Если бы я могла выбирать, куда падать: в выгребную яму, в геенну огненную, в океан Солярис — то эту расщелину под древнеиндийским храмом выбрала бы в последнюю очередь. Она нагоняла на меня страх своими призраками, тьмой и потусторонней жутью. Но выбора не было. Человек падает туда, куда его бросили.

Через несколько метров я шваркнулась о стену и расколола фонарь. Мир моментально погрузился в кромешную тьму. Мне было так страшно, что я даже кричать не могла. Впрочем, были и плюсы. Удар притормозил падение.

Меня развернуло и пронесло сквозь паутину, которая тут же залепила лицо. Теперь я падала вниз головой, а это, смею заметить, занятие весьма рискованное, особенно если внизу появится дно. В подобных случаях первым страдает мозг, а мне он еще понадобится, чтобы выбраться на свет.

Я сорвала с пояса якорь-кошку.

Бросила в сторону: куда-нибудь, куда угодно...

Цепко звякнул металл.

Веревка резко натянулась. Кажется, кошка зацепи...

Меня с силой рвануло вверх. Опять перевернуло, и я было обрадовалась, что приняла нормальное положение, как по мне весьма впечатляюще врезала невидимая стена.

Новый удар оглушил. Веревка проскользнула, оставив ожоги на ладонях. Хорошо, что я быстро пришла в себя и не позволила ей выскользнуть совсем.

Я замерла в темноте, раскачиваясь над бездной взад-вперед, приводя в порядок дыхание и успокаивая сердце, стучащее как африканский тамтам. Кошка держала. Не знаю, насколько прочно, но лучше перебраться на стену.

Зажав веревку ногами, освободила руку и ощупала скалу перед собой. Достаточно рельефная, с трещинами. Вложив пальцы в одну из трещин, поискала ступней что-нибудь вроде карниза. Нащупала опору и перебралась на нее. Кажется, я только что чудом спаслась от неминуемой гибели. Впору радоваться.

Но радости не было. Вместо этого хотелось плакать. Слезы покатились из глаз, я даже их не просила.

Боже мой, куда меня занесло! Что делать?

Хочу домой. Там тепло, уютно, жизнь течет плавно и предсказуемо. Никто не обещает убить и не обрезает веревку, на которой висишь... Хочу к маме. Хочу обнять ее, прижаться к ней. Когда она молчит, то почти похожа на настоящую — на ту, прежнюю. Хочу послушать ее бред. Я к нему уже привыкла, за недолгое время разлуки даже успела соскучиться.

Стерев запястьем влагу с век, попыталась сорвать кошку. Я дергала за веревочный конец в разные стороны, пускала по нему волну. Бесполезно. Кошка села намертво. Жаль оставлять ее здесь, но придется. Она спасла жизнь, на этом функция железяки исчерпана. Через несколько тысяч лет ее найдут пришельцы, которые унаследуют Землю после того, как птичий грипп уничтожит всех куриц и человечество. Инопланетным археологам будет страшно интересно, почему этот якорь находится в такой дыре и кто на нем висел.

Уф-ф! Куда мне теперь?

Только не наверх. Там по стенам ползает целый сонм крыс. Хотя я теперь тоже нечто вроде них — такая же неприкаянная и отвергнутая миром, тоже ползаю по стенам. Но все равно, мимо крыс я не полезу. Чем они там питаются? Ничем. Наверняка голодные. Сожрут на ходу. И потом, даже если я их пройду, наверху меня встретят люди Кларка.

Я огляделась. Впечатление такое, словно меня окунули с головой в чернильницу. Ничего не видно. Ничегошеньки! Ползти вниз? Что там есть, кроме камней и безнадежного тупика?

Я долго глядела в пропасть, и мне показалось, что тьма внизу не такая уж непроглядная. Очень надеюсь, что это не оптическая иллюзия. Я сняла одну из туфель и бросила вниз. Все равно заниматься в них скалолазанием невозможно, а так хоть проверю — далеко ли до дна.

