Книга: Оправа для бездны
Назад: Глава 9 Скир
Дальше: Эпилог

Глава 10
Зеркало Сето

Хенны подступили к Скиру, когда на окрестные поля лег снег. Они не стали ни возводить временных укреплений, ни строить осадных башен. Они поставили шатры, развели костры и стали пировать. Враг, к которому степняки рвались через всю Оветту, стоял на краю пропасти, и его оставалось только толкнуть. Кто-то сравнил сайдов с блохами, от которых степной лис спасается в весеннее половодье — находит быстрый поток и пятится в воду, погружаясь постепенно в холодные струи, пока паразиты не соберутся на кончике носа. Остается только затаить дыхание и нырнуть — и поплывет в сторону пятно беспомощных тварей. Сравнение понравилось, вот только шутить охотников было немного. Стены древнего города не могли соперничать ни высотой, ни мощью со стенами Борки, но их величие поневоле вызывало уважение. Двадцать башен поддерживали крепкую стену, которая отсекала город от остального полуострова. Двадцать тупоголовых приземистых башен, ощетинившихся баллистами и катапультами, замерли в ожидании, и стена между ними, протянувшаяся от уходящего в глубину зеленого утеса на западе до заостренных скал на востоке, казалась напряженной, как перетянутая струна. Но за ней высились каменными веретенами многочисленные башни замков двенадцати скирских домов, каждый из которых мог при необходимости превратиться в крепость. Правда, воинов в этих крепостях не осталось: почти все стояли на городской стене, однако кто мог счесть защитников Скира? Разве только лазутчики, но чистое, выкошенное и присыпанное снегом поле не давало им никакой надежды пробежать в ту или иную сторону.
Наконец костры прогорели, войска выровняли строй. В отдалении засверкали шлемы риссов, готовых поучаствовать в уничтожении бывших мореходов. Прикрываясь вязанками сырого хвороста, выползли вперед катапульты и баллисты. Раскорячились над белым полем пороки. Где-то в глубине строя стучали топоры и сколачивались осадные лестницы, которые именно в Скире вполне доставали до нижних ярусов стен. Скрипели от тяжести каменных глыб для пороков тележные оси. Занимали отведенные места тысячи. Расчерчивались на огороженных кольями кругах линии рисского колдовства. Медленно выползал на край снежного поля таранный сарай. На выстроенный в центре хеннского войска помост поднялся Лек и, стиснув кулаки, принялся рассматривать почти уже побежденного врага. Только правитель Зах остался в шатре. Ему не требовалось взгляда, чтобы видеть, он чувствовал: кинжал Сурры рядом. И вор, укравший осколок зеркала и отнявший долгое дыхание Сурры у почти поверженного Ярига, тоже рядом, хотя и стирает свой след до состояния легкой, едва уловимой дымки. И сын Заха, которого правитель ни разу не видел лицом к лицу, тоже с той стороны стены верно исполняет то, что ему было наказано через верных людей. И еще кто-то неизвестный тоже там, с той стороны стены. Нет, не девчонка, которая уничтожила, вскрыла пелену Сето — ее след тоже чудился старому магу, но он был размазан и вытоптан, словно обладатель его находился при смерти или был спутан такими путами, что ни преодолеть, ни разорвать нельзя, — а кто-то иной. Тихий и молчаливый, но огромный, как один из Молочных пиков, укутавшихся в снег и лед.
Зах поежился, потянул на плечи теплый тулуп и вспомнил Суйку, в которой ему так и не удалось ничего достичь, за исключением странного ощущения, что кто-то потешается над ним. Каждое мгновение нахождения в городе умерших Заху казалось, что кто-то веселый и ужасный крадется за ним и постоянно тянет невидимую руку, чтобы дернуть его за балахон. Сколько тысяч лет никто уже не позволял себе подобных шуток? Да, там, в мутных глубинах Проклятой пади, в самом деле скрывается что-то ужасное, но пока что оно всего лишь подобно языку пламени, затрепетавшему от дуновения. Потом надо разбираться с Суйкой, потом, прошептал сам себе Зах и вдруг вздрогнул. На мгновение ему показалось, что в темноте появился яркий огонек и начал отползать, уходить куда-то в сторону, на север, уходить и исчезать, пока внезапно не исчез вовсе. Зах нахмурился, но кинжал Сурры находился на прежнем месте, над главной башней Скира. Что же тогда ушло по морю из осажденного города? — задумался маг и не нашел ответа.

