82
Уже по тому, как Леха шатался, с трудом удерживаясь на придверном коврике, Тютюнин понял, что его друг поддал по случаю счастливого возвращения.
— Ты чего, с дуба рухнул? Тебя жена не прибила за такой вид?!
— Тише, Серёга, тише. Мы не одиноки в этом мире…
Окуркин попытался оглянуться, но едва не свалился на Тютюнина.
— Ты… Ты думаешь, я пьяный? неожиданно чётко произнёс Окуркин.
— А ты, конечно, думаешь, что трезвый.
— Нет, я не очень трезвый, но я к тебе с важной информацией. Пусти в дом, что ли…
— Сейчас Люба тебя увидит и тут же телефонирует Ленке, понимаешь ты или нет?
— Или нет, — глухо ответил Окуркин. — Ленку я теперь не боюсь, поскольку мир рушится. Мир рушится, Серёга! — завыл вдруг Леха, падая Тютюнину на грудь.
— Да не ори ты так… Давай пройдём на кухню, только тихо, понял?
— Как не понять. — Леха покачнулся и икнул. — Я всегда был понятливым. Но иногда меня белая… того… Донимает. Ты должен выпить со мной. Прямо сейчас.
— Заткнись. Идём…
И Тютюнин потащил Леху на кухню. Поначалу Окуркин буксировался без сопротивления, а затем неожиданно вырвался и заскочил в большую комнату.
— А вот и я! Здравствуйте, Арина Родионовна! — радостно прокричал он, обращаясь к Серегиной тёще.
— Да не Арина я Родионовна, башка твоя тупая! Я Олимпиада Петровна.
— Вон оно как сложилось, — с грустью в голос резюмировал Леха.
Сергей пытался втащить его обратно в коридор, но гость крепко держался за дверной косяк.
— Знавал я батюшку вашего — Петра Олимпиадовича, — неожиданно сообщил он и даже всхлипнул. — Добрейшей был души человек…
— Э-э-эх, пьяная твоя рожа, — укоризненно покачала головой Олимпиада Петровна. — Это жёнушка твоя ещё не знает, но я-то ужо ей скажу. Ну-ка, Люба, набери мне Смольный, сейчас мы карательный отряд вызовем!
— Постойте, — выступил вперёд Тютюнин. — Постой, Люба, не набирай телефон. Алексей должен сообщить мне что-то важное.
— Это касается государственной безопасности! — подтвердил Окуркин. — А потом — хотите стреляйте, хотите так ешьте… — Леха махнул рукой. — Мне теперь все одно. Мир рушится!
— Во! Встретились подельнички! Все у них теперь рушится!
Наконец Сергею удалось утащить Леху на кухню и там усадить на табуретку.
— Говорит толком, что случилось.
— Случилось, Серёга. Случилось… То, что мы видели этих крокодилов-ящериц, это не глюк был.
— А что?
— Слушай сюда. — Леха склонился над столом и задышал на приятеля фильтрованным продуктом. — Короче, пришёл я в гараж и решил принять на грудь, так сказать, за освобождение из кичи… Ну, там, Владимирский централ, ветер северный… Ты меня поймёшь. Принял грамм пятьдесят и пошёл домой. Захожу, Ленка читает свою вторую книжку, а телик сам по себе мурлычет. Я гляжу туда, а там баба, в смысле дикторша, с этой рожей разговаривает. Ты представляешь, себе?
— С какой рожей?
— С ящерицей, Серёг. С этой здоровенной ящерицей, которых мы сегодня железяками глушили, а до этого в парке видели. Ведь в парке, Серёг, в парке-то мы были трезвые.
— Точно! — Тютюнин хлопнул себя по колену. — В парке мы были трезвые. И чего ты предлагаешь?
— Выпить.
Окуркин вытянул откуда-то из штанов тёплую бутылку фильтрата.
— Выпить, конечно, можно, — не отводя взгляда от искрящейся жидкости за стеклом, согласился Серёга. — Только это уже наглость будет. Люба не одобрит.
— Люба пусть курит сигареты «Прима», а мы с тобой должны мир спасать. Выпей пятьдесят грамм и пойдём пощёлкаем каналы. Я тебе покажу такое, что просто дас ист фантастиш. Без балды.
— Ну разве что пятьдесят грамм.
— Не более, — мотнул головой Окуркин.
Сергей прямо из горлышка сделал пару глотков, с удовольствием выдохнул пары и поднялся.
— Пошли, покажешь.
— Сейчас. — Окуркин тоже приложился к бутылке, однако не стал ограничиваться парой глотков, и Серёге пришлось отнимать драгоценный препарат, чтобы хватило для дела.
Вскоре оба появились в большой комнате, где в выжидательных позах сидели Люба и Олимпиада Петровна.
— Люба — пульт! — властно скомандовал Тютюнин. Супруга сейчас же передала ему управление телевизором «Горизонт».
— Ну, куда жать, разведчик? — спросил Серёга и, включив наобум какой-то из каналов, попал на лягушачьи глаза и рот с полтыщей зубов. Это было именно то, что они сегодня под вечер колошматили рессорой и коленчатым валом.
— Ну и как тебе шоу, Серёга? — спросил Окуркин, самодовольно улыбаясь.
— Постой! — Тютюнин подошёл к экрану ближе и вслух прочитал титры:
— П.В. Бабайкин, депутат от фракции «Наш дом — тюрьма».
— И чего ты удивляешься, — пожала плечами Люба. — Очень хороший дядечка. Упитанный такой.
— И тебе он не кажется каким-то страшноватым, Люба? Может, лицо у него зеленое, а? — со значением спросил Тютюнин.
— Выпил, что ли? — сразу насторожилась она.
— А ты думала, они на кухне в шахматы играли? — злорадно хохотнула тёща.
— Люба! — Сергей взял супругу за руку. — Люба, я очень тебя прошу поучаствовать в серьёзном эксперименте.
— Это касается государственной безопасности! — снова влез Окуркин.
— Каком эксперименте?
— Выпить нужно, Люба.
— Чего, яду?
— Нет, не яду. Настоечки домашнего приготовления, а потом, — Тютюнин указал на телевизор, — потом надо будет снова взглянуть на этого товарища…
— Ну ладно, — согласилась Люба после недолгих колебаний. — Только с закуской…
— Это можно.
— Постойте! — спохватилась Олимпиада Петровна. — Без меня делать вам это запрещается!
— Так милости просим, — вежливо ответил Серёга. — Пожалуйста, пройдите на кухню, а ты, Алексей, налей экспериментальную жидкость в экспериментальные стаканы или чашечки, если стаканов не хватит.
