Глава 3
Магия — познание начал и путей, при помощи которых всеведение и всемогущество духа, и власть над силами природы могут быть приобретены человеком.
Елена Блаватская
Когда мужчины вышли из юрты, над миром воцарилась ночь. Запахи становища, такие сильные и навязчивые при свете дня, попрятались и почти не напоминали о себе. Холодный ветер нес сырость и запах хвои. Шум колышущихся деревьев причудливо переплетался с плеском озерных волн.
— Сейчас вас проводят к отведенному для гостей жилищу, — сказал Завулон, махнув рукой куда-то во тьму. Из мрака тотчас соткалась стройная фигура.
— Все готово, — произнес молодой, звонкий голос
— Хорошо, — кивнул вождь и обернулся к чужакам. — Идите за ним.
Харальд уже собрался последовать за спутниками, когда кто-то придержал его за рукав. Харальд оглянулся, не скрывая изумления. Фарра в ответ хитро улыбнулся, и спросил шепотом:
— Почему, когда тебе сказали, что я колдун, ты так разозлился?
— От предыдущих встреч с магами у меня не осталось приятных воспоминаний, — Харальд резко освободился и зашагал за провожатым куда-то во тьму.
Неудачу, что подстерегла его у Свенельда, Харальд переживал недолго. Утешил себя тем, что и среди магов, как и меж обычных людей, встречаются самодуры и идиоты. После чего направился на юг, к резиденции другого Владетеля, более, как хотелось верить, гостеприимного. Этот маг, что живет далеко на юге, почти у самого моря, известен под именем Иссахар.
Дни сменялись днями, лето вступило в полную силу, а Харальд все ехал, мозоля задницу в седле с раннего утра до поздней ночи. Солнце немилосердно палило, и в полях, лесах, и вдоль дорог, повинуясь ему, распускались разнообразные цветы: алые, словно кровь, желтые, как речной песок, голубые, будто небо. Голова дурела от ароматов, а обезумевшие пчелы едва могли летать, таская непомерный груз пыльцы.
Идиллию нарушали люди. Хмурые селяне смотрели на одинокого всадника с удивлением, а города и замки Харальд старался объезжать, помня об алчности родовитых и их стражников.
Но если тело и душа переносили путешествие наилучшим образом, то одежда и обувь нуждались в замене, и в один не очень прекрасный день Харальд скрепя сердце не стал сворачивать с большака, ведущего к очередному городу, и вскоре из-за поворота показались темные башни крепостной стены.
Подъехав ближе, путешественник обнаружил, что меж башен имеются открытые ворота, охраняемые некоторым количеством стражников, а над зубцами, высоко-высоко, вьется по ветру стяг с изображением золотого цвета лисьей морды на синем поле. Помянув добрым словом наставления по геральдике, что некогда казались столь нудными, Харалъд вспомнил, что Золотой Лис — герб рода фон Вархи, что приходится вассалом Владетелю Иссахару.
Стражники встретили странника неприветливо. Едва Харальд появился в воротах, его окликнули:
— Эй, ты, на гнедом жеребце, стой! Харальд медленно повернул голову, спросил надменно:
— В чем дело?
Стражники на горделивый тон не отреагировали никак. Золотой Лис равнодушно смотрел с синих накидок, что носят поверх панцирей, на красных толстых рожах гуляли свирепые ухмылки.
— Кто таков, и по какому делу? — подошедший к Харальду детина, судя по всему — десятник, так разил чесноком и пивом, что конь испуганно всхрапнул. Глаза доблестного воина, цвета протершейся медвежьей шкуры, смотрели тупо, в них угадывалось лишь одно — алчность.
— Харальд из Фенри, — ответил юноша, назвав в качестве места проживания ближайший к родному замку город. — Путешествую по собственной надобности.
— Ага, — детина осклабился, испустив новую волну аромата, такую, что поморщился бы и демон. Харальд усидел в седле с изрядным трудом. — Но в славном городе Гандри не положено ездить верхом и за въезд полагается пошлина.
Харальд нахмурился. Врожденная гордость, спесь родовитого, впитанная с молоком, бунтовала, не желая смириться с тем, чтобы кто-то, пусть даже имеющий на это право, что-то запрещает!
Одолеть гордыню удалось с изрядным трудом. Сжав зубы, Харальд спрыгнул с коня.
— Сколько? — спросил брезгливо, словно разговаривал с болотной жабой.
— С простого человека я бы спросил серебряную монету, — Десятник с ужасающим хрустом поскреб подбородок, заросший густой черной щетиной, — Но со столь родовитого не могу не взять золотой.
