Мост через Даж был разобран уже с месяц, но с одной его стороны на другую все еще были перекинуты бревна, которые сайды затащили на северную сторону, едва последний защитник покинул Суйку. С трудом передвигая ноги, покрытые копотью и кровью последние воины Сната Геба во главе с самим таном ступили на северный берег, на котором пока еще не было хеннов, не пахло кровью и шумел нетронутый, начинающий желтеть лес. Над головами высилась громада Ласса, которая недотягивала до Борки, но явно превосходила Омасс, однако даже сил поднять глаза и разглядеть последний замок на пути к Скиру у воинов не было. Всеми владело одно желание — уснуть. Даже пить и есть не хотелось так сильно, как упасть, лечь, прислониться к чему-то и забыться хоть бы на начинающей остывать от жаркого лета земле. Правда, осень в Скире обещала быть не менее жаркой. Неделю оставшиеся из черной тысячи полторы сотни воинов сдерживали хеннов на улицах Скочи, выныривая из клубов дыма и рубя и расстреливая степняков, пока у моста не загудел танский рог. Снат Геба и сам выглядел неважно — ножны с его пояса куда-то пропали, меч зазубрился и потемнел, лицо заливала кровь из ссадины на лбу, да и вся его одежда больше походила на одеяние бродяги, чем гордого тана, но глаза Сната, который встречал воинов на мосту, горели гордостью.

— Только восемьдесят? — спросил он Дампа.

— Да, твое благородство, — кивнул старик забинтованной каким-то тряпьем головой. — Восемьдесят пять. Но хенны заплатили за последние шесть десятков воинов тремя сотнями жизней, и кровь не менее двух десятков из них я вижу на твоем мече, тан.

— Не время считать мертвых врагов, если живым нет счета, — поморщился тан. — Веди людей к северной башне. Там вода и еда. И отдых.

— Боюсь, он будет недолгим, — вздохнул Дамп и ошибся.

Воинов в самом деле ждали котлы с горячей водой, и, хотя раздеться сил у большинства из них не было, тут же хлопотали юные жрецы из скирских храмов, и вскоре израненные тела вспомнили, что такое чистота и свежесть, раны приняли в себя целебные снадобья и спрятались в тугие повязки, а сгоревшее в огне тряпье сменили крепкие суконные одеяния скирских стражников и добротные кожаные сапоги. Впрочем, переодевание происходило как во сне, и даже столы, ломящиеся от яств и вина, не могли удержать тяжелых век, и воины начали засыпать прямо за столом.

— Однако, — ухмыльнулся Дамп, отхлебывая из глиняного кубка терпкого вина, — сегодня я убедился, что голые ремини ничем не отличаются от голых сайдов.

— Какие же отличия ты хотел обнаружить? — поднял брови и зевнул Насьта.

— Ну мало ли, — махнул рукой Дамп. — Откуда — не скажу, но среди стариков всегда ходили слухи, что с девками ремини можно забавляться, если, конечно, у них возникнет такое желание, хоть каждый день, а детей от таких забав все равно не происходит.

— Знаешь, Дамп, — заметил Марик, обгладывая аппетитную кость, — у меня есть серьезное подозрение, что забавы с реминьскими девками существуют только в воспаленных мозгах этих самых стариков.

— Что вовсе не исключает возможной близости храброго ремини с добродушной скирской девушкой! — добавил Насьта. — Надо же проверить правдивость любопытных слухов? У тебя нет случайно дочки, Дамп?

— У меня внучкам уже по десять лет, — погасил в седых усах улыбку воин. — Но, честно говоря, я бы не отказался породниться с таким воином, как ты, Насьта, или как ты, Марик.

— Я бы тоже не отказался от такого родства, — кивнул Марик. — Но вынужден открыть тайну: мое сердце осталось далеко отсюда. Есть у меня девушка.

— Что же стучит у тебя в груди, если сердце твое далеко? — раздался позади баль громкий голос.

Марик вскочил на ноги, словно и не было бессонной недели за его плечами. Перед ним стоял конг Скира. Он был ниже Марика почти на полголовы и уже в плечах, но баль показалось, что он смотрит на конга, словно на самую высокую башню высокой крепости — столько силы и мужества было во взгляде и лице правителя Скира.

— Голову склони, дурак! — прошипел на ухо Дамп.

— Оставь его, воин, — усмехнулся Седд. — Я бы согласился, чтобы ни один мой воин не склонял перед мной головы, если был уверен, что он не склонит ее и перед врагом. Отчего пришел сражаться за сайдов, баль?

— Надо сражаться с врагом, пока он нападает на твоего соседа, иначе, расправившись с соседом, он нападет на тебя, — твердо сказал Марик.

— Ремини тоже так думает? — повернулся к Насьте Седд.

— Ремини думает по-реминьски, но смысл выходит тот же самый, — с поклоном доложил Насьта.

