Глава 7
Домашний очаг

– И с чего ты взял, хозяин, что оно будет работать?

– Говорю тебе, будет.

– И что, у него достанет сил вращать даже жернова? Эдак ты и мельником заделаться сможешь? – Мужик, не удержавшись, даже хмыкнул.

– Богдан, не больно ли много себе позволяешь? – Виктор зло зыркнул на холопа.

– Хозяин, ты не серчай. Да только это не ножички в щит бросать и не распоясавшихся возниц буцкать руками и ногами, – тут же поспешил оправдаться кузнец, припомнив происшествие двухдневной давности.

Было дело. Только буянить начали не возницы, а охранники. Добролюб, видя, что тех уже слишком заносит на поворотах и они начали распускать руки, тиская девок, указал им, чтобы вели себя степенно. Вот ведь. Ладно за Веселину вступился, девица на выданье, к тому же отец и брат имеются, в холопах совсем недавно, а ну как бросятся вступаться за честь дочери и сестры, потом проблем не оберешься, но ведь и за Голубу в этот момент мысль держал. С чего бы это? Девка прошла уже такое, что ничем-то ее не удивишь, а вот поди ж ты. Одним словом, отходил он двоих, да и выбросил ночевать на сеновал. Оно, может, и не вышло бы у него ничегошеньки, да только непривычны здесь биться ногами, все больше на кулачках, да и так техники, считай, никакой. Другое дело – потомственные воины, но и это вскорости уйдет, когда начнут в армию набирать всех подряд, а огнестрел займет на поле боя доминирующее положение.

Ничего, поутру, протрезвев, еще и прощения просили. Вообще-то говоря, мужиков понять можно. Караван возвращался с Запада, где люди провели несколько месяцев, а там все местные отчего-то считают, что они вправе задирать славен, можно подумать, и без того мало татей на голову торгового люда. Если за какой-нибудь проступок на своего, к примеру, штраф налагают, то славенской свинье вполне способны и каторгу организовать.

Не только гульды ненавидели своих соседей. Просто у них это было настолько ярко выражено, что они сдерживаться ну никак не могли. Остальные относились ничуть не лучше, разве что напоказ не выставляли. Однако если для гульдов хороший славен – мертвый славен, то остальные смотрели на это как на глупость, потому как считали неправильным разбрасываться таким ресурсом, как рабочие руки. Так что, находясь за границей, люди все время настороже, опасаясь, кабы чего не вышло. А домой вернулись – и расслабились. Утром распили мировую. Виктор выставил чарки, все же люди сами пришли повиниться. Нет, не за баб: за то, что не уважили хозяина, когда он замечание сделал. На том и разошлись. Вернее, охранники с караваном убыли, сверкая свеженькими синяками, а он остался…

– При чем тут ножи и мордобой? – спросил Виктор кузнеца.

– Дак несмышленыш ты в нашем деле.

– Богдан, сколь раз тебе сказывать: я в кузнечном деле слаб, да и то научусь побыстрее иных, а в механике тебе за мной не угнаться. Сказываю, будет вертеться, причем с нужной скоростью, какой бы ветер ни подул, значит, так и будет.

– Ну поглядим.

– А поглядим. – Это уже с улыбкой.

Водился за Виктором грешок: начинал злиться, когда кто-нибудь сомневался в его способностях. Но оттаивал быстро. Вот и сейчас. Вроде и набежала туча хмурая, но быстро миновала, и снова солнышко играет улыбкой на устах. Богдан уж успел присмотреться к тому, кто судьбой ему был уготован в хозяева, а потому знал об этой особенности, чем беззастенчиво и пользовался. Не сказать что Волков этого не замечал, но относился к этому в принципе легко: подумаешь, важность какая, главное, чтобы не во вред, потому как если так, то ответка будет жесткой. В свете недавних событий, когда счет упокоенных им лично уже перевалил за десяток (причем в последний раз он делал это, не защищая свою жизнь, а именно нападая или карая, что, наверное, вернее), Богдану лучше было не перегибать палку. И вообще, любому следовало подумать, прежде чем становиться на его пути, это он чувствовал всем своим существом. Вот не спустит никому, и все тут.

Он сейчас сам себе казался зверем, почувствовавшим вкус чужой крови. Такое уже было в той прошлой жизни, когда он вернулся из армии, а считай, что и с войны. Там он приобрел какую-то легкость в обращении с людьми, подспудно деля их на две категории: своих и врагов. Тяжко было перестраиваться на мирный лад, ох тяжко, но он справился. Сегодня он переживал сходные ощущения, понимал, что нужно перенастраиваться, потому как все еще стоящий в носу медный запах крови, запах смерти, по-прежнему будоражил воображение. Опасно это.

Спор был насчет проекта, предложенного Виктором. Но все по порядку. Из заграничного путешествия он вернулся с большим прибытком, несмотря на то что, как и было уговорено, получил только пятую часть от добычи. Для него осталось темным лесом, каким образом глава наемников сумел определить ценность всего имущества, но было ясно одно: если и обманули его, то по незнанию, а так выходило, что вроде и чуть лишка отдали.

Так, ему достались все четыре упряжные лошади. У западников эти кони были подешевле, чего никак нельзя сказать о Брячиславии. Тут их стоимость стояла в одном ряду с боевыми конями, но в подробности при дележке никто вдаваться не стал. Достались ему и два седла, пара карабинов, шесть пистолей, несколько различных клинков. Немного золота и каменьев, за них он сумел выручить пятьдесят рублей. Деньгами двести рублей получил. Одним словом, после реализации добычи – а не продал он только абсолютно безликое оружие, избавился и от лошадей, и от упряжи, – у него оказалась просто неприличная, по местным меркам, сумма в пятьсот рублей.

Боярин воспринял весть о выполненной работе, спокойно глядя Виктору в глаза. Впрочем, тот просто сказал, что уговор выполнил, как и было условлено, и больше ни слова. Лишнее это. Световид дал понять, что все уяснил, и отпустил новоявленного владельца постоялого двора, велев немедленно возвращаться домой. Волков было разозлился – надо же, так нагло наплевать на свои обязательства! – но предпочел удалиться молча. По большому счету, если о его существовании просто забудут, он будет не в обиде. Но не забыли. По дороге его нагнал один из боевых холопов воеводы и вручил кошель. Понятно. Воевода конечно же не носил с собой такую сумму, вот и отправил за ней холопа, велев догнать и отдать причитающееся Добролюбу на дороге. А что да зачем, никого не касается, знают они вдвоем, и ладно. Все. В расчете. Ну да и бог с ним.

С такими деньгами теперь можно было и не работать, а вплотную заняться своими прожектами. Но тогда у людей возникнет справедливый вопрос: откуда денежки? Так что забрасывать постоялый двор никак нельзя. Но ведь изначально он рассчитывал именно на то, что постоянно заниматься подворьем не будет, для того и Голубу выкупал, отдав за нее немалую сумму. Другое дело, что к своим делам он решил привлечь отца и сына Орехиных, такие помощники – огромная удача. А вот кто бабам поможет с хозяйством? Тут без мужской руки ну никак.

Нашелся такой. Не сказать что по доброй воле к ним попал, но жизнь она и есть жизнь: кого-то приласкает, а кому-то и по голове настучит. С семьей Сохатовых приключилось несчастье, обычное в общем-то дело. Набралось у них слишком много недоимок, в итоге попали они в обельные холопы, ну то есть в разряд тех, что при случае могут и выкупиться. Горазда сумели представить как отделившегося, благо парню было уж восемнадцать весен, вот только не было у него за душой даже ржавого гвоздя. Предложение работать на постоялом дворе со столом, проживанием и оплатой он воспринял с радостью. Как видно, у парня зародилась надежда выкупить семью, да только вряд ли это возможно. Местные законы закручены так, что в кабалу лучше не попадай, затянет как в трясину, нипочем не выберешься.

Парень оказался и впрямь способным, как о том и говорило его имечко. Успевал поворачиваться, да так, что все-то у него в руках горело, откуда только силы брались. И дров наколет, и воды наносит, и баньку истопит, и за лошадьми присмотрит, и скотину обиходит, и сено на сеновал определит. Впрочем, последнее – это уже все вместе, один бы и он до Пасхи не управился; сено ведь не скирдовать, а на крышу поднимать, так что одному ну никак. А главное, все-то он поспевал делать в срок.

Золото, а не помощник. Для себя Виктор решил: коли все пойдет, как задумал, обязательно выкупит его семью. У него им будет все получше, в этом он был уверен, а работы намечается ой как много, так что всем руки займут. Нужно окружать себя людьми, на которых впоследствии можно будет опереться. Он здесь никто и звать его никак, ни родни, ни друзей, так что надо с чего-то начинать и врастать в этот мир. Назад ходу нет, это для него уже очевидно. Добро же имеет свойство помниться: не так, как зло, но все же.

