двери, чтобы принять на меч мужчину, вбегавшего вслед за ним. Этот оказался совсем неплох. Он среагировал мгновенно и, отбив меч Меша длинным тонким кинжалом, сместился вправо, пытаясь сблизиться с Мешем — в его левой руке был зажат второй кинжал — и ударить сбоку. За его спиной Меш уже видел набегавшую с улицы женщину. Та тоже была вооружена двумя кинжалами.
Меш увел свое тело вправо, одновременно увлекая туда же соперника, и выбросил вперед левую ногу, принимая на нее напор убийцы. Как ни был тот ловок, но столь стремительной реакции от Меша он не ожидал, так же как и такого простого, но в высшей степени эффективного ответа на свою атаку. Удар он пропустил. Ботинок Меша врезался в его ребра, и атака захлебнулась. Кинжал, не доставший Меша, застыл в воздухе, а второй вместе с держащей его рукой дернулся туда, куда позвала его резкая боль. А Меш, продолжая начатое движение, повалился на пол, прямо под ноги вбежавшей в мастерскую женщине. И она прыгнула, чтобы не споткнуться об него. У нее оказалась поразительная реакция, но Меш тоже умел быть быстрым, как скальная кошка, и мгновенно перевернувшись на спину, он поймал пролетавшую над ним женщину за ногу. Дернув ее на себя, Меш сломал ее прыжок, и она с грохотом обрушилась плашмя на пол, а Меш уже снова встал напротив пришедшего в себя кинжальщика.
Краем глаза, краем сознания Меш продолжал между тем «держать» все вокруг, насколько хватало его дара, разогретого гневом и азартом, кипевшими в крови. Женщина была оглушена и еще не пришла в себя. Стрелок был тоже жив, но болевой шок затмил его сознание. Больше врагов вокруг не было.
Двойной выпад кинжальщика Меш уловил и отбил быстрым вращением меча, но при этом действовал не только умением, но и силой, так что, по крайней мере, один из кинжалов — правый — вылетел из раскрывшихся пальцев мужчины, и сильная боль в кисти руки отвлекла внимание кинжальщика на одно, бесценное, мгновение. Воспользовавшись этим, Меш стремительно шагнул к мужчине и ударом левой руки разбил убийце кадык. Все было кончено, в сущности, даже не успев по-настоящему начаться. Не останавливаясь, Меш обернулся к женщине, но та еще только пыталась встать на четвереньки, так что удар ногой по ребрам она пропустила и, хрипло выдохнув воздух из перехваченных спазмом легких, отлетела в сторону, перевернувшись при этом на спину.
Теперь, уже не торопясь, Меш подошел к ней, взглянул в полные ненависти и боли глаза и сел ей на грудь, прижав к полу заодно и ее руки. Окровавленное лезвие меча коснулось горла женщины, и Меш почувствовал, как напряглось под ним ее тело в попытке сбросить его с себя. Впрочем, учитывая его вес, попытка эта была тщетной. Странно было, что она еще может дышать. Продолжая смотреть прямо в ее желтые глаза, Меш оскалился, обнажив и верхние и нижние клыки, и коротко прорычал:
— Говори!
— Сдохни! — выплюнула она ему в лицо.
— Зря, — сказал Меш и вспомнил уроки Виктора. «Ну что ж, Ворон говорил, потрошить, значит, потрошить».
Впервые взглянув в глаза женщины, он почувствовал ее дар и понял, почему не заметил слежки сразу, как только его начали вести. Теперь ему предстояло впервые в жизни помериться силами с настоящей колдуньей. Он смотрел ей в глаза, усиливая и усиливая давление и чувствуя одновременно, как мечется в поисках лазейки в его сознание ее немалый, по его ощущениям, дар. Длилась длинная минута, и растягивалось в бесконечность податливое время, и Меш, занятый поединком двух воль, вдруг с ужасом понял, что перестал «держать» свой гнев. Волна всесокрушающего пламени ворвалась в его сознание, и, погрузившись в ад своего гнева, Меш вновь пережил то, что он сделал с н'Цохой. Он вновь насиловал несчастную тщеславную фрейлину, оказавшуюся в неподходящее время и в неподходящем месте, из-за своей вполне простительной жадности; он рвал клыками ее белое горло и пил ее кровь, как дикий зверь; но одновременно он сидел на груди молодой миловидной женщины, которая пришла, чтобы его убить, и, значит, сама отменила в отношении себя любые ограничения закона или традиции. Меш зарычал, ощущая, как наливается силой его клинок, как иной огонь, не похожий на пламя гнева, но связанный с гневом своей сутью, огонь вожделения охватывает его. И женщина поняла, почувствовала, восприняла надвигающийся на нее ужас и закричала высоким, визгливым от охватившей ее паники голосом:
— Нет!
— Да, — прохрипел в ответ Меш, сокрушая ее дар.
— Ты Лунный Демон! — визжала она.
— Я хуже, — отвечал он. — Теперь ты знаешь, что тебя ждет, — сказал он, снова обретая контроль над собой. Он не знал, что он сделал и как, но это сработало.
— Прекрати! — слабо взвизгнула женщина. Силы покидали ее.
— Я еще даже не начал, — сказал он, чувствуя, что уже сломал ее, и дожимая, как учил его Ворон.
— Чего ты хочешь? — обреченно прошептала она.
— О! — ответил Меш. — Если я скажу тебе это, то ты просто умрешь от страха. Говори!
— Нас послала госпожа Тей Иль Чаер.
— Зачем? — спросил удивленный Меш, ведь именно за знанием об этой женщине он и пришел в Зверинец.
— Потому что ты бережешь спину графини Нор.
Да, в этом был определенный смысл. Во всяком случае, Меш мог понять ход мыслей Тей Иль Чаер. Ворон называл это логикой поэтапного решения проблем, которые не решаются в один ход.
Со времени ночного штурма прошло четыре дня. Они жили теперь на яхте Ай Гель Норов, где было, конечно, тесновато, но зато вполне безопасно. Чтобы атаковать яхту, врагам графини нужно было сначала обзавестись армейским штурмовым вооружением, которого у них, по-видимому, не было и которое так просто не достанешь. К тому же яхта стояла на территории порта, которая традиционно охранялась пусть небольшим, но отрядом десантников флота, связаться с которыми могли решиться только полные безумцы. Тем не менее на Нор было совершено уже пять новых покушений. Кто-то упорный и последовательный в своей ненависти к графине, как голодный волк, идущий по следу оленя, не пропускал ни одной возможности достать женщину Дракона тем или иным способом. Но рядом с ней были дама Йя и он, Меш, который прикрывал ее спину. Впрочем, Нор и сама умела постоять за себя, а в ее характере Меш видел перемены, которые пугали и его самого. Так или иначе, но покушения оставались пока только покушениями, неудачными покушениями, если быть точным.
По дороге из порта в город наутро после бойни в резиденции Нор вовремя перехватила управление флаером и увела его из-под огня свечой вверх. Тогда, пусть и с третьей попытки, неизвестные стрелки срезали их флаеру хвостовое оперение и разбили фонарь-обтекатель кабины, но Нор увела машину в сторону и сумела посадить.
В тот же день, вечером, на балу во Дворце Общин, какой-то человек попытался ударить графиню кинжалом в печень и почти в этом преуспел, воспользовавшись давкой, возникшей на выходе из бального зала. Но Меш оказался рядом и смог перехватить уже занесенную для удара руку. Эту руку Меш сломал, а несостоявшегося убийцу, вопившего и корчившегося от боли, сдал с рук на руки полицейским, которые очень неискренне удивлялись такому вопиющему нарушению приличий. Убийца умер ночью, в тюрьме, «от ран, нанесенных ему при задержании», хотя Меш был уверен, что единственной раной умершего был открытый перелом руки, от которого так быстро не умирают, да и вообще не умирают.
В течение следующих трех дней Меш большую часть времени проводил в Зверинце. За это время на Нор было совершено еще три покушения, но она была начеку, и рядом с ней безотлучно была дама Йя, так что и эти попытки неизвестных и до сих пор непонятных врагов уничтожить женщину Дракона остались всего лишь попытками.