Звук удара не услышала, даже отправив вниз вторую туфлю. Плохо. А может, она во что-нибудь мягкое упала? В мох, например? Да хоть так, ползти наверх все равно желания не прибавилось.

И я стала медленно спускаться.

В полной темноте приходилось сползать на ощупь. По нескольку раз проверяла надежность каждой зацепы, прежде чем перенести на нее вес тела. Да еще рельеф стены подкидывал сюрпризы. Он был очень неоднородным: то возникали удобные выступы и карнизы, то вдруг эта благодать обрывалась гладкой отрицательной скалой, которую приходилось преодолевать на одних руках. Двигаться было тяжело, и я страшно устала.

После двадцати метров спуска остановилась отдышаться и снова глянула под ноги.

Так и есть! Глаз меня не подвел.

Из глубины расщелины исходил слабый свет.

Изнуряющий спуск продолжался не меньше часа. Я выложилась так, что одежда насквозь промокла от пота. Пальцы на руках сводило с непривычки. Ноги покрылись ссадинами. Без скальных туфель приходилось туго, но я не жалела, что отправила в полет свои «Карло Пазолини».

Дно возникло подо мной неожиданно. Я опустила ногу, чтобы нащупать очередную опору, и носок уперся в твердую поверхность. Моему счастью не было предела!

За руинами и каменными обломками обнаружился зев пещеры со скошенным сводом. Именно оттуда струился свет. Я стала пробираться в ту сторону. Перелезла через треснутую колонну. Нырнула под бронзовой статуей пятиликого Брахмы (каждый из ликов проводил меня грозным и немного шаловливым взглядом). Чтобы войти под свод, пришлось нагнуть голову.

Свет струился из-за поворота в глубине пещеры. Хороший, чистый свет. Я его не боялась, хотя следовало задаться вопросом — что тут может светиться на дне глухой расщелины. Впрочем, вскоре я это узнала.

Осторожно ступая израненными ногами по острым камням, я обогнула угол и оказалась в небольшом естественном зале. Посреди него стоял маленький домик, сложенный из хвороста и обмазанный глиной. Свет струился из небольшого окошка.

Я добралась до тонкой фанерной двери и постучала в нее.

— Извините! — сказала я по-английски. — Извините! Откройте, пожалуйста!

Внутри раздался звук шагов. Щелкнул запор. Дверь отворилась, поток света хлынул на меня, и я едва удержалась на ногах от удивления. Вдруг почудилось, что женщина, возникшая на пороге, мне знакома. Да не просто знакома — я близко ее знаю... Определенно, и продолжаю спать. Этого не может происходить наяву. Недаром Кларка сопровождало столько странностей...

— Мама? Как ты здесь очутилась?

В первый момент я действительно так и подумала. После долгого пребывания в темноте глаза заново привыкали к свету. И лишь затем поняла, что ошиблась. Это была не она. Я не разобрала черт лица и приняла неизвестную женщину за свою мать. Такая же худая и тонкая. Темные волосы с пробивающимися седыми прядями скручены на затылке. Движения плавные, спокойные. Эта женщина не моя мать, хотя очень на нее похожа.

Она что-то сказала. Я не поняла. Хозяйка дома говорила на каком-то диалекте хинди. Вообще я знаю много языков. Столько, что со стороны, наверное, заметно, как они выпирают из моей головы. Но этот диалект мне незнаком. А потому разобрать ее слова было невозможно, хотя я пыталась изо всех сил.

Очевидно, мое замешательство отразилось на лице. Женщина тепло улыбнулась, отошла в сторону, предлагая войти.

— Спасибо! — пробормотала я умирающим голосом. — Спасибо вам огромное!

Маленький домик из хвороста оказался на удивление уютным и светлым. Сразу за окном начиналась тьма, но она больше не пугала. Два масляных светильника, висящие под потолком, испускали много света, а от кладки булыжников над очагом веяло родным запахом натопленной русской печки.