Наконец настал момент, когда он мог расслабиться и подумать, чем он, собственно, займется. Славенские княжества ему очень напоминали Россию, вот только раздроблены они. Объединение если и возможно, то лишь силой оружия. Был и иной путь. Кто-то из князей должен начать политику единения, действуя исподволь, это процесс на десятилетия и потребует работы не одного правителя, а и его потомков. Зато он наиболее верный, потому как не поселит в сердцах людей взаимной ненависти. Во всяком случае, так видел Виктор. Прав ли он, его мало волновало, потому как это были размышления на отвлеченные темы. Он не собирался ломиться в княжьи палаты и начинать учить государя жизни и навыкам управления государством. Еще чего, в этом вопросе он дважды два – восемь, валенок, одним словом. Да и не собирался он взваливать на себя ношу мессии, тем паче что для этого у него не то что сил, а ума не хватит. Нужно трезво оценивать свои способности.

С другой стороны, возжелай он этого, появись возможность, поверь ему великий князь – почему бы не помечтать-то? – тогда он заполучит головную боль на всю оставшуюся жизнь. Оно ему надо? Единственное, чего он хотел, это воплощения слов Абдуллы из фильма «Белое солнце пустыни»: «Хороший дом, хорошая жена, что еще нужно, чтобы достойно встретить старость». Абдуллу он не любил, все же отрицательный персонаж, но вот слова его с детства засели в его голове. Верные слова, правильные.

Можно, конечно, заниматься и постоялым двором. По нынешним временам вполне достойное занятие, а также возможность обеспечить себе безбедную жизнь и обеспеченную старость. Это прежний хозяин все попутал, возжелав большего, а так – вполне приличный достаток. Но вот не лежала у Виктора душа к этому делу, скучно, неинтересно. Ему хотелось творить, наладить какое-нибудь производство. Спасу нет, как хотелось. Раз уж так все сложилось, раз уж ему выпал шанс, раз уж он знает то, до чего тут пока не додумались остальные, то почему нет. Не врал он в том разговоре ни себе, ни воеводе, и вот теперь у него появилась возможность воплотить слова в жизнь. Отказаться? Да с какого перепуга. Он не собирался учить уму-разуму других, просто хотел жить интересно, вот и все.

Итак, встал вопрос, с чего начать. Перво-наперво следовало узнать, как сегодня работают токари и слесари, точнее, последних пока не было. Ничего, с его легкой руки появятся. Наберет учеников целую прорву, тут такое практикуется сплошь и рядом: родители отдают ремесленнику в обучение паренька лет эдак на надцать. Тот уж через пару годков может превзойти мастера, а не моги, ученик – и никаких гвоздей. Приставит к производству, и будут они работать как миленькие, потому как иного-то и не умеют. Так вот, пока нужно просто составить представление об имеющемся здесь. Понять, что можно использовать в осуществлении своих планов, дабы не изобретать велосипед. Хм. А велосипедов пока тут нет.

Начать он решил с посещения воеводы, памятуя слова старика на подворье: дескать, тот может отписать рекомендательное письмо. Надежду вселяло и отношение воеводы ко всему новому, к реформам великого князя, которые он не только поддерживал, но и активно претворял в жизнь. Ну не может такой человек не пойти навстречу тому, кто хочет привнести нечто новое и полезное в жизнь княжества. Во всяком случае, казна от этого точно не потеряет.

Целую неделю пришлось прожить в Звонграде, ежедневно, а то и по нескольку раз в день наведываясь в дом воеводы. Подьячий, зараза, деньгу брал исправно, но вот устроить прием все никак не мог. Наглеть и ломиться к боярину Виктор посчитал неправильным, о том, что их связывало, он на полном серьезе решил позабыть. Не было ничего, и все тут. Когда он таки попал в палаты, то по виду благодетеля понял, что все делает правильно. Видать, его специально мурыжили, вынуждая действовать, а он молчал.

– Здрав будь, батюшка-воевода.

– И ты здравствуй. С чем пожаловал?

– Батюшка-воевода, хочу я ремеслами заняться, устроить у себя на подворье мастерскую токарную.

– То дело доброе. Нынче в Брячиславии всяким ремеслам почет и уважение. – Во как, словно и не было подобного разговора. Ладно, принимаем правила игры.

– Есть у меня задумка, да только знать хочу, какими станками ныне пользуются. Ни тайн не желаю выведывать, ни воровством заниматься, а просто посмотреть – и тому рад буду.

– А я-то тут при чем? Езжай да смотри.

– Дак меня и на порог никто не пустит. А коли письмецо от тебя будет, то мне двери отворятся. Ить не только о своем благе пекусь. Случись – и в твоем воеводстве сладим такую мануфактуру, что все диву даваться станут. Жизни своей не пожалею, а добьюсь. Западники обзавидуются.

– А что будешь делать-то?

– Пока не ведаю, – вздохнув, честно признался Добролюб. – Но то не главное. Главное – это станки, – тут же поспешил вскинуться он. – Ведаю, как сделать, да только если есть то, что может помочь, не хотелось бы попусту время терять…

Одним словом, повторился разговор, что некогда уже состоялся, но Виктор, набравшись терпения, рассыпался бисером и заливался соловьем. Понятно, что это очередной экзамен. Как поведет себя скоморох, может, придут к выводу: «Он слишком много знал». Но вроде все прошло удачно, и на следующий день ему все же вручили письмо, адресованное старинному другу боярина, которого тот просил посодействовать человеку, передавшему письмо, ибо нужен он для воплощения планов, кои на благо княжества Брячиславского пойдут.

С посещением мастеров все прошло просто и буднично. Когда старинный товарищ боярина понял, что Виктор хочет просто посмотреть, как работают местные матера, он пожал плечами и предложил поучаствовать в планируемом объезде мастерских столицы. Как оказалось, боярин Вяткин возглавлял Мануфактурный приказ и ведал всем, что касалось промышленного производства. В княжестве уже действовало два десятка казенных мануфактур и около полусотни частных, две из которых принадлежали иноземцам. Мало, но, как говорится, процесс пошел. Держа руку на пульсе, Вяткин периодически объезжал все предприятия, а приезд человечка от Смолина как раз пришелся в канун такой поездки, отчего не угодить товарищу, тем паче если ему это ничего не стоит ни в прямом, ни в переносном смысле.

Мастера – они жуть какие скрытные. Чтобы кто рассказал о секрете, да хотя бы назвал сверла, коим отверстия делают, – так каленым железом это из него нужно тянуть и никак иначе. Постигнет какой секрет или умение – и никому ни слова, ни полслова. Готовую продукцию – пожалте, а как оно сделано, ни к чему посторонним это знать. Одним словом, даже просто попасть к их рабочему месту – это все равно что проникнуть на режимный объект в оставленном Виктором мире, а возможно, и посложнее будет, во всяком случае мирным путем.

Но перед Вяткиным предпочитали двери растворять без лишних вопросов и на сопровождавших его людей коситься даже не подумали. Пребывание мастеров в Брячиславии во многом определялось именно этим думным боярином, а потому пусть ходит, инспектирует. Задают его людишки вопросы? Так и сам боярин не отмалчивается – как видно, во многом разбирается. Сподвижники нынешнего великого князя вообще в ремеслах и науках сведущи да любознательностью отличаются. Ну а если недосказанность какая приключится, так что же с того? Коли нет прямого вопроса, так и ответа нет.

Виктору этого было вполне достаточно, грех жаловаться. Устройство станков и предназначение приспособлений он определял с ходу, а если возникал какой затык, то достаточно было получить самый расплывчатый ответ на наводящий вопрос. От увиденного он приходил в удивление. Господи, да сколько же здесь делается по принципу «после сборки доработать напильником»! Это просто с ума сойти можно.

Элементарную в его мире резьбу, ту, что на болтовых соединениях, а не по дереву, получали путем наматывания на цилиндрический стержень нитки, смоченной в краске, а потом по полученным разметкам выпиливали напильником. Винты и гайки, последние появились совсем недавно, подгоняли друг к другу вручную, так что ни о какой взаимозаменяемости не могло быть и речи. У каждого мастера был свой стандарт, вернее, даже у них он был относительно приблизительным, и винт от одного соединения к другому без подгонки применить было нельзя, даже если изготовил его один и тот же мастер. Вот такие пироги с котятами.

Так что ничем местные мастера удивить его не смогли, разве только своим настоящим талантом, потому как в таких условиях, с такими инструментами и станками умудрялись создавать поистине шедевры, произведения механического искусства, если таковое вообще есть.

После столицы боярин отправился на большую оружейную мануфактуру в Козминке, где Виктор ознакомился с условиями производства стрелкового оружия. Здесь производилась продукция, с легкостью выдерживающая конкуренцию с западными образцами и даже с имперскими, вот только объемы вовсе не впечатляли, в этом предстояло еще расти и расти. Вообще-то производство оружия не входило в планы Виктора, но тем не менее он излазил тут все снизу доверху. На казенном предприятии, в отличие от иноземных, по распоряжению боярина ему показали и рассказали все, что только он ни пожелал.