За спиной десятника загоготали дружки. Путник молчал, и это подвигло остроумца на новую шутку.
— А коли нечем заплатить, — багровое лицо украсила щербатая улыбка, — то мы не неволим, силой в город не тащим.
Стражники захохотали вновь, но смех их почти сразу стих, потому что приезжий с белыми, словно молоком облитыми волосами оказался очень близко от десятника Голубые глаза горели гневом, а в руках пришелец держал меч, настоящий, из хорошей стали, что стоит больше, чем обученный для боя конь. Голос беловолосого был холоден, словно лед. — Ты прав, доблестный страж. — сказал он сквозь зубы. — Я человек родовитый, и поэтому заплачу. Будь я попроще, то перерезал бы тебе глотку.
Меч исчез в ножнах, в серую пыль шмякнулась золотая монета, и стражники с облегчением перевели дух. Светловолосый, ведя на поводу лошадь, вошел в город, а несколько струхнувший десятник долго глядел ему вслед, гадая, с кем ему пришлось иметь дело. Одет не в новое, да и путешествует без свиты. А родовитый, даже самый завалящий, без слуг из замка носу не покажет. Но меч! В оружии десятник толк понимал.
Решил, что встретился с наемником, выходцем из знатной семьи, зарабатывающим на жизнь клинком. Придя к такому выводу, вздохнул с облегчением. Наемники славятся вспыльчивостью и жестокостью. Мог жадный десятник и без руки остаться, и без ноги…
Город принял путника в необъемное каменное чрево и мгновенно переварил, словно огромная сова мышку. Улицы кишели народом, и пробираться удавалось с большим трудом. Над толпой стоял неумолкающий крик и скрип телег, пахло нечистотами, откуда-то, похоже, что с улицы шорников, доносился резкий аромат кож. Бродячие собаки, наглые и тощие путались под ногами.
Харальд зашел к портному, затем к сапожнику, напоследок посетил цирюльника. Переодевшись в новое, почувствовал себя человеком, но кошелек при этом существенно отощал. Напоминавший при выезде из дома брюхо обжоры после трапезы, теперь он походил на утробу нишего. Несколько монет еще таились в его глубинах, но проехать на эти деньги несколько сот верст, что остались до резиденции сюзерена хозяев славного города Гандри, никак не получится.
Обуреваемый мрачными мыслями, Харальд зашел в корчму. После залитой солнцем улицы здесь показалось темно, зато запахи витали более приятные — мяса и каши.
Устроился за столиком у стены и вскоре получил большую кружку пива с белоснежной шапкой пены.
Напиток оказался хорош, он отдавал хмелем и отвлек Харальда от забот насущных.
Когда он сделал несколько глотков, входная дверь хлопнула, и лавки около соседнего стола заскрипели под тяжестью вновь прибывших. Харальд посмотрел в их сторону: двое дородных, осанистых мужчин, украшенных окладистыми бородами и шитыми золотом поясами. Скорее всего, купцы. Третий — смуглый и поджарый, с изогнутым мечом на поясе — охранник.
Пиво в кружке казалось уже не столь вкусным, как после первого глотка, и Харальд, волей-неволей вынырнув из собственных невеселых мыслей, прислушался к разговору соседей.
— Ох, грехи наши тяжкие. — Вздохнул один из купцов, тот, что сидел ближе к двери. — Пошлины растут, на востоке опять свара меж родовитыми. Возить товары все труднее.
— Да, и не говорите, почтенный Левий, — сокрушенным басом подтвердил собеседник. — Одни убытки. Владетель Иссахар, да живет он вечно, — тут купец перешел на шепот, — совсем не следит за вассалами.
— А что? Дерут много? — В вопросе прозвучало знание дела.
— Нет, друг мой. Разбойники. Никто их не ловит, И эти твари окончательно распоясались. А охранники стоят дорого.
— Воистину, правда, почтенный Кьетиль, — Левий шумно отпил из кружки. — И после этого господа, жирующие за стенами замков, удивляются, что товары дорожают.
— Да, страшные времена. — Кьетиль яростно засопел, негодуя. — Вот я отправляюсь на юг, но и там, у самого замка Владетеля, свирепствуют лихие люди.
— Неужели? — в ужасе воскликнул Левий.
Дальше Харальд слушать не стал. В голове крутились обрывки подслушанной беседы: «отправляюсь на юг… резиденция Владетеля…» Понимая, что такой шанс упускать нельзя, он встал и направился к купцам. Те тут же смолкли, настороженно глядя на незнакомца, а охранник буквально впился карими глазами ему в лицо.