И за все это время ни на него, ни на даму Йя самостоятельных нападений не было. Даже когда Меш оказался в Зверинце, никто ни разу даже не попытался убить его или вывести из игры каким-либо другим способом. Конечно, за ним начали ходить с первых же часов, проведенных им в Зверинце, но, по всем признакам, это были совсем другие люди, и интересы у них тоже были другими. Убедившись, что он им не по зубам, они сразу же оставили его в покое, предоставив Мешу делать все, что он хочет, и идти туда, куда ему угодно. Впрочем, так было до сегодняшнего вечера. По-видимому, правила охоты изменились снова. Во всяком случае, так Меш понял слова женщины, лежавшей сейчас на полу разгромленной портновской мастерской.
Теперь он знал, что случилось этим вечером, и мог бы ее отпустить, но, на свою беду, женщина узнала о его даре, и, к сожалению Меша, у него не осталось выбора. Коротко проведя лезвием меча по горлу несостоявшейся убийцы, Меш стремительно отскочил в сторону, чтобы фонтан крови не окатил его с головы до ног, вытер лезвие какой-то попавшейся ему под руку тряпкой и вернул меч в ножны.
— А у вас неплохо получается, — сказал за его спиной низкий грудной голос.
Меш медленно обернулся. Эту женщину он тоже пропустил. Второй раз за вечер он повстречался с искусством колдуний Сойж Ка и не смог ощутить вставшего за его спиной. Впрочем, эта женщина не была соплеменницей его матери. Ее верхние клыки — желтые и потрескавшиеся — были длиннее обычного, а волосы были черны, как мрак пещер, и прямы. Одета она была в мужской костюм — сапоги, штаны и камзол — а во рту держала дымящуюся сигару, короткую и толстую.
— Иногда, — ответил Меш осторожно.
— Всегда, — отрезала она. — За вами много крови, мой князь. Я вижу.
«Значит, ты не только видишь, но и следишь за мной», — подумал Меш, обнажая кончики нижних клыков. Упоминание о его титуле прямиком вело обратно в корчму, но Меш не помнил, чтобы эта женщина сидела в зале.
— Но ты ведь здесь не затем, чтобы сожалеть о пролитой мной крови? — спросил он.
— Верно. Так, — согласилась женщина. — У вас свой интерес, а у меня свой. Давайте посмотрим, не можем ли мы быть полезны один другому.
Она повернулась и пошла прочь. И Меш решил, что ему тоже нет надобности задерживаться в разгромленной и залитой кровью портняжной мастерской. А идти ли ему своей дорогой, или последовать за незнакомкой, было не так уж и важно. Какая, в сущности, для него, Меша, разница, куда сейчас идти? Можно пойти и за женщиной, тем более что она прямо предложила обсудить какую-то сделку. Кто знает, не то ли это, что он ищет в Зверинце третий день? Случай иногда бывает сильнее судьбы.
Они вышли на улицу, пересекли ее наискось и вошли в узкий и темный переулок. Миновав этот и несколько других, подобных ему, женщина привела Меша к темной и узкой арке, пройдя через которую, они оказались во дворе-колодце, куда выходило две стальные двери. Одну из дверей женщина открыла, воспользовавшись электронным ключом, и пригласила Меша следовать за ней. Они поднялись по плохо освещенной крутой лестнице, миновали несколько крепких дверей и неожиданно оказались в комнате, которая была обставлена как рабочий кабинет средней руки чиновника или негоцианта.
— Присаживайтесь, князь, — сказала женщина, направляясь к стенному шкафу и открывая его. — Выпьете вина?
— Да, — коротко ответил Меш, занимая предложенное кресло.
Женщина между тем достала из шкафа красивый серебряный поднос, на котором стояли серебряные же кувшин и несколько кубков. Перенеся поднос на письменный стол и наполнив два кубка светлым вином, женщина наконец села во второе кресло, стоявшее по другую сторону стола.
— Ну вот, — сказала она, отпив из своего кубка. — Теперь можно и обсудить наши интересы, мой князь.
Сейчас, при хорошем освещении, Меш увидел то, что только почувствовал по дороге сюда. Женщина была очень стара, тем удивительнее были ее очевидная физическая сила, ясность глаз и цвет волос.
— Меня зовут н'Туар, — представилась она.
Меш лишь усмехнулся в ответ, слегка показав верхние клыки. Его имя было ей известно.
— У вас, князь, — продолжила женщина, — есть интерес, ради которого вы уже три дня бродите по Зверинцу. И я могла бы удовлетворить этот ваш интерес. — Она очень четко обозначила ударением слово этот, как бы намекая на то, что она может удовлетворить и другие интересы Меша.
— Да, — сказала она. — Я могла бы удовлетворить ваш интерес, если вы, конечно, платежеспособны, мой господин.
— Допустим, я платежеспособен, — сказал Меш скучным голосом. — Вопрос, что ты мне можешь предложить в обмен на мои деньги, н'Туар.
— Ответы, — быстро сказала женщина. — Ответы на ваши вопросы, мой князь.
— И ты знаешь, каковы мои вопросы? — спросил он.
— Знаю, — ответила н'Туар. — Ты хочешь знать, что творится вокруг твоей госпожи.
— Сколько? — спросил Меш, не меняя тона. Мысленно он трижды отлил вино из своего кубка на жертвенник Добрых богов, благодаря их за то, что Ворон хорошо его учил.
— Тысяча, — ответила женщина.
Тысяча империалов была большой суммой, но Меш не стал торговаться. Он достал из потайного кармашка на поясе несколько многократно сложенных ассигнаций — это были «большие четверти», банковские билеты в двести пятьдесят империалов каждый — и, развернув четыре из них, положил перед женщиной, убрав остальные обратно.
— Учти, — сказал он равнодушно. — Если ты попытаешься меня обмануть, я тебя убью.
— Я вас не разочарую, князь, — возразила женщина, убирая деньги в стол. — За всеми покушениями на графиню Ай Гель Нор стоит госпожа Тей Иль Чаер.
— Я это знаю, — сказал Меш, отпивая из кубка. Вино оказалось совсем не плохим.
— Тей Иль Чаер сильная фигура, — как ни в чем не бывало продолжила н'Туар. — Во всяком случае, на Сше. Ее муж аханк — граф Айян. Он Лицо министра по делам Сше в Тхолане.
Этого Меш не понял, потому что просто не знал еще всех особенностей структуры власти в Аханской империи. Он вопросительно взглянул на женщину, и та, кивнув на незаданный вопрос Меша, объяснила:
— У каждой коронной провинции есть свой министр. Все министры сидят в Тхолане, но у каждого из них есть свой представитель в провинции — Лицо министра. По рангу он ниже наместника и губернатора, но в некоторых вопросах — финансы, экономика, снабжение армии и флота — его значение первостепенно. Граф Айян Лицо министра, и его влияние на Сше велико, а дама Тей Иль Чаер графиня Айян, его жена. Теперь вам понятно?
— Я понял, — ответил Меш.
— Хорошо, — сказала женщина. — Но дело в том, что Тей Иль Чаер не только жена имперского чиновника, она еще и очень богатая женщина. Ей принадлежит планетарная фармакологическая корпорация Сше, одна из крупнейших в империи и обладающая одним из четырех лучших научно-исследовательских центров.
— Да, — сказал Меш и кивнул в такт этому простому слову. — Все это любопытно, н'Туар, но, полагаю, моя хозяйка уже выяснила эти подробности через планетарный информаторий.
— Возможно, — согласилась с ним н'Туар. — А возможно, и нет. — Она улыбнулась, показав и верхние и нижние клыки. — Дело в том, что формально корпорация принадлежит совсем другому человеку, и чтобы выявить связь между ним и Тей Иль Чаер, вашей хозяйке придется очень серьезно поработать с легальными — она подчеркнула слово легальными — информационными потоками. Но дело в том, что и это не все. Сама по себе корпорация не была бы темой разговора, если бы не то, чем она является на самом деле.