Пока в чане грелась вода, женщина, не переставая улыбаться, заставила меня стащить джинсы и блузку. Промыла раны на ногах, хотя я пыталась протестовать. Когда вскипел чан, я помылась в маленькой кадке, натираясь чудесным аюрведическим мылом. Блаженство сказочное! Вода смыла пот, пыль и усталость. После ванны я получила в подарок сари. Пришлось изрядно повозиться, чтобы завернуться в пятиметровую простыню — традиционную одежду индийских женщин. Получилось не очень, но зато на мне была чистая одежда.

Я растянулась на мягком потертом ковре, млея от удовольствия, а хозяйка собирала на стол еду.

— Боже, как я счастлива, — призналась я, — что вы решили поставить свой домик именно здесь!

Наливая воду в заварочный чайник, хозяйка снова улыбнулась, показав не очень хорошие зубы. Она вообще постоянно улыбалась, будто я все время смешила её. А может, я кого-то ей напомнила?

Потом была трапеза. Лепешки, фрукты, пахучий козий сыр. Я жадно набивала ими рот. Женщина сидела напротив, ничего не ела, а только умиленно смотрела на меня да пододвигала новые блюда с едой.

К концу трапезы я все еще хотела есть. Но больше не могла. Я поблагодарила хозяйку и откинулась на хлипкую стенку хижины. Глаза сами собой закатывались, но я старалась держаться в строю. Не хватало ещё провалиться в сон. Будто я недостаточно дрыхла, пока меня везли сюда!

Только куда везли? Где я?

Я поглядела на женщину, на ее загорелое лицо, розовое сари, расшитое по краям зеленой нитью. Если вспомнить храм, который я видела наверху, то вывод однозначный — я оказалась далеко за пределами России. В Индии или Пакистане. Особой разницы нет. В обоих случаях — за тысячи километров от дома.

Должна признаться, что оказаться черт знает где — это мой бич. Такое со мной периодически случается. Можно даже заявить, что ситуация обыденная. Однажды во Франции я отправилась выручать из беды Верочку Шаброву и угодила аж в Новую Зеландию. Ничего, выкарабкалась потом. Я знаю, что делать в такой ситуации. Самое главное выяснить, который сейчас день и где я нахожусь. Все остальное поправимо, даже если в карманах нет денег, а паспорт остался дома, в многострадальной сумочке, с которой я приехала из Камбоджи.

— Скажите, это Индия? India? Или Пакистан? Да? Pakistan?

Женщина начала говорить. Я пыталась разобрать в ее речи хотя бы фразу, но она говорила много и быстро, и я потерялась в хаосе слов.

— Арьяварта! — вдруг отчетливо произнесла она, перестав улыбаться. — Арьяварта!

Я вспомнила это название. Его произносила мама.

— Что такое Арьяварта? — Я попыталась построить фразу на хинди, но она вышла ужасной. — Что это такое?

Женщина обвела руками перед собой, показывая, что Арьяварта находится повсюду вокруг нее. Вокруг меня, значит, тоже.

— Но где эта Арьяварта? — не могла угомониться я. — Индия?

Она кивнула.

Я обрадовалась, что ответ на первый вопрос добыт. Но затем вспомнила, что у народов этого региона кивок означает «нет».

— Неужели не Индия... Значит, Пакистан? Pakistan?

Женщина опять кивнула. Опять — нет.

— Арьяварта, — настаивала она.

От безнадежности я вгрызлась в ноготь на большом пальце. Женщина посмотрела на меня с укором, и ноготь пришлось оставить в покое.

Вот влипла! Куда меня занесло?

— Древо, — вдруг произнесла на английском моя добрая спасительница. — Ашваттха!

Виновато улыбнувшись, она указала сухим твердым пальцем сначала на меня. Затем куда-то вверх.

— Ты! Идти к Ашваттха! Там... — Она указала на собственный висок. -... знание! Бог!

Она меня слегка озадачила. Женщина велела сделать то, что. совершила безутешная мать из легенды, которую я перевела для Кларка. Отправиться на поиски мирового древа, чтобы приложить к нему ладонь и получить помощь. Зачем?

Ответ возник моментально.