— Что ж, Снат! — обернулся Седд Креча к тану Геба. — Когда твои воины отдохнут, построишь их и передашь, что я предлагаю каждому вступить в твой дом, Снат, или в мой, по их желанию, свободными воинами со всеми привилегиями. Если же они откажутся, то продолжать служить мне так, как служили. Платить буду как сайдам. А вот этих двух молодцов заберу, наслышан я об их умениях и доблести, определю пока в Скому, а там посмотрим. Чтобы к вечеру были готовы.

— Все, — решительно заявил Насьта, когда и его, и Марика похлопали по плечам сначала Дамп, а потом и Снат Геба. — До вечера не так много времени, а я даже не сомкнул глаз. О чем ты задумался? Ложись спать!

— Очень похож, — сказал Марик. — Очень похож конг на собственную дочь.

— Болван, — зевнул Насьта. — Это она на него похожа!

— Ты знаешь, — заметил Марик, — я смотрел на лицо конга, вычитал из облика Кессаа его черты — и словно видел лицо матери Кессаа. И еще мне показалось, что Седд Креча все про нас знает.

— Все ни про кого знать нельзя, — пробормотал Насьта.

— Он знает, что мы шли сюда вместе с Кессаа, — ответил Марик и нащупал на груди глиняный пест.

Айра почувствовала за спиной погоню, когда уже добралась до северной оконечности Проклятой пади. Забилась, запульсировала в висках тонкая боль — значит, идут по ее следу, трижды порушили тонкие ловушки, которых ни разобрать, ни почувствовать, пока щекой к земле не прильнешь. Остановилась, прикинула, куда дальше отправляться. До Скочи еще с полсотни лиг, да и неизвестно, что там теперь. До моря — по прямой лиг пять, до Суйки — в три раза дольше, но в Суйке умелый маг всегда спрятаться сможет, пусть даже там и риссы теперь властвуют: временно у них власть. Вот он, Зверь невидимый, вдоль Проклятой пади разлегся, только что не урчит от сытости и довольства, даже и пытаться перестал тянуть на себя Лека — и что его тянуть: здесь он, вместе с потрохами и всеми хеннскими воинами, здесь и останется, судя по всему. Тяжело вздохнула Айра, словно тяжесть поднимать собралась, и побежала. Вдоль самой пади, по голому, словно облезлому, глинистому берегу — бежала и чувствовала: смотрит на нее Зверь, смотрит и холодом обдает, но не от злобы и не от любопытства, а только потому, что течет что-то через ее кровь, связывает ее что-то с этим неизвестным, укрывшимся в клоках мглистой пелены.

Давно не приходилось бегать, но никогда Айра не жаловалась на слабость в ногах и теле — уже к утру успела к белым скалам, свернула в полумертвую чащу, а там уж и до самой Суйки две или три лиги оставалось. Даже вздремнуть себе позволила и проснулась только тогда, когда снова укол в висках почувствовала: добралась погоня до северной оконечности пади. Тут уж поднялась на ноги, затянула ремни на поясе, попробовала, как мечи выскальзывают из ножен. Быстро шли преследователи, след хорошо держали — не иначе всадники, да еще и с собаками. Вынырнула дочь Ярига из-под колючих кустов, пригляделась к освещенному все еще исторгающим летнее тепло Аилле городу. Ничего вроде не изменилось в Суйке — только храм исчез с верхушки холма да белые шатры встали у северной его окраины. Присела Айра на дорогу там, где стояла, провела ладонью вокруг себя, зачерпнула сухую пыль, зажмурилась и высыпала себе на голову, на плечи, на грудь и прошептала нужные слова к духу дороги, к духу сумрака вечернего, к духу тихого шага, к духу дневного сна. И отзвука не услышала, а, как говорил Яриг, сразу поняла — сама услышана и принята под невидимое крыло. Так и оказалось: в самом лагере никто не заметил стройной сайдки, а если и мелькало что-то перед глазами у караульных, так на соринку, в глаз попавшую, и списывалось. Да и не было усердия у рисских дозорных, и город поганый внимание на себя отвлекал, да и зря, что ли, маги Суррары колдовством лагерь опутывали?

Три линии рисских заклятий окружали лагерь, да только заклятия эти для слепых и глупых выставлены были. Две нитки просто перешагнула, а третью ухватила покрепче, разорвала да за спиной вновь сомкнула, а там можно было и не оборачиваться, пусть и знала, что близка уже погоня, застигла бы в чистом поле — и на пару лиг отбежать не успела.

Суйка была все та же, только уже среди хибар первого круга начиналась торопливо расчищенная улица. Камни, мусор были убраны, некоторые здания разобраны, и почти прямой проход пересекал и второй круг, и третий и уходил в сторону только где-то у стены четвертого. По сторонам улицы в мостовую и землю были забиты железные штыри, придерживающие серебряные цепи. Айра попыталась разглядеть развалины храма, но храмовый холм терялся среди крыш и стен зданий. Она вспомнила свой первый и последний проход через Суйку и поняла, что ничего не изменилось в городе. Все, что сделали риссы с Суйкой, было подобно едва различимым царапинам на панцире огромной черепахи, которая продолжала ползти туда, куда ползла последние сотни, если не тысячи лет.