 

Зимнее море вздымало серые валы, но качка была терпимой — лучшая галера дома Рейду шла точно поперек волн, и только холодные брызги обдавали плечи крепких проверенных гребцов. Правда, почти все, кроме немногих воинов и седых ветеранов на веслах, мучились морской болезнью. Почти все, кроме одной кормилицы, которая с детства ходила с отцом в море и была привычна к беспрерывным полетам вверх и вниз. Именно она и протирала розовое тельце розовощекого младенца цветочным маслом. Освещенная колеблющимися огнями ламп каюта кренилась, взлетала и падала вместе с судном, кормилица то и дело хваталась за перила, укрепленные вдоль стен, но малютка словно не замечала качки — наоборот, перекатываясь с боку на бок между мягких подушек, она весело верещала. Дверь заскрипела, и в каюту вошла Ворла. Она была чуть более бледна, чем обычно, но на ногах стояла твердо, держась за дверной косяк одной рукой.
— Как Рич? — спросила она кормилицу.
Та попыталась одновременно поклониться и не упасть, но, поняв невозможность выбрать одно из двух, судорожно кивнула и еще крепче вцепилась в край стола.
— Все хорошо. Девочка поела и теперь веселится. Качка ей нипочем!
— А ожерелье? Где ожерелье? — вдруг еще сильнее побледнела Ворла. — У нее было ожерелье из обычных камней на шее!
— Здесь оно! — всплеснула руками кормилица. — Сняла вот только, чтобы маслом ее цветочным обтереть. И то, госпожа, какое это ожерелье — обычные камни на обычном шнурке. Цена ему грош…
— Замолчи! — оборвала кормилицу Ворла. — Немедленно верни ожерелье на шею ребенка и никогда ни на мгновение больше не снимай. А если снимешь, я сниму тебе голову. Понятно?
Кормилица судорожно закивала, а Ворла скрипнула зубами и вышла из каюты. Мгновение женщина с досадой рассматривала простенькое, из двадцати неровных зеленоватых камешков, каждый с ноготь мизинца, ожерелье, потом осторожно надела его на малютку. Девочка тут же уцепилась за камни ручками и потянула один из них в рот.
«Это что же за подарок такой от матери ребенка, если девочка эта, как велено всем говорить, от наложницы? — задумалась кормилица. — Хотя, с другой стороны, только наложница и могла подарить собственному отпрыску обычные камни, которых под ногами не счесть. Впрочем, мне-то какое до всего этого дело? Девочка здорова, попусту не плачет, ест хорошо и смотрит так, словно каждое слово понимает. Только и устроила скандал, когда я ожерелье с нее снимала. Может быть, и в самом деле не стоит его трогать?»
Кормилица вспомнила ужас, который охватывал ее в осажденном Скире, и погладила животик девочки. Если кого и нужно благодарить, что смерть или бесчестие обошли ее, дочь простого рыбака, стороной, то никак не танку, а вот эту малютку. Кроха отпустила ожерелье и ухватилась за палец кормилицы, и молодая женщина неожиданно почувствовала нежность к чужому ребенку, как будто он был ее собственный.

 

Марик и Насьта попали в Скир за неделю до того, как войско хеннов окружило город. Месяц они сражались в окрестностях Скомы, пока степняки не разбили ворота охотничьего замка, установив напротив них один из пороков, и не приставили одновременно к крепостным стенам десяток лестниц. Пять сотен защитников Скомы в течение одного дня превратились в полторы сотни, засыпав двор крепости трупами хеннов, после чего тан дома Олли приказал оставить укрепление. Сайды подожгли хозяйственные постройки и в суматохе ушли из замка через вторые ворота в топь. Узкая тропа выводила к горным долинам, но Марик с поклоном заявил тану, что должен предстать перед конгом, направившим их в Скому, и тан Олли только махнул рукой. Не хотелось ему расставаться с воинами, каждый из которых стоил десятка обычных мечников или лучников, но тан уже успел привыкнуть к упрямству юного баль, тем более что тот действительно был приставлен к его отряду самим конгом. Марик и Насьта поклонились командиру, который не прятался за их спинами в бою, и пошли к северу через топь. Сайды только головами покачали, когда две странные фигуры, поначалу своей непохожестью вызывавшие смех, исчезли среди непроходимой трясины, а Марик всего лишь послушно шел за ремини, который по виду болотной травы определял, куда стоит наступать, а куда ни в коем случае, и думал о светловолосом сотнике Леббе Рейду. Молодой тан, судя по всему, и был мужем Кессаа. Сайд сражался храбро, не отступал перед врагом, но уж больно жестоким оказался. Даже добивая раненого врага, он старался не прикончить его одним ударом, а доставить больше мучений — отрубить руку или ногу. Не понравился Марику Лебб Рейду, оттого и былая досада на самого себя ожила и начала стучать в груди с новой силой. От окраины топи до приготовившегося к осаде Скира путь был недолгим. Стража у ворот города едва не приняла друзей за бродяг, но, на их счастье, бастионом командовал Снат Геба, который не только приказал пропустить воинов, но и вручил им ярлыки стражников и отсыпал каждому изрядное количество серебра.