Чтобы вылечить маму.

Весьма сомнительное предприятие. Мировое древо — это образ, рожденный сознанием. Символ связи человека с небесами, с божественным. Он встречается во всех религиях. В скандинавской мифологии от земных низов до небес мир пронизывает мировой ясень Иггдрасиль. Шумерское древо Халупу выполняет ту же функцию. В славянских сказках яйцо Кощея висит в ларце на особом дубе. Даже у классика есть школьная нетленка: «У лукоморья дуб зеленый».

Наиболее известным ритуалом, связанным с мировым древом, является жертвоприношение скандинавского бога Одина. Пронзенный копьем, он девять дней провисел на ясене Иггдрасиль, чтобы обрести мудрость и магические руны. Подобное жертвоприношение на мировом древе встречается в кельтских традициях. Сюда же следует отнести и распятие Христа...

Отголосок обрядов, связанных с мировым древом, сохранился в современном обычае устанавливать рождественскую или новогоднюю елку. Подарки, которые кладут под нее для несмышленых детей, есть не что иное, как символ магического дара, получаемого от богов. Только все это аллегория, потому что мирового древа в реальности не существует. Все подарки, которые получает от него человек — мысленные озарения. Неважно, что это: научное открытие, «божественное откровение» или просто внезапная мысль, решаюшая проблему. Такое озарение является не чем иным, как результатом напряженной работы головного мозга при обдумывании научных задач, бесконечных молитв и просто проблем, которые достают на протяжении дня. В «Слове о полку Игореве» наиболее точно передается суть образа. Певец Боян воспевает старину, «скача соловьем по мысленну древу». Мысленное древо! Не мировое. Мирового древа в реальности не существует...

Но ведь Кларк его ищет! Значит, верит в его существование в реальности. И что? Ну найду его, поклонюсь трижды, прикоснусь к стволу. Раздвинутся небеса, и из них прогремит слово, которое поможет изгнать болезнь из моей матери? Я уже пробовала изгнать болезнь словом. Не получилось. И вообще все это сильно смахивает на фэнтези.

Возможно, что-то прояснили бы первые четыре строки серебряного текста. Только прочитать их толком я не успела — Кларк стал учить меня летать. В начале текста рассказывалось о том, как тяжело заболел сын у доброй женщины. Болезнью оказалась та самая «чарвати». Там еще приводились признаки болезни, но они 'показались мне бессмысленным набором слов.

— Чарвати, — сказала я.

Женщина подалась от меня, ее улыбка поблекла. Затем она приложила палец к губам и несколько раз кивнула с таким видом, словно объясняя неразумному ребенку, что нельзя прикасаться к раскаленной плите.

— Но что это такое? — спросила я.

Она не ответила. Больше я ничего от нее не добилась. К тому же поддерживать разговор стало трудно. Желудок бросил все ресурсы организма на усвоение ужина. Поэтому на то, чтобы ворочать языком, энергии не осталось.

Заметив мое сомнамбулическое состояние, хозяйка уложила меня в дальнем углу хижины на тонком матрасе. Она потушила один из светильников, сама села под вторым и принялась шить.

Я воткнулась ухом в подушку, набитую соломой. Секунды две лениво наблюдала, как женщина ловко орудует иголкой, а затем стремительно провалилась в сон.

Сон оказался хорошим. Мне представлялось, будто я не сплю, а продолжаю смотреть на женщину, сидящую под лампой. Только на ее месте была мама. В её глазах светился ясный ум, лицо дышало свежестью и было настолько красивым, что его нельзя не любить. Она не шила, а просто сидела в кресле. По бокам стояли незнакомые молодые девушки, которые расчесывали ей волосы, словно царице.

Мама была в сознании. В ясном уме и твердой памяти. Она призывно смотрела на меня, словно собираясь сказать что-то важное.

Очнулась я на холодном каменном полу. Под голову вместо подушки подложен собственный кулак. Похлопав глазами, я села и принялась разминать затекшие пальцы.