— Прошу прошения, уважаемые, что вмешиваюсь в ваш разговор, — заговорил Харальд и поклонился, — но я случайно услышал, что вы отправляетесь на юг. Не найдется ли в вашем обозе места для одинокого путника?
Купец, именуемый Кьетилем, оказался рыжебород и лохмат. Глаза его блестели недоверчиво.
— Прости, почтенный, не знаю твоего имени, но я не беру с собой первых встречных, — пробасил он. Чернобородый Левий кивнул и вновь потянулся к кружке.
— Меня зовут Харальд, Харальд из Фенри, я человек родовитый, а вовсе не первый встречный, — гордо ответил юноша
— Прекрасно. — Кьетиль пожал плечами. — Но мне это имя ни о чем не говорит. Даже если я и соглашусь взять тебя, то найдется ли в твоих карманах полтора десятка золотых монет, чтобы оплатить проезд?
— Увы, нет, — Харальд помрачнел. Гордость ревела внутри раненым зверем, восставая против службы за деньги. Но фон Триз сумел пересилить себя. — Но меч на моем поясе висит не зря, а вам, насколько я понял, нужны охранники.
— Да… — судя по выражению лица, рыжебородый хотел сказать что-то нелицеприятное, но его остановил товарищ.
— Стой, — сказал Левий, кладя руку на плечо другу. — Тебе пригодится еще один воин. Пусть Асир, — последовал кивок в сторону смуглого телохранителя, — проверит его, и тогда посмотрим.
— Хорошая идея, — Кьетиль усмехнулся и смерил Харальда взглядом. — Ты, беловолосый, сразись с Асиром, и если продержишься достаточно долго, то тогда и поговорим. Идет?
— Идет, — угрюмо ответил Харальд. Вот и выпал случай доказать, что не зря он с семи лет упражняется с оружием.
Кьетиль крикнул хозяина. Тот, когда узнал, что в его заведении хотят устроить поединок, побелел и затрясся. Лишь пара золотых монет помогла ему преодолеть страх.
Сдвинули столы, и посреди корчмы образовался пятачок примерно две на три сажени. Бойцы разделись по пояс и встали напротив друг друга. Оба поджарые, стройные, Асир немного выше. Смуглый телохранитель, что служил у Кьетиля более года, мог олицетворять жителей юго-восточных земель, что некогда пришли из бескрайних степей. Темноволосый, темноглазый, он был плоть от плоти тех мест. Чужак же, чья кожа белела в полумраке, а светлые волосы, собранные в хвост, болтались за спиной — типичный северянин, выходец из бескрайних лесов северо-запада.
Лезвия клинков блеснули: слабо изогнутое — у Асира, прямое — у его противника. Бойцы отсалютовали друг другу и сошлись. Помещение сразу наполнилось звоном и топотом
Поначалу Асир теснил белокожего, и у того на плече даже показалась кровь. Но затем чужак оправился и стал защищаться более уверенно. Клинки мелькали со скоростью летящего стрижа, и силой мельничных крыльев. Бойцы тяжело дышали, пот струился по мускулистым телам. Но на всякую атаку Асира, подобную змеиной по смертоносности и точности, находилась защита крепче любого доспеха. Лишь опытный глаз мог бы заметить, как непросто приходится светловолосому.
Наконец Асир отступил на шаг и поднял руку. Противник его замер, настороженно поводя лезвием. Грудь его вздымалась.
— Что такое? — Кьетиль постарался подпустить в вопрос побольше недовольства, а брови грозно сдвинул.
— Я мог бы победить его, — сказал Асир четко. — Но для этого мне пришлось бы драться насмерть.
— Что же, — купец повернулся к северянину, все еще ожидающему решения своей учасги. — Возьму с собой, но денег ты не получишь.
— Идет. — Светловолосый опустил меч и улыбнулся с таким облегчением, словно узнал о разрешении от бремени любимой жены.
— И зачем тебе надо на юг, Харальд из Фенри? — спросил Кьетиль, подходя к новому охраннику.
— Мне надо к Владетелю, — попросту ответил молодой воин, надевая рубаху.
Ответ его заставил купца замереть с раскрытым ртом.
Асир по прозванию Молчун, с которым Харальд познакомился довольно необычным способом, оказался начальником стражи. После поединка он проникся к новичку уважением и быстро пресек начавшиеся по его поводу среди охранников шутки и пересуды. А утром следующего дня обоз Кьетиля Рыжебородого вышел из ворот славного города Гандри, направляясь на юг. Золотой Лис ехидно, словно издеваясь, скалился со штандарта вслед уходящим.