Дочь Ярига перешагнула через цепь, почувствовала холодный зуд внизу живота, отмахнулась от охранного рисского заклятия и пошла старым путем — тем самым, которым преследовала когда-то Кессаа и сопровождающего ее старого воина баль. Интересно, помог ли ей в ее теперешнем пути молодой воин баль, да еще в компании с юрким ремини? И добрались ли они до Суйки?

Опасность оставалась там, где и была. Течень лежал на прежнем месте, правда, теперь холодом веяло и из темных провалов в подземные катакомбы. Но морозные иглы опасности казались куда приятнее, чем бывший трупный запах, который почти уже выветрился. Наверное, мертвецы уходили напрямую в Проклятую падь — теперь им незачем было огибать ее и заворачивать в город. Айра дошла до ворот в третий круг, но в арках густо висели рыгвы, и она полезла по развалинам склепов к гребню стены. Ей удалось подняться наверх без труда, но стенной проход оказался покрыт толстым слоем пыли, и дочь Ярига принялась чихать, разглядывая сверху затянутый мглой отрезок пади, виднеющийся между белыми скалами, и копошащиеся на вершине холма сотни крохотных фигур, пока не увидела у рисского лагеря отряд всадников и собак. Мгновение она думала, не затаиться ли на стене, встряхнула мех, чтобы определить остаток воды, обернулась к морю и тут же приняла решение: к пустынному берегу выгребала крутобокая ладья. Айра подняла руки, коснулась рукоятей мечей и быстрым шагом направилась по крепостному ходу, чтобы спуститься вниз в первом же проломе.

Розетки каменной мельницы напрасно подрагивали невидимыми иглами. Колдунья пробежала по серым плитам, ни разу не оступившись, только повернула голову, посмотрев на то место, где погиб молодой колдун Тирух, и зашагала к берегу. Навстречу ей шли пять мертвецов. Лица их были синюшного цвета, от трупов разило гнилью, но одежда сияла многочисленными украшениями. Один из морских народов явно доставил к месту упокоения знатных гостей. Айра шагнула в сторону, пропуская пошатывающиеся фигуры, мельком отметила черные отметины от пут на вспухших запястьях и тут же закричала, замахала руками отталкивающимся веслами от берега воинам.

— Кто такая? — удивленно облизал губы рыжебородый здоровяк, нависая над бортом ладьи.

— Попутчиков ищу, — как можно ласковее улыбнулась Айра.

— Попутчиков у нас много, — с островным акцентом выговорил бородач, и за его спиной тут же появились еще двое с неменьшей шириной плеч. — Двадцать на веслах, десяток меченосцев, да и я… с топором. Который тебя устроит?

— Двадцать на веслах вполне устроит, — кивнула Айра. — А из этих, что с мечами да с топором, с парусом кто управляться может? Мели скирские да скалы знает?

— Так любой! — расплылся в частично беззубой улыбке здоровяк. — Ну насчет мелей да скал — тут я мастер, да брат мой, да помоложе меня, но тоже рыжий — не бойся, днем не перепутаешь, а с парусом любой справится, и не только с парусом!

— Сколько будет стоить до скирского берега добраться? — прищурилась Айра. — Севернее устья Даж мне нужно попасть, чтобы сойти с корабля незаметно, береговой страже глаза не мозолить!

— Такие места есть! — сделал серьезное лицо бородач. — Давненько мы к Скиру не ходили: не до торговли теперь толстопузым сайдам, но старые дорожки тиной еще не затянуло! Пяток золотых монеток сыщешь? Тогда доставим в целости и сохранности, а если за сохранность не очень беспокоишься, так и скинуть цену можно!

— Давай так! — Айра выудила из кошеля золотой кругляшок, подбросила его в воздух перед лицом вожака и недобро усмехнулась. — Пять золотых даю, но если хоть кто из вас только попытается ко мне лапы протянуть — бесплатно повезете.

— Это как скажешь! — надул губы бородач, наклонился, протянул громадную лапищу и тут же подмигнул Айре. — Ты подумай еще, а то ведь бесплатно тебя и до зимних ветров катать можно!

— Я-то уж подумала, теперь твоя очередь, — стиснула губы дочь Ярига и, борясь с подступающими к горлу ненавистью и отвращением, повысила голос: — Отойди к корме, сама заберусь!

Как птица взлетела Айра на заостренный, украшенный вырезанным из темного дерева морским зверем нос ладьи. Сразу взглядом поймала два десятка крепких, обнаженных по пояс молодцов на веслах, остальных разглядела, что сгрудились возле мачты и теперь пожирали неожиданную попутчицу жадными взглядами.

«Рабов нет, — холодно отметила про себя Айра, — значит, северяне, а от них, если что, пощады не жди».