Я находилась в пещере. У нее низкий свод и бугристые стенки. В четырех метрах полукруглый выход наружу, загороженный стволами деревьев и буйными папоротниками. Сквозь зелень пробивались солнечные лучи. Пели птицы, издалека слышалось журчание воды.

Где я? Что со мной было?

Ничего не помню. Какая причудливая амнезия! Я знаю, что воспоминания рядом. Вот они, здесь. Стоит только протянуть руку, но в то же время — не схватишь. Прямо как в сказке, когда герой возвращается из сказочного путешествия домой. Его все спрашивают: кто ты? Откуда? Где бывал, чего видал? А он — не знаю, не помню, нигде не бывал, ничего не видал. Мифологи считают, что такая забывчивость свойственна для героя, вернувшегося из царства мертвых. Восставшего из мертвых. Умерший не помнит своего прошлого. Впрочем, как и живой человек не помнит, кем он был в прошлой жизни. Тараканом, дворянином или наложницей.

Только я никакого сказочного путешествия не совершала и в царство мертвых не хаживала. Почему я все позабыла?

И тут воспоминания вернулись. Кларк, похитивший меня, а затем сбросивший в пропасть. Домик в пещере. Женщина, которая в нем живет.

Только где этот домик?

Я вскочила и прошла на несколько метров в глубь пещеры. Остановила непроглядная темень. Без фонаря дальше идти бессмысленно.

— Эй! — крикнула я в темноту. — Ау-у!

Крик вернулся назад, искаженный до неузнаваемости.

Пещерный домик исчез. Словно его никогда не было. Вместе с улыбчивой женщиной. И вместе с моей нормальной одеждой — джинсами и блузкой. На мне осталось только белое хлопчатобумажное сари, до жути напоминающее похоронный саван. От него слабо пахло воском.

— Ни фига себе! — возмутилась я. — Вот это обмен!

Пока я спала, женщина отнесла меня к выходу пещеры. Что ж, спасибо ей за это. Однако как она волокла меня и почему оставила без привычной одежды?

А может, не было никакой женщины? Может, я уснула, пока ползла вниз по стене расщелины? Мне приснился свет в темноте, домик из хвороста, добрая пожилая женщина?

По пути к выходу я наткнулась на собственную одежду, валявшуюся на дне пещеры. Я подобрала блузку... и тут же бросила. И блузка, и джинсы были густо перемазаны пометом летучих мышей.

Я вытерла руку о стенку пещеры и больше не прикасалась к испоганенной одежде. Ничего страшного, похожу в сари. Все индийские женщины в них ходят, чем я хуже? Да и намного ли отличаются мои джинсы и кроссовки от полотна, в которое я завернута? Та же ткань. Разница лишь в покрое и моем сознании.

Правда, откуда я добыла это сари? Очередной вопрос, на который не могу ответить. Да и нужно ли? Главное, есть в чем выйти в свет.

На этой мысли я покинула пещеру и очутилась в буйном субтропическом лесу.

Надо мной возвышались высокие деревья незнакомых пород. Сверху свешивались лианы. Землю укрывали густые папоротники. Я шла сквозь них, рассекая коленками, словно морские воды носом корабля. После первых двадцати шагов о себе напомнили незажившие раны на ногах. Но они не вызывали такого беспокойства, как сари.

Передвигаться в сари с непривычки трудно. Во-первых, ткань плотно обматывается несколько раз вокруг тела и ног, вследствие чего невозможно шагать широко, как я привыкла. Во-вторых, кусок, накидываемый на плечо, все время соскальзывал, стремясь обнажить те части тела, которые по традиции не принято выставлять на обозрение. Под ним находилась чоли — короткая блузка, нечто вроде обтягивающей майки — но она настолько тонкая и прозрачная, словно ее не существует вовсе.

Возле выхода из леса сари размоталось. Я думала, думала, как его уложить, и решила использовать банный вариант. Обмотала вокруг торса и заткнула свободный конец на груди. Получилось смешно. Зато не сваливается.

Лес закончился. Он тянулся узкой полосой вдоль подножия горы. Я вышла на окраину и задохнулась от восторга.