Обратно он и Богдан возвращались на большой повозке, запряженной быками, потому как лошади, способные потянуть такой груз, стоили очень дорого. Она была загружена самыми различными инструментами, приспособлениями, металлом, а главное – дорогостоящей бронзой, которой было закуплено до безобразия много. Кузнец только головой качал. Мало того что его поволок в это путешествие и везде таскал с собой, так еще и покупок понаделал аж на триста рублей.

В столице у оружейника заказал чудной пистоль за целых сто пятьдесят рублей. Нет, работа достойная, но больно уж дорогая, потому как переплата была ну никак не меньше чем вполовину. А все потому, что Добролюб не удовлетворился работой самого мастера и сделал дополнительные замечания, которые тот должен учесть в работе. Тот был изрядно недоволен тем, что его конструкции выказывают недоверие, но удовлетворился условиями клиента: тот сослался на свою дурость, за которую к тому же достойно платил. Половину суммы с ходу оставил в качестве задатка, даже не задумавшись. Зачем это понадобилось Виктору? Причин несколько. Во-первых, здесь оружие – это далеко не блажь, а очень даже нелишний атрибут. Во-вторых, у него по сей день стояли перед глазами пистоли Градимира, нравились они ему, спасу нет. Опять же любовь мужчин к оружию вечна и неистребима. Так что чего удивляться? Есть возможность, вот и покупает лучшее.

Но больше всего Богдана удивило то, что Добролюб заплатил целых сто рублей за измерительные приборы. Слов нет, очень красивые и качественно, с отличной подгонкой изготовленные инструменты, но нешто глаз нет? Как можно такие деньжищи выбрасывать на ветер? А Виктор не мог поступить иначе. Дело в том, что измерительные приборы ему были необходимы. Ну не на глазок же все ладить, чай, не грабли выделывать собрался, тут точность понадобится, и вполне себе конкретная. Разумеется, он не рассчитывал на метрическую единицу измерения и поэтому направился сюда не столько за тем, чтобы купить инструмент, а чтобы заказать. Какая разница, знает он, какой должен быть истинный метр или не знает, главное, чтобы была десятичная система измерений, ему так привычней, вот и все. Каково же было его удивление, когда он увидел приборы именно те, которые искал, причем готовые. Это были имперские инструменты, с десятичной системой измерений, причем тут имелись и готовальня с набором чертежника, и свинцовые карандаши, и транспортиры, и линейки, и треугольники, и даже штангенциркуль, который и вовсе поверг его в ступор, потому как практически ничем не отличался от привычного. Он был несколько иной, непривычной формы, но принципы измерений те же, что известны ему. Он мог ожидать многого, но такого… Все это изготовлено качественно, из бронзы, одним словом – красота да и только.

Предпринятое путешествие показало, что здесь с токарными станками полный провал. Единственные их представители с ножным приводом предназначались для изготовления изделий из дерева. Были станки у ювелиров и часовых дел мастеров, но только на них можно обрабатывать лишь мягкие металлы. Ножного привода явно недостаточно для работы с более прочными сплавами, но то не беда, водяное колесо не вчера придумали и пользуют повсеместно, но стоит ли городить огород, если резец рукой все равно не удержать, чтобы обработать хотя бы мягкое железо, не то что сталь. Тут даже до подручников не додумались, и токарь держит резец на весу! Что уж говорить о суппорте.

Но все это не беда. Успел он и в школе помастерить, и в училище не отлынивал от учебы. Нравилось ему возиться с железками, что-нибудь путное вспомнить сможет. Понятно, до программируемого станка ему как до ишачьей пасхи, но надежный и функциональный станок на пару порядков выше существующих он сумеет сделать. Кстати, насколько он помнил из истории, на Земле примерно в этот период и появился русский изобретатель, фамилия никак не хотела всплывать в голове, который додумался до суппорта и создал станок, который вполне можно назвать первым программируемым: просто использование различных механизмов его детища позволило с легкостью копировать детали.

Так что худо-бедно он сможет сделать и токарный, и сверлильный, и фрезерный станки, а уже только с ними можно добиться о-го-го сколько. Да если всего лишь наладить производство лерок и метчиков для нарезания различных резьб, то на этом можно озолотиться. Ведь если он начнет производить стандартный инструмент, то и резьба будет стандартной. Не понять все удобство этого процесса мастера не смогут. И это если позабыть о том, что процесс изготовления различных винтов упростится донельзя и будет занимать максимум несколько минут, в зависимости от диаметра и длины резьбы. А что, чем не мысль? Все побоку – и заняться внедрением именно стандартизации резьбы, сиречь изготовлением необходимого инструмента, а точнее, наборов.

Вот только не стоит хвататься за все сразу. Сразу только кошки родятся, да и то срок, определенный матушкой-природой, должен пройти. Сначала нужно решить вопрос с приводом. Рядом с постоялым двором протекает ручеек, вот только это и есть ручеек и использовать его для водяного колеса нечего и пытаться. Опять же подобный приводной механизм – это дело такое… Только в южной части империи есть речки, которые не замерзают зимой, а тут и у западников с наступлением холодов все мануфактуры, завязанные на реки, замирали до весны. Можно использовать быков, запустив их по кругу, но это тоже не то. Нужно что-нибудь эдакое.

Решение пришло, когда он остановил взгляд на ветряной мельнице. Так, вот оно! Постоялый двор стоял неподалеку от леса, но ветра дули там с завидным постоянством, сила ветра была различной, но все это решаемо. Случалось, конечно, и безветрие, но сколько таких дней в году – по пальцам перечесть можно. Займет много места? Да ничуть не бывало! Зачем строить ветряную мельницу или ветряк, который при перемене ветра, поворачиваясь, создает нагрузки на подшипники, в результате чего они служат гораздо меньше? А тут речь пока могла идти только о подшипниках скольжения. Да и места такая конструкция занимает не в пример больше.

Был у них преподаватель в училище, эдакий Кулибин, все время что-нибудь мастерил. Так вот, когда цены на коммуналку стали расти как на дрожжах, он задумал обойтись без этих дармоедов, которые деньги берут не пойми за что, да еще и услуги оказывают как им заблагорассудится. Проблему с отоплением он решил, устроив дома котел на топливе в виде отработки, которую, считай задарма, брал на станциях техобслуживания. Водоснабжение обеспечил посредством ручья, бьющего возле его дома и забранного в трубу. Люди регулярно приходили на этот ручей, так как в их районе отключение воды было делом весьма обычным, а летом трубы и вовсе пересыхали. С введением счетчиков стало полегче, плата значительно сократилась, а до того… Так вот, он снизу приварил трубу меньшего диаметра, и часть воды стала уходить по отводу в специально изготовленный из бетона бассейн, откуда посредством насоса подавалась в домашний водопровод. Оставалось решить вопрос с электричеством. И вот тут он решил воспользоваться силой ветра.

Виктор с ребятами помогали ему, – разумеется, в свободное от занятий время и в строго добровольном порядке – на базе училищной мастерской делать тот ветряк, благо преподаватель всю свою сознательную жизнь проработал в этом учебном заведении и руководство на это смотрело сквозь пальцы. Если быть более точным, то мастерили они ротор. Во-первых, ему абсолютно безразлично направление ветра, лишь бы он был, потому как ветряк имеет вертикальную ось вращения. Во-вторых, даже при незначительной скорости ветра он имеет больший крутящий момент, нежели обычное ветроколесо.

Конструкция была не особо сложной. Четыре лопасти, по сути, два цилиндра из дюраля, разрезанные пополам в вертикальной плоскости, устанавливались на крестовину, при этом они могли поворачиваться. Снизу крепилась пружина, которая заставляла лопасти находиться в открытом состоянии. Посредством этой пружины можно было подобрать необходимую скорость вращения ротора, параметры которой не больно-то менялись от силы ветра. Ветер послабее – лопасти открыты полностью и захватывают его всей плоскостью, начал крепчать – ротор вращается быстрее и под действием центробежных сил лопасти поворачиваются, уменьшая рабочую площадь и, соответственно, скорость. Если силы недостаточно для разворота лопастей, на внутренней стороне лопасти укрепляется дополнительный груз, что еще в большей степени способствует развороту.

Не сказать что тогда они долго промучились. С другой стороны, у них не было проблем с материалами. Нет, все нужно было доставать и искать, но, по большому счету, это не заняло много времени. Управились они буквально за три дня, облазив пару-тройку куч металлолома, за что преподаватель презентовал сторожу пункта приема лома бутылку водки. Как бы то ни было, но за коммуналку он больше не платил. Было несколько внезапных проверок, причем от всех служб, но он смело посылал всех по известному адресу. Дошло до того, что подключили милицию. А то как же? Зимой топит, кушать готовит, свет в доме и во дворе горит, водой пользуется. Вот только умылись и отстали несолоно хлебавши. Однако время от времени контролеры обращаются к мужику с просьбами, мол, покажи, пожалуйста, что все свое, а то начальство пилит. Пускает. А что прикажете делать? Начальникам плевать. Дадут умное распоряжение – и попробуй не выполнить, по карману ударят. А контролер-то ни при чем. Конечно, всякие бывают, но его преподаватель в людях все же предпочитал видеть хорошее.