Н'Туар замолчала и начала раскуривать новую сигару. Возможно, она ждала, что Меш начнет задавать уточняющие вопросы, но он молчал. За его деньги должна трудиться она, а он, как говаривал Ворон, будет держать «низкий профиль».
— В границах нашего сектора на корпорацию приходится пятьдесят три процента производства и тридцать процентов оборота запрещенных к употреблению препаратов — наркотики, яды, стимуляторы, запрещенные лекарства. Вы представляете, сколько это? Оборот этих препаратов на черном рынке дает госпоже Чаер в два раза больше, чем она зарабатывает легально, но, главное, она имеет такие связи в «ночном» Сше, которые делают ее по-настоящему опасной. Ну как? Стоит это тех денег, что вы мне заплатили?
Меш уже хотел было ее поблагодарить, когда уловил что-то такое…
— Нет, — ответил он тем же равнодушным голосом. — Все это стоит одну «большую четверть».
— Это не все, — поспешно сказала женщина. — Приказ убить вашу госпожу пришел из столицы.
— И? — уточнил Меш.
Женщина облизала губы и сделала быстрый глоток из своего кубка.
— Ей приказал граф By Дайр Ге, — сказала она наконец. — Командующий седьмым флотом.
— Так, — сказал строго Меш. — Это действительно могло бы стоить всей суммы, но без источника не стоит и гроша.
— Еще четверть, — сказала в ответ женщина.
— Хорошо, — согласился Меш, доставая и кладя на стол еще одну ассигнацию.
— Некоторые аханские женщины, — сказала н'Туар осторожно, — любят необычное. Вы понимаете меня, князь?
— Пока нет, — ответил Меш честно. Он и в самом деле пока не понимал, к чему она клонит.
— Ну, в общем, у госпожи Чаер есть, скажем так, личный массажист… той'йтши. — Она перевела дух. — Иногда он кое-что слышит и видит, но госпожа не очень и скрывается… ведь он всего лишь животное, не так ли?
Меш понял, и у него скрутило живот от отвращения, но он взял себя в руки и спокойно кивнул.
— Теперь все нормально, — сказал он и собрался встать с кресла, но женщина остановила его движением руки.
— Постойте, князь, — сказала н'Туар. — Раз уж вы у меня в гостях… Я чувствую, что у вас жажда. — Она посмотрела Мешу в глаза и улыбнулась, снова показав свои длинные клыки. — А я торгую не только знанием, но и плотью, мой добрый князь.
Она щелкнула пальцами, и в центре комнаты в голубоватой сфере проекции возникла обнаженная женская фигура. Затем другая, третья… Женщины были разные, молодые и не очень, красивые и просто симпатичные, а иногда и вовсе не красивые, больше того, не все они были той'йтши. Среди них попадались также двир и кумх и даже аханки, что удивило Меша более всего, потому что он наконец понял, что имела в виду н'Туар, когда говорила о своем деле. Между тем обнаженные фигуры медленно сменяли одна другую; женщины поворачивались кругом, предоставляя Мешу возможность рассмотреть их во всех подробностях; принимали соблазнительные или откровенно бесстыдные позы; и Меш почувствовал, как демон вожделения, терзавший его многие годы, снова захватывает власть над его душой и телом.
«Что ж, — сказал он себе. — Не затем ли и существуют публичные дома, чтобы мужчины не сходили с ума, охваченные неудовлетворенным желанием? Всего лишь пара монет…» И тут он снова увидел залитую кровью кровать и растерзанное тело женщины на ней, и память убила желание, и демон вожделения бежал прочь.
— Убери, — сказал он.
Женщина удивленно посмотрела на него, но подчинилась. Сияние проекции исчезло, и Меш перевел дух, стараясь, однако, не показать своей слабости н'Туар.
— Нет так нет, — пожала она плечами. — Но у меня есть и еще кое-что для вас, князь. Однако, — н'Туар подняла руки в жесте «прошения о милости», — прежде, чем предложить вам это сокровище, я должна снова спросить вас о платежеспособности, мой князь.
— О какой сумме идет речь? — спросил он.
— Двадцать тысяч, — ответила она, с интересом вглядываясь в лицо Меша.
— Двадцать тысяч только Пином, — жестко ответил Меш и увидел, как расширяются зрачки женщины.
— Да, — хрипло сказала она. — Кажется, я не ошиблась, князь. Вы действительно серьезный человек. Поверьте, я вас не обману. Это настоящее сокровище, и это именно для вас.
Меш усмехнулся:
— Ну что ж, показывай твое сокровище, женщина, и поторопись. Время уходит, и мое терпение умаляется.
— Да, конечно, — быстро проговорила н'Туар. — Конечно! Принц, — она впервые назвала его так, и Меш догадался, что она очень взволнована. Сумма, поставленная на кон, была огромна. — Принц, — сказала женщина. — Я не знаю и не хочу знать, что заставило вас покинуть родину. — Она вскинула руки в умоляющем жесте. — Но, может быть, однажды вы вернетесь назад…
— Это имеет отношение к твоему товару? — спросил он нарочито лениво.
— Да! — быстро ответила женщина. — Но, если и нет, если вы не вернетесь на Той'йт, вы все равно останетесь принцем Вайяр.
— Может быть, мы все же перейдем к делу? — поинтересовался Меш.
— Не беспокойтесь, принц, мы уже в нем по самую макушку. Женщина, принц! Вам нужна женщина, и не говорите мне, что это не так. В таких делах я не ошибаюсь! Вам не нужна шлюха, и это я могу понять, но я предложу вам нечто лучшее, чем девочки из моего заведения. Купите у меня рабыню! — выкрикнула она.
— Рабыню? — удивленно переспросил Меш и как бы в задумчивости тронул свой ошейник.
— Это ничего не значит, — отмахнулась н'Туар. — Многие рабы владеют другими рабами, но вам, князь, даже не надо нарушать закон. Вы, видимо, не знаете, но вольноотпущенники имеют право приобретать рабов своей расы. А моя рабыня, естественно, той'йтши. — Она победно посмотрела на Меша, ожидая его ответа.
— Двадцать тысяч за рабыню… — задумчиво произнес он, обдумывая, так быстро, как мог, предложение торговки живым товаром. Сама идея ему неожиданно понравилась. Почему бы и нет? Ведь, в конце концов, он живой человек, и ему действительно нужна женщина. А где ему взять женщину, в его-то странном положении? Рабыня решила бы проблему, и он не сомневался, что и дама Йя и женщина Дракона поймут его правильно. Тем более сам Дракон и Ворон тоже. Но в предложении н'Туар содержался какой-то подтекст, который тревожил Меша. Эта ее нервозность, эти разговоры о сокровище и возвращении домой, и потом, сумма… Сумма, которую Меш мог себе позволить, разумеется, но которая раз в двадцать превосходила приемлемые цены на рабынь… Что-то было здесь не так.
— Двадцать тысяч за рабыню? — спросил Меш. — За кого ты меня принимаешь, женщина?
— За принца Вайяр, — ответила она и облизнула губы. — Я предлагаю вам, принц, настоящую княжну! С ней вы, не уронив своего достоинства, сможете появиться в любом обществе. На ней, если захотите, сможете жениться. С ней, если так захотят боги, вы сможете вернуться в Вайяр!
Это был неожиданный поворот. Оторопевший Меш несколько секунд молча смотрел на н'Туар, потом залпом выпил остатки вина и наконец заговорил.
— Княжна, — сказал он. — Надеюсь, у тебя есть способ доказать сказанное?
— Да, — поспешила заверить его н'Туар. — Да. Подождите! — Она встала, подошла к стенному шкафу, открыла одну из створок, за которой оказался сейф, быстро, но незаметно для Меша проделала процедуры доступа и, просунув руку в приоткрывшийся сейф, достала оттуда какую-то коробку. Сейф тут же захлопнулся, а она вернулась к Мешу и положила на стол перед ним пластиковый контейнер.
— Вот, — сказала она. — Убедитесь.