Харальд оказался восьмым в небольшой компании охранников. Днем он, как и остальные, ехал возле обоза, зорко глядя по сторонам и держа ладонь на рукояти меча. Половина ночи отводилась на сон, другую приходитесь стоять в карауле, вслушиваясь в ночные шорохи и птичьи вопли.
На третий день пути, когда въехали в необычно темный для столь южных мест лес, забеспокоился Асир. О чем-то переговорил с хозяином, и стражникам велели удвоить бдительность.
Харальд ехал чуть позади середины обоза, с правой стороны. В один миг ему показалось, что среди зелени мелькнуло что-то черное, и тут же донесся слабый хлопок. Резко пригнувшись, он избежал стрелы, но за ней спешили другие. Лес вокруг наполнился свистом и улюлюканьем.
Возницы, опытные люди, как один, ударили бичами, и лошади пошли быстрее, выводя обоз из-под стрел Впереди суетился и громогласно орал что-то Кьетиль, аккомпанементом ему служил свист стрел. На счастье, стреляли разбойники из рук вон плохо.
Позади обоза рухнуло с отвратительным скрипом поваленное дерево. Шум его падения на миг заглушил крики людей и лошадиное ржание.
Затем отряд вырвался из засады, и в этот момент Харальд очутился рядом с Асиром. Тот казался спокойным, лишь чуть более резкие, чем обычно, движения выдавали волнение.
— Интересно, почему они не уронили дерево спереди? — спросил старший охранник тихо, словно у самого себя.
— Что? — вскинулся Харальд, решив, что начальство обращается к нему.
В темных глазах южанина плавало удивление.
— Они могли уронить пару бревен впереди нас и запереть в ловушке, — ответил он терпеливо. — Но не сделали этого. Почему?
Оставив Харальда в недоумении, Асир поскакал в голову колонны.
Лес впереди разбежался в стороны, обнажив неширокую прогалину, изрядно истоптанную. Многоголосый вопль, раздавшийся при виде этой обычной, с принципе, картины, заставил Харальда подпрыгнуть в седле.
Когда он подъехал ближе, то понял, чего испугались спутники. Обычная речушка, которая только и может, что тихо журчать, сейчас ярилась и бурлила, словно свирепый горный поток. Огромные массы белесой воды обрушивались на берег жадными могучими руками, заставляя землю вздрагивать.
Повозки сгрудились на берегу. Возницы не решались переправляться.
— Тут же брод — курице по колено! — стонал Къетиль, обхватив рыжую голову руками, — А что это? Почему?
— Я слышал, что в одной из разбойничьих банд есть маг, — сказал Асир, катая желваки на скулах, — Похоже, это правда.
Харальд вгляделся в бушующую стихию. В струях угадывались очертания текучего, искаженного болью и яростью лица. Оставалось лишь удивляться, почему другие этого не видят.
Юноша пригляделся еще раз: так и есть — водянец, стихийное существо, чужой волей принужденное мутить воду. Можно было биться об заклад, что на десяток сажен в любую сторону от переправы река спокойна, словно сытый и сухой младенец.
— Что будем делать? — спросил купец убито. Глаза его блуждали, губы кривились. Похоже, он уже смирился с потерями.
— Отбиваться, — пожал плечами невозмутимый Асир. — Повозки полукругом поставим, и…
— Я могу помочь, — сказал Харальд, набравшись решимости.
— Чем? — брови Кьетиля взлетели, подобно стрижам. Асир посмотрел на выскочку с недоумением.
— Я немного знаю магию и смогу смирить реку.
— Вот как, — купец поскреб подбородок. — Ладно, действуй.
Асир побежал к телегам, на ходу выкрикивая приказы. Харальд спешно вспоминал ритуал, простой, как все действенное, некогда вычитанный в старой книге. Искать ее саму в седельных сумках времени не было.
Он изобразил на земле кончиком меча рисунок.
Не правда, что магические чертежи рисуются только кровью младенцев, рожденных девственницей. Чертить можно чем угодно, главное — чтобы это делал маг, ну, или тот, кто обладает способностями мага. Треугольник, вписанный в круг, занялся бирюзовым пламенем, когда Харальд поместил в его центр знак Истинного Алфавита, означающий Воду. Острие треугольника направил на реку, где бесновался в путах чужого заклятия, причиняющего боль, водянец. Освободить стихийное существо из искусственно созданной клетки не так сложно. Гораздо проще, чем его туда загнать.
Не обращая внимания на начавшийся бой, Харальд встал в центр чертежа и зажмурился Тусклое сияние рисунка проступило сквозь мглу, впереди обозначилась клубком спутанных волос туша водяного создания. Волосы эти постоянно шевелились, и при некотором усилии на водянце можно было рассмотреть чужое заклятие, словно широкие темные ремни.