Вот именно такую конструкцию и предлагал соорудить Виктор, в отношении чего Богдан высказал сомнение. Чего изобретать то, что и так известно, и пользуются этим не одну сотню лет. Но хозяин уперся. Эдак можно прямо на крыше устроить несколько роторов, по одному на каждый станок и на поддув горна, достаточно только приспособить раму, чтобы сам ротор немного приподнять повыше. Три станка, три ветряка, четвертый в кузне.

Начать планировалось именно с кузни, чтобы механизировать поддув горна. Заодно и изготовление конструкции отработают, и поэкспериментировать можно, потому как здесь никакой силы, считай, и не нужно, только вентилятор привести в движение. И сразу же высвобождаются руки, не нужно будет никому работать с громоздкими мехами. И место, разумеется, освободится. Одним словом, работа кипела. Был скепсис со стороны опытного и бывалого мастера Богдана, в особенности в отношении вентилятора. Вот не верилось ему, что таким образом можно устроить поддув получше, чем с помощью мехов, и все тут. Но Орехин-старший все же предпочел больше помалкивать, а потом новаторство как-то захлестнуло и его.

Бывало, обратится к нему купец с просьбой лошадей поправить, а кузнец уставится на него как баран на новые ворота, мол, чего этому убогому от него надо. Хорошо хоть Виктор постоянно крутился рядом. Слесарку отдельную они еще не устроили, поэтому все делалось в кузне. Увидит непотребство и поспешит приземлить Богдана, напоминая, что они как бы постоялый двор содержат и людям помощь нужна. А вот окрестных крестьян Виктор отвадил сразу, заявив, что он запрещает кузнецу заниматься сторонней работой. Ну его, только отвлекаться почем зря.

Наконец ротор заработал, вот только для вентилятора его оказалось слишком много. Недолго думая посадили на него точильный камень, а продлив вал, – еще и токарный станок по дереву, который они собрали из купленных в городе комплектующих. Вот только по указке Виктора приделали и подручник. Расход металла на такое дело Богдан тут же окрестил блажью, а еще уверил, что они не плотники, чтобы с деревом работать, токари эвон по нескольку лет учатся владеть своим мастерством.

Но вот как только станок был готов, да еще и с подшипниками, изготовленными Виктором по шаблону, коий он заказывал в Брячиславле, – подумать только, у златокузнеца! – выяснилось, что на нем с легкостью может обучиться работать практически любой. Недолго думая Волков тут же выточил кубок. Надо же, руки Добролюба, хоть и не делали ничего подобного, вполне себе справились, словно вспомнили то, чему давным-давно научились. Полуфабрикат. Нужно было еще изготовить зажим, чтобы крепить заготовку за один конец и получить возможность с другого конца вынуть дерево изнутри кубка. Потом нечто подобное попробовал сделать Ждан, и у него довольно неплохо получилось. Наконец не выдержал и сам Богдан. Хм. И у него пошло. Не так, как у хозяина, но пошло.

Во весь рост вставал вопрос, как быть. Места в кузнице изначально было недостаточно. Уже сейчас только установка токарного станка съела чуть не четверть помещения. Дальше так нельзя. Виктор тут же принял волевое решение устроить мастерскую в хозяйственных постройках, потеснив живность. Что тут началось…

Вообще-то, если вспомнить на секундочку, он этим бабам хозяин, как говорится – царь, бог и все остальное. Да только они отчего-то про это напрочь позабыли. Может, всему виной его манеры выходца из двадцать первого века и он не смог поставить себя как хозяин. Может, еще что. А может, им вообще плевать и они зарядили бы эту выволочку даже потомственному боярину. Нет, это вряд ли, конечно, но вот почему-то верилось в подобное легко. Когда он озвучил свое решение, они как раз ужинали за большим столом в обеденном зале, была у них уже такая традиция, но только при отсутствии постояльцев. Признаться, таких дней все ждали с нетерпением, так как за неспешным ужином велись беседы, слышался смех, подначки, лилось пиво, эдакий маленький праздник. Едва Виктор открыл рот, как настроение у Богдана и остальных испортилось, женщины разом перестали есть и перевели взгляд на хозяина.

Виктор как-то незаметно остался один, со стола пропали два запотевших кувшина с пивом, из-за стола встали все мужчины. А вот бабы остались. Да-а, такого оборота он не ожидал. Даже Веселина включилась в общий хор, даром что всего шестнадцать. Одним словом, отстаивали они права домашней скотины, как нипочем не отстаивали бы свои собственные. Закончилось все тем, что Добролюб обещался еще подумать, после чего как ошпаренный выскочил во двор, где на завалинке, спокойно попивая пиво, расположились его холопы и наемный рабочий.

– Добролюб, ты не серчай, но коли поначалу нас спросил бы, то я тебе обсказал бы, что такое скотинка и птица для баб. Ты их хоть каленым железом пытай, а они за буренок насмерть стоять будут, потому как очаг на них, деток они вскармливают, мы только добытчики. Они ить даже в граде живность ту держуть, хотя с местом там…

– Ничего. Побесятся-побесятся да успокоятся. Как сказал, так и будет, – сердито буркнул Виктор.

– А оно тебе надо, хозяин?

– Ты это к чему, Богдан? Нешто не ведаешь, что дальше мы так не можем и нам место потребно?

– Дак, можа, проще новое сладить? Погоди ругаться, хозяин. Понимаю, что деньга твоя, но то и впрямь ловчее получится. Оно и сделаем по тем размерам, что нам потребны, да крышу сладим так, как надо, уже под ветряки. Опять же осенняя вспашка закончилась, крестьяне из сельца начинают репу чесать, где приработок найти, а эти обойдутся куда дешевле, чем артель плотницкая.

– А сделают-то ладно?

– Тебе же не терем ставить. А на то их мастерства хватит, может, и будет где кривовато, но не развалится. Они в артели плотницкие сбиваются, так что нормально сладят, а по деньгам еще и дешевле будет, это ж под боком с домом. Не схотят эти – окрест деревенек хватает, так что не переживай, сладят быстро. Аккурат на заднем дворе можно и поставить, да еще и забором повыше от баньки отгородиться.

Это да. Незачем посторонним глазеть на то, что делается там, а в кузнице все на виду. Раньше надо было подумать. Ну да ничего, на будущее наука. Готовый ротор переставят на новое здание, а туда сладят другой, поменьше и послабее, чтобы хватало на вентилятор и точило. Токарный станок тоже надо выносить в мастерскую. Работать Виктор планировал именно с металлом, но ведь нужны заготовки, а их лучше делать из дерева. Навскидку стройка должна была обойтись рублей в пятьдесят. Деньги, конечно, немаленькие, но без вложений ничего не получишь. А существующие постройки пусть по-старому и используются. Не сказать что бабы не попытались отстоять птичий двор, от которого оставалось чуть да маленько, но уже больше для порядку: закинули удочку – ах нет? Ну и ладно.

Как и предполагал Богдан, с крестьянами сговорились сразу и по приемлемым ценам, да чего уж там – задешево. Работа закипела практически сразу, как ударили по рукам. И уже через пару дней сруб, крытый дранкой, был готов, вот только из-за продвинутого кровельного материала и каркасов под роторы цена уложилась аж в шестьдесят пять рублей, но это не смертельно.

Хорошо все же, что воевода в свое время подсуропил Виктору этот постоялый двор. Деньги если уходили, то только на материалы, инструмент или вот на строительство, а все остальное вполне обеспечивало подворье, еще и оставалось кое-что. Хотя нет, какой там «оставалось», пришлось раскошеливаться на то, чтобы народ приодеть, для этого пришлось ехать в Звонград на ярмарку. Можно отовариться и у проезжих купцов, вот только они тут же ломили цену, словно уже добрались до западных держав. Проще уж так, благо остановиться было где: далеко не все отвернулись от семьи, которую посетило несчастье, у Орехиных все еще были друзья.

По возвращении тут же начались примерки. Млада – уж вроде взрослая баба, да и Голуба жизнью битая, но вот веселье в доме стоит, словно все разом сравнялись в возрасте, причем с Веселиной. Богдан с улыбкой слушал звуки, доносящиеся из дома, но улыбка эта выходила грустной. С одной стороны, за женщин своих радовался и за сына, который деловито прохаживался в обновках, да и сам-то, чай, прикупился. Но с другой – прекрасно осознавал: деньги за все это плачены хозяином и долг только что возрос. И так будет раз за разом, его семья все крепче будет привязываться к Добролюбу. Мужик-то он хороший, вот только воля – она и есть воля.

– Чего задумался, Богдан?

– Дак о доле своей.

– Не забивай себе голову глупостями. Придет время, все вольную выкупите, на то сейчас и трудимся не покладая рук.