Сразу четверо воинов, не сводя глаз с напряженной фигурки гостьи, уперлись веслами в берег, и ладья ожила, закачалась на волнах. Бородач заорал что-то на тягучем языке, весла опустились в воду, мышцы на руках и плечах гребцов налились силой, и ладья вдруг двинулась от берега прочь, поползла в осеннюю даль моря, чтобы вырваться на простор, поставить парус, поймать ветер и полететь, куда смотрят зеленые разбойничьи глаза. С половину лиги отошла лодочка от берега, когда хлопнул наконец на мачте парус, а на берегу показался отряд всадников.

— За тобой? — спросил бородач, остановившись от дочери Ярига в пяти шагах.

— Кто их знает, — пожала плечами Айра. — Думаешь, надо было остаться и расспросить? Чего молчишь-то? Отпускай слова с языка — не руки ведь, о словах в договоре сказано не было!

— Смелая ты больно, — усмехнулся бородач. — Страха в твоих глазах не вижу, а ведь есть тебе бояться чего, есть. Ребята мои изголодались по бабской мякине. Скажи мне, девка, где таких смелых выращивают? Или хотя бы совет какой дай!

— Совет дам, — кивнула Айра, прикладываясь к меху с водой. — Не связывайтесь со мной, тогда и заработаете, и живы останетесь. Я сайдка, борода, настоящая и злая, когда что под носом рассматриваешь — не забывай вдаль взгляд бросать!

— Не до нас теперь сайдам, — облизал обветренные губы бородач. — И половины галер у Скира не стоит, к снегам сайдские гребцы лодки свои гоняют, детишек да жен вывозят. Да, слышал я, что Гобенген показался из-под снегов, только оно ведь как — оттепель может и морозами смениться!

— Может, — кивнула Айра. — Только хенны все же страшнее морозов.

— Нам хенны не страшны, — плюнул за борт бородач. — А сайды тебя на моей лодке искать не станут.

— Да я и сама не рассчитываю на поиски, — расплылась в улыбке Айра. — Ты на север ладью правь, на север! Глядишь, и второй мой совет не пригодится.

— Это какой же? — сдвинул косматые брови бородач.

— Когда гнусь свою задуманную начнешь творить, сам ко мне не суйся, — процедила Айра сквозь зубы. — Пошли кого-нибудь, кого не жалко.

— Боги морские! — хриплым смешком гыкнул бородач. — А я-то чем твою жалость вызвал?

— Нет у меня к тебе жалости, — покачала головой Айра. — Просто не хочу без лоцмана остаться.

— Без лоцмана? — хмыкнул бородач и пошел мимо гребцов к корме.

«Кого не жалко» бородач послал к Айре к вечеру. Аилле близился к горизонту, слепил правый глаз, и Айра, которая давно уж наворожила себе бодрость на ближайшие два дня, все чаще поворачивалась влево, где темнел далекий скирский берег, когда в ее сторону послышались шаги. Двое шли к носу — лысый увалень с руками, напоминающими бревна с вытесанными топором пальцами на комлях, да коротконогий уродец, заросший шерстью едва ли не до лба. Коротышка тащил моток веревки.

— Ко мне, что ль? — только и спросила Айра.

— К тебе, красавица, — улыбнулся коротышка, а лысый только расставил руки в стороны и шагнул вперед, намереваясь то ли обнять девушку, то ли показать широту впалой груди.

В два взмаха короткого меча укротила великана Айра. Сначала запястье рассекла лысому, а в то мгновение, что тот растерянно разглядывал хлынувшую по ладони кровь, вогнала в горло эсток. Великан еще хрипел, пытаясь придавить ладонями булькающую под подбородком кровь, а Айра уже шагнула к борту и поймала все на тот же клинок толстое брюхо коротышки.

— Подешевела моя поездка, борода! — окликнула Айра окаменевшего главаря.

— Взять ее! — наконец прорвался криком бородач, но взять-то и не вышло. Те, кто шагнули в ее сторону, тут же замерли с конфузом в собственных портах, а седой стрелок на корме, едва только за стрелу схватился, вспыхнул жарким пламенем вместе с луком и с воем пронзительным за борт упал.

— Теперь вот что, — твердо сказала Айра. — Гребцы на весла — грести. Запах я как-нибудь перенесу, тем более что ветерок от меня играет. Остальным можно помыться, но чтобы ладья на север летела! Чем быстрее мы расстанемся, тем здоровее будете!

— Кто ты, ведьма? — почти простонал от бессильной злобы бородач. — Уж не сама ли Сето?

— Не гневи богов, борода, — прошелестела Айра. — Не то следующим твой братец поджариваться будет! А я… Сето не Сето, но внучка Сурры — точно! Эх, жаль, дедушка давно умер, не понянчил меня, а то бы мы еще веселей шли!