Рядом свистнула стрела, Харальд дернулся, но устоял на месте. Сжав зубы, сосредоточился. От напряжения заныли кости черепа.
Преодолевая ежесекундный страх боли, что причинит ударившая в спину стрела, Харальд начал читать заклинание. Говорил вполголоса, и в такт словам линии рисунка то вспыхивали, то гасли. В нос лез запах рыбы и водорослей, клубок волос судорожно дергался, словно скопище червей, попавшее под одновременный удар сотен лопат.
Спина молодого заклинателя покрылась потом, и он на миг ощутил себя стоящим под водопадом. И тут же треснула сеть, что сковывала водяное создание. Рисунок вспыхнул напоследок и погас.
Харальд открыл глаза. На темной земле не осталось и следа от рисунка, а вода, ворча, словно потревоженный медведь, входила в русло. Вскоре от яростного потока остался крупный ручей нескольких сажен в ширину. Солнце высвечивало желтый песок на дне, над ним сновали серебристыми молниями рыбки.
Сил не осталось, желания двигаться — тоже. Харальд стоял и безучастно смотрел, как телеги переходят речушку, погружаясь в воду до половины колеса. Затем кто-то сунул ему в руку повод и он сам не понял, как оказался в седле.
Вода под копытами плескала весело, гладила бабки скакуна.
Позади что-то разочарованно вопили разбойники.
На ночевку встали в большом селе, первом после перехода через почти безлюдные земли. Здесь жизнь текла мирно, мычали коровы, кудахтали куры, собаки заливались дурашливым лаем, радуясь жизни. Над селением стелился запах свежеиспеченного хлеба.
После ужина к Харальду подошел Кьетиль, собранный и сосредоточенный. Неразлучной тенью за нанимателем следовал Асир.
— Послушай, северянин, — пробасил купец. — Пойдем, поговорить надо.
Они отошли от костра, у которого сидели охранники и возчики. Глаза Кьетиля настороженно блестели во мраке.
— Я не знаю ничего о том, кто ты такой, — сказал он веско. — И не хочу знать. Не желаю знать о том, что за дела у тебя к Владетелю и откуда ты знаешь магию. Понял?
— Да, — несколько ошеломленно ответил Харальд, пытаясь понять, куда клонит рыжебородый.
— Так вот, и ты не упоминай о моем существовании, когда Владетель будет тебя допрашивать, — купец выставил перед собой руки, словно защищаясь. — Вольных магов никто из Владетелей не жалует, и наш — не исключение.
— Вы думаете, он ко мне отнесется плохо? — спросил Харальд удивленно.
— Ты — его прямой враг, возможный соперник в борьбе за власть. — В голосе купца звучало еще большее изумление. — Неужели ты этого не понимаешь?
— Я думал… — начал было Харальд, но замялся. — Ладно, отступать поздно.
— Ну, как знаешь, — покачал головой купец, и во взгляде его родилось нечто вроде сочувствия.
Замок Владетеля Иссахара возвышался на холме, подобно черному исполинскому наросту. Мрачно смотрелись высокие башни, и зловеще колыхался над ними флаг — простой, без герба. На фоне пронзительно голубого неба цвет флага различался с трудом, из чего Харальд сделал вывод, что он близок к лазурному.
Путешественник распростился с обозом Кьетиля в небольшом городке в двух часах езды от замка и дальше добирался в одиночестве. Теперь он стоял у подножия холма, не решаясь подняться. Желтая змея дороги поднималась на холм и обвивала замок по ходу солнца, на стенах мелькали искорки, яростное летнее солнце отражалось на доспехах стражи.
Наконец набравшись духу, Харальд пришпорил скакуна. Копыта стучали равномерно, замок приближался. Вблизи стены выглядели еще внушительнее. Темными мрачными утесами возносились они, и казалось, что нет силы, которая сможет повергнуть такую мощь.
Со стен наверняка следили за одиноким всадником, но никак не препятствовали, и Харальд быстро добрался до ворот. Исполинские створки темного дерева оказались открыты, и путь во двор преграждала лишь металлическая решетка. Сквозь нее виднелся внутренний двор, заросший чахлой травой, и серое основание главной башни.
Харальд слез с лошади и постучал в калитку рядом с основными воротами. За ней послышалось недовольное ворчание, затем дверь отворилась, и взгляду юноши предстал стражник, огромный и толстый, словно сорокаведерная пивная бочка. Его маленькие серые глазки недовольно сверкали с украшенного белесой щетиной лица. В руке страж держал алебарду, столь огромную, что казалось, на нее пошел цельный сосновый ствол.