В другое время Марик ходил бы по городу с задранной головой, но теперь все его мысли были о дочери конга. Тревога не оставляла баль, и пустынные улицы города, покинутого жителями, только усиливали ее. Редкие прохожие стремились укрыться в узких переулках, принимая друзей за воров или уличных мародеров, а дозоры стражников проверяли ярлыки только что не на прикус. По совету Геба друзья отправились в порт, где разыскали трактир, в котором появление двух оборванных чужеземцев с серебряными монетами никого не удивило, хотя посетителей в заведении почти не было, да и молодой испуганный хозяин его явно упаковывал пожитки. За небольшую плату друзья получили комнату и даже несколько ведер теплой воды, что позволило им вновь стать похожими на приличных людей, а когда Насьта заикнулся об одежде, то хозяин тут же подобрал им несколько добротных пар платья и только посетовал, что его гости не интересуются кастрюлями, горшками и прочей кухонной утварью. Наутро хозяин выпроводил гостей на улицу, запер дверь на тяжелый замок, погрузил на повозку какие-то мешки и поволок их вниз, к пристани, посоветовав друзьям расположиться в любом доме в портовых трущобах, тем более что они почти все брошены и ни один не заперт — если только подперты двери жердиной или камнем. Друзья так и сделали, после чего отправились бродить по городу. Крепость дома Рейду они нашли быстро. Замок примыкал к храмовой площади, а двором выходил к городскому холму, склон которого был застроен террасами и ступенями. Насьта шагнул в распахнутые железные ворота, задрал голову, рассмотрел нависшую над его головой фигуру какого-то божества и с уважением произнес:
— Вот такушки. Похоже, именно здесь был казнен Эмучи. Понимаешь?
Холодом обдало Марика, но ненависть ни на мгновение не поднялась в его сердце. Город сайдов, Скир, вся Оветта замерли на краю пропасти, и смерть на ее дне грозила всем без разбора — и запачкавшим себя в прошлой жизни, и не сделавшим никому зла. В доме-крепости Рейду царила суета. Челядь грузила на повозки сундуки и мешки и гнала неторопливых тягловых бычков к порту. Марик попытался что-то вызнать относительно Кессаа, но даже упоминание ее имени заставляло округляться глаза слуг и наполняло их ужасом, пока они не наткнулись на седого старика, который старательно заметал следы разорения и спешки на ступенях дома.
— Была такая девка, была, — проворчал сайд, оценивая взглядом любопытствующих чужеземцев. — Значит, говорите, прислуживали вы ей? Так нет теперь ее здесь. Была, да вся сплыла. Держали ее, значит, вон в той башне с десяток стражников — и не сходили с лестницы, а потом, говорят, пропала. Или увезли куда. Только охрану сняли да еду наверх носить перестали уж с неделю как.
— Так, может, и она там? — мотнул Насьта головой в сторону порта. — Я так понимаю, что все местное семейство отправляется куда-то за море?
— Отправляется, — зло буркнул старик. — И дочь моя тоже. А я остаюсь, не хочу ей трудности множить. Суждено умереть — и здесь умру, а суждено жить — так поживу хоть без пригляда хозяйского, заодно и за домом присмотрю.
— А не маловато ли тебя одного будет для присмотра? — удивился Насьта.