Ни слова больше не сказал бородач, но глаз, как и Айра, два дня не сомкнул. Утром третьего дня подал ладью к берегу, провел меж зеленоватых скал в узкую бухту, заросшую берегом ползучей иччей, дождался, когда Айра спрыгнет на темную гальку, и тут же приказал отталкиваться от берега, а уже отойдя на пару сотен локтей прочь, разразился грязными ругательствами в ее адрес. Стерпела бы это дочь Ярига, но пущенной стрелы, что просвистела мимо ее лица, простить не смогла — сожгла парус островитянам.

— Ничего, ребятки, — шептала сама себе колдунья, укладываясь на сон под колючими ветвями. — Догребете до островов и без паруса — вот ведь как быстро веслами замахали. Теперь мне бы до Скира добраться.

До Скира она добралась только через месяц, когда уже деревья успели не только пожелтеть, но и потерять часть листвы. Вместе с крестьянами, торопящимися продать конгу последний урожай, Айра вошла в город с мешком овощей за спиной, среди которых были спрятаны ее мечи. Окинула взглядам укрепленные городские стены, покивала возведенным на крышах пристенных зданий трем гигантским порокам, подивилась глубине рва и обилию стражников у башен и поспешила к порту. Трактир, оставленный Яригом приемному сыну, был полон. Молодой Яриг за прошедшие годы отрастил брюшко, щеки, и хозяйство благодетеля если и не приумножил, то уж никак не разорил. Айра подошла к стойке, бросила мешок на пол и с усмешкой вгляделась в холеное лицо.

— Куда прешь? — сдвинул брови трактирщик. — Это на кухню неси, там и столкуемся.

— Здесь столкуемся, — негромко ответила Айра и произнесла нужные слова, от которых на лбу у парня выступил пот, а губы мелко задрожали. — Не бойся, дорогой, — шепнула ему Айра. — Трактир я забирать у тебя не буду, хотя и могла бы. Впрочем, любил тебя Яриг, наказал не обижать. Все, что мне от тебя надо, — так это комнату до штурма Скира и еды. А там — сгину я, ты меня и не вспомнишь!

— А будет разве штурм? — покрылся красными пятнами трактирщик.

— Будет, куда он денется, — уверила парня Айра и добавила: — И докладывать бежать стражникам обо мне не нужно — не тот случай. Яриг так и просил передать: не тот случай. Понял?

— Понял, — пролепетал парень, хотя думал совсем о другом: не зря он все-таки оплатил место в галере, не зря. Эх, знал бы, и трактир продал уже, а теперь-то кто за него цену даст?

Старый маг Ирунг появился у ворот дома Рейду, когда осень перевалила за середину. Еще не стояли шатры хеннов под стенами Скира, еще отбивался от врага полуразрушенный Ласс, но первые сотни степняков уже проникли на северный берег и теперь тщетно пытались отыскать в прибрежных деревнях хотя бы одного крестьянина, хотя бы ларь зерна, хотя бы какую домашнюю скотину. В лесах же точили мечи и готовили укрытия и ловушки сайдские сотни, а подгорный охотничий замок Скома собирался принять судьбу Ласса и перегородить если не путь к Скиру, так путь через болота в горные долины, где таились последний резерв сайдов — десять тысяч лучших воинов — и все, кто не захотел или не смог отплыть к Гобенгену или укрыться за стенами Скира. Там, в Скоме, ждал своей судьбы и Лебб Рейду, ставший после гибели на борской стене Ролла Рейду старшим в роде, хотя таном его величать еще было нельзя. Не было еще совета танов, да и сколько их останется, глав скирских домов, когда докатится хеннский остервеневший вал до оконечности полуострова, и останется ли хоть кто-то?

Впрочем, до этого срока был еще месяц, или не один, поэтому Ирунг мог позволить себе не торопиться. У белых ступеней городского замка Рейду он медленно сполз с широкой спины любимой лошади, бросил поводья одному из стражников и вошел в предусмотрительно распахнутую кованую калитку, вставленную в полотно мощных ворот, словно лаз для собаки в полотно дубовой двери. В приемном зале мага встречала вдова Ролла Рейду — Ворла. Она поклонилась Ирунгу, который, будучи магом, оставался таном одного из богатейших домов Скира — дома Стейча, и поднесла ему кубок с теплым вином, пригубив предварительно сама.

— Брось, — усмехнулся Ирунг. — Уж кто-кто, а ты могла бы не доказывать мне отсутствие яда. По сей день жалею, что мне отказала, а выбрала красавца Ролла.

Ворла только прикрыла глаза. Ей было уже под пятьдесят, но былая красота не покинула ее лица. Только строгие черты, которые в юности напоминали Ирунгу изящные линии храмовых сводов, словно и вправду окаменели. Да и волосы, прекрасные светлые волосы, которыми она одарила и старшего сына Лебба, и младшего Хорма, который как раз теперь помогал возвращать жизнь в оледеневшие залы Гобенгена, словно подернулись пеплом.

Ирунг хлебнул вина, попытался угадать про себя букет трав и семян, добавленных в напиток, но не смог и восторженно улыбнулся. Ворла ответила ему такой же улыбкой. Никто не мог готовить теплое осеннее вино так, как позволяла себе это делать едва ли не самая богатая женщина в Скире, — правда, попробовать ее стряпню мало кому удавалось, но Ирунг входил в число избранных.