— Чего тебе? — проворчал великан неприветливо. Пахло от стража потом. Еще бы, в такую жару — и в доспехах.
— Мне надо к Владетелю, — ответил Харальд, немного робея.
— Чего? — глаза владельца алебарды стали огромные, как у коровы. — К Владетелю?
— Да, — ответил фон Триз, стараясь говорить твердо и уверенно
— К Владетелю… — повторил великан и вдруг заревел. — Эй, Торкель, иди сюда!
— Чего тебе? — раздался из-за открытой двери недовольный писклявый голос.
— Иди, не пожалеешь, — ответил здоровяк, и лицо его при этом странно кривилось.
Второй стражник оказался невысок, но чудовищно широк в плечах. Светлые, почти как у Харальда, волосы свободно падали ему на плечи.
— Торкель, этот парень просится к Владетелю, — из последних сил сдерживая смех, произнес великан. — Это лучшая шутка за все время, что я здесь служу!
Широкоплечий улыбнулся, затем захохотал, обнажив ровные белые зубы. Первый же стражник смеялся страшно. Он стонал от смеха, взревывая, словно разъяренный бык. Алебарду вынужден был прислонить к решетке.
Торкель, отсмеявшись, обошел хохочущего товарища.
— Иди, парень, отсюда, — сказал Харальду серьезно, без улыбки. — К Владетелю никто не приходит сам, тех же, кто может прийти, мы знаем в лицо.
— Иди, — сопя и отдуваясь, поддержал соратника великан. — А то…
Стражник оглянулся на двор, словно что-то услышав, и смех тут же исчез, умолк плачем задушенного младенца. Дерево алебарды мгновенно перекочевало в толстые, как сосиски, пальцы, и стражник вытянулся, словно на смотре. Рядом с напарником изваянием застыл Торкель.
От главной башни шел человек. Невысокий, худощавый, в простой одежде. Черные волосы торчали, словно никогда не ведали гребня, голубые глаза светились на желтом, словно изможденном лице.
Человек подошел к решетке. Стражники замерли, боясь даже дышать. Харальд на всякий случай отступил на шаг, поближе к лошади. В груди мокрой жабой ворочалось беспокойство.
— Пропустите его, — сказал желтолицый стражникам, затем посмотрел на Харальда, В ледяных глазах на миг мелькнула усмешка, бледные губы сложились в улыбку. — А ты — иди за мной.
Юношу пробрала дрожь под пронизывающим взором, и он нашел силы только кивнуть. Взял лошадь за поводья и вслед за молчащими и серьезными стражниками прошел на территорию замка. За спиной со скрипом закрылась дверь, отрезая дорогу к отступлению.
— Лошадь отдай им, — махнул рукой черноволосый и зашагал в глубь двора, не сомневаясь, что приезжий последует за ним.
Харальд отдал повод в потные руки Торкеля и зашагал вслед за незнакомцем. Сухая трава неприятно шелестела под сапогами, из замковой кузни доносились удары молота по металлу и тянуло дымом.
Они миновали дверь, за которой раздавался шум множества голосов, стали подыматься по серой каменной лестнице, ведущей на верхние этажи донжона. Здесь оказалось тихо и прохладно, толстые стены отражали звуки и солнечный свет с такой легкостью, с какой отразили бы и нападение врага.
Еще одна дверь, охраняемая стражей, и Харальд очутился в большой комнате: вместо узких бойниц здесь оказались окна, и пылинки неторопливо перемещались в желтых лучах солнца. За исключением стола в центре и кресел вокруг него, комната была пуста. Стены украшали богатые ковры со сценами охоты, в воздухе витал слабый запах каких-то благовоний.
Хозяин, — теперь Харальд не сомневался, кто перед ним, — уселся в кресло черного дерева с высокой спинкой.
— Садись и ты, — сказал равнодушно, указывая на такое же кресло напротив.
Сиденье оказалось жестким, но довольно удобным. Дерево холодило тело даже сквозь ткань, но после уличной жары это показалось даже приятным.
— Я, как ты понял, хозяин этого замка, — сказал Владетель, и кривая усмешка украсила его лицо. — Так что рассказывай, зачем явился?
— Я хочу, чтобы вы взяли меня в ученики, — решительно ответил Харальд.
— В ученики? — неопределенно хмыкнул Иссахар. — А зачем?
— Я хочу быть магом! — Упрямство так явно прозвучало в словах юноши, что маг посмотрел на него с интересом.
— А сможешь ли ты им быть? — спросил он, поглаживая гладко выбритый острый подбородок.