– Эк ты сказал. И что же, вот разузнаю я твои секреты и ты мне дашь возможность выкупиться?

– Конечно. Думаю, года через два будешь вольным как ветер. Вот только никуда ты не денешься, останешься со мной. Вольным, но при мне.

– Это еще с чего?

– А если все пойдет, как задумано, то в другом месте тебе будет уже неинтересно, а у нас тут целая мануфактура будет.

– Это как в Козминке? – даже привстал кузнец.

– Неа. Лучше. Много лучше. И будут окрест купцы и мастера за грудки нас тягать, требуя делать товару больше и больше.

– Ох, Добролюб, гляжу на тебя, а глазки твои горят так, что сразу видно: сам веришь в то, что говоришь. Да только сомнительно.

– Ты насчет ротора тоже не больно-то верил, а кто оказался прав?

– Ну тогда поглядим.

– Э нет, глядеть все остальные будут, а мы станем работать, себя не жалеючи. Вот к зиме подготовились, сруб мастерской поставили, теперь и за работу можно.

– А и то верно.

Зарядили дожди, установилась осенняя распутица, и караваны купцов стали большой редкостью. Обитатели постоялого двора куда чаще собирались за общим столом. Не сказать что это было правильно, все же хозяину не пристало сидеть с холопами за одним столом, но быть наособицу в одиночку Виктору как-то претило. Не могла не оказывать своего влияния и прошлая жизнь, все же менталитет сильно отличается от средневекового. Много он перенял, следуя старинной поговорке: «Со своим кадилом в чужой монастырь не ходят», но во многом остался прежним. И еще. Не было у него в этом мире никого. Там, у себя, он не задумывался над тем, что такое родня, близкие. Даже если ты не всегда находишь с ними общий язык, без них ты одиночка, сирота. Не хотел он быть сиротой, а потому эти люди были теми, кого он мог назвать своей семьей. Глупость, наверное, но вот хотелось ему к кому-нибудь притулиться, и все тут. Права все же народная молва: «Имея – не ценим, потерявши – плачем». Вот и он когда-то не ценил то, что имел.

В тот вечер они, как всегда, ужинали вместе. Много говорили, шутили и подтрунивали друг над другом. Поднимали вопросы по хозяйственной части. Голуба упомянула о том, что наметились излишки сыра. Если не подвернется какой купец, нужно снаряжать подводу или навьючивать лошадей и, несмотря на распутицу, отправлять товар в Звонград, не то продукт потеряет свежесть, тогда только самим есть, а куда им столько-то. Одним словом, все шло как обычно. Необычным было лишь то, что Голуба вдруг спохватилась и выбежала на кухню, сопровождаемая лукавым взглядом Млады. Как видно, жена кузнеца знала нечто такое, что неведомо было остальным.

Виктор и Голуба были неженаты, но жили вместе, и все об том знали. Дело, как говорится, личное. Правильно он вел себя или нет, да только все, кто проживал в доме, относились к нему хорошо, с уважением, и девушку принимали от души, не допуская по отношению к ней даже намека на косой взгляд.

Когда они остались вдвоем, Виктор поинтересовался:

– Голуба, а что это было? Там, за ужином?

– Ничего. Поперхнулась просто.

Пожав плечами, она скинула сорочку и нагая юркнула под одеяло, тут же прильнув к горячему боку сильного мужчины. Однако тот вопреки обыкновению не обнял ее и не привлек к себе. Наоборот, отстранил и, пользуясь тем, что светильник все еще горел, внимательно посмотрел в ее глаза, которые предательски забегали.

– А как ты себя чувствуешь?

– Хорошо.

– Я тут подумал и припомнил, что у тебя уже давненько нет недомоганий. Ты что же, тяжелая?

Девушка тут же сжалась в комок, он почувствовал, как напряглось ее тело. А вот глаза смотрели прямо и решительно, словно она была готова идти в последний и решительный бой, не щадя живота своего.

– Не дам, – твердо и едва ли не угрожающе прошипела она. – Коли велишь вытравить плод, сама себя порешу.

Виктору не раз приходилось слышать высказывания вроде: «Я жить не стану, покончу с собой», но ни разу он не был настолько уверен, как сейчас, – порешит, без сомнений и раздумий.

– Да почему я должен такое велеть-то? – искренне удивился Виктор.

– Прежний хозяин трижды приказывал. Травница сказала, что если понесу, то только по воле Отца Небесного, потому как чашу свою полностью опустошила. Скажи она до того, нипочем не далась бы, а как уж случилось… Я прошу тебя, Добролюб, оставь дитя, ить я же не для того тебе нужна, сам сказывал, да и никому не предлагаешь. А я сильная, я за хозяйством смотреть смогу, и ничегошеньки не изменится.

– Так хочется?

– Я денно и нощно молилась, поклоны Отцу Небесному била. Что баба без дитя?.. Нет ничегошеньки важнее на этом свете, как дать жизнь и взрастить ребенка. Ничегошеньки опосля нас не останется, только детки.

– Ребенок-то от меня?

Ага. Раба не раба, но зыркнула так, что любо-дорого. Вот окажись в руках что – непременно огрела бы. Впрочем, попыталась двинуть кулаком, но ничего не получилось. Виктор успел перехватить обе руки, пресекая таким образом всякие поползновения в свою сторону. Не тут-то было: пошли в ход ноги, так что пришлось и их оплести. Как только она его взглядом не испепелила.

– Успокойся. Коли троих вывела, то этот слабенький, сам может отринуться. Так что теперь тебе беречь себя нужно. Вот и умница.

Глаза-то мечут молнии, но вот дергаться перестала и разом затихла: как видно, эти премудрости ей были не чужды. Вот и ладушки, теперь можно и поговорить.

– Вопрос имею к тебе, Голуба. Ты как, пойдешь за меня? Ну коли уж так-то все сложилось, не плодить же нам бастардов. Девка ты справная, домовитая, такая мне в самый раз будет.

– А что же с тем, что было? – потупив взор, едва выдавила она из себя.

– Что было, то быльем поросло. То доля невольничья, а потому и грех твой малый, но коли после… Порешу.

– А как же Смеяна? Ведь не слепая, вижу, что сохнешь по ней. Пока не видишь, так совсем ничего, а как тогда на подворье приезжала, так ночами во сне только ее и поминал. Да еще и, будучи со мной, имечком ее величал.

– Нынче такого нет?

– Нет.

– Вот и не будет. Как говорится, с глаз долой – из сердца вон. Болячка эта, может быть, и на всю жизнь, но тебе от того урона никакого не будет, потому как разные мы с ней и даже думать в эту сторону глупо. Ну так как, пойдешь за меня?

– А пойду, – шаловливо проговорила Голуба и тут же полезла под бок Виктора, обвивая его руками и ногами.

– Но-но, полегче, – отстраняясь, остудил он порыв девушки.

– Что не так-то? – тут же надула губки она.

– Все не так. Выспись. Завтра поутру отправимся в Обережную, там, сказывают, бабка-травница знатная обретается. Надо, чтобы глянула на тебя, а то мало ли, троих-то уж скинула. Да не дуйся ты так, сколь еще у нас впереди, все наше будет, никому не отдадим.

В Обережную они поехали на подводе, запряженной парой лошадей. Одной лошадке потянуть повозку в такой грязище было нереально, даже если учесть, что в ней находилось только двое седоков да большой ворох соломы, коей обложили Голубу, чем ввергли ее в краску. Все обитатели усадьбы восприняли весть с неподдельным энтузиазмом, искренне порадовавшись за обоих, хотя, казалось бы, эвон девка из грязи, да еще какой, а сразу скакнула в хозяйки. Трясясь в подводе и кутаясь в парусиновый плащ вместе с будущей супругой, – а обвенчаться решили сразу по возвращении, без шума, но по закону божьему, – Виктор твердо решил отложить все в сторону и сразу после венчания озаботиться легкой бедаркой на рессорах. Можно, конечно, и легкий экипаж изготовить, но двуколка куда более практична и сделать ее проще.

Хм. А что, если их производство наладить? Для бояр в сельской местности самое оно окажется, да и в городах. Они-то известны давно, да только, подобно колымаге, весьма тряские, потому и предпочитают покупать заграничные кареты. А там тоже пока никто не додумался до того, чтобы сделать легкую повозку на мягком ходу. Короче, спрос будет. Вспомнить хоть СССР, где почитай до шестидесятых годов промышленность производила бедарки для колхозов. Однако по здравом размышлении он решил не гнать лошадей. Это же нужно налаживать производство, а коли спрос пойдет неслабый, каретники тут же перепрофилируются. Подумаешь, дешевле, зато количество возрастет. Опять же купечество подключится, потому как этот транспорт попроще и попрактичней карет. А тогда иди конкурируй с западными мануфактурами.

