— Прости Готор, — сказал Ренки разливая из бурдюка по кружкам последние капли вина, и делая знак Гаарзу, чтобы доставал новый. — Но вряд ли можно считать все это чем-то особо достойным. Все эти… как ты их называешь — диверсии, не могут составить чести настоящему солдату!

— Гы… Ренки… А по твоему надо встать в полный рост в линию, шагах в тридцати от линии врага, и начать палить друг в дружку залпами из мушкетов, пока у одной из сторон нервы не выдержат, или сблизившись лицом к лицу тыкать налево и направо штыком и дубасить прикладом? Это по твоему и есть истинная воинская доблесть?

— … Ну да! — Кивнул Ренки очень уверенно. — Как же еще можно доказать свою доблесть и неустрашимость, если не выстояв под вражеским залпом, дать ответный залп и сломить противника в штыковой атаке?… А все эти ползанья в ночи, поджоги и взрывы… Все это как-то… недостойно солдата! Уж больно похоже на разбойничий налет или работу грабителей… Дроут, Таагай — без обид!

— А то что четыре десятка человек, одними лишь «поджогами и взрывами» заставили почти всю вражескую кавалерию убраться восвояси с театра боевых действий. — Это по твоему разумению, проходит как карманная кража, или случай вопиющего мошенничества?

— Это… — Замялся Ренки… Это… Все равно — как то это недостойно. Будто выстрел в спину, или удар исподтишка! — Настоящие солдаты не должны так сражаться!

Да. — Совсем не так представлял себе войну Ренки… Да и не было это настоящей войной в его представлении.

Та ночь… Была какой-то нервной, суетливой… и глупой… И пусть потом остальные сержанты и солдаты радовались и удивлялись тому что все прошло как по маслу, — Ренки особого повода для радости и гордости тут не видел.

… Свой обоз, кредонцы вдохновленные тем что враг стремительно удирает от них, охраняли из рук вон плохо. Нет, приученные палками капралов к жестокой дисциплине, часовые, на постах отнюдь не спали. Вот только постов этих было чудовищно недостаточно для охраны такого большого обоза. Так что тооредаанские диверсанты проникли внутрь кольца часовых без особых проблем, и смогли сделать свое черное дело не встретив ни малейшего сопротивления.

И никакой погони по горячим следам, кредонцы, занятые суетой и тушением огня, организовать за ними не смогли. Так что отход был выполнен безукоризненно, и за всю операцию никто даже ранен не был. — Скука!

А потом опять долгие марши под палящим солнцем… Разве что груза на плечах теперь было значительно меньше, а вот прятаться и скрываться приходилось куда больше.

… Да они полдороги только и делали что прятались да крались… Еще бы на карачках их ползти заставили, как каких-нибудь скунсов… Они разок и ползали, прячась в какой-то канаве от мелькнувших вдали кредонских егерей. И так — почти две недели.

На взгляд Ренки — гордиться подобными «подвигами» было нечего. Хотя Готор и утверждал обратное, весьма восторженно отзываясь и о сделанном деле, и о том как лейтенант и сержанты сумели все организовать. Остальные тоже были очень довольны — для них лучше лишние сто верст пробежать под грузом, чем один раз обменяться залпами с врагом… Ну да ведь на то они и простолюдины. А вот чем так восхищался Готор — Ренки понять не мог.

… А напоследок, им опять улыбнулась удача. — Почти возле самого лагеря своих войск — наткнулись на очередной разъезд егерей, большую часть перестреляли, (не мудрено — в сорок-то мушкетов), а оставшихся трех взяли в плен.

От пленных и узнали, что лишившись возможности снабжать верховых животных водой и кормом — кредонское командование было вынужденно отправить свою кавалерию обратно на побережье.

Что так же соответствовало и армейским данным. — Сильно надоедавшие раньше своей охотой на водоносов, фуражиров, или отставших солдат, всадники — однажды даже устроившие большой налет на обоз, — пару недель назад ослабили свой напор и куда-то исчезли. — Тоореданская армия вздохнула с облегчением.

Полковник сообщил лейтенанту, а тот солдатам — что в Штабе ими очень довольны, и по такому случаю даже разрешают устроить небольшую пьянку, что обычно строго каралось начальством.