Меш открыл контейнер и прежде всего наткнулся взглядом на княжеский перстень. Он взял его в руки и покрутил, рассматривая. Он никогда раньше не держал такой вещи в руках и видел только издали на пальцах отца и Буаша. Но зато он читал труды по геральдике и освященным знакам и неплохо представлял себе, что и где надо искать. Форма перстня была правильная, именно так и описывались княжеские перстни в книгах. И фиолетовый звездный камень был, по всей видимости, настоящим. На камне был вырезан жезл власти, обвитый лентой, и два медведя-гризли, вполне узнаваемые, несмотря на микроскопический размер, встали на задние лапы по обе стороны жезла. Мало того, в лапах медведи держали боевые топоры, а над жезлом была вырезана четырехзубчатая корона. Вейжи! Вечные соперники Сиршей, вечные их конкуренты в долине Белопенной, вечные соседи… Это был герб Вейжей. И Меш знал об одном Вейже, который сорок лет назад бежал из дома после кровавой попытки переворота. Ноаш Вейж, родной брат нынешнего князя Вейж… Эту историю часто рассказывали в цитадели Сиршей, и Меш слышал ее во множестве вариантов.
«Вейж! — думал Меш. — Ну надо же!» Вот где отыскались следы как в воду канувшего принца Ноаша, история которого, во всяком случае, ее финал, была так похожа на историю принца Меша.
Меш отложил кольцо и взял из контейнера пластиковую карточку. На ней оказались крошечные объемные портреты представительного мужчины и девочки лет трех. Ниже портретов было написано: «Сим удостоверяю, что н'Сиан Вейж есть истинная и родная дочь князя Ноаша принца Вейж и благородной дамы — кавалерственной н'Каур». Ниже были расположены факсимильные изображения оттиска перстня и оттиска большого пальца Ноаша. Меш поочередно тронул все четыре изображения, вызывая их сильно увеличенные голограммы. В портрете Ноаша имелись все родовые признаки Вейжей, знакомые Мешу по их портретам, в девочке были запечатлены те же черты и первые отзвуки будущей красоты. А отпечатки… Что ж, Меш был уверен, что оттиск гравировки перстня аутентичен, а отпечаток пальца князя совпадет с тем, что ожидает своей очереди в контейнере. Третьей, и последней, вещью в контейнере был подлинник подорожной, выписанной князю Ноашу Вейжу для проезда к священным пещерам Железной стены. На подорожной конечно же был и оттиск перстня, и отпечаток пальца. Меш догадался теперь, почему цена была такой высокой. Неизвестно как, но в грязные руки н'Туар попали и девушка и вещи, удостоверяющие ее происхождение. Случай редкий. Почти невероятный. А встреча с князем Вайяр… Уникальное стечение обстоятельств. Он чувствовал сейчас женщину напротив не хуже, чем любого другого человека. Разволновавшись, она перестала себя контролировать, и Меш узнал: все правда, и девушка действительно та, о ком идет речь, и есть ведь еще одно доказательство, которое старая тварь решила ему не показывать.
Меш снова взял в руку карточку и поднес ее к глазам. По краю плотного мутного пластика, окрашенного в светло-зеленый цвет, шла тоненькая черная полоска — магнитный шов. Меш положил карточку в контейнер и посмотрел в глаза женщины.
— Вторую половину и футляр, — мягко сказал он. — Пожалуйста.
Н'Туар побледнела и, не сказав ни слова, встала с места, вернулась к шкафу, снова открыла сейф и принесла Мешу футляр и вторую часть объявления, на которой снова были два портрета — девочки и женщины, бывшей ее матерью, — и два отпечатка больших пальцев: одного — большого и другого — маленького. Меш соединил половинки, спрятал их в футляр и положил футляр вместе с другими реликвиями в контейнер.
— Что случилось с ее родителями? — спросил он.
— Они мертвы, — быстро ответила н'Туар. — И не спрашивайте меня о них. Я вам ничего не могу сказать. Даже за деньги. Да и вам это не принесет добра.
Женщина говорила правду. Во всяком случае, она искренне верила в то, что говорит. Меш кивнул.
— Покажи мне ее, — сказал он.
Н'Туар щелкнула клавишами на пульте, и в голубоватой сфере проекции перед ним возникло изображение женщины той'йтши. Меш увидел совершенную красавицу, фигура которой напомнила ему гравюры Ф'Скаяжа, хранившиеся в библиотеке Сиршей. Ф'Скаяж всю свою долгую жизнь искал идеал женской красоты. Он зарисовал с натуры сотни красавиц, известных в его время, а потом создал серию гравюр, прославивших его в веках. «Томление плоти, томление духа» назвал он свою серию, и уже три века она оставалась для других художников моделью для подражания и недостижимой целью совершенствования. В этих гравюрах Ф'Скаяж уже не отражал реальность, а отображал возникшие в его душе образы красоты. Женщина, вернее юная девушка, которую увидел Меш, была похожа на «Тварную Любовь» Ф'Скаяжа. Те же длинные, но полные ноги; те же широкие бедра и узкая талия; тот же слегка выпуклый живот; и покатые плечи, и полная грудь, и узкие запястья длинных рук. А еще у девушки было то, чего Ф'Скаяж не мог отобразить в своих черно-белых гравюрах: золотистые, как у Меша, и волнистые, как пшеничное поле под тихим ветром, волосы, узкие голубые глаза и белая, как снега вершин, кожа. Глаза, волосы, строение лица и узкие запястья просто кричали о ее происхождении.
Меш смотрел на девушку, и в его сердце плавилось какое-то до сих пор неизвестное чувство. Но одновременно из мутных глубин памяти поднималось страшное видение убитой им н'Цохи. Ужас уже подобрался к границе сознания, когда Меш остановил его движение неимоверным усилием воли. «Хватит! — сказал он себе. — Достаточно! Мой грех страшен, но если не я, то этой звездой все равно будет кто-то владеть. Сегодня ей выпал шанс, и я не имею права украсть его у нее и… у себя». Он понял — как ни тяжел груз прошлого, с ним надо жить, а не умирать. Он знал, что сделает для этой принцессы все и будет ей и защитником и опорой. Он чувствовал, это та, единственная женщина, которая предназначена ему богами. И он трезво оценивал вероятность случая, приведшего его сегодня сюда.
«Таких совпадений не бывает, — решил он. — По-видимому, боги спасают ее моими руками. Или, — добавил он, подумав, — боги спасают меня через нее или нас обоих. И не мне ломать планы Вечных».
Меш засунул руку за пазуху и достал кольцо Пина, висящее под ошейником на стальной цепочке.
— Приступим, — сказал он. — Где тут у тебя расчетный автомат?
Глава 9
КРОВАВЫЙ ОБЕТ
— Ты сумасшедшая, — спокойно сказала Вика и отвернулась к «окну». За «окном» — на самом деле это был экран внешнего обзора — шел дождь.
— Возможно. — Лика не собиралась спорить. — Но дело сделано. Я дала согласие и слова не нарушу.
Она тоже смотрела на дождь. Это был ее первый дождь на Сше и вообще первый дождь вне Земли. Этот дождь был медленным и печальным. Так его видела она. Возможно, только она и видела его таким, но кого спросишь?
В словах Вики была правда. «Имела место быть». Все, что делала Лика, было безумием, но ее вел не разум, а инстинкт. В этом она отдавала себе полный отчет.
«Ну и пусть!» — думала она, глядя на дождь, сеявшийся с низких сумрачных небес, на ставшее серым и мокрым бескрайнее стартовое блюдо порта.
«Ну и пусть!» — кричала девочка Лика, потерявшаяся в смятенной душе безумной графини Нор, потерявшая себя, но обретшая… Что? Холодный цинизм великосветской стервы? Или гонор сиятельной графини? Или гордую и безрассудную отвагу Несущей Свет?
«Ох, гегх недоделанная! — подумала она в сердцах. — Что же ты хочешь доказать? И кому?»