На небе сияло жизнерадостное солнце. От леса вниз спускалась крутая альпийская лужайка, зелень травы резала глаз. Поодаль на склоне росли яблоневые и грушевые деревья. Ветви ломились от плодов. При виде их заурчало в животе, а рот наполнился слюной. Внизу катила воды мелкая каменистая речка, а на другой стороне снова начинался лес. Где-то там, среди ветвей, беззаботно щебетали птицы. А со всех сторон это великолепие окружали могучие, невиданные по красоте горные кряжи с заснеженными вершинами.

Эти горы многое прояснили в вопросе о моем местонахождении. Что такое Арьяварта, я, конечно, не знаю, но планета Земля пока еще круглая, и географии на ней не больше, чем есть. Это не Индия и не Пакистан, но в то же время и то, и другое.

Это Гималаи.

Вершина мира. Могучая горная страна, протянувшаяся на тысячи километров, хранящая тысячи укромных мест и тайн. Величайшие девятитысячники мира, тибетские монахи, прячущие священную Шамбалу; замок Шангри-Ла; база НЛО, которую скрывают индийские власти. Много чего здесь найдется интересного. Я в Гималаях! Это не хорошо и не плохо. Просто осознание этого факта не умещается в голове.

Я еще раз огляделась и только сейчас заметила неподалеку на окраине леса небольшой двухместный джип. На месте водителя пусто, рядом в небо поднимался дымок от затухающего костра.

Немного подумав, я направилась туда.

Возле джипа людей я не нашла. В траве валялись сумки с одеждой и снаряжением, какие-то стальные ящики. У костра сушилась пара ботинок с толстыми подошвами (одна пара — один человек). Из багажника торчали кирка с лопатой. Я пришла к выводу, что не щи принадлежат геологу. Вероятно, он по какой-то надобности отлучился в лес.

Человек с высшим образованием наверняка знает, как добраться до ближайшего города. Или имеет в рюкзаке спутниковый телефон.

— Эй! — крикнула я, обходя лагерь по периметру. — Ау! Где вы? Гостей принимаете?

В стене леса что-то шевельнулось. Я увидела человека, прятавшегося за деревом. Человек глядел на меня. Высокий, нескладный, волосы всклочены. Под тенью густых крон я не могла его рассмотреть получше, а выходить на свет он, кажется, не собирался.

— Доброе утро! — вежливо обратилась я к нему. — Вы говорите по-английски? Не подскажете, далеко ли до города? Я сама из России. Путешествовала по горам, но отбилась от группы.

Продолжая скрываться за деревом, незнакомец внимательно меня слушал, словно постигал из моих слов некую сокровенную истину. Довольно он странный.

— Скажите, а вы... — И тут я увидела на одном из стальных ящиков коробочку с беличьими кистями, которые используют археологи, чтобы очистить древности от пыли. — Так вы археолог! Какая приятная неожиданность. Я тоже, знаете ли, имею отношение к археологии. Меня зовут Алена Овчинникова. Вы, должно быть, даже слышали обо мне. Меня многие знают, в том числе в Индии. Я знакома кое с кем из Института археологии. Знаю доктора Кришана Капура, профессора Гюльшана Сингха... Вы сами откуда будете?

Этим вопросом я надеялась выдавить из странного незнакомца хоть слово. И мой план сработал. Археолог понял, что избежать разговора не удастся.

Он открыл рот и зарычал.

У меня кожа на затылке собралась складками. Люди не издают такой рык. Физиологически на это неспособны. Я вдруг с ужасом поняла, что разговариваю со зверем, у которого косматая шевелюра и огромный рост.

Зверь оставил размышления о сокровенной истине и вышел из-за дерева.

Я попятилась, пытаясь понять, что это за зверюга, но от страха была не в силах этого сделать.

Прочитав мой страх, он оглушительно свистнул. И бросился ко мне со всех лап. Темный, лохматый, яростный. Мне показалось, что от его топота земля заходила ходуном.