— Я смогу! — загорячился Харальд. — Я смог вызвать стихии, и водянца освободил!
— Значит, это был ты, — глаза Владетеля сверкнули, став на миг словно две ярко-голубые и очень злые звезды. — В том обозе.
— Да, — ответил Харальд и прикусил губу, вспомнив просьбу Кьетиля.
— Не дергайся, — темноволосый маг недовольно поморщился. — Мне нет до твоих приятелей никакого дела.
— А почему вы не уничтожите того мага, разбойничьего? — набравшись наглости, спросил юноша.
— И ты хочешь ко мне в ученики? — Иссахар брезгливо поморщился. — Не понимая таких простых вещей?
Харальд почувствовал, что краснеет, а Владетель все же снизошел до объяснений:
— Я могу вызвать демона-убийцу из Нижнего Мира, это не проблема. Но как нацелить его? Я не знаю имени мага разбойников, у меня нет ни капли его крови, ни куска одежды. А сам он на глаза мне благоразумно не попадается.
— Вот как, — прошептал Харальд.
— Да, именно так. Но это не имеет никакого отношения к твоему желанию быть магом. — Голубые огни вновь загорелись на желтом лице, и Харальд испытал приступ страха. В горле пересохло, сердце задергалось испуганным зайцем.
Маг некоторое время разглядывал юношу, словно диковинное растение, затем встал, сказал неожиданно:
— Иди за мной.
Недоумевая, Харальд поднялся. Они подошли к одному из ковров, на котором коричневые и желтые гончие терзали белоснежного единорога на фоне идиллической зелени зарослей. Маг протянул руку, что-то дернул, и ковер уполз вверх, свернулся в трубочку. За ним оказалось большое зеркало в массивной раме белого металла.
— Посмотри на себя, — произнес Иссахар резко.
Харальд послушно уставился в зеркало. Оттуда на него смотрел молодой человек с очень светлой кожей и правильными чертами лица. Почти белые волосы, узкие губы, тонкий нос. Голубые глаза с опущенными наружными уголками смотрели испуганно.
— Ну, я. — Недоумение сквозило в словах, то и дело прорываясь скачками тона.
— Ты, — сказал маг жестко. — Молодой и красивый. Похож ли ты на мага?
— Ну… — Харальд замялся. — Нет, наверное…
— Совершенно не похож. — Маг дернул рукой, и ковер с шуршанием рухнул, скрыв изумленное отражение. — Ты полностью нормален!
— Как? — юноша повернулся к Иссахару, — Ну и что?
— Дело в том, что в тебе нет ни следа той ущербности, которая должна быть у настоящего мага. Ты гармоничен внешне и внутренне. — Владетель уселся в кресло, и Харальд последовал его примеру.
— Ущербность — почему? — спросил он.
— В маги идут только те, — металлическим голосом объяснял Владетель, — кто не может ничего добиться в нормальной жизни, искалеченные и униженные. Магия — это извращение, и заниматься ею должны только увечные люди.
— Как так? — В рот Харальда при желании пролетела бы крупная ворона.
— Разве это нормально — замуровывать себя над чтением пыльных фолиантов, рисовать на полу или земле чертежи, запутанные, словно мысли идиота, вдыхать при этом дым сжигаемых дурацких смесей? — глаза мага горели, лицо нервно подергивалось. — Это нормально? Нет!
— Но ведь можно же быть магом и жить нормальной жизнью, — прошептал Харальд ошеломленно.
— Нельзя! — Маг шипел, словно разъяренная гадюка. — Тот, кто коснулся этой отравы, может стремиться только к одному — к власти! Над демонами или духами, стихийными существами или людьми — все едино. Ты сам потом поймешь, но будет поздно.
— Но я не стремлюсь к власти! Я всего лишь хочу много знать!
— Да? — Владетель усмехнулся. — Знания, особенно магические, дают власть. Стремясь к ним, ты тем самым жаждешь власти А она не приносит удовольствия чаше всего именно тем, кто ею обладает.
— И что делать? — спросил юноша убито.
— Живи обычной жизнью. — Порыв угас, Иссахар сгорбился, словно древний старец, в его глазах появилась усталость. — Люби женщин, пей вино, дерись. Ты ведь неплохо владеешь мечом, родовитый Харальд?
— Да, — ответил юноша, вздрогнув.
— Ну, вот и подайся в наемники, вернись домой, наконец, там тебя женят. Делай, что хочешь, но не трогай магию. Она воистину ужасна, а ты для нее — слишком нормален.
— Так вы не возьмете меня в ученики? — нахмурился Харальд, пытаясь осознать произошедшее.
