52

Вскоре Сергей появился на пару с Борисом Львовичем Штерном.

— Нет, ну такого просто не может быть. Возможна какая-то имитация, но, Сергей, вы же практически эксперт…

Борис Львович замолчал, как только его взгляд наткнулся на роскошный мех котяруса.

— Вот этот? — на всякий случай спросил очарованный директор.

— Этот.

Штерн осторожно коснулся тигровой шерсти, потом деловито помял шкуру.

— Свежая шкура, — заметил он. — Недавно зверя обдирали.

— Вот и Кузьмич то же самое говорит.

— А это, значит, пещерный медведь?

— Так точно, Борис Львович, а вон там на полке мамонт, которого вчера приняли.

— Но… Но товарищи! Дорогие мои товарищи! — с торжественной слезой в голосе произнёс Штерн. — Ведь это же Нобелевская премия… — Не найдя поддержки в лице приёмщиков, директор как будто протрезвел и уже спокойнее добавил:

— Хотя мы этот мех и так неплохо пристроим. Даже очень неплохо. А Нобелевская премия — с ней столько хлопот.

В этот момент приоткрылась служебная дверь, в щель просунулась голова бухгалтера Фригидина.

— Тырыц-тыц-тырым, тырыц-тыц-тырым…

— Что вы сказали? — спросил Штерн.

— Ничего, Борис Львович! Это я пою! — радостно сообщил Фригидин. — Тырыц-тыц-тырым, тырыц-тыц-тырым…

— Вы бы лучше работали, Фригидин, чем тут петь. Вы дебет посчитали?

— Посчитал.

— А кредит?

— Тоже.

— И что, сходятся они у вас?

— Они у нас не сходятся. Но я немножко отдохну и снова посчитаю. Куда нам торопиться, годовой отчёт ещё не скоро… Кстати, Борис Львович, а вы случайно в Израиль не собираетесь уезжать, а? К примеру, насовсем?

— Да нет, до сегодняшнего дня не собирался, — ответил озадаченный директор.

— А жаль. Вы подумайте, Борис Львович. Вы можете уехать и жить себе на Мёртвом море, а я стану вашим опытным и надёжным менеджером…

От такой наглости Штерн так растерялся, что лишь молча открывал и закрывал рот. Фригидин же между тем продолжал грезить наяву.

— Я уже все продумал, Борис Львович. «Втормехпошив» я переименую в «Калерию Дмитриевну» — это мою матушку так зовут. Дальше я потребую от секретарши Елены Васильевны, чтобы она со мной жила в первой половине дня, а во второй пусть работает. Так. — Фригидин прикрыл от восторга глаза и уже начал загибать пальцы. — В-третьих, я уволю Тютюнина — он груб и кормил меня сахаром. В смысле закармливал. А ещё яйца всякие на работу таскает, а они, может быть, заразные. Так, потом я заставлю Турбинова постричься и чтобы от него не воняло перегаром, это в-пятых. А… И ещё, пусть уж Елена Васильевна живёт со мной не в первой половине дня, а круглосуточно, я же ещё вполне молодой мужчина. Вот, пожалуй, и все, Борис Львович. Ну что, согласны уехать в Израиль?

К директору наконец вернулся дар речи.

— Я буду думать, Фригидин. А вам, пока вы ещё не стали опытным и надёжным менеджером, лучше возвратиться в бухгалтерию,

— Хорошо, Борис Львович, я ухожу, но вообще-то не прощаюсь.

Когда Фригидин наконец удалился, Штерн перевёл дух и, указав пальцем на приоткрытую дверь, попросил:

— Сергей, не в службу, а в дружбу, если будет такая возможность — дайте Фригидину в морду.