— Ты ведь не ко мне пришел в гости, Ирунг? — спокойно заметила танка.

— И к тебе тоже, — качнул головой маг. — Просто теперь у меня есть причина заглядывать к тебе почаще. Время жизни тает, как тает на холодном ветру вынесенный на берег волной кусок льда. Не от жары, не от лучей Аилле, а только от ветра. Выдувается по снежной пылинке и исчезает, не дождавшись весны.

— Все, ушедшее в небо с паром, все, что обращается облаками над головой, рано или поздно проливается теплым дождем и дает жизнь новым росткам, — заметила Ворла.

— Мои ростки уже погибли, и теплые дожди их не вернут, — прошептал маг. — И виной тому твоя невестка. Но я не разбираться к ней за прошлые обиды пришел. Она может и должна помочь нам.

— Я жду от нее только одной помощи, — усмехнулась танка. — Рождения ребенка. Не говори мне, что с Леббом ничего не случится, хотя я и сама молю об этом богов. Но в ней семя моего сына.

— Не семя, — заметил Ирунг, — живое существо, которое вполне могло бы уже появиться на свет. Некоторые рожают до срока.

— Нет, — мотнула головой Ворла. — Не хочу искушать судьбу. Моя лучшая галера будет ждать столько, сколько надо. Пусть не молодые воины, но крепкие старики сядут на весла и доставят меня и моего внука или внучку в Гобенген. Дров и каменного угля там столько, что можно согревать старые кельи не один год. На скалах, вскрывшихся ото льда, изобилие морского зверя. На отмелях заросли морской травы. Там я воспитаю ребенка, даже если мне не удастся вернуться в Скир. А Кессаа? Кессаа оставлю тебе.

— Дай ей назвать ребенка, — попросил Ирунг.

— Ты все еще веришь в предсказания? — нахмурилась танка.

— Мне не во что больше верить, — усмехнулся Ирунг и пошел по узким ступеням в главную башню замка Рейду.

Он не был здесь с тех самых пор, как приезжал посмотреть на пленницу Лебба Рейду впервые, хотя и не сказал Ворле, что был послан Седдом Креча. Кессаа была прикована к стене. Тонкая серебристая цепь позволяла ходить почти по всей комнате, но она сидела в углу, сжавшись в комок, словно затравленный зверек, и никого не слышала и не видела или не желала слушать и смотреть. Лебб Рейду на предложение Ирунга попытаться примириться с дочерью конга только брезгливо поморщился. Теперь он был в Скоме, а ненавистная ему жена оставалась на старом месте.

Ирунг миновал два десятка стражников, охранявших едва ли не каждый поворот лестницы, отодвинул тяжелый засов и вошел в округлую комнату. Когда-то уже давно в подобном же зале он сам, а также Арух, который теперь занят подготовкой обороны Скира, прежний, не слишком умный, конг Димуинн и мать Кессаа Тини собирались, чтобы отвести угрозу от Скира. И что же произошло? Хенны почти уже у стен, а Скир — на краю пропасти.

В комнате было уютно. На стенах корептские ковры, в узких окнах поблескивали настоящие стекла, в камине пылал огонь, на круглом столе лежали фрукты, стояли кувшины и горшки, укутанные мягкой тканью. Кессаа сидела на ложе, прижавшись к прибитой к стене медвежьей шкуре, гладила живот и негромко напевала что-то. Ирунг медленно прошел к столу, но Кессаа даже не повернула головы. Маг тяжело опустился на скамью, пригляделся к удивительным чертам девушки, к ее темным волосам, прислушался к мягкому голосу. На мгновение перед его взором встали мертвые тела сыновей, которые погибли только потому, что когда-то пытались убить девчонку, но маг, стиснув зубы, отогнал видение. Хотя так ли уж они были неправы, когда говорили, что девчонка угрожает их жизням?

— Что ты поешь? — спросил Ирунг.

— Песню, — не поднимая глаз, ответила Кессаа и продолжила поглаживать живот.

— Кому? — не понял маг.

— Дочери, — ответила Кессаа.

— И она слышит? — усомнился Ирунг. — И ты уверена, что у тебя будет девочка?

— Она слышит, и у меня будет девочка, — твердо сказала Кессаа. — И разговариваю я с ней с того мгновения, как она дала о себе знать. Я учу ее. И она будет знать все, что знаю я. Она будет петь песни, что пою ей я. И, может быть, сумеет овладеть всеми искусствами, которыми владею я.

— Помогли тебе твои искусства? — ухмыльнулся маг, ткнув пальцем в тонкую цепь, лежащую кольцами на ложе, приковывающую ошейник на шее девушки к стене. — Ты теперь не колдунья. Камни Аруха высасывают из тебя магию каждое мгновение. Ты обычная девка.