— Хватит, — отрезал старик. — Дом большой, да дверей всего две, а на две двери и меня хватит. И не бродите здесь, не знаю, где ваша девка, только мне велено отвечать всем, даже если сам Ирунг придет, что нет ее в доме. А на галеру она точно не грузилась: дочь там у меня…

 

Еще неделю друзья бродили по заснеженному Скиру, изучили его, как собственные ладони, расспрашивали едва не каждого встречного, которых на улицах с каждым днем было все меньше, хотя кто-то еще вспоминал старую историю о какой-то жутко красивой танцовщице из храма Сади с похожим именем, но лет той истории было уже много, да и у храма стояли столь крепкие воины, что даже Марик смотрел на них снизу вверх.
— К Ирунгу не пойдем, — подытожил вечером поиски Насьта, ежась возле плохо разогревающейся печи. — Тем более что он с тем мерзавцем-колдуном заодно был. А к конгу подойти надо. Недаром ты что-то в глазах у него высмотрел, да и ведь дочь она ему! Попросим Сната Геба — он нас к конгу и выведет. Найдем Кессаа и оставим сайдов разбираться с хеннами. Уйдем с ней — как-нибудь, думаю, можно найти лодчонку да…
— Нет, — покачал головой Марик. — Если мы найдем Кессаа — она уже будет решать, уходить или нет. А уж что она не просто так в Скир шла — я уверен.
— Вот у нее и спросим, — подытожил Насьта. — А пока — спать.
Беспокойным был сон друзей, который был прерван штурмом. Сквозь сон Марик услышал глухой удар, словно где-то в отдалении рухнул дом, потом еще один, а третий удар он встретил уже на ногах. Руки сами потянулись к оружию, но Насьта неожиданно покачал головой:
— Оружие, брат, мы здесь, конечно, не оставим, но что-то мне говорит, что Кессаа важнее будет, чем оборона стен Скира. Пошли-ка опять к тому деду, может быть, теперь он разговорчивее станет.
С дедом поговорить не удалось. Марик долго стучал в тяжелую дверь, пока Насьта не потащил его в обход дома. За высоким забором обнаружился уютный двор, а за невысокими, но пушистыми сосенками еще одна дверь. Марик толкнул ее и замер: в узком коридоре в луже крови лежал старик.
— Вот и поговорили, — пробормотал Марик, но Насьта толкнул его кулаком в бок:
— Тише, они еще здесь!
— Кто они? — не понял Марик и тут же получил еще один толчок.
— Все-таки баль настолько же глупее ремини, насколько короче себя называют, — прошипел Насьта. — Убийца еще в доме! Или ты следов у входа не видел?
Марик только развел руками и потянул из ножен лепесток глевии. Древко все еще оставалось в руке, но насаживать клинок Марик пока не стал: коридор был узким и не располагал к размашистым движениям. Против ожидания, в доме было тихо — только по-прежнему доносился далекий грохот. Из коридора друзья попали в зал, через высокие окна которого падал бледный свет. Марик оглянулся, но, кроме темных силуэтов снятого со стен оружия и доспехов, ничего не увидел. Помещение словно было раздето догола и вычищено от любых мелочей, напоминающих о живших в доме людях. Широкая лестница поднималась во внутренние комнаты огромного здания, узкая лестница уходила вдоль голой стены к провалу темной арки и исчезала в ней.
— Башня там? — прошептал Марик, показывая на эти ступени.
— Я тут в первый раз, — огрызнулся Насьта и вытащил из-за пояса дудку.
— Для кого представление? — удивился Марик.
— Для таких же гостей, как и мы, — усмехнулся Насьта. — А ты хочешь, чтобы я окликнул этих незнакомцев? Нет уж, я лучше поиграю, а ты смотри, парень, да не пропусти удара: думаю, наши предшественники не слишком добры, хотя ножки у них, словно у подростков.
Ремини поднес дудку к губам, и поплыла по пустым комнатам брошенного дома прозрачная мелодия.
— Что ты делаешь? — прошептал Марик. — Меня клонит в сон.
— Тихо! — Ремини отнял дудку от губ и прислушался: — Сейчас!
В тот же миг где-то высоко громкий голос произнес:
— Насьта! На них амулетов — как грибов на пнях в сыром лесу! Будь осторожен! Двое из них стрелки не хуже тебя!
— Демон меня задери! — только и произнес ремини и тут же сделал кувырок по ступеням вниз головой, непостижимым образом вытаскивая лук из чехла. Тонкая стрела пронзила дубовую ступеньку и задрожала, слово промах разозлил ее не меньше, чем стрелка.