— Нет, ни за что, — устало ответил Владетель. — Способности у тебя средние, я в твоем возрасте сам составлял заклинания. Но приди ко мне горбун, кривой или одноногий с таким даром — я бы взял. Тем более — морального урода: труса или ненормального. Тебя — не возьму.
— Да? — плечи юноши поникли, он печально вздохнул.
— Солнце садится, а ночевать чужих в замок я не пускаю, — сказал Иссахар, поднимаясь. — Так что не задерживайся. Прощай.
Трава во дворе замка пахла горечью, стражники смотрели с удивлением. Но Харальд не обращал на них внимания. На сердце была тоска, и сумрачные мысли одолевали рассудок.
На сердце была тоска, и сумрачные мысли одолевали рассудок. Достижение вожделенной цели откладывалось, и Харальд слонялся по становищу нид, не зная, куда себя деть.
Шел третий день пребывания чужаков в лагере. Сначала их поселили в одну юрту, затем почему-то предложили каждому из почетных гостей поселиться в одиночестве. Харальд поначалу подумал неладное, но подозрительность быстро пропала, исчезла грязным весенним снегом под теплыми лучами солнца искреннего радушия хозяев.
До слуха Харальда донеслись женские голоса. Он прошел еще десяток шагов, обогнул пахнущую протухшим салом юрту и обнаружил презанятную картину. Женщины и девушки племени шили, собравшись в круг. А вокруг красавиц, молодых и не очень, вился Гуннар, недаром еще на юге получивший прозвище Бабник.
— Что, за старое взялся? — спросил Харальд, подойдя.
— Почему за старое, — сверкнул улыбкой Гуннар. — За новое! Посмотри, сколько тут нового!
— Ну-ну, — усмехнулся Харальд в ответ. — Тут нравы суровые: посватался — женись, и отказ не примут, да и сбежать не получится.
— А, — беспечно махнул рукой Гуннар. — Ради одной из этих красавиц многое можно перенести. Но ведь потом мы все равно покинем это чудное племя?
— Да, — кивнул Харальд. — Так что особо не увлекайся.
Он повернулся, чтобы уйти, и тут взгляд его упал на совсем молодую девушку, почти девочку, сидящую с краю. Русые волосы, большие зеленые глаза, лицо сердечком — что-то в ней было такое, что заставило Харальда на миг замереть.
А девушка подняла изумрудные, как весенняя трава, глаза и улыбнулась, застенчиво и спокойно:
— Приветствую тебя, гость! — сказала тихо. — Меня зовут Асенефа, и я — дочь вождя.
— Привет и тебе, Асенефа, — ответил Харальд, с трудом ворочая неожиданно онемевшим языком. — Меня зовут Харальд…
Асенефа повторно улыбнулась и вернулась к работе. А Харальд пошел дальше, но не видел ничего вокруг.
В глазах его стояла стройная и гибкая словно тростинка фигура с точеной шеей, украшенной ожерельем из звериных зубов.
Ночью он проснулся от какого-то движения рядом. В юрте явно кто-то был. Сквозь неплотно пристегнутый полог врывалась струя холодного воздуха, и ноздри щекотал чужой запах, терпкий, острый.
Харальд напрягся, готовясь сражаться за жизнь, но тут маленькая теплая ладошка коснулась груди. Тонкий голос слабо ахнул, когда Харальд ухватил эту ладошку:
— Не гневайся, гость, я пришла к тебе, как к мужчине…
— Это лестно, — ответил Харальд, и тут до него дошло, кто сидит рядом с ним во тьме. — Это ты, Асенефа?
— Да, — был ответ.
— И ты пришла сюда сама? — Изумление смешалось с недоверием и опаской.
— Не совсем. — Смех прозвучал, словно звон колокольчика. — Чужаки у нас бывают редко, а свежая кровь нужна, чтобы племя было сильным. К твоим друзьям тоже послали по женщине. Но к тебе я попросила отца отправить меня.
— Вот как, — несколько ошеломленно сказал Харальд и отпустил руку девушки.
— Ведь ты не прогонишь меня? — Теперь опасалась уже она. — У меня еще не было мужчин, и я хочу, чтобы ты был первым…
Теплая ладошка вновь, словно зверек, поползла по телу. Кровь в жилах Харальда вспенилась весенней рекой, и он ответил:
— Не прогоню, иди сюда…
Ожерелье упало ему на лицо, но он не обратил на это внимания. Гибкое сильное тело в его объятиях, острый, кружащий голову запах, и блаженство, истекающее из каждой поры двух тел, сливающее их в одно…
Ночь исчезла, распалась на обломки в ослепительной вспышке…
