Глава двадцать первая
Дурные вести

Иногда нами движет непонятная жажда. Необъяснимая, не укладывающаяся в рациональные рассуждения. Зов сердца, страсть растревоженной души. Такое состояние называют одержимостью.

Я не могу сказать, почему мне так важно было каждый вечер ждать ледоход Данера на мостике над каналом, ведущим из квартала знати. Это гораздо выше простой логики. Зимние бури терзали Снежную Шапку, и в мешанине метели можно было разглядеть только огни проходящих внизу кораблей. Несколько раз я бежал не за тем ледоходом, упустив Джея. И ни разу не задумался о том, что мне может дать удачная слежка. Каждый вечер я вновь приходил на мостик, молясь обоим богам, чтобы те заставили буран уйти прочь от города и дать мне шанс проследить за убийцей. Я держался за обледенелые тросы и до боли в глазах всматривался вниз, чтобы с замиранием сердца встретить очередной корабль и, если он похож на судно Данера, поспешить по его маршруту.

Наверно, это было безумие.

На мои отлучки в доме Гетеров смотрели с подозрением. Фарри несколько раз порывался меня удержать, опасаясь, что я вновь попаду в переплет. Даже Шэлли пробовала убедить хотя бы один вечерок провести в тепле, чтобы успокоить нервничающего старика Раска. Куда там, я лишь злился на такие попытки остановить меня и как заведенный уходил после окончания трудового дня на улицу.

По субботам я также ходил к Лайле, относя Эльму крупицы долга. Силача на самом деле уволили, и теперь он попросту спивался, будучи одним из самых шумных постояльцев «Теплого Стана». Наших денег ему хватало на жизнь и выпивку. По-моему, он не задумывался ни о чем больше и пределов трактира не покидал, посвятив все свое время праздному пьянству. Лишь брызгал ядом в мою сторону, стоило мне появиться на горизонте. Но рук он больше не распускал.

На представления сказительницы я более не оставался, опасаясь разозлить старика еще больше. Песни, чудесные песни Лайлы неожиданно оказались менее важны, чем ледоход Данера. Но променять наши часы общения, в которых раскрывалась ее прекрасная душа, я бы не согласился ни на что. Эти беседы, от которых пело сердце, были теплы и трогательны. Я ни на что не претендовал, просто наслаждаясь ее компанией. Она рассказывала мне о себе, довольно жестко избегая темы ее прошлого и причины страшного увечья. Я, в свою очередь, радовал ее простенькими историями, зародившимися в Кассин-Онге. Мне показалось, что Лайла заочно полюбила мою деревню так же, как я любил тот пропавший во льдах поселок, где жизнь была много светлее и приятнее, чем серое существование Снежной Шапки.

Потом я возвращался на ферму, пьяный от удовольствия и в ожидании следующей встречи. Я начинал скучать по Лайле, едва за мною закрывалась дверь трактира и ветер швырял в лицо первые пригоршни снега, которых будет еще много во время моего возвращения домой. Теперь, набравшись опыта, я проходил этот путь быстрее, чем раньше. За полтора часа торопливого хода по обмороженному городу я добирался от «Теплого Стана» до фермы. Остаток же вечера проводил в нашей с Фарри комнате, сыто переваривая субботнюю встречу.

Надо сказать, что Фарри и Шэлли подружились, я все чаще замечал, как они разговаривают, как по-доброму смотрят друг на друга. Общая беда в лице сборщиков черноуса сблизила двух молодых людей. Внучка старого ан Гетера совсем перестала бояться безжизненного Зорана, а из души моего приятеля пропало чувство омерзения и поселилось нечто… Схожее с моей привязанностью к Лайле.

Мне кажется, я стал свидетелем зарождения светлого чувства, прокравшегося под броню измученного жутким детством мальчишки.

Но потом уходила суббота, и я вновь отправлялся на работу, а после на вахту у канала. К мастеру Зорану я больше не ходил: на это у меня банально не хватало времени — корабль Данера мог уйти в город в любой момент, и нельзя было его пропускать.

Пару раз мне удавалось отследить неторопливый ледоход убийцы. Я находил его посудину в квартале Гильдий, где он часто навещал жриц Услады. Я видел, как он удаляется в рабочие районы, куда мне ходу не было из-за отсутствия пропуска.

Вообще эти ежедневные тренировки даже закалили меня. Теперь я не так уставал в погоне за кораблем, меня не слишком донимали подъемы и спуски. Руки приноровились ловко перехватывать дорожные веревки, без потери скорости, а иногда даже помогая разогнаться на узких улочках Снежной Шапки.