… Вообще-то, — ежедневная порция вина, входила в обязательный ежедневный солдатский рацион. Конечно не так чтобы напиться, но слегка захмелеть хватало… И кстати, для многих солдат — винная пайка была чуть ли не единственной привлекательной стороной службы, и они весь день жили только для того чтобы дождаться очередной кружки и забыть на несколько мгновений о тяготах службы и постоянной опасности, сопровождающей солдата даже в мирной жизни.

Но как то обычно и бывает, и особенно в пустыне — в поход интенданты закупили какую-то смесь уксуса с гнилой водой, которою и пытались выдавать солдатам под видом вина. Так что даже самые горькие пьяницы теперь предпочитали пить воду, а не мучиться дикими боями в желудках.

Но для «особой команды» на этот раз хорошее вино нашлось. — Уж неизвестно из запасов ли маркитантов, офицеров или самих интендантов. А также и свежая мука для лепешек, немного не подгнившего и не провяленного до каменной твердости мяса, крупа, кувшинчики масла… — Что еще надо солдату для счастья, особенно после долгого и тяжелого похода, окончившегося для всех столь благополучно?

Довольны были все. — Даже Ренки, хотя его счастье подгладывали сомнения, что и впредь занимаясь подобной «войной», он не сумеет продвинуться хотя бы до сержанты. — Уж очень сомнительны были эти, так называемые «подвиги». О чем он, когда их компания опустошила первый бурдюк с вином, и сообщил своим товарищам, после чего у него и завязался спор с Готором.

— Дурень ты Ренки… — Вдруг вклинился в разговор, не понято откуда появившийся Доод. — Совсем сопляк еще!.. Не стоял ты толком в строю, да не палил из мушкета… Смерть там… будто кости кидаешь… Храбрый ты или трус…, благородный или простолюдин, умный или дурак… — Всех под одну гребенку. Не разбирая. Сегодня тебе. Завтра мне… А послезавтра — нас обоих…

— Я не боюсь смерти! — Высокопарно заявил изрядно принявший на грудь мальчишка. — Это долг солдата — умереть за своего короля!

— Своей не боишься! — Рявкнул Доод. — Своей-то… чего ее бояться? — Не такая сладкая солдатская доля, чтобы ради нее ногтями-зубами за жизнь цепляться. А ты вот о них подумал? — Обвел Доод зажатой в ладони лепешкой всю компанию. — О товарищах своих? Знаешь каково это — утром все вместе у одного костра сидели, а вечером ты там один одинешенек, а всех друзей и знакомцев твоих, кого убило кого искалечило?… Вот то-то и оно… — Добавил он, увидев как мгновенно изменилось лицо молодого капрала, на миг представившего что он остался совсем один одинешенек. — Разок-другой так попробуешь… коли сам жив останешься. И поймешь — почему нам начальство такие пирушки устраивает, да на иные шалости наши глаза прикрывает!

Эх… Ренки-Ренки… Учить тебя еще и учить!

Собственно со следующего дня наука и началась. — Долго отдыхать воякам Бида не дали. — Не для того солдат создан — чтобы отдыхать. — Денек попили-поели-попраздновали, и будет.

Так что уже на следующее утро, капрал Ренки Дарээка со своим капральством, в составе роты первого лейтенанта Бида, отправился охранять водоносов… из каторжной команды, которой предстояло пройти до ближайшего колодца-ключа двенадцать верст, и обеспечить армию запасом воды.

Хотя кредонская кавалерия по большей части и убралась восвояси, однако егеря еще пошаливали, да и случаи появления небольших пеших отрядов противника, пытающихся заменить кавалерию, случались все чаще. Так что даже такое дело как доставка воды, приходилось планировать как военную операцию.

Два десятка кавалеристов создали кольцо дальней охраны. Особая рота лейтенанта Бида, — шла в ближнем кольце. И еще два капральства — топали вместе с каторжниками-водоносами и десятком телег везущих тару для воды…

Вышли рано утром. К обеду уже были на месте. И пока каторжники очищали колодец и наполняли тару водой, — Доод натаскивал своего «младшего коллегу», обучая его правильно организовывать охрану, показывал места откуда можно ждать нападения, и объяснял как действовать в том или ином случае.