— Тетивы не слышал, — пробормотал Насьта, притаившись за серой колонной и натягивая тетиву на собственный лук. — Ни тетивы, ни пружины. Только выдох.
Марик, прислонившийся к соседней колонне, прищелкнул к древку лезвие и вытащил из-за голенища нож.
— У тебя знакомые в Скире?
— Оказывается, да, — удивленно кивнул ремини и потянул из тула стрелу с иглой юррга.
— Для этого случая берег? — облизал верхнюю губу Марик.
— Не берег, — мотнул головой Насьта. — Просто во всякий случай оказывалось, что есть и обычная стрела, а теперь — в самый раз!
Он резко, но неслышно выпрыгнул из-за колонны и замер, оглядывая балкон, на который вела широкая лестница. Три двери, виднеющиеся за коваными перилами балкона, были закрыты. В воздухе кружились пылинки, но в холодных лучах Аилле они казались не желтыми, а серыми, как и весь дом.
— Да простит меня творец всего сущего, — пробормотал ремини и выпустил стрелу.
Она пробила крайнюю деревянную дверь так, словно та была слеплена из древесной коры, и в то же мгновение послышался вскрик и грохот упавшего тела. Где-то в отдалении возник тихий шепот, затем быстрые шаги и звон разбитого стекла.
— Пошли, — двинулся вверх по лестнице Насьта, придерживая на тетиве следующую стрелу.
В пустой комнате в луже крови лежала черная женщина. Стрела пробила ей грудь вместе с нагрудником из сыромятной кожи и вышла на пол-ладони из спины. Раскосые глаза смотрели удивленно. Изогнутый меч лежал рядом. В разбитое окно ветер задувал мелкий снег и доносил грохот штурма.
— Чая, — раздался голос за спиной Марика. — Вот уж чьей смерти я не хотела.
В дверях стояла девушка, чем-то напоминающая Кессаа, но или старше ее, или жестче — словно то, что в дочери конга было вычерчено мягкой кистью, в незнакомке уверенная рука мастера выполнила тонким резцом.
— Познакомься, Марик, — расплылся в улыбке Насьта. — Перед тобой подлинная хозяйка дома у желтого утеса. Айра, дочь Ярига!
— Ярига больше нет, ремини, — сжала губы Айра и присела над мертвой. — Насьта, снимай амулеты с нее и надевай на себя в том же порядке. Твоему другу, как мне кажется, они не нужны. Понять я этого не могу — ну да не время сейчас разбираться. А я, пожалуй, возьму себе ее меч. Тем более что он соскучился по своей подружке.
Айра расстегнула перевязь и вытащила из-за спины мертвой воительницы ножны, и тут только Марик понял, что они точь-в-точь похожи на те короткие ножны, что висели на спине его новой знакомой.
— Кессаа здесь нет, — пробормотала Айра и опустилась на пол прямо возле трупа.
— Почему? — прошептал Марик, ткнув пальцем в сторону мертвой. — Почему она не идет в Суйку?
— Зачем? — усмехнулась Айра и ударила себя по груди. — Зачем ей в Суйку, если все, что попадает в Суйку, скользит через мое сердце. Вот же короткий путь! Если бы я не сдерживала пропасть, что открылась во мне, то оледенела бы вмиг. Впрочем, мне порой даже кажется, что мое сердце уже превратилось в кусок льда.

 

Холодный Аилле отсчитывал последние дни великого сайдского города. Пороки, катапульты и баллисты осыпали укрепления Скира стрелами и камнями, и каждый валун, долетевший до бастионов, не только дробил древнюю кладку, но и уносил с собой несколько жизней защитников города, хотя их и так было значительно меньше осаждающих. Ответные удары оказались не столь действенны. Пороки, установленные на крышах ближних к стене зданий, перезаряжались с трудом, да и войско хеннов стояло на безопасном расстоянии, поэтому ущерб врагу был минимальный. По приказу конга копейщики и мечники ушли со стен, сели на лошадей и ждали, где прорвется неприятель, чтобы ринуться на отражение его атаки. Башни пока еще держались: в них сосредоточились лучники, но стрел почти не тратили — только молча смотрели на то, как рушатся стены великого города.