Каждый день я расспрашивал у Фарри про Звездного Головача, но тот лишь поводил плечами, нахмурившись. Скорее всего, после случая в Трущобах Джей затаился, унял своего зверя. Но мои вопросы тревожили друга, и он всерьез беспокоился за меня. Если бы я стал хуже работать, Фарри наверняка забил тревогу.

Дела наши фермерские шли хорошо. Мы полагали, что сможем отдать долг даже до конца штормов. Фарри вкладывал свою долю в торговлю, договорившись со стариком о разделении прибыли. Честно говоря, мы могли бы погасить нашу задолженность значительно раньше, но мой друг хотел сначала подкопить сумму для будущего путешествия. Ни он, ни я не забывали о том, что Снежная Шапка — лишь остановка на пути к Барроухельму.

Мне не нравилась эта идея, но все же в основном там были деньги Фарри, и я не мог ими распоряжаться.

Так гладко протекала наша жизнь на ферме в последние недели зимы. Но все рано или поздно заканчивается — пришла пора изменений и в наш размеренный быт…

Это случилось в субботу утром. Я был в прескверном настроении, и только близость встречи с Лайлой прогоняла прочь мрачные мысли. Вчера вечером мне опять удалось проследить за Данером, и впервые за последние несколько недель проклятый убийца отправился в Трущобы. Но на границе районов ко мне пристали стражники, и пока я разбирался с ними, доказывая, что мой пропуск не подделка, Джей растворился в холодных каналах мрачного района.

Я упустил Звездного Головача, и он мог кого-нибудь убить. Кто-то отправился в божественные чертоги, потому что меня остановили «белые тулупы». Невыносимое знание, болезненное.

Фарри и Шэлли с утра решили поработать в теплице лишний раз, но при этом меня не побеспокоили, помня о моих субботних свиданиях. Так что собирался я в тишине и оставшись наедине со своими мыслями. Дом хранил безмолвие, лишь слышалось, как возится в соседней комнате покашливающий старик Раск.

Забрав еще десять монет, нашу предпоследнюю часть долга, я кивнул ан Гетеру на прощание и подался в Трущобы. Понимание, что на следующей неделе мы уже расплатимся с Эльмом, чуть подняло мне настроение. Деньги у нас еще оставались, так что я был убежден: скоро, совсем скоро компас окажется у меня в руках, и о пьянствующем силаче можно будет забыть.

Тот путь ничем не отличался от предыдущего. Разве что буря в Шапке так и не началась и выглянуло солнце, отчего снег на крышах домов заискрился, засверкал. Приморозило, и мне пришлось затянуть капюшон и оставить лишь небольшую щелочку для глаз. Дыша в шарф, согреваясь этим дыханием, я неторопливо добрался до таверны. Вошел внутрь, отряхнул снег с унт, отцепил «кошки» (одно из моих приобретений на заработанные деньги: очень помогало в тех случаях, когда приходилось чуть ли не бежать по льду за кораблем Данера).

— Добрый день! — поприветствовал я торчащего в зале вышибалу Ноулза.

Тот ответил взмахом руки и неуклюже улыбнулся. Его словно вытесанного изо льда лица редко касалась улыбка, и потому я посчитал такой порыв чувств хорошим знаком.

— Добрый день! — сказал я появившемуся из кухни мастеру Райдэлану и отправился в заветный проход к комнате Лайлы.

— Ее нет, Эд, — окликнул меня хозяин трактира. Он с угрюмым видом вытирал полотенцем поросшие волосками широкие кисти.

Я непонимающе улыбнулся.

— Ушла Лайла вчера, — пояснил мастер Райдэлан. — Теперь недобрые времена придут в «Теплый Стан», недобрые. Столько денег потеряю… эх… Драный демон!

— Куда ушла? — Сердце в груди застыло. — Когда?

Ох, остынь, Эд, остынь. Вряд ли бы убийца все так подгадал, вряд ли он вообще вчера убил кого-то. За те недели, что ты следил за ним, жертв же не было.

— Утром еще, — сам того не зная, чуть успокоил меня хозяин трактира. Он поднял голову, нашел взглядом Ноулза. — Спроси его, он должен был доставить девчонку в Торговый район.

— Она ничего не просила передать? — Я не хотел верить, что Лайла исчезла просто так, не попрощавшись. Наши беседы… Они были так теплы! Она никогда бы не сбежала молча!