Кессаа сняла руки с живота, подняла рукав одной из них к плечу. Рука была словно опутана проволочным ожерельем, камни которого почти полностью погрузились в плоть девушки, превратившись в кровоточащие нарывы.

— Ты жесток, Ирунг, — усмехнулась Кессаа. — Заставил моего самоназванного мужа насиловать столь отвратительное существо! Теперь у него будут возникать приступы рвоты от одной мысли обо мне! Глядишь, и к прочим женщинам брезгливость появится!

— От насилия не рождается любимое дитя, — заметил маг.

— Когда он брал меня, я постаралась представить все хорошее, что помнила о нем, — вновь опустила глаза Кессаа. — А оно было, хорошее. На зачатие его хватило. О каждом человеке можно вспомнить что-то хорошее. Мне оставят ребенка?

— Почему ты не спрашиваешь, оставят ли тебе жизнь? — удивился Ирунг.

— Что значит моя жизнь без жизни моего ребенка? — спросила Кессаа.

— Ты стала матерью, еще не родив? — усмехнулся маг.

— С того момента, как почувствовала дочь, — ответила Кессаа. — Ее зовут Рич.

— Странное имя, — задумался Ирунг. — Хорошо, я передам Ворле твое желание.

— Это не желание, — покачала головой Кессаа. — Это имя. Ее зовут Рич. И она откликается на это имя уже больше чем полгода.

— Ты заворожила нерожденного ребенка? — нахмурился маг и тут же махнул рукой. — Ерунда. Ты никогда не станешь прежней!

— Прежней — никогда, — кивнула Кессаа и медленно провела ладонью по опутывающим руку камням. — Ни на день нельзя шагнуть назад, чтобы вернуться к себе самой. Чего ты хочешь?

— Ты не все знаешь, — прокашлялся маг. — Ты читала не все свитки храма. Некоторые из них хранились у меня. Ты помнишь легенду Сето, Сади и Сурры?

— Да, — кивнула Кессаа. — Они были великими магами, но не могли поделить власть. Их собственный мир показался им слишком малым, и они начали войну, но ни одна сторона не могла победить другую. Каждый желал гибели двум противникам, но никто не имел перевеса, пока Сето не овладела магией пламени настолько, что обратилась к ее истокам, к корням — и создала зеркало. Она слепила его из первородной тьмы, которую отыскивала в пламени по крупицам. А потом почувствовала биение живого в нем, стала говорить с ним и даже подружилась.

— Как ты теперь, — усмехнулся Ирунг. — Почти так же, как и ты теперь.

— Нет, — покачала головой Кессаа. — Ее зеркало родило или вызвало Зверя. Огненного демона. Да, он служил хозяйке, но только до тех пор, пока не почувствовал собственной силы, пока не распробовал вкуса живой плоти. Сето поняла это скоро, но Зверь уже не подчинялся ей. И тогда она стала искать союза со своими врагами и даже успела сойтись с Сади, но Сурра понял, что остается в одиночестве, и ударил первым. Он всегда был очень сильным. Сади вдруг отошел в сторону, а Сето вынуждена была позвать Зверя и натравить его на Сурру. Опьяненной силой, вливаемой в него Сето, и той силой, которую он мог извлечь из поверженных воинов, потому что весь тот мир разделился между тремя магами, Зверь вышел из повиновения и попытался уничтожить всех троих. Первый и последний раз трое смертельных врагов сошлись и, спасаясь из пламени, пробили ход в наш мир, оставляя за спиной море огня.

— Яркая сказка, не правда ли? — надул губы старик.

— Куда уж ярче, — усмехнулась Кессаа. — Только это не сказка. Они запечатали за собой проход, но, видно, не слишком прочно. Иначе отчего Суйка постепенно превратилась в логово мерзости?

— Примерно так и было, — задумался Ирунг. — Но есть еще кое-что. Мне удалось найти список Мелаген. Внучка Сето, по всей видимости твоя далекая прапрабабушка, записала кое-что. Может быть, это были сведения от Сади, с которым она общалась в Гобенгене, может быть, от самой Сето. Записи сохранились не полностью, но главное я понял. Чтобы убить Зверя, его надо явить. Но нельзя его убить, пока существует зеркало, породившее его. Однако зеркало нельзя уничтожить по частям. Именно оно связывает наш мир с чем-то иным. Именно через зеркало мерзость или проникает сюда, или отсасывает жизненную силу отсюда. Его нужно собрать, Кессаа!

— Разве это суждено не моей дочери? — подняла подбородок Кессаа.

— Твоей дочери, твоей матери или тебе — не знаю, — почесал затылок маг. — То, что ты узнала в храме, указывает на твою дочь, но, когда дорога очень длинна, она распадается на куски, и не всегда понятно, кому какой кусок пути придется пройти, потому что жизнь человеческая слишком коротка. Мелаген написала, что Сади что-то оставил там, в пади. Он сказал, что там осталась его тень, но в Суйке осталась не только тень, тем более что тень Сади всегда оставалась с ним. Мелаген написала, что там Сади оставил часть своей сущности, дыхание сущего, вручаемое каждому из нас при рождении. Поэтому, по ее мнению, он и был до самой своей смерти отвратительным негодяем.