Неприятно сознаваться, но ответ на последний вопрос она, кажется, знала. «Назло маме отрежу уши!» — вот было ее кредо. «А слово-то какое! Кредо! Как говорит Федя, сразу узнаешь образованного человека». А все дело в том, что она просто не желала поступать так, как должна была, исходя из их ожиданий. Их. В этом было все дело. Кто она для них? Ребенок в компании умудренных жизнью старцев, супертяжеловесов шпионских игр, суперменов и суперменш имперского Олимпа? «Подотри сопли, девочка! И не забудь надеть теплые штанишки, а то застудишь сама знаешь что».
«Знаю, — сказала она себе. — Все знаю. Вы хотите мне добра. Спасибо».
— Вика! — сказала она в спину дамы Йя. — Ты не должна обижаться.
— Я не обижаюсь, — ответила Вика, но не обернулась. — Но ты должна понимать, в какие игры играешь.
— Я понимаю, — устало ответила Лика. — Я все понимаю. Как большая. Но и ты должна понять! — Она не собиралась сдаваться. — Это моя игра. Мое дело!
— Твое, наше… Мы начали делить пирог? — Вика наконец повернулась к ней лицом и посмотрела в глаза. Строго посмотрела.
— Нет. — Лика почувствовала смысл вопроса и ответила не на выраженное словами, а на подразумевавшееся за ними.
— Отлично, — сказала Вика. — Тогда следующий вопрос. Ты понимаешь, в какое дерьмо мы вляпались?
— Понимаю. — Лика полагала, что понимает.
— Нет, не понимаешь! — возразила Вика. — И не обижайся. У тебя просто нет достаточного опыта. Имперского опыта. Дело наживное, как говорит Федя, но пока это факт.
— Я… мы пережили пять покушений, — сказала Лика.
— Шесть, — поправила Виктория. — И ты была на высоте. Кто же спорит! Но пойми, то, что происходит, перешло уже все допустимые рамки. Графиня гегх не может — понимаешь? — не может быть объектом такой охоты! Это похоже на политическую игру с очень большими ставками, но при чем тут ты? Я не понимаю. И наших мужчин здесь нет, чтобы помочь… — Она осеклась, увидев реакцию Лики.
«О да. Что тут скажешь? Я реагирую!»
Вчера пришла почта. Все новостные каналы империи сообщали — с комментариями, разумеется, и с какими комментариями! — о «фамильном деле Ё». Лика не могла без содрогания вспоминать финальный «взлет». Даже если бы не было замедленного показа, она видела все, что следовало, в реальном времени. Эта стерва Ё была круче крутых яиц! У нее была филигранная техника — Нор было до нее, как до неба, — помноженная на невероятную силу и пластичность мышц, — в этом они были теперь почти равны — и скорость — ну хоть в этом она Нор уступала. У Лики сжалось сердце, когда она увидела, что Макс недотягивает, провисает, и… Она предугадала дальнейшее за миг до того, как оно обрело силу свершившегося, но вот концовку боя она представить себе не могла. Такое — не могла. «Кошка драная!» — орала она, круша все, что попадалось под руку. «Козел старый!» — Она бесновалась, как будто Макс был ее мужем и она застукала его с другой женщиной.
«Но ведь так оно и есть, или нет?» — спросила она себя сейчас.
«Муж? — спросила она себя не в первый раз и ответила: — Да».
«А тогда… кто кому изменил первым?» — честно спросила она себя, и на душе стало муторно. Плохо стало.
— Не бойся, — сказала она Вике. — Мебель ломать не буду. Больше не буду.
— Не будешь так не будешь, — согласилась Вика. — Но что с нашим делом?
— Я пойду, — тихо сказала в ответ Лика. — Не мешай мне, пожалуйста, — попросила она. — Я все понимаю. Может быть, это и ловушка. Так что? Кисмет.
— Не поняла, — сказала Виктория. — Что есть кисмет?
— Судьба, — сказала Лика. — По-татарски, кажется. Сегодня я пойду одна — тебе все равно нельзя — и встречусь со своей судьбой.
— Суицид какой-то! — возмутилась Виктория, но неискренне. Лика видела, что Вика уже приняла ее решение. Трудно сказать, поняла ли она Лику — «А сама я себя понимаю?» — но приняла ее решение как факт.
— Суицид не суицид, а ехать надо! — улыбнулась Лика и, повинуясь внутреннему импульсу, подошла к Вике и поцеловала ее в щеку. И тут же отпрянула, испугавшись, что та поймет ее неверно. Но Виктория поняла.
— Я не розовая… — сказала Вика, ехидно улыбнувшись. — Впрочем, — она уже почти смеялась, глядя, как краска заливает лицо Лики, — впрочем, и ты, моя прелесть, насколько я понимаю, тоже. Так, легкий румянец на белизне гетеросексуальной девственности… — Она расхохоталась. — Не обижайся, — сказала Вика, отсмеявшись, и подойдя к Лике, крепко ее обняла. — Обещай, что будешь осторожна! — потребовала она, отпуская Лику.
— Буду, — пообещала Лика и пошла переодеваться. Время. Время уже поджимало, а поездка предстояла и в самом деле странная.
В два пополудни из госпиталя вернулись ее мечи, Фата и Эйк, целые и невредимые, и вполне здоровые, во всяком случае, на вид. Фата выглядела просто замечательно, но девочка прятала глаза, то ли стесняясь того, что произошло перед нападением, то ли переживая за то, что произошло в ходе схватки. А что, собственно, произошло? Она дралась, как… как отважная лиса. До конца. А вот Руй Эйк глаз не прятал. Он твердо знал, что сделал все, что мог, и даже сверх того, потому что ни опыта, ни подготовки, достаточных для такого боя, у него не было. Но Медведь справился. И по праву этим гордился.
Лика увидела, однако, и другое. Эйк не просто вернулся к своей госпоже, он что-то с собой принес. «Интересно, что бы это могло быть?» Впрочем, она его не торопила. Ждала и дождалась.
Поклонившись Нор, Эйк попросил ее о разговоре с глазу на глаз. Удивившись — не без этого — Лика согласилась. И вот, когда они остались в ее кабинете вдвоем, он передал ей послание от «Круга воев». Оказывается, в своей паранойе гегх зашли так далеко, что начали возрождать социальные институты такой древности, что, казалось, давно и прочно были забыты самими гегх. Таким, с позволения сказать, институтом и был «Круг воев». Когда-то, во времена королевства Гегх, то есть так давно, что и вспоминать не о чем, «Круг» играл роль социального буфера между свободными общинниками и феодалами, включая сюда, конечно, и королей гегх, чья корона хранилась теперь, как главная государственная реликвия, в сокровищнице императоров Ахана. Выступая в политических, и не только политических, битвах королевства как самостоятельная сила.
«Круг» то поддерживал короля против разъевшихся феодалов, то, напротив, поддерживал феодалов в борьбе против абсолютизма королей. Дело давнее, грязное и кровавое, но спустя три тысячи лет… Тем не менее Эйк уверял, что с ним говорили вполне вменяемые и серьезные люди: его лечащий врач, флотский офицер — «Не тот ли это капитан?» — спросила себя Нор — и виноторговец из Кой Сше. Они обратились к Эйку, как к старшему из мечей, воспользовавшись тем, что он оказался в госпитале и разговор мог проходить конфиденциально. Они просили передать графине Нор, что им очень не нравится то, что происходит вокруг нее. И еще они предлагали встретиться. Нет, не так. Они просили о встрече и предлагали встретиться сегодня в полночь, в имении виноторговца Вуа Седжа. То, что мечи будут ее сопровождать, было очевидно и для приглашавших и для мечей, так что Нор оставалось принять это как данность. Но вот относительно дамы Йя… «Круг воев» настаивал, что это дело гегх и только гегх и решаться соответственно должно между самими гегх.