Нет, нужно делать, как задумал: налаживать производство инструмента, используя отсутствие в этом мире стандартизации. Все указывало на то, что ему удастся изготовить достаточно точные станки, чтобы решить эту задачу. Хм. Кстати, можно сразу наладить и литье гаечных ключей. «А бедарку все же одну слажу», – когда бричка подпрыгнула на очередном ухабе, решил он. Перехватят идею, нет ли, а самому растрясать ливер ой как не хочется. А если хлынет поток нового транспорта в славенские княжества, так что ж с того, всех денег не заработаешь, всего не охватишь.

В Обережную прибыли, только когда начало темнеть. Встали на постой в одной из хат в посаде. Как выяснилось, бабка находится в самой крепости и попасть к ней сейчас не представляется возможным, потому что до утра ворота никто не откроет. Мало того, караул никого не подпустит близко к стенам, потому как стреляют без предупреждения. Места здесь тревожные, а потому службу стрельцы несут бдительно. Все жители о том давно знают, а потому относятся с пониманием. Волков решил не лезть со своим кадилом и переночевать в селе.

На Голубу было жалко смотреть. Извелась вся девка, дорога ой как нелегко далась. И растрясло ее, и озябла вся так, что не сразу озноб отпустил, когда он прижал ее к себе, пытаясь согреть. Вот только простуды не хватало. Но Бог миловал, ни разу не шмыгнула носом и не кашлянула. Идея, которая Виктору поначалу показалась верной, сейчас выглядела неоправданной авантюрой. Еще больше он в том убедился, когда поутру Голуба с широко открытыми от ужаса глазами сообщила о начавшемся у нее кровотечении.

Бабку он нашел в крепости подле раненых, которые здесь были явлением далеко не редким. Хватало и лихих, и с гульдами случались стычки, так что работенка для лекарки всегда имелась. Когда Виктор вошел в избу, где раненые лежали, она как раз обихаживала какого-то служилого, а иных тут и быть не могло. Одного взгляда на воина было достаточно, чтобы испугаться. Лицо, заросшее бородой, изборождено шрамами, злой взгляд. Как представишь такое… Тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить.

Просьбу взглянуть на тяжелую бабка Любава, та самая, которую он в самом начале повстречал на лесной дороге, восприняла благосклонно, а услышав о кровотечении, тут же бросила раненых, благо тут стоял вопрос только о смене повязок, и поспешила за пришедшим мужчиной. Осмотр был довольно долгим. Лекарка бесцеремонно выгнала всех взашей, не оставив даже хозяйку дома.

– Что же ты, касатик, не мог справную девку найти? Ить вон какой красавец, любо-дорого посмотреть, а взял гулящую.

– Не гулящая она.

– Ты это другим сказывай. Нешто я не вижу, что уж не одно дите скинула, и не сама. Я-то таким не пробавляюсь, но злую работу сразу замечаю.

– Невольницей она была, а какой в таком разе выбор.

– Эвон как. Хорошо сделал, что привез. Вовремя поспел.

– Стало быть, не из-за тряской дороги?

– Дорога тоже свое дело сказала, да только не будь ее, через пару деньков все одно случилось бы, а тогда уж… Одним словом, хорошо то, что хорошо кончается. Но ходу вам отсель нету. Самое малое седмицу тут она должна пролежать пластом да травки мои попить. А там уж как Отец Небесный положит.

– Получается, может она дитя потерять, – севшим голосом проговорил Виктор. Вот ведь, вроде и отцом никогда не был, и Голубу не любил, а ребенка уже хотел, уже в мыслях с ним тетешкался.

– Разве я про то говорила, касатик? Я о том, что, может, и дольше седмицы сидеть тут придется. Как, усидишь?

– А куда я денусь.

– Вот и добре. Права, видать, я оказалась тогда на дороге: иной ты.

– Узнала, бабушка.

– Узнала-узнала, как не узнать такого красавца.

– Так-таки и красавца.

– Э-эх, охальник и есть охальник, когда еще жизнь повыбьет из тебя дурь-то. Все остановиться не можешь, даже мне, старой, намеки строишь.

– Ты, бабушка, не обращай внимания, то я по привычке.

– Так я и говорю. Но растеряешь ты всю дурь, как есть, до последней капли.

– Без той дури жизнь скучной окажется.

– Ничего, иных забот добавится.

– Ты никак предрекать опять взялась.

– Чего тут предрекать, коли все яснее ясного. Иди к бабе, баламут. Она там вся извелась, а ты тут со мной лясы точишь.

Несмотря на опасения Любавы, у Голубы оказался очень крепкий организм и через неделю она полностью оправилась. По истечении этого срока, вооруженные настойками, травами и инструкциями, они двинулись в обратный путь, который совершили гораздо быстрее и комфортнее. Проливной дождь прекратился, наметилось окошко из солнечных деньков, дул сильный ветер, так что грязь подсушило. Но на следующий день после возвращения вновь зарядили дожди.

Дав Голубе немного прийти в себя, через пару дней в сельской церквушке обвенчались дети Божьи Виктор и Александра, известные всем окрест как Добролюб и Голуба. Именно эти имена и звучали у алтаря, в церковную же книгу пошли крестильные. Как тут умудрялись ничего не напутать, тем более что общеизвестные имена еще могли и претерпеть изменения, для Волкова оставалось загадкой.

– Ладная работа, – бережно вращая в руках только что выточенный болт, проговорил Богдан. Затем взял из деревянного короба гайку и с ходу навинтил на него. И вновь полное удовлетворение, сопровождаемое довольным кряхтением. – Ить не подбираючи, вот так вот, лишь бы резьба совпала.

– Чего ты вертишь их? Сколько уж пробовал, а все сомневаешься, – не выдержав, ухмыльнулся Виктор.

– Дак сколь пробовал, а каждый раз снова хочу, вдруг, думаю, не подойдет. А оно подходит.

– И будет подходить, над тем и трудились столько, к тому все и вели.

Весна выдалась ранней, снега сошли быстро, отчего и беды приключились, куда уж без них. Поселения здесь старались ставить на берегу рек, впрочем, как и в земной истории, так что быстрое таяние стало причиной небывалого половодья, в результате которого многие деревеньки и села ушли под воду. Хорошо хоть, реки успели вскрыться раньше и ледоход прошел. Если бы эти два события совпали, тогда все было бы куда хуже.

Но это все как-то сторонкой обошло подворье на перекрестке дорог и его обитателей. Здесь жизнь следовала по заведенному порядку. Как только дороги восстановились, снова потянулись купеческие караваны и проезжий люд. За зиму ничего необычного не произошло, если позабыть о мастерской, где дневали и ночевали трое новаторов: два холопа-кузнеца и их хозяин, бывший скоморох, на деле оказавшийся очень даже рукастым и увлекающимся человеком.

Постоялым же двором вполне успешно заправляли бабы при поддержке единственного мужика, Горазда. Изредка от дел в мастерской отвлекался сильно недовольный этим обстоятельством Ждан, коли нужно было что подправить проезжему люду. Богдан с легким сердцем скинул на него эту обязанность, полностью сосредоточившись на работе с хозяином.

И вот наконец они запустили последний из намеченных станков. Всего они их сладили три: токарный, фрезеровочный и сверлильный, для каждого из них был устроен отдельный ротор. Четыре ветряка, непрерывно вращаясь на крыше, создавали лишний шум. Но они к нему попривыкли и в дни, когда выдавалось полное безветрие, редко, но такое случалось, даже чувствовали какой-то дискомфорт от стоящей тишины.

Четвертый ротор был приспособлен под токарный станок по дереву и для привода поддувала в плавильню и кузнечный горн. Все станки были выполнены из бронзы, за исключением резцов, кои ну никак не получится сладить из мягкого металла. Вернее, из бронзы были сделаны механизмы, а саму станину сладили из дуба, но соблюли все параметры от и до, для чего специально привлекали плотника, за которым ездили аж в Звонград. Сразу из железа лить не получалось, потому как это нужно заказывать на стороне, у них выходило лишь работать с податливой и легкоплавкой бронзой, а той не напасешься, чтобы делать все. Но вот, похоже, работа уже завершена. Опытные образцы получились очень даже качественными, во всяком случае, все работало. Но дальше эксплуатировать станки не имело смысла, потому как срок службы у них невелик.

– Собирайся, Богдан.

– Куда это?

– Вот разберем станки и направим в Рудный, чтобы по образцу нам справили все детали из стали. А ты с ними направишься, проследишь, чтобы все ладно сделали, без дураков. Чай, каждую шестеренку своими руками ладил и что да как знаешь не хуже меня. А туда попозже и я выеду, чтобы окончательный расчет произвесть.

– Стало быть, один поеду?

– Я с воеводой разговор имел. Град как раз караван в Рудный направляет, он не против, чтобы одна повозка присоединилась к нему. Основные габаритные детали у нас из дерева, так что одной повозкой обойдешься, а как обратно ехать, так и еще разживемся. Или наймем – может, дешевле обойдется. Задаток я с караванным головой передам. Так что прощайся с семьей до самой осени. Сомнительно, что раньше обернешься.

– Когда выезжать-то?