— Нет, малыш, ничего не передавала, — хмуро буркнул Райдэлан. На кухне что-то лязгнуло, и он как подпрыгнул: — Что ты там творишь, дубина?

Хозяин трактира скрылся на кухне, оставив меня, словно вмиг промерзшего, в общем зале. На деревянных ногах я прошел к Ноулзу.

— Здравствуй…

— Не скажу, — сразу проворчал тот. — Слово дал. Никому не говорить, куда я ее отвел…

Мне стало совсем тоскливо.

— С ней все в порядке?

— Выглядела испуганной, но я довел ее до… — он прищурился, едва не проболтавшись, осклабился: — Докуда она просила.

— Ничего не говори, Ноулз. Просто скажи: это не в Трущобах, ведь так? Пожалуйста!

Он некоторое время молчал, затем, сообразив, закивал:

— Все в порядке, боец. Не в Трущобах она. Но больше ничего не скажу, и не проси. Слово Ноулза нерушимо, как скалы Снежной Шапки!

Мне стало чуточку полегче. Страх за Лайлу утих, оставив только чувство обиды и утраты. Почему она не попрощалась со мной? Неужели я для нее так и остался одним из юных поклонников и все наши встречи лишь притворство? Но как можно было подделать мир в ее душе в те часы перед выступлениями?!

Не знаю, сколько времени я простоял посреди зала. Потерянный, раздавленный, с ноющим сердцем, которое жаждало еще раз увидеть Лайлу. Таким меня и нашел спустившийся сверху Эльм.

Он опять был пьян, но на сей раз выглядел ухоженно. От его блестящей лысины отражались огоньки светильников, глаза словно утонули еще глубже. Я заметил, что вместо левой кисти у него оказался зазубренный крюк. Подобные протезы часто встречались у моряков в порту. Стоили они недорого, но кому, как не мне, знать, чьи деньги пошли на это чудовищное оружие.

— А вот и ты, собачий сопляк! Мне как раз нужны деньги.

Ноулз заворочался, зло поглядев на силача.

— Принес?

— Принес.

— Давай и проваливай. Твоя собачья подстилка ускакала к тем, кто платит больше, хе-хе. Понял, собачий сын?

От него пахло кислым перегаром. Он остановился совсем рядом со мной и протянул здоровую руку. Крюк, завершающий его левую кисть, матово поблескивал. Мне хотелось со всей души ударить его по лицу, но я сдержался.

— Во-о-от, — протянул Эльм, когда монеты перекочевали к нему. — С вас осталось, значится, тридцать монет.

Несмотря на то что мысли мои были заняты другим, я опешил:

— Как?!

— Так! Цены растут, собачья жизнь меняется. Я немного поиздержался. — Он покачал крюком. — Так что мне нужно тридцать монет — и мы в расчете. Но я буду добр и дам вам еще парочку недель сверху. Мой корабль уходит на третью неделю после окончания сезона штормов.

Ноулз развернулся и отошел прочь, оставив меня наедине с пьяным здоровяком. Он не хотел лезть в наши дела, и я чувствовал, что бородатый вышибала побаивается Эльма.

— Так что советую вам поторопиться. Раньше выплатите — раньше получишь свою безделушку. Хороша ж сделка-то, а? Игрушка красивая, я думаю, здесь ею заинтересуются. А вчера заходили собачьи стражники, рассказывали, что в тюрьме уже целая бригада собралась, готовая валить железный лес сразу после того, как придет весна. Целая собачья бригада! Я думаю, Фарри в ней неплохо бы смотрелся, да?

Он широко улыбнулся, обнажив потемневшие зубы. Глаза его пьяно поблескивали. Души его я касаться не хотел, настолько мерзкая сущность там ворочалась.

— Тридцать монеток — это же ерунда для успешных сопляков, из-за которых я потерял руку.

Дохнуло злобой и ненавистью.

— Но теперь у меня новая рука. Новая собачья ручонка, видал!

Он поднес к моим глазам темный крюк.

— На корабле пригодится, собачье племя.

— Мне нужно идти, — торопливо пробормотал я и поспешил к выходу. В голове билось только одно слово: «мерзавец». Колотилось на разные тона. Мы никогда не сможем выплатить долг Эльму. Он будет увеличивать его каждый раз — и потом все-таки выполнит угрозу.

— Не обмани меня! — крикнул здоровяк мне вослед.