Точно так же на разрушения смотрел и Седд Креча. Скрестив руки на груди, он стоял на вершине надвратной башни и хмуро осматривал строй врага, который занял холмы в полулиге от стен. Поле перед стеной еще только ждало крови.
— Восточный участок стены едва держится, — проговорил за его спиной маг Ирунг. — Уже ночью или завтра днем он рухнет, и хенны пойдут на штурм.
— И мы применим наше последнее средство? — усмехнулся Седд Креча. — На сколько его хватит?
— Ненадолго, — пожал плечами Ирунг. — Перед стеной низина, к тому же глубокий ров ведет в сторону моря. Течень пожирает любую плоть, но ведет себя как вода — уходит на низкое место. Так что после того, как он сожрет все, до чего дотянется в первые мгновения, скатится по рву в море и, скорее всего, растает там. Зверь в Суйке все еще невсесилен, даже течень у храма Сето, оторванный от Суйки, уменьшается с каждым годом. Словно пересыхает. Но думаю, что тысяч пятнадцать хеннов мы сожжем.
— И останется не меньше шестидесяти тысяч, — скрипнул зубами Седд. — И еще тридцать тысяч вон тех молодцов, от которых не знаешь, чего ждать! — Конг ткнул пальцем в сверкающие золотом ряды риссов. — А у меня здесь, в городе, нет и тридцати тысяч воинов!
— Еще десять тысяч были спрятаны в горных долинах! — заметил Ирунг.
— Даже с ними у врага тройное превосходство! — воскликнул Седд и вытащил из полированного футляра копье Сади. — Как ты думаешь, Ирунг, стоит ли гибель почти всех мужчин Скира, стоит ли разорение всего Скира пробуждения Сади? Поможет ли он нам? Захочет ли он нам помочь? Какой платы потребует? И справится ли он со Зверем? Ты нашел мою дочь?
Ирунг помрачнел. Потом подошел к зубцам башни, обернулся:
— Я бы прыгнул в то же мгновение вниз, Седд Креча, если бы верил, что это может спасти мой народ. Кессаа пропала. Я знаю точно, что корабль дома Рейду ушел к Гобенгену без нее. Я знаю, что роды прошли прекрасно и роженица даже сумела то, чего, по уверению Аруха, не могло произойти: она вырвала из тела его заклятия, и я знаю, куда ее отправила Ворла Рейду, чтобы спрятать в том числе и от меня, но там ее нет. Она где-то в городе, и, насколько я знаю, двое ее слуг сейчас разыскивают ее по всему Скиру. Но дело в другом — Сади исчезает.
— Не понимаю, — напрягся конг.
— Он словно тает, — вздохнул маг. — Или проваливается в пустоту, или его время уходит, или упившаяся мертвечиной Суйка тянет к себе, ухватившись за его собственную тень, которой он заклял Проклятую падь тысячи лет назад. Пока еще он виден, но надо спешить. Кессаа жива, я чувствую, но хватит ли у нее сил — не знаю. К тому же согласится ли она?
— А ты уверен, что она сможет? — прошептал конг. — С чего ты взял, что все осколки зеркала у нее?
— Зеркало у нее, — ответил Ирунг. — У Кессаа проступают надписи на руке. Ворла сказала, что, когда Кессаа рожала, надписи проступали у нее на руке, словно кто-то вырезал их ножом. Там было пять слов. Зеркало. Кинжал. Пуповина. Зверь. Ребенок.
— Иногда мне кажется, что я схожу с ума, — мрачно заметил конг и протянул магу длинный сверток: — Возьми и сделай то, что должен сделать.
— И ты, — кивнул маг и осторожно передал конгу закутанный в ткань сосуд.
— Поспеши, — приказал конг и опять повернулся к замершему в ожидании триумфа врагу.