– Через седмицу нужно быть в граде, так что времени не так чтобы много.

– Понятно, – тяжко вздохнул мужик. А как тут не вздыхать, коли от семьи отрывают чуть не на полгода. Да и не было у него пока таких долгих разлук с близкими.

– Батя!.. Добролюб!..

На Веселину было страшно смотреть, потому как такой испуганной ее еще никто ни разу не видел. Девушку буквально трясло, да так сильно, что, не доверяя своим ногам, она вцепилась в дверной косяк. Будь тот пожиже, непременно расшатался бы.

– Что стряслось, дочка?!

– Там… Там…

– Да говори ты толком! – Невольное волнение передалось и Виктору.

Он уже примеривался, что можно схватить в качестве оружия, так как весь его немалый арсенал сейчас находился в доме. Несколько пистолей и карабины не пылились на полках, Волков время от времени устраивал своим людям занятия по огневой подготовке. Это лишним никогда не будет. Настоящих бойцов из них он делать не собирался, тем более что и себя таковым не считал. Но вот знать, с какого конца браться за мушкет и пистоль, им необходимо. Так, на всякий случай. Вот и звучали время от времени выстрелы. Да еще и выпросил у воеводы разрешение на охоту, за что в казну уплатил подать, так что и зверя в лесу били. Известно, что охота куда лучше стрельбы по мишеням тренирует.

– Там Голуба… Она вроде как рожать…

Дальше ее никто слушать уже не стал. Вернее, это относилось к Виктору, который сорвался с места и как наскипидаренный стремглав понесся в дом, где был встречен спокойной и рассудительной Младой. Жена кузнеца уже не раз хаживала по этой дорожке, просто Отец Небесный не всех деток уберег. Кстати, она и сейчас была тяжелой, просто срок пока малый, а потому ничего не видно.

– Чего такой заполошный?

– Так это… Веселина сказала…

– Ну и что такого? Пришло времечко, так чего метаться, как кабан, которому по причинному месту угодили? Эх, мужики, мужики. Эвон и мой, как только у меня какая болячка, так и не знает, куда податься да за что хвататься.

– Так чего делать-то? – недовольно буркнул Виктор. А и в самом деле, чего всполошился-то?

– Запрягай да дуй в село за повитухой. Да гляди коня не загони, пригодится еще животина. Время пока есть, а тут недалече.

Когда он выскочил во двор, Горазд и Ждан уже запрягали двуколку. Первый действовал весьма проворно и уверенно, а вот его помощник суетился и все время норовил помешать, ненамеренно, но весьма успешно. Виктор таки озаботился двуколкой на рессорах. Получилось очень ладно, а главное, по мягкости хода ну ничем не уступит той же карете, да к тому же легкая и поворотистая, со складывающимся каркасом, на который натянута парусина. Сейчас по случаю солнечной погоды козырек откинут назад, но натянуть его – дело одной минуты. А что, до града, чай, верст тридцать, а в двуколке куда удобнее и дождь не так страшен.

Понятно, что каждый папаша мечтает о сыне, обратное – великая редкость, да и то большинство мужиков просто кокетничают. «Вот хочу дочку, и все тут», – а в душе надеются, что, может, назло именно пацан и получится. Есть даже такие, кто специально бьется об заклад, ставя немалую сумму, в надежде проиграть, но получить-таки сына. Правда, кого они таким образом собираются обмануть, непонятно. А вот Виктор не играл. Дочка, сын – все равно, лишь бы кровинушка. Странно это, тем более что в семье он был единственным ребенком.

Дочка! Причем без каких-либо родильных домов и церберов в виде нянечек и медицинских сестер. Сначала она горланила из-за двери их спальни, где, собственно, в настоящий момент и находилось родильное отделение, а затем ее сонную вынесли к отцу. Ага, стало быть, насосалась у мамки и теперь спит.

– Как? – Это к Младе, которая вынесла младенца. Повитуха все еще была за дверью, и это нагоняло тревогу.

– Все хорошо. Обе спят. Мамка намучилась, а эта вона наелась до отвала.

Она протянула запеленатый кулечек Виктору, и тот бережно его принял, не выказывая страха. Как-то легко принял, словно всегда только тем и занимался, что нянчился с младенцами. А ведь у подавляющего большинства папаш от подобного случается тихая паника, и они буквально столбенеют, не зная, что да как делать, и боясь чем-либо навредить малютке. Он заглянул в личико ребенка, и она показалась ему красавицей. От одного только взгляда на это чудо его сердце запело, а сам он озарился счастьем. Есть такие папаши, редко, но встречаются, которые искренне радуются детям, еще даже не зная, что значит быть отцами.

Ждан через плечо взглянул на ту, что заставила так засветиться хозяина. Ничего особенного. Красная помятая мордашка, вся какая-то нескладная и некрасивая. Чему тут радоваться? У других эвон какие карапузы, взглянешь – и впрямь по сердцу тепло разливается да глаз радуется, хотя и знать то дитя не знаешь, а может, больше никогда и не увидишь. А тут… И папаша и мамаша вроде ликами пригожи, а дите – страхолюдина, прости Отец Небесный. Но язык лучше попридержать, а ну как осерчают, супруги Орехины тоже радостью светятся, так что даже если не от хозяина, то от бати точно прилетит, а мамка еще и добавит, она завсегда Богдана поддержит, коли посчитает его правым, а тут посчитает, к гадалке не ходи.

Уже через пару дней Голуба вернулась к делам по хозяйству. Млада, хотя и сама в положении, всячески старалась ее оградить от тяжкой работы: где на себя взвалит, где Веселину определит, а бывало, что и Горазд ввернется подсобить. Вот только он все больше помогал, когда удавалось к девушке поближе быть. Мать с улыбкой взирала на молодых. Это им казалось, что все-то у них тайно и за семью печатями, – лишнего вроде себе ничегошеньки не позволяют. Но то пусть кого угодно обманывают, а материнское сердце не проведешь. Наметилась между детьми искра, которую любящая мать боялась ненароком задуть, а потому и старалась держаться в сторонке. Пусть огонек окрепнет. Даст бог – и все сладится, из Горазда добрый муж получится. Имелась еще причина, по которой мать в сторонке держалась. Был уже у Веселины ухажер, уж о свадебке сговариваться начали. Да только несчастье случилось, от жениха ничего и не осталось, родители его разом отвернулись. А так, глядишь, девку от холопства избавить можно было бы. Не восхотели с кабальными знаться. А этот не робеет, видно, что и девка сильно в сердце запала. Но, может, суженый сумеет выкупить любимую, ведь имеет мысль своих родных освободить от кабалы.

– Добролюб.

– Чего тебе, Горазд?

Виктор, пристроившись на завалинке, тетешкался с дочкой. Ну как тетешкался – спала она на сильных отцовских руках, пока мамка по дому управлялась. Дело шло к вечеру, и на двор завернул обоз, так что дел хватало. Виктор хотел было возразить, мол, оклематься нужно, но она слушать его не стала, да еще и Млада поддержала дурную затею. Но вроде пока все ладком, это не девчата, испорченные цивилизацией, местные куда как покрепче будут.

– Жениться я хочу.

– А я при чем? Коли переживаешь, что места в доме не найдется, не боись, найдется. Для такого доброго работника многое можно сделать.

От слов Виктора Горазд даже зарделся, переполненный гордостью. Эвон как его ценят! Но тут же снова стал озабоченным. Вопрос-то серьезный и хозяина касается не в последнюю очередь.

– Дак жениться хочу на Веселине.

– Та-ак. Началось в колхозе утро.

– Чего? – Нет, понятно, что вроде как чем-то недоволен, но что это за такой Колхоз? Он о таком селе и не слыхивал, может, где подалече.

– Да так, ничего. А что она?

– Согласная.

– А родители?

– Не ведаю. Но тут главное, что ты скажешь, ить холопка она.

– Обельная.

– Да разница невелика.

– Значит, так. Деньги, плаченные мною, а они немалые, мне хотелось бы возвернуть. Потому слушай меня. Жениться я дозволяю, дети ваши будут вольными, и я на них никаких прав не имею. Но ты в течение пяти лет обязан будешь жить при мне и заниматься тем, чем укажу, не бесплатно, по труду и жалованье будет, может, и поболе, чем сейчас, это как дела пойдут. А вот через пять лет – волен как ветер, вместе с Веселиной и детками. Только легкими те пять лет не будут, это я тебе обещаю.

– Дак согласный я!

– Согласный он. А что родители ее?

– Не ведаю, – тут же понурился парень. Она-то холопка, но и он без кола, без двора, мальчик на побегушках, разве что вольный.

– Дак узнать бы. Или подсобить?

– Не, я сам.

– Ну иди, сам с усам.