— Слушай капрал Доод. — Спросил его Ренки, выбрав подходящий момент. — А зачем ты все это делаешь? — Ну, в смысле обучаешь меня так тщательно… Ведь то что сейчас в одном капральстве два капрала — это не нормально. И когда ты меня выучишь — одному из нас придется уйти…???

— И ты думаешь пацан, что уйти обязательно придется мне? — Широко улыбнулся Доод. — Может оно и так. Хотя… Короче — на тебя у кой-каких людей есть определенные планы. Какие? — Я и сам не знаю. Но мне велели тебя хорошенько обучить — вот я и стараюсь.

— Но… Какие еще планы? — Искренне возмутился Ренки, которому не понравилось что кто-то играет его жизнью и судьбой, словно фигурой в шахматах.

— Этого я парень не знаю. — Честно ответил капрал. — Но подозреваю что тебя хотят двинуть дальше… Может даже и в офицеры! Потому как Нам, нужны Там свои люди.

— Что значить двинуть? Кому это «Нам»? — Продолжал негодовать Ренки. — Я не желаю чтобы меня куда-то двигали, и не желаю быть еще «чьим-то» офицером, кроме Короля!

— Дурак ты Ренки… — Сказал капрал таким тоном, что Ренки и правда почувствовал себя дураком. — Вроде бы уж достаточно времени в армии мыкаешься, а все еще ведешь себя иной раз будто барчук, ничего кроме отцовского дома не видевший.

… Пора с тобой уже как со взрослым поговорить. — Ты вот выбери как-нибудь момент. — Да посмотри чего в котлах у других полков варится, и в какие мундиры они одеты… И сравни с тем что у тебя на каждый день есть. Иные полки могли бы позавидовать и тем харчам, что ты лопал когда каторжником был. Сгнившее зерно пополам с трухой, и мышиным дерьмом вместо мяса… — вот и весь их рацион. В лепешки сена добавляют, чтобы хоть чем-то брюхо набить. И ходят в обносках… Вон, посмотри на 15-гренадерский — там половина солдат к обмоткам деревянные дощечки привязывает, а у кого сапоги еще сохранились — так тряпками да веревками перемотаны, чтобы на ходу не разваливались.

… В кампании, что в позапрошлом году была — в армии небось две трети потерь с голодухи да от поноса случились, а не в бою убитыми. Да и сейчас вон погляди, и без всяких сражений, чуть ли не ежедневно по десятку покойников за ограду лагеря выносят. Вот так-то вот!

А ты думаешь почему у нас по другому? — Да потому что правильные люди друг за дружку держатся и помогают чем могут. Тут только так и можно выжить, на то она и Армия!

Ты Ренки из «благородных оу» будешь. Это у тебя на роже написано. — А значит тебя можно куда дальше двинуть, чем даже нашего Бида, которому выше лейтенантского погона ничего не светит. Зато у него влияния, тебя подальше продвинуть, вполне хватит, потому как люди — Бида уважают.

Тут главное — это чтобы и на тебя положиться можно было. Чтобы ты вверх пробившись, не забывал о тех кто тебе туда дорогу проложил.

— Если в том что ты предлагаешь нет ничего постыдного и идущего во вред Королю. — То можешь не бояться неблагодарности или предательства с моей стороны. — Высокопарно ответил на это Ренки. — Это ведь элементарный долг благородного человека — оплатить втрое, за оказанное ему добро!

— … Вот это в тебе больше всего и пугает. — Честно признался Доод. — То ты вроде нормальный человек и делаешь все правильно. А то вдруг рот откроешь, и оттуда такая чушь польется… что впору за голову хвататься… Будто ты в высокой башне сидел, и жизнь только по книжкам да балладам знаешь. А ведь вроде уже и на каторге побывал, и пороха понюхал…

Но лейтенант говорит, что ты за свою благородную дурь держишься, потому как это единственное что у тебя от прежней жизни осталось. И со временем дурь у тебя пройдет, а правильные мысли в голове останутся.

… А я вот иной раз тебе и дело нормальное поручить боюсь — а вдруг у тебя дурь в башке взыграет, и ты либо дров наломаешь, либо людей понапрасну погубишь…

— Не думаю что благородное поведение может хоть в какой-то мере причинить ущерб окружающим… — Высокомерно объявил Ренки. — Думаю ты просто не понимаешь что двигает такими людьми.