— Кто бы говорил, — прошипел я ему и услышал довольный смешок.

Холод зимы остудил разгоряченное лицо. Я присел на занесенную снегом лавку, нацепил на унты «кошки». Лайла ушла… Лайла ушла и даже не попрощалась. Меня душили горечь и обида. Дополнял букет недобрых чувств и Эльм. Что я скажу Фарри? Как нам теперь быть?

Если бы нам выплатить все деньги сразу… Вдруг мой предприимчивый товарищ уже накопил нужную сумму? Это было бы так здорово!

Собравшись с силами, я поднялся на ноги и побрел вдоль канала на север, размышляя, как же нам выбираться из той долговой ямы, куда закапывал нас бывший товарищ.

— Сейчас у меня нет таких денег, — глухо признался Фарри. Мы сидели за общим столом, и в свете лампадок видно было, как хмурится широкий лоб моего приятеля. На скатерти перед нами выстроились два аккуратных столбика, один чуть выше другого. Восемнадцать монет. Все наше богатство. Из них моих было только четыре, остальное скопилось у Фарри, и он каждый день старался пустить их в дело.

Меня мучила совесть. Все это время мой друг вкладывал в наши еженедельные выплаты чуть больше, чем я. Да, на рынке ему удавалось увеличивать свой капитал благодаря уму и сноровке, но Фарри старался для этого. Возвращался уже в темноте, мерз на рынке столько, сколько мог вытерпеть. Что для выплаты долга сделал я, а? Кроме того, что приносил дурные вести да подводил его своей одержимой охотой на Данера.

— Может, попросить в долгу Раска? — предположил я, кривясь от собственного же предложения. Менять один долг на другой… Вряд ли это можно назвать хорошим выходом из сложившейся ситуации. Фарри медленно помотал головой, отметая вариант.

— Ладно, — наконец сказал он. — Выкрутимся! Если все будет идти как сейчас, то трудностей не встретим. Досадно, конечно. Я хотел побродить по ярмарке, купить выпечки, горячего вина попить. Праздно так погулять, понимаешь? Но теперь придется поумерить такие желания.

Я понимал и разделял его горечь, клятвенно заверяя себя, что больше никогда не выпущу из рук проклятого компаса.

— Если бы не Эльм, мы могли бы купить билет до Загаска и забыть про все. Денег бы хватило. А там нашли бы работенку и оставили Снежную Шапку в прошлом. А если поработать еще немного на ферме, то потом добраться на одном из кораблей Содружества до ближайшего из их городов. А оттуда до Барроухельма рукой подать! — продолжал сокрушаться Фарри. — Драный Эльм…

Что мы могли противопоставить шантажу Эльма? И отступится ли он, когда последние монеты попадут в его уцелевшую ладонь? Почему-то мне казалось, что этого не случится. Что он будет выжимать из нас деньги, пока не уйдет из города.

И как бы он не уволок с собой принадлежащий мне компас.

— Что ты думаешь о Шэлли? — вдруг спросил Фарри. Признаюсь, вопрос сразу поставил меня в тупик. Что он хотел от меня услышать?

— Почему ты спрашиваешь? — насторожился я. Из комнаты старика послышалась какая-то возня. Раск сонно ворочался на скрипучей кровати.

— Просто… Она хорошая.

— Хорошая, а что?

— Да нет, ничего. — Фарри что-то хотел мне сказать, но передумал. — Просто хорошая. Она мне нравится.

Я понимающе улыбнулся, порадовавшись за приятеля. После того, что он пережил, — непросто возвращаться к обычной жизни и принимать мир иначе, не вспоминая затхлых недр палубы для собирателей и той женщины-монстра, издевавшейся над пленниками.

Тем более что Шэлли, несомненно, была очаровательна, добра, и в ее душе находилось место для теплоты даже в те моменты, когда она злилась.

Потом мы отправились на боковую, но перед этим Фарри аккуратно сгреб все монеты в свой кошелек. Они тихо звякнули, проваливаясь на дно кожаного мешочка. Из комнаты Шэлли донеслось невнятное бормотание. Она часто говорила во сне.

Мы переглянулись. С пониманием, с общей тайной, с общей целью. С одной надеждой на двоих.

Его мысли напомнили мне о Лайле. Горечь нахлынула удушающей волной, но внимательный взгляд Фарри отогнал прочь недобрые чувства.

— Не расстраивайся, — сказал он. — Мы со всем разберемся! Это на самом деле не проблема.