Неждана, а как еще назвать дите, в появление которого мамка уж и не верила, заворочалась и, открыв подслеповатые глазки, почмокала губками и мявкнула, прямо как котенок. Ага, признак верный. Пяток минут, значится, есть, потом закатит такой скандал, что мама не горюй. А так ведь вроде спокойный ребенок, но вот к вопросу питания подход у нее серьезный. С детства не любивший бабьих скандалов, Виктор тут же поспешил подняться и направиться в дом. Там Голуба сейчас обслуживает караванщиков, ну да ничего, справятся и без нее, он и сам поработает, чай, не боярского роду.

– Голуба, краса ненаглядная! Ты как тут?!

Мужик, а скорее даже парень лет двадцати пяти, обвешанный оружием, по всему видать, из обозных охранников, недолго думая со смачным шлепком приложился к бабьему заду. Вот только обычного в таком разе игривого повизгивания не было и в помине. Нет, от внезапности бабенка подпрыгнула и даже испуганно охнула, но тут же на нахала уставились два злых черных уголька, а ведь глаза-то у нее голубые. Не успел мужик удивиться подобному поведению, как его резко потянули за плечо, разворачивая вокруг оси. Да что тут происходит-то?! Даже не понял, кто это был, как получил в зубы с такой силой, что искры посыпались во все стороны.

– Ты как посмел?! Холоп!

Другой мужик уже надвинулся на Ждана. Тот, набычившись, готовился вступить в схватку со всем пылом, присущим молодости. Да и силушка, играющая в мускулах, сейчас ударила в мозг, потому он был готов сокрушать всех, кто под руку попадется.

– А ну, всем молчать!!!

Ага, это уже купец. Видя, что вот-вот начнется непотребное, подал голос и надавил авторитетом. А сам с нескрываемым испугом стреляет глазками по сторонам, очевидно, в поисках хозяина, но того видно пока не было. Господи, вот остолопы! Ведь не так прост этот трактирщик, ему сам воевода-батюшка благоволит. Сказывают, он, еще будучи скоморохом, сумел наследника смолинского от смерти лютой спасти, а это дело такое… Одним словом, не забывается. А бабу и он признал: Голуба в одном из звонградских трактиров была подавальщицей, и не только. Да ведь тут-то не все просто.

– Осьма, ты видал, что этот холоп учудил? – заговорил, как видно, начальник охраны.

– Я-то видал, а у вас, я гляжу, зенки вовсе повылазили. Вы что, аспиды, холопа признали, а на бабе мужний платок не зрите? Кто муж-то? – с нескрываемой надеждой спросил Голубу купец. Может, не все так страшно.

– Я. – Голос спокойный, громкий и уверенный. В дверях стоит хозяин подворья с младенцем на руках. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. – Голуба, забери Неждану, есть ей пора.

Жена тут же приняла ребенка и, повинуясь властному кивку, устремилась к лестнице на второй этаж. Виктор подошел к Ждану, положил руку на плечо – успокойся, мол. После чего обвел всех присутствующих решительным взглядом. Рядом как из-под земли вырос Горазд, вид суровый, взгляд злой. Голубу в доме любили все и готовы были за нее любого рвать зубами. Кто бы мог подумать.

На полу заворочался, приходя в себя, охранник. Ничего так, крепкий мужичок. Ждану хотя и пятнадцать всего, но он уже с легкостью весь день с отцом мог работать за молотобойца. Рука у него была ой как тяжела. Но судя по тому, как ощупывал челюсть пострадавший, обошлось без членовредительства. Тоже крепок, не отнять, иному от такого удара скулу на сторону своротило бы, а этот, похоже, ушибом да синяком обойдется.

– Ну и что тут произошло?

Виктор понимал: он что-то пропустил. Но смысл от него пока ускользал, хотя что-то нехорошее и ощущалось. Ждан просто так руку на человека не поднимет, тем паче что горьким отцовским опытом наученный, да и не вспыльчивый он. Скорее, бычок, крепкий, сильный. Нужно – так и на рог подымет и разнесет, вот только выпрашивать нужно долго и умело. Но вопрос был не к нему, он холоп, а потому его слово последнее. Да и то если спросят, что вряд ли. Волков смотрел в упор на купца. Его люди, ему и ответ держать первым.

– Первак признал Голубу, жену твою, стало быть, и…

– Я слушаю, Осьма.

– Повел себя непотребно.

– Разве на ней не было платка? – Вид и без того был не радужный, а тут уж стал мрачный, как грозовая туча.

– Дак был, как же не было.

– Она дала какой повод? – Уже едва не рычит.

– Не было этого. Обознался он по молодости, по дурости. Простил бы ты его, Добролюб. Чего молчишь, аспид?

– Дак а что было-то? – ничего не понимая, затряс головой парень. – Кто это меня так приложил?

– Я гляжу, он ничего не понял.

– Дак, Добролюб, твой холоп-то тоже на вольного руку поднял. – Это уже старший охранник голос подал.

– Э нет, ребятки. С больной головы на здоровую? Так не пойдет. Мой холоп за хозяйку вступился, коли слова Осьмы верные. И за то я ему половину долга с легким сердцем прощаю.

– Добролюб, мой человек позволил себе вольность, твой поставил его на место, мы от всего сердца просим прощения. Может, миром и разойдемся?

А ведь купец не из последних. И не требует, просит. Можно и гордую позу принять, но тут уж может выйти что угодно. Коли купец даст в обиду своих людишек, то потом в охрану сможет набрать только шваль какую. Так что, если хозяин подворья упрется, Осьма встанет за своих горой. Виктор прав, но если начать по закону разбираться, всякое может получиться. Ведь Голубу никто не хватал, руки не выворачивал и в темный угол не волок. По дурости и младости лет парень не обратил внимания, как платок повязан, вот и допустил вольность. Но ведь остановился, дальше продолжать не стал. А тут Ждан, весь такой героический и по закону неправый.

Это только на первый взгляд в этом мире все просто. Кажется, оскорбили тебя – достал нож и зарезал. Но на самом деле закон он и есть закон в любом мире. Да, тут он не страдает казуистикой, что присуща законодательству в прошлой жизни Виктора. Он здесь более жесткий и прямолинейный. Но он тут есть и никуда от этого не деться, общество просто не может существовать без законов. Даже у преступников он есть, и они чтут его сильнее, чем государственные люди.

– Добро, Осьма. Но на будущее знай ты и ты, артельщик, – это к старшему охраннику. – Как завтра поутру сей добрый молодец покинет двор, более ему тут рады не будут. И не будет ему здесь ни глотка воды, ни куска хлеба, ни соломки подстелить, ни угла тело на отдых определить.

– То правда твоя, Добролюб. Как скажешь, так оно и будет.

– Ждан, Горазд, гости голодные сидят. Не дело.

Убедившись, что мир восстановлен, Виктор направился на второй этаж. Как и следовало ожидать, жена была на хозяйской половине в их спальне. Обливаясь горькими слезами, она во все глаза смотрела на дочурку, жадно припавшую к материнской груди, и было в Голубе в тот момент поровну и нежности, и горечи, и боли.

– Голубушка.

– Ох, Добролюб, прости ты меня, дуру грешную, – не выдержав, разрыдалась молодая мать, всячески при этом стараясь, чтобы дитю было удобно. Дочурка-то, чай, не виновата, что мамка у нее непутевая.

– Да за что винишься-то? – Виктор присел на кровать и прижал ее головку к своему плечу.

– За то, что согласилась пойти за тебя, на доброту твою польстившись. А ить не все такие добрые. Эвон прошлое мое аукается и еще аукнется, люди они все видят и ничего не забывают.

– То ерунда. Не обращай внимания. На то ты теперь и мужняя жена, чтобы муж за тебя горой стоял. Не боись, я крепкий, выдюжу.

– Ага-а, что же ты, супротив всего люду пойдешь?

– С чего супротив всего? Эвон наши в дому да в селе соседнем, все знают о твоем прошлом, но разве кто что худое сказал? Да и это по дурости младых лет вышло.

– Дак…

– Все, я сказал. Не хватало, чтобы у тебя молоко пропало. Дите должно материнским молоком вскармливать, а от твоих переживаний оно у тебя очень даже свернуться может. Забудь. Ничего не было. И помни, ты жена моя не потому, что дитем охмурила, а потому, что я того возжелал. И вообще, это… Как там, а?

– Ох и бесстыдник.

– Чья бы корова мычала.

– Дак нельзя еще.

– Э-эх, ба-абы! Как работать, словно ломовая лошадь, так можно.

Нечасто ему случалось наблюдать картину под названием «Возмущению нет предела».

– Вот-вот, такая ты мне нравишься больше. Ты это… Голубушка, коли не хочешь никого видеть, так сиди тут, отдыхай.

– Прятаться? Ну уж нет. Коли мужняя жена, так пусть все видят. Вот только дочку уложу.

– Вот и молодец. А дочку, как докормишь, мне давай, мы дотемна еще воздухом подышим.

– Добролюб, совсем дитя избалуешь, она же с рук потом не слезет.

– Слезет, куда денется, – счастливо улыбнулся Виктор.

Вот так всегда: плохое проходит, как грозовая туча, а омытую дождями землю снова ласкает солнце.