Я, естественно, завизжала. Никак, знаете ли, не ожидала столкнуться с такими вот археологами.

И бросилась наутек.

Далеко убежать не удалось. Возле заднего колеса я рухнула в траву. Отчасти в этом повинно сари, в котором бегать в принципе невозможно. Но основной причиной был труп археолога, о который я запнулась. Он наполовину высовывался из-под джипа. Глаза стеклянные, горло разорвано. Наглядный пример того, чем я могу стать через несколько минут.

Зверь летел на меня, разбрасывая лапами дерн. Здоровенный, пасть оскалена. Локомотив, несущийся на полной скорости. До меня ему оставались считаные метры.

Столкновение уже было неизбежным, когда я резко распахнула тяжелую дверцу джипа...

Питекантроп врезался в створку со всей дури. Джип содрогнулся и проскользил вперед на ручном тормозе сантиметров тридцать. Оглушенный зверь рухнул на лопатки. Налитые кровью глаза уставились в небо. Это был лишь нокдаун. Он собирался подняться, но я этого допустить не могла и обрушила на его голову ещё стальной ящик с инструментами.

После этого зверь потерял интерес к активным действиям. Он растянулся в траве во весь свой исполинский рост. Лапы и физиономия покрыты шерстью, на пальцах когти. Похож то ли на медведя, то ли на обезьяну-переростка. Я его, кажется, не убила, но крепко вырубила.

Тяжело дыша, я сползла с борта джипа, на который запрыгнула, чтобы бросить ящик с наибольшей высоты. Ноги тряслись, мир плясал перед глазами.

Первым делом я проверила пульс археолога. Никаких шансов. Археолог был мертвее некуда. Даже рука одеревенела и не сгибалась в локте. Труп теперь полностью затащило под днище, и мертвец лежал, уставившись на трубу глушителя, словно нашел в ней дефект, требующий серьезной починки. Однако кроме этого я выяснила очень важную для меня вещь.

Это был археолог Левиафана.

Он был одет в такую же защитную форму, что и боевики, которые везли меня в «хаммере» к древнеиндийскому храму. В кармане я нашла бумажник, где лежали права на имя Генри Брайена, выданные в штате Огайо, фотография некрасивой нахмуренной женщины — то ли жены, то ли матери. Денег в бумажнике не оказалось. Блокнот исписан мелким нечитаемым почерком. Листая его, я расстроилась, пока в конце не наткнулась на свежую запись.

«Мандала в лесу».

Зверюга за моей спиной захрипела. В сознание, что ли, приходит? Я оглянулась. Вроде нет. Да и не должна, ящик уж больно тяжелый.

Вернулась к блокноту. Кое-что становится понятным. Информацию о мандале, священном символе индийской религии, я добыла из текста легенды. Не больше восьми часов назад я сделала перевод, а Кларк уже разослал людей, чтобы те искали указатель.

Сомнений не остается. Кларк решил пройти путем безутешной матери и отыскать вселенское древо. Зачем? Это вопрос. Я многого не знаю, чтобы ответить на него. Но, насколько я помню (а память у меня хорошая), Кларк никогда не искал древности для того, чтобы выставить их в музее. Он забирал артефакты, которые могут принести ему пользу, а все остальное уничтожал. Памятники культуры — древнейшие наскальные тексты, рельефы, бесценные мумии...

На шее археолога за воротом что-то чернело. Я оттянула одежду и обнаружила на девятом позвонке знак. Черный, неприятный, с острыми краями. Похоже на татуировку, только я впервые сталкиваюсь с подобной. Очень неприятная. Что она может значить?

Я засунула бумажник с блокнотом назад в карманы покойника. Проверила содержимое рюкзаков и багажника. Спутникового телефона не нашла. Досадно.

Высоченные горные пики теперь угнетали. Что же делать? Я перевела взгляд на фруктовую рощу. И обнаружила, что из-за деревьев за мной опять следят. Только в этот раз не зверь. Человеческий глаз.

Спустя несколько секунд из рощи вышли пятеро странных людей.