Все это выглядело как «игры детсадовцев в конспирацию» (аутентичное определение Феди для таких вот ситуаций), но, с другой стороны, приглашение хорошо сочеталось с тем, что узнали они с Викой о генсеком возрождении из информационных сетей. Проведя две ночи кряду за вычислителями яхты, они пришли к выводу, что гегхское движение от его начала и до сегодняшнего дня было странным сплавом карнавала, местечкового политиканства и игры личных амбиций. Но за всем этим пестрым этнографическим праздником просматривались не совсем понятные пока интересы. И интересы эти, судя по некоторым признакам, были отнюдь не копеечными. Другой, совсем другой — тревожно высокий — просматривался уровень. Всплывали вдруг ни с того ни с сего немалые капиталы, и люди не из последних появлялись тут и там, чтобы немедленно скрыться в тени и анонимности. А уж события на Сше, тоже каким то боком связанные с движением гегх, хотя бы вовлеченностью в них графини Ай Гель Нор и тем, что происходили они не когда-нибудь, а в дни фестиваля; события эти были из ряда вон выходящими. Что-то здесь было, ведь так? Что-то очень гадкое и именно поэтому серьезное. И почему бы не заполучить в такой ситуации новых союзников, — «А что, были старые?» — если те сами предлагают помощь и поддержку?
«Разве нам что-нибудь предлагают? — удивилась Нор. — Об этом я ничего не слышала».
«Ладно, — сказала себе Лика. — Решила ехать, значит, поехаем!»
Служанка помогла ей натянуть узкие, как чулки, штаны из рыжей замши, высокие сапоги, чуть более темного тона, изумрудного цвета рубашку и длинный пиджак, больше похожий на камзол из темно-бронзовой кожи с золотым шитьем по рукавам, стоячему воротнику и подолу. Волосы она скрепила витым золотым шнурком с большим изумрудом прямо на лбу, а на шею надела Барса Норов, выполненного из черных алмазов. Подумав с минуту, Лика сняла пиджак и надела под него две перевязи из золоченой кожи, с бластером — под левую руку и реком — под правую. Осмотрев себя в зеркале, она осталась довольна и вышла из гардеробной в салон, где ее уже дожидались Фата, одетая в точно такой же, как у Лики, костюм, но в серо-стальных тонах, и Эйк, затянутый в черную кожу.
«Маскарад!» — радостно сообщила себе Лика и двинулась вперед.
До имения Вуа Седжа, как и обещал информаторий, было около часа лета, так что добрались они вовремя. До полуночи оставалось всего три минуты. С высоты птичьего полета имение, а попросту говоря, небольшой замок в горах, залитый светом полной луны и окруженный древними дубами и кедрами, смотрелся, как иллюстрация к историческому роману. Тем более что замок был и в самом деле старый. Он был выкуплен Седжем у какого-то местного аристократа, предки которого построились здесь, в горах, еще четыреста лет назад. Флаер приземлился прямо у ворот замка, и Лика вышла в ночь, под призрачный свет луны, к деревянным, обитым бронзовыми полосами воротам замка, а навстречу ей уже спешили мужчины и женщины в старинных гегхских костюмах, опоясанные мечами и кинжалами. Ну и пламя факелов, конечно. В общем, очень зрелищно, таинственно и… стильно.
Нор сделала шаг вперед и остановилась. За ее плечами встали Фата и Эйк. Люди, спешившие к Нор, плавно разделились на два потока, открывая проход посередине, по которому уже шла к ней группа из нескольких человек. В центре и несколько опережая остальных, шел Дей Саар, тот самый капитан из разведки флота, а за ним еще двое мужчин и женщина. Все они были в гегхских плащах, темных шерстяных штанах и коротких сапогах, как будто сошли с полотен старых живописцев, воспевающих седую гегхскую старину.
— Добрый вечер, графиня, — сказал, подходя и останавливаясь в двух шагах от нее, капитан Саар. — Благодарю вас за то, что вы пришли на наш зов.
Он низко поклонился, и сопровождающие его люди поклонились тоже. Вслед за ними склонили головы и все остальные гегх, вставшие сейчас полукругом за спиной капитана. «Человек полтораста, не меньше», — отметила Лика.
— Добрый вечер, капитан, — пропела Нор. — Добрый вечер, друзья. — Она обвела взглядом мужчин и женщин, стоявших вокруг. — Я вижу, воины снова в походе. — Она понизила тон голоса, и в нем зазвучала уже не песня веселой кошки, а баллада охотящегося барса. — Спасибо. Вы пригласили меня в полночь, в мой час! Я ценю старинное вежество, как глоток водки в ледяную метель.
Она снова обвела взглядом собравшихся, оценивая эффект, произведенный ее словами. Он был впечатляюще зрим.
— Вы звали, — сказала она, и голос ее снова стал чист и холоден, как сталь клинка. — Вот я.
Она увидела, что ее слова произвели на людей гегх неожиданно сильное впечатление. Один за другим люди начали опускаться на колени, причем первыми это сделали женщины.
«Интересно, — подумала отстранение Лика. — Что же я такого сказала? И кто из нас больший безумец, я или они?»
На лице Саара было отчетливо видно смущение.
«О нет, — поняла Нор. — Он не смущен, он растерян и раздражен».
Она посмотрела прямо в его глаза, и не прошло и секунды, как Саар и три его спутника тоже стояли на коленях.
«И что теперь?» — запаниковала Лика, но Нор уже несло волной власти, которая текла в ее жилах вместо крови.
— Мастер Саар, — сказала Нор тихо. — Будьте любезны, подойдите ближе.
Он встал с колен, посмотрел ей в глаза и шагнул вперед.
— Что вы хотели мне сказать? — Она говорила, почти не разжимая губ.
— Я хотел сказать вам, что не понял вас при нашей первой встрече, — сказал он очень тихо. — И недооценил. Надеюсь, вы знаете, что делаете, ваша светлость. В любом случае для меня обратной дороги нет, так что я всецело ваш. Вы можете рассчитывать на меня.
— Спасибо, капитан, — ответила Нор. — Я уважаю искренних людей и ценю правду. Если вам потребуется моя помощь, моя рука по-прежнему лежит на рукояти меча.
И опять она сказала что-то такое, что заставило капитана Саара едва ли не вздрогнуть.
— Прикажете начинать церемонию? — спросил он после короткой паузы, потребовавшейся ему, чтобы справиться с волнением. — Я полагаю, уже никто не будет возражать.
— Начинайте, — разрешила Нор, а спрятавшаяся за ее спину Лика могла только удивленно хлопать глазами и задавать себе один и тот же вопрос: «А о чем мы, собственно, говорим?» Но ответа не было. Его не знала даже Нор, которая, сама не ведая того, дала толчок камнепаду.
Капитан повернулся и пошел к своим людям, а Нор и ее мечи — Медведь и Лиса — остались стоять около флаера.
Текли медленные мгновения, светила луна, наполняя прохладный воздух гор своим желтовато-бронзовым светом, безмолвно стояли деревья и люди. Нор вынула из внутреннего кармана камзола кожаный портсигар, неторопливо открыла, выбрала пахитосу и, спрятав портсигар обратно, повернулась к Эйку, в руках которого почувствовала оживший огонь. Прикурив, она поблагодарила его кивком и снова повернулась к людям из «Круга воев». Они совещались.
— Госпожа, — тихо сказала Фата (в ее голосе звучали ужас и восхищение). — Вы примете Кровавый Обет?
«Кровавый Обет? — спросила себя Нор. — А что! Пожалуй, девочка права».
«Кровавый Обет? — ужаснулась Лика. — Силы небесные! Я даже подумать о таком не могла!» Но, по-видимому, Фата была права, и выражение лица Эйка, когда он подавал огонь, говорило о том же.
— Потерпи. Увидишь, — ответила Лика устами Нор, а сама в это время с оторопью, переходящей в панику, думала о том, что эти люди — вой гегхского круга — действительно свихнулись, если готовы вернуть к жизни обряд, существовавший… — «Дайте подумать!» — существовавший… «Боги, сколько тысячелетий гегх не клялись на крови?»
«Но, — сказала себе Нор, — ведь если это так, то это означает…» Что это означает, Лика знала. В трудные времена — гегх говорили «последние», — когда выбор стоял между смертью и смертью, а мерилом выбора была одна только честь, круг выбирал «Зовущего Зарю», отрекаясь в его пользу от своей примитивной, но действенной демократии. «Великие боги! Они что, думают, что наступили последние времена? Зачем им «Зовущий Зарю?» — Нор была напугана и обескуражена. Такой поворот событий был совершенно внезапен и вопиюще неуместен.