— Неужели? — напряглась Кессаа.

— Теперь ты понимаешь, почему не все свитки хранились в храме? — усмехнулся маг. — Так вот. Я все еще надеюсь, что Зверь не проник в Оветту, что здесь только его щупальце, которое можно отсечь, но если Зверь здесь, то спасти нас может только Сади.

— Но он мертв… — растерялась Кессаа.

— Он жив, — покачал головой Ирунг. — Но его нужно разбудить. И я скажу тебе, как это сделать. Мелаген написала, как Сади приходил к ней во сне и все объяснил. Да время пришло только теперь.

— Почему? — потрясенно прошептала Кессаа.

— Потому что ты способна сделать это, — негромко сказал Ирунг. — Разве ты не почувствовала, когда танцевала для Сади? Он смотрел на тебя!

— Подожди! — напряглась Кессаа. — Ты хочешь сказать мне, маг, что в твоем храме, на постаменте, а не в каком-то могильнике или склепе лежит не вырезанное из камня и раскрашенное изваяние бога, а он сам?

— Ты же всегда знала это! — прошептал Ирунг. — И ты его сможешь разбудить. А уж он справится со Зверем.

— Но к чему тогда пророчество Сето? — потрясенно прошептала Кессаа. — Что отводится моей дочери?

— Наверное, убить Сади, — пожал плечами Ирунг. — Мелаген считала, что Сади для Оветты страшнее Зверя.

Старый маг долго не возвращался из узилища Кессаа. Когда он наконец спустился, то не присел возле Ворлы, а сразу пошел к дверям и обернулся уже у них:

— У Кессаа родится дочь, и ее имя — Рич. Ты поняла, Ворла?

— Да, — кивнула женщина.

— Как только ребенок появится на свет, можешь отправлять его в Гобенген в окружении нянек и мамок, — сказал Ирунг. — Я знаю о твоей лучшей галере. Только храни тайну происхождения девочки. Никто не должен знать имени ее матери!

— Да, — опять кивнула женщина.

— А Кессаа я заберу у тебя, — добавил после короткой паузы Ирунг. — Она будет нужна мне. Позовешь меня сразу, как начнутся роды.

— Да, — кивнула женщина, но про себя подумала: «Нет».

Ласс пал, а землю уже начали прихватывать заморозки. Крепость была разрушена почти до основания, когда наконец тысячи хеннов смогли ринуться на северный берег Дажа. И вновь, как уже стало привычным, кроме угля, битого камня, искореженного оружия и кусков истерзанной плоти поживиться степнякам оказалось нечем. «Там, — кричали тысячники. — Впереди Скир! Самый богатый город Оветты! Оттуда никто не уйдет без добычи!» Воины хмуро молчали, потому что им были знакомы уже и эти слова, и ни одно королевство Оветты не защищалось так ожесточенно, как Скир. Уже каждый третий хенн из тех, что миновали борскую стену, отправился в Проклятую падь. Но их все еще было почти сто тысяч. Дорога на Скир лежала перед глазами. А лес, которого за последнее лето хенны начали бояться, как степного пожара, изрядно посветлел, растеряв листву. Может быть, и в самом деле их ждет богатая добыча? Что же иначе так защищают эти сумасшедшие сайды?

Дорога лежала под ногами, но двинулись по ней хенны только через неделю после падения Ласса. Никто не мог назвать причины задержки: кто-то говорил, что ждут обозов, что риссы вновь наварили ужасного зелья, от которого даже камни начинают гореть. Другие пытались переорать первых и доказать, что нельзя применять горючую смесь, чтобы не сжечь возможную добычу и будущих рабов, к тому же обозы начали приходить плохо, на просторах Оветты обнаружились какие-то разбойники, и вообще, чтобы взять Скир, достаточно будет удивительного тарана, укрытого сталью, как ножны укрывают клинок. Да и вновь построенных десяти пороков, размолотивших в конце концов Ласс, хватит, чтобы пробить в стенах Скира не только дыру, но и улицу для доблестных степняков. Неделю велись разговоры, которые всякий раз возвращались к добыче, рабам и оскудевшим котлам, и в этой суматохе неожиданно стражи проспали отряд невольников, заготавливающих дрова, среди которых были и корепты, и репты с отрезанными ушами, и даже несколько измученных женщин, собирающих для воинов лесную ягоду, и два или три десятка наемников Суррары, побросавших заостренные деревянные колья. Ушли несчастные на север, побежали к далекой крепости, чтобы преодолеть сто лиг до возможного спасения от ужасной доли, а вместе с ними ушли и пятеро закутанных в тряпье женщин, в которых мало кто мог узнать ведьм из свиты Лека. Последним в темноту канул обезображенный, с исполосованной плетью спиной Синг. Теперь он служил Заху.