 

К вечеру стена рухнула, и хенны пошли на штурм. У пролома ощетинились копьями сайды, но хенны смяли их, несмотря на проплешины, которые оставляли в их рядах наконец-то заработавшие пороки Скира. Брошенный конгом вниз течень мгновенно пожрал тысяч двадцать степняков, которые заняли низину под стеной, и пять тысяч сайдов, которым не помогли загодя надетые сапоги, проложенные серебром, потому что все эти сайды уже лежали порубленные на куски. Течень раскинулся от холмов до стены, обратил поле битвы в поле истерзанного тряпья — и почти сразу же сполз в крепостной ров и сгинул в холодном море, и новую волну хеннов, которая хлынула в пролом, растеклась по улицам города, остановить не мог уже никто, хотя схватки с сайдами, которые продолжали сражаться на стенах, обороняли замок Стейча и замок Креча и другие здания, бывшие крепостями в крепости, продолжались. Но сам город, опустевший и голый, был во власти степняков и мертвых, которые, пытаясь выбраться наружу, брели по его улицам, покрывая мостовые кровью. Рано утром ценой гибели еще нескольких тысяч хеннов были очищены от защитников две башни и распахнуты главные ворота, и Лек торжественно въехал в Скир, приказав запереть ворота за своей спиной. Маги Суррары хотели получить какой-то кинжал — что ж, они его получат, только не в руки, а в глотку. Блюдо войны стремительно пустело, и всесильный тан собирался вылизать кровь, запекшуюся на его краях, в одиночестве. От его армии осталась едва ли треть, но он был уверен, что ее хватит, чтобы и добить последних сайдов, и уничтожить самодовольных риссов, которые все так же стояли на прежних позициях и, верно, думали, что город упадет к их ногам, как перезревший плод, тем более что верные Леку тридцать тысяч воинов, главный его резерв, уже подходили к столице Суррары.
О чем думал Зах, Лек не знал. Только из рядов риссов выполз таранный сарай, не пригодившийся при штурме Скира, и направился к пролому — словно маги Суррары решили раздвинуть его или устроить ворота и для своего правителя. Только толкали его риссы снаружи, взявшись за сотни забитых по такому случаю костылей. И тарана внутри страшного изобретения магов Суррары не оказалось. Едва сарай дошел до стены и заклинил пролом, воины в белых плащах вытащили замки, и его передняя стена рухнула, выпустив на улицы города стаю юрргов. И началась последняя битва, в которой живые завидовали мертвым.
Всего этого Седд Креча не видел. Едва он бросил вниз с башни сосуд с теченем, заготовленный еще матерью его дочери, едва зажал уши, чтобы не оглохнуть от вопля ужаса, рванувшегося вверх из тысяч глоток, как почувствовал, что холодная сталь пронзает его спину.
— Арух? — прошептал, умирая, конг.
— Он самый, — оскалился юркий, похожий на крысу человек. — Посол Суррары, советник конга, воспитатель скирских магов, почти все из которых так или иначе благополучно были уничтожены. Вы с Ирунгом хотели столкнуть между собой риссов и хеннов, чтобы уничтожить и тех, и других, а мне вот всегда хотелось, чтобы захлебнулись кровью степняки и сайды, и я в шаге от исполнения этого желания! Хенны уже на улицах города — скоро они перебьют всех защитников Скира, а потом придет и их смерть, и она будет страшна. Она уже рычит, пускает слюну в предвкушении обильной жатвы. И останутся только риссы. И воцарится над Оветтой белый цвет как знак чистоты и порядка. Что? Что ты смеешься? Или смертные судороги охватывают тебя?
Седд и в самом деле умирал. Он уже не чувствовал ног и живота, дыхание вырывалось изо рта с хрипом, но глаза еще видели, как Арух, много лет скрывавший свое истинное лицо, взламывает костяное копье Сади, чтобы извлечь из него кинжал Сурры. Наконец послу Суррары это удалось, он выхватил короткий клинок, и тут Седд прохрипел последние слова:
— Умник Арух, все-таки ты умрешь раньше меня, и умрешь обманутым и уязвленным. Молодец, Ирунг. Я преклоняюсь перед ним даже перед смертью. Сколько амулетов он стер в порошок ради своего лучшего представления!
Мнимый кинжал Сурры рассыпался в прах, и каждая крупица его вспыхнула нестерпимым пламенем, потому что смесь, из которой было слеплено Ирунгом подобие кинжала, не выносила ветра. Она горела на ветру таким пламенем, что прожигала насквозь чугунный котел, и маг лепил кинжал над пылающим очагом и заливал его смесью воска и мела, который был похож на кость. И Арух, сын Заха, приходящийся по крови братом Айры, полетел горящим факелом вниз с башни без единого звука, потому что глотка и грудь его были выжжены в первую очередь. Как же он хотел сказать перед смертью, что дочь Седда Креча в его руках и умрет лишь немногим позже своего отца!
Назад: Глава 9 Скир
Дальше: Эпилог