«Анахронизм! — ужасалась Лика. — Каменный век! Они же современные люди…»
«Не все так просто, — подсказывала ей Маска. — Рассмотри проблему со всех сторон».
«Да, — согласилась Нор. — Подумаем. Зачем вообще они пригласили меня сюда?»
«Они говорили о поддержке, кажется», — предположила Лика.
«О нет, — усмехнулась Нор. — Они хотели поговорить. Посмотреть, прицениться и определиться. Возможно, договориться о союзе, сотрудничестве, взаимодействии. Да, пожалуй, именно так. Взаимодействие. Они же не поспешили мне на помощь, когда эта стахг начала охотиться на меня, как на какую-нибудь куропатку!» В этом была правда. Но если дела обстояли именно так, то что же изменилось теперь? «Похоже, — решила Нор, — они зашли слишком далеко в своем путешествии вспять. Они стали воспринимать как истинные речения стандартные речевые обороты, которым учат с ранних лет каждого дворянина, но лишь как фигурам речи, давно лишенным какого-либо практического смысла». Но тогда выходило, что она, не ведая того, сломала весь заранее выстроенный Сааром и его друзьями план и подвигла воев на какой-то острый спонтанный шаг. Вопрос — какой? Какую интерпретацию в их головах могла получить традиция кровавого обета, ведь истинное значение этого ритуала по любому не укладывалось в нынешний контекст. Ведь не собираются же они на самом деле поднять мятеж против императора? Нет, конечно.
Нор докурила пахитосу и раздавила окурок каблуком. Маска не вмешивалась, позволив Лике вполне насладиться «процессом табакокурения». «Я бы и от рюмочки не отказалась, но это был бы уже перебор», — подумала Лика, чувствуя, как приятно холодит кожу лица ночной воздух.
«Будем рассуждать здраво, — решила она. — Какова может быть функция «Зовущего Зарю» в современных условиях? Партийный лидер? Это связано с борьбой интересов в гегхской среде? Они определяются в своей позиции?»
«Вот! — поняла она. — Они выбирают платформу».
«Бедные, — пожалела она воев. — Вы думаете, что я принадлежу к какой-то из партий, а я не принадлежала никогда, и не…»
«Господи!» — снова оторопела Лика, набредя наконец на что-то очень сильно смахивающее на ответ.
«Не принадлежала, — сказала она себе через минуту, обдумав происходящее со всей возможной тщательностью. — А теперь принадлежу, потому что только что я инициировала создание новой партии. Моей партии».
«Тушите свет!» — пискнула спрятавшаяся в глубине души Нор Лика, но Нор лишь хищно улыбнулась полной луне. Это был ее час, час Властелина Полуночи. Это была ее ночь. Ночь графини Ай Гель Нор, и игра начинала ей нравиться. Если бы позволяли приличия, Нор зарычала бы сейчас на луну, как рычит барс, объявляя, что он вышел на ночную охоту.
Обряд Кровавого Обета был несложен в исполнении, несмотря на глубокий сакральный смысл, который вкладывали в него древние гегх. Все, что требовалось, так это лесная поляна, ритуальная чаша — а это могла быть на самом деле любая емкость, сделанная из природного материала, — да ночь на дворе. Так что приготовления много времени не заняли. Большую часть времени, как догадывалась Лика, вои обсуждали сам факт проведения ритуала, но опять-таки, судя по тому, что уже через полчаса Нор стояла на лесной поляне, дискуссии были короткими, и решение вои приняли быстро.
Это была большая поляна в настоящем горном лесу. Она находилась всего в пяти минутах неторопливой ходьбы от замка, но замок, скрытый высокими деревьями, отсюда виден не был, и создавалось полное впечатление, что находишься в глубине первозданного леса. Мужчины — а ведь среди них, напомнила себе Лика, были люди совсем не простые — быстро сложили и разожгли пять больших костров, а в центре образованного ими круга, там, где стояла Нор, поставили дубовую колоду, на которую водрузили тяжелую даже на вид каменную чашу. Нор подошла к чаше, а люди «Круга» отступили за костры и как будто растворились в ночной тьме. Взглянув на чашу — она была грубо высечена из темно-красного гранита, — Нор быстро разделась и, оставив себе только рек, передала вещи Фате, и та тоже отступила в непроглядный мрак за костром. Теперь Нор осталась одна. И в то же мгновение, когда Нор ощутила себя в одиночестве, во мраке ночи родилась песня. Это был старинный гегхский напев, ритуальная песня воев и, по сути, единственный, освященный временем или даже священный, текст «Круга». Сейчас в ночной тишине звучали только высокие женские голоса. Женщины гегх пели на обрядовом наречии, которое нечасто можно было услышать и сто лет назад на Сцлогхжу, и уж тем более странно было слышать теперь на Сше. Нор прислушалась. Женщины пели о любви и расставании, о рождении и смерти, о радости и печали. На втором куплете в женский напев начали вплетать свои низкие ноты отдельные мужские голоса, и вскоре два потока — высокий, рвущий сердце своим эмоциональным накалом, и низкий, в котором звучали грозные ноты воли и мужества, — слились, и песня «Круга воев» зазвучала во всей своей красоте и мощи. Мужчины пели о войне, о крови, пролитой не напрасно, о мужестве и чести, о праве встретить свой последний час с мечом в руке.
Вершилось волшебство ночи. В огне ритуальных костров сгорало само время, и не было уже здесь ни юристов, ни виноторговцев, ни офицеров флота, ни врачей; опали, как листья осени, приметы новой эпохи, и сквозь мглу тысячелетий всплыла и растеклась по округе другая эпоха. И снова в ночной тиши, в глухом первозданном лесу, за границей света, рождаемого живым огнем, стояли плечом к плечу вои гегх. Это были точно такие же вои, что и те, кто две тысячи восемьсот лет назад встретил грудью армию королевства Ахан. Тогда аханцев было вчетверо больше, но сражение продолжалось почти двое суток, и цена победы была такой, что и до сих пор аханцы зовут долину в среднем течении Ледяной Смертным полем.
Звучала песня. В ней уже не было слов, и только плели сложный узор напева низкие голоса мужчин, и вплетали в него высокие ноты голоса женщин. Из темноты, к свету и стоящей около чаши Нор, вышел Саар. Он был обнажен и сжимал меч в правой руке. Приблизившись, он быстро преклонил колено, снова выпрямился и, посмотрев Нор в глаза, сказал:
— До конца!
С этими словами он полоснул себя мечом по левой руке и сцедил потекшую из раны кровь в чашу. Теперь один за другим начали выходить к чаше другие мужчины и женщины, звучало «До конца!», и чаша наполнялась кровью гегх. Последней к чаше подошла Фата. Глаза ее сияли, и руку над чашей она держала дольше всех. «Идиотка!» — хотела сказать ей Лика, но Нор заткнула ей рот.
Фата скрылась во тьме, и Нор снова осталась одна. Прекратилось и пение. На поляну опустилась тяжелая давящая тишина ожидания. Нор подняла с земли свой рек и вскрыла вену на левой руке. Маска забеспокоилась, но Лика подавила ее спонтанную реакцию на боль и кровопотерю и не дала затянуть рану. Она подняла руку над чашей и смешала свою кровь с кровью воев. Затем, отбросив меч в сторону, она взялась за края чаши обеими руками и, напрягшись, подняла ее над головой. Нор держала тяжелую чашу высоко над головой, и тишина плыла над поляной, напряженная, тревожная, чуткая. Казалось, смолкли все звуки. Даже костры горели бесшумно.
— До конца! — прокричала Нор и опрокинула чашу на себя.
Волна теплой крови окатила ее с головы до ног, и одновременно слитный вопль десятков мужчин и женщин огласил ночной лес.
— До конца! — кричали вой.
«До конца!» — соглашалась с ними торжествующая Нор. «До конца!» — отвечало им горное эхо. До конца!
«Это массовый психоз, — сказала себе Лика. — Они фанатики, а фанатики…» — Но закончить мысль она не успела, потому что к ней пришло Озарение.