— Ренки — я «благородных» поболее тебя видел. — Усмехнулся Доод, вновь посмотрев на Ренки так, что ему почему-то стало стыдно и досадно. — Есть конечно и среди «благородных» нормальные люди. Вон, тот же наш полковник оу Дезгоот. — За него любой гренадер 6-го, кому угодно глотку порвет!

А в том же 15-ом, где офицеры деньги из солдатского содержания себе в карман кладут… — а ведь тоже все сплошь благородные.

… Но я собственно, не про то. — Вот ты вчера за столом разную чушь нес… — А вот коли сейчас из-за горизонта выскочат кредонские егеря? — Ты как поступишь? — капральство в линию выстроишь и по всем правилам начнешь в них из мушкетов палить, а потом в штыки? Либо солдат в укрытие спрячешь, и оттель будешь аккуратненько постреливать, предварительно за помощью послав?… Вот то-то и оно… Как тебе людей доверить можно, коли ты не их, не свою жизнь ценить не умеешь?

Да и по другим делам… Как харчи съедобные у кладовщиков получить, или трофеи сбыть… А вдруг и тут из тебя благородная дурь полезет?

— Не вижу ничего недостойного в том, чтобы обеспечивать солдат нормальной пищей. — Искренне удивился Ренки. — Как раз наоборот, ведь сытый и здоровый солдат — это только на благо Королю и королевству.

— А то что за нормальное зерно или муку которые ты лопаешь, другим приходится интендантам на лапу давать… А чтобы было чего давать — вражьи трупы обшаривать, да добычу тайными путями сбывать… Это как? — Оборвал его разглагольствования Доод.

— Но с какой стати? — Возмутился Ренки. — Ведь интенданты обязаны обеспечить…

— Ох Ренки… Тяжко вздохнул Доод. — Вот потому и страшно с тобой солдат оставлять. — Не знаешь ты жизни. Не понимаешь как оно все работает… Кто кому чем обязан. и из какой миски ест.

А коли начнешь «обязанности» от других требовать. — И себя под топор подведешь, и солдат загубишь безвинно… Да и унтерам мороки добавишь — ошибки твои исправлять. — Тебе бы еще годков пять в солдатах походить… а пока — одна беда с тобой!

Ренки был искренне удивлен такой постановкой вопроса. — Нет, он конечно понимал что в жизни отнюдь не все делается по правилам. И даже, как многие сопливые юнцы, отчасти считал себя циником, способным видеть то, что более взрослые и старые люди кажется не замечают, разглагольствуя о Принципах, Долге, и Служении.

Ему как-то и в голову не приходило, что старшие все прекрасно видят и знают, но просто научились жить в этом мире, одновременно раздавая и беря взятки, и рассуждая о честности и неподкупности.

Да и так получилось, что даже на каторге — самой грязной частью «выживания», занимались другие. — Подмазать охранника, украсть, содрать обувь с трупа… — В их компании с этим прекрасно справлялись Готор или те же приятели-грабители Дроут и Таагай. — Так что Ренки можно было продолжать жить, продолжая считать себя безупречным в плане морали.

А тут вот — когда Доод поставил вопрос ребром — Ренки пришлось задуматься о всех тех вещах, которые он раньше старательно не замечал. И в голове поневоле появилась мысль — что просто пользоваться плодами чужой грязной работы, делая вид что ее не существует — наверное еще менее достойно, чем самому в этой грязи ковыряться.

Но ведь с другой стороны — на то, с древних времен и существует разделение на людей благородных и низких, чтобы каждый делал свою работу!.. Вот только кто он теперь нынче сам-то?

— Ты того Ренки. — Заметив его задумчивую физиономию, заметил Доод. — Подумай хорошенько. С Готором своим поговори — он человек на редкость правильный, и пустого не посоветует. Потому как, капрал Дарээка — пора тебе уже дитячью дурь свою перерастать!

Часа через четыре работы, — все возможные емкости были заполнены и караван двинулся в обратную сторону.

Кавалеристы потом утверждали, что якобы видели вдали мелькнувших кредонских егерей — но в остальном, на этот раз обошлось без происшествий… Если конечно не считать таковым легкий сдвиг в сознании у капрала оу Ренки Дарээка.