10

Утро выдалось студёное, и Сергей с Лехой, укрытые лишь наглядной агитацией, сильно продрогли.

— Подъем, махновцы! — злорадно закричала Олимпиада Петровна, подобравшись к спящим.

— Чего вы так орёте, тётя Лимпа? — недовольно спросил Леха. Он резко сел и потянул носом. — Завтрак готов?

— Готов. Вставайте уже. И рожи свои кривые помойте. Использовав весь запас утренних любезностей, Олимпиада Петровна вернулась к небольшой железной печурке, которая на даче играла роль семейного очага.

— Ну и тёща у тебя, Серёг.

— Не тёща — добрый пасечник, — осипшим голосом произнёс Тютюнин. — Ладно, давай позавтракаем, потом закончим с этими грядками и домой поедем. Я что-нибудь совру Любке, скажу, что у меня дела срочные. В противном случаем мне с ними ещё два часа на электричке конопатиться.

— Да, друг. Я тебя понимаю.

Приятели поднялись и отправились умываться под «мойдодыром», прибитым гвоздями к дереву. Потом они чистили зубы — Тютюнин воспользовался своей щёткой, а Лехе достался помазок из свиной щетины, который Любин дедушка в сорок пятом году вывез из Кенигсберга.

Свиная щетина набилась Лехе в рот, и он долго отплёвывался в кустах, вызывая недовольство Олимпиады Петровны и удивление Любы.

— Да что же он там делает?! — восклицала Олимпиада.

— Ему щетина в рот попала, — помешивая горячую кашу, пояснил Сергей.

Вскоре, отплевавшись окончательно, к столу, поставленному на месте будущего колодца, пришёл Леха. Несмотря на проблемы с помазком, его лицо светилось энтузиазмом. Понюхав поданную тарелку с пшённой кашей, он похвалил поварское искусство тютюнинских женщин. На что Олимпиада Петровна тут же заметила, что это только её глупой Любашке не повезло, а сама она носила гордую фамилию Удрюпниковых.

— Старая фамилия. Из купеческого рода. Я её и в замужестве не меняла.

— Мама, ты же говорила, что в вашем роду были одни комиссары, — заметила Люба.

— Говорила, потому что иначе нельзя было. Репрессии и все такое.

— Вы уже решили, где чего сажать будете? — вмешался Леха, стремясь гармонизировать отношения в семье Тютюниных.

— А чего тут решать, если земля ещё не вскопана?! — снова взялась за своё Олимпиада Петровна. — Такими темпами, как у нашего Сергея Викторовича, мы здесь только к осени чего-нибудь посадить сможем. Коноплю уже, наверное.

— Нет, ну зачем коноплю, — возразила Люба. — Вот здесь горох будет, там дальше — за пенёчком, картофельный клин, тут вот — баклажаны, морковочка, а в ямочке — арбузик… А между ними дорожки ровненькие, песочком посыпанные. Я такие в журнале видела.

— А потом я на этих дорожках мины поставлю, нажимного действия… — мечтательно закатив глаза, произнёс Тютюнин. — И не скажу Олимпиаде Петровне где.

Услышав слова зятя, Олимпиада едва не подавилась кашей. Звякнув ложкой, она поднялась из-за стола с оскорблённым видом и скрылась в «красном уголке», заявив, что идёт «прибрать в каморке».

— У папы Карло, — машинально дополнил Леха и попросил добавки.