Жар наполнил ее тело, жар такой сильный, что она едва смогла удержаться от крика боли. Внутри нее снова бушевало знакомое ей пламя, но Маска не спешила помочь, напротив, это именно Маска пылала сейчас внутри Лики. Но это не была смерть, поняла Лика. Это было что-то другое, что-то сродни тому, что происходило с ней внутри Саркофага и о чем у нее остались лишь смутные воспоминания. А сейчас к ней пришла необычайная ясность мысли. Она поднялась над обыденным и смогла увидеть мир и себя совсем иначе.
И она поняла, что нет никакой Нор. Настоящая графиня умерла восемьдесят лет назад, а нынешняя Нор — это всего лишь карнавальный костюм Лики, ее Маска. Но и в костюме графини или под маской графини есть только она, Лика, и нет никого больше. Она одна. И Маска — сплав волшебного Золота и волшебного Серебра — ничего не решает, ибо лишена свободы воли. Маска всего лишь живет в Лике, как живет в человеке, скажем, иммунная система: помогает, поддерживает, но не властвует. Не Маска и не Нор, а Лика, тот человек, который любит и ненавидит, делает то и это, живет, наконец. И не надо больше прятаться, не надо делать вид, что она все еще та простушка, которая, как кур в ощип, попала в фантастический триллер с супергероями и пришельцами из космоса. Та женщина «ну если тебе так хочется, та женщина умерла». На самом деле ничего особенного с ней не произошло, она всего лишь изменилась. И значит, та и эта Лика — это один и тот же человек, только Лика нынешняя научилась играть в маски во всех смыслах, — с маленькой буквы и с буквы большой. Вот что вдруг поняла Лика. Ее сознание стало ясным, а мысль четкой, и она поняла — теперь у нее больше не будет проблем со сменой ролей. Это искусство называется персонификацией, и Макс владеет им виртуозно. Теперь точно так же будет и у нее.
Это было странное и чудное состояние. Теперь Лика смогла вполне насладиться страшным и сладким волшебством момента. Ее тело пылало, огонь волнами проходил через него, зажигал его и сам становился ее телом. А тело становилось огнем. Огненные реки бежали в ее жилах вместо крови, и сердце превратилось в огненную топку, сжигающую мгновения. Но боль, вечная спутница огня, стала сейчас частью переживаемого чуда. Сознание Лики как будто отделилось от страдающего тела и обрело невероятную мощь и объем. Лика думала о множестве вещей одновременно, и при этом думала очень быстро и знала, что ее мысль стремительна и плодотворна. Она обдумала массу вещей, постигая и простое, но скрытое от взгляда в хаосе лишних деталей, и сложное, что представлялось еще недавно неразрешимым по определению. Она смогла даже отчасти понять, что же происходит с ней в данную минуту. Отчасти. Потому что данных для полного понимания изначально было слишком мало.
Когда-то, кажется, столетия назад, в Мюнхене, Макс дал ей Маску и рассказал о ней кое-что. Остальное она узнала на собственном опыте. И лучше бы уж было прослушать еще сто лекций, чем пережить это «практическое занятие», поставившее ее на грань между жизнью и смертью, а возможно, что и за эту грань. Но что касается Маски, больше к этому вопросу они не возвращались, пока Меш не совершил свое чудо. Меш, или Саркофаг, или оба вместе. Не суть важно. Важно, что мир изменился, и в этом новом мире Лика снова спросила Макса о Маске. О Масках. Золото и Серебро, — что это значит? И тогда Макс объяснил ей снова, но на этот раз она была другой, и мир был другим, и Макс рассказал ей всю правду. Во всяком случае, то, что он сам знал о Масках, и так, как он это понимал.
Маски, сказал ей Макс, как и Камни — Черные Камни, — принадлежат иной цивилизации. Их создали не аханки и даже не вуспсу, у которых аханки украли власть и жизнь. Их создала цивилизация еще более древняя, с которой ни аханки, ни вуспсу не были связаны никак. Древние. За неимением данных о тех, кто правил галактикой сто пятьдесят тысяч лет назад, их называли просто Древними. Что с ними случилось, какими они были, откуда пришли и куда делись, и главное, почему, было неизвестно. Но на многих планетах, населенных и необитаемых, пригодных для жизни и смертельно опасных для нее, на их спутниках, и просто в космосе попадались иногда машины Древних, которые были совершенно непохожи на то, что зовут машинами другие народы космоса. Поэтому машины эти стали называть камнями, или Камнями, тем более что большинство из них действительно были сделаны из чего-то очень напоминающего камень, камнем, однако, не являясь. Еще вуспсу поняли, что машины эти продолжают работать. Результат «работы» Камней мог быть простым и очевидным, как, например, создание локального гравитационного, вернее, антигравитационного эффекта. На заре аханской империи Первый император построил с помощью такого Камня свой дворец и храм Айна-Ши-На в Тхолане. Другие Камни производили другие эффекты, иногда совершенно непонятные, а иногда и фиксируемые лишь в малой своей части. Кроме того, для работы с большинством из известных Камней требовался оператор, имеющий определенные врожденные качества и прошедший специфическую подготовку.
В любом случае Камни были могущественными артефактами. Даже не разобравшись в том, как они устроены и почему работают, аханки научились ими пользоваться и извлекали из этого немалую пользу. Соответственно собирание Камней было любимым занятием всех, кто мог себе это позволить. Монополии империи на Камни, как ни странно это звучит, не было, а значит, все дороги были открыты.
А Маски были продуктом жизнедеятельности Камней. Что это было на самом деле, для чего предназначалось и почему появлялось, было неизвестно. Но почти все Камни — одни редко или даже очень редко, а другие часто — создавали Серебряные Маски. Что они дают и как ими пользоваться — известно было со времен вуспсу, и было их в империи относительно много. Во всяком случае, достаточно много, чтобы они, являясь ценной (пусть даже очень ценной) вещью, экзотикой не были. А вот Золотые Маски были настолько большой редкостью, что многие даже среди сильных мира сего не верили в их существование, полагая мифом, легендой, фольклором, как сапоги-скороходы или ковер-самолет. Золотая Маска была мощнее, «умнее» и долговечнее Серебряной. Именно такая Маска жила теперь внутри Лики, расширив ее возможности не только в физической, но и в интеллектуальной области. Но все равно никто ведь не знал, что это такое на самом деле.
И вот сегодня Лика узнала о Маске нечто новое и важное. Маска отреагировала на обряд гегх. Почему? Была ли причиной тому кровавая ванна, которую устроила себе Лика, или песня гегх породила какие-то особые вибрации, или еще что-то, но только Маска начала делать что-то такое, чего не делала никогда. Маска подняла Лику на новую высоту — на время или насовсем, жизнь покажет, — но сейчас Лика могла не только думать по-новому, постигать доселе непостижимое для нее, чувствовать то, что было совершенно невероятным еще несколько часов назад, и управлять…
«Да, — поняла она. — Сейчас я могу делать с сознанием других людей все, что хочу». Но если она хочет этого, поняла Лика, ей следует поторопиться — время власти кончается.
Ошеломление — вот правильное название тому, что почувствовала Лика, хотя уж куда дальше-то, в ее странном состоянии. Ошеломление. Маска дала ответы. И ответов было несколько.
«Нет, — сказала Маска. — Я не разумна».
«Нет, — сказала Маска. — Диалога не будет. Такие мгновения, как это, — редкость».
«Нет, — сказала Маска. — Ты не будешь всемогущей. Сейчас это сейчас, а потом все будет, как было раньше».
«Да, — сказала Маска. — Сейчас ты можешь делать с этими людьми все, что захочешь».
«Да, — сказала Маска. — Эффект стал проявляться сразу, как только ты появилась здесь».
Ничего этого Маска ей не сказала, и все же именно эти смыслы появились в голове Лики, и она не сомневалась, что это Маска ответила на ее вопросы, подарив ей еще одно чудо этой ночи.
«Поторопись, — сказала Маска. — Время чуда истекает». И Лика, не раздумывая, «бросилась в омут», потянувшись разом ко всем сознаниям, доступным ей сейчас.