С первого взгляда Марик уверился, что в крохотном рептском городишке живут одни рыбаки. Ни садов, ни огородов вокруг домиков, седлающих каждый, даже едва пригодный для строительства, уступ огромной горы, не было. Правда, в отдалении курчавились уже знакомые ягодники, но даже они казались бурыми из-за повсеместного преимущества камня над зеленью. Неприветливый берег был устлан чешуей, рыбьими костями и гнилыми водорослями, и дорожки, которые карабкались между валунами и подражали настоящим улицам, тоже казались коридорами рыбной лавки. Кругом лежали лодки, большая часть которых была разбита, и висели сети, почти все разорванные и полуистлевшие. Если бы не с полдюжины худых собак, которые принялись тут же облаивать нежданных гостей, Марик подумал бы, что их путь закончен, поскольку город умерших уже стоял перед его глазами — и не было нужды тащиться куда-то еще. Вот только Кессаа явно так не думала: она помахала рукой рептам, которые торопливо отплывали от мертвого берега, словно сайдка могла передумать и отобрать щедро отсыпанные золотые, и прищурилась, вглядываясь в увеличивающиеся паруса скирской ладьи.

— Что будем делать? — спросил Насьта, передавая Марику объемистый мешок. — У нас не так много времени!

— Нужно искать слепого, — отозвалась Кессаа. — Или хотя бы кого-нибудь живого. Времени у нас действительно мало, поэтому советую поторопиться!

— Что это вы сюда набили? — возмутился Марик, кряхтя под неожиданной тяжестью. — Я, конечно, плохо помню, как сел в ладью, но мешка этого не помню вовсе.

— Тащи-тащи, — похлопал Насьта баль по спине. — Это небольшая палатка, чехлы на сапоги, теплые шапки, рукавицы, рубахи и штаны из шерсти и неказистые на вид, но очень теплые тулупы. У меня, кстати, мешок не легче. — Ремини похлопал по объемистому сооружению на собственной спине. — Запас еды и дров для костра. И все это было разыскано, куплено и уложено, пока ты спал! Оцени мудрость Кессаа и мою расторопность! А?

— Подожди! — удивился Марик и заторопился вслед за Насьтой и Кессаа вверх по крутой тропинке. — Зачем нам тулупы? Сейчас лето!

— А там? — ткнул пальцем ремини в сторону снежных пиков.

— Там? — поднял брови Марик. — Приятель! Если бы мы даже были с тобой птицами, мы не смогли бы взлететь с такой тяжестью. А мы не птицы! Там нет дороги! Или ты не слышал?

— Да, я тоже сомневаюсь, — согласился ремини, — но слепой отправился именно сюда. А ему надо в Омасс. А Омасс, как говорит Кессаа, как раз находится за этими горами. Ерунда. Всего каких-то полсотни лиг. С камешка на камешек — допрыгаем как-нибудь. В любом случае это гораздо приятнее, чем плыть по морю! Там уж не прыгнешь: некуда!

— Хватит болтать! — оборвала друзей Кессаа.

Она опять вглядывалась в гладь моря. Ладья сайдов казалась сверху игрушечным корабликом, но к берегу она приближалась неумолимо.

— Быстро. — Кессаа смахнула пот со лба. — Оставьте мешки здесь и быстро пробегитесь по ближним хижинам. Нужен хоть кто-то. Хоть один житель.

Марик сбросил мешок и, насадив на всякий случай на древко клинок, ринулся в ближний двор. Дверь открылась легко, но внутри никого не оказалось. Грубые лавки были разбросаны по полу, посуда разбита. На ступенях валялось какое-то тряпье. Запустение было и во второй хижине, и в третьей. Вдобавок ко всему — на полу, на камнях, на ступенях кое-где виднелись пятна, похожие на кровь. В конце концов Марик не выдержал и пнул ногой перевернутое корыто в одном из дворов. Увиденное заставило его замереть: под деревом лежала уже вспухшая отрубленная рука.

— Сюда! — донесся крик Насьты. — Есть живые!

У едва ли не самого дальнего от моря дома сидел сухой дед. Он упорно чинил сеть, которая починки уже не требовала. Прогнившие нити расползались под пальцами, и всякое неловкое движение заставляло начинать работу сначала. Марику даже показалось, что порой кривые пальцы вовсе начинали сплетать воздух, забыв о гнилых нитях, но главным было не это. К столбу, забитому в двух шагах от крыльца, была привязана серая лошадь с белым пятном на лбу.

— Где Рох? — спросила старика Кессаа. — Где слепой?

— Зачем слепой тащил сюда лошадь? — удивился Марик, потому что дед словно и не услышал вопроса Кессаа. — Чтобы подняться с берега до этой хижины?

— Кто его знает… — пробормотал Насьта. — Вдруг он узнал что-то такое о дороге до Омасса, что помешало ему отправиться туда верхом?

— Где слепой? — повторила Кессаа, нервно сжимая кулаки, но Марик поднял руку, присел, чтобы увидеть мутные зрачки на желтых белках, протянул руку и поймал кривые пальцы старика.

— Отец! Что случилось? В городке нет людей. Всюду кровь. Что за горе настигло вас?

— Разбойники с островов, — глухо бросил старик. — Давно приходили, месяц уж прошел. Пограбили. Согнали народ к берегу — кроме тех, кто взялся за оружие. Связали руки и ноги. А когда отплыли, тех, кто постарше, больных да увечных бросили в воду, связанных. Кричали еще — мол, не хотят, чтобы мертвые до Суйки добрались! Так вот, я думаю, что те, кто остался в ладьях, теперь завидуют тем, кто утонул. Мерзость затопила Оветту, мерзость! Только я остался в живых да внук. Лат. В ягодниках мы схоронились. Я сторожил, а внук пришел ко мне ночевать в шалаш.

— А слепой-то где, который лошадь оставил? — нервно прошептала Кессаа, с тревогой поглядывая на море.

— Там нет дороги. — Старик махнул рукой в сторону гор. — Раньше была. Ходили умельцы с разным мелким товаром, чтобы подати у борских ворот не оставлять, но уж лет пять никто тропу не подновлял, а и раньше не то что конный — пеший с трудом ее проходил. А Лат бегал — за пару недель, бывало, туда-обратно оборачивался. А теперь уж и не знаю. Дойдет ли?

— Он слепого повел? — спросил Марик.

— Он, — кивнул старик. — А слепой — ничего, шустрый. Лошадь вот оставил, обещал еще и пару золотых монет в Омассе заплатить. Вам-то что надо? Проводника нету больше, а я и в былые годы горами не увлекался. Да и не идут уж мои ноги.

— Давно они ушли? — спросила Кессаа. — Догнать можно?

— Вчера ушли, вчера, — пробормотал старик. — Догнать можно: все ж слепой — не зрячий, ходко не шагает, можно догнать, только как? Тут подумать надо.

— Некогда нам, отец, думать! — присела рядом с Мариком Кессаа и сама поймала старика за корявую руку. — Люди плохие к берегу подплывают. За нами пойдут. Спешить нам надо, понимаешь? Да и тебе не следует тут задерживаться, если внука своего дождаться хочешь: уйти надо на время из городка.

— Разве от смерти уйдешь? — поднял старик косматые брови.

— Ну так ушел же один раз? — вздохнула Кессаа и выложила по одной в коричневую ладонь пять золотых монет.

— Так, значит? — опустил голову старик и, поморщившись, поднялся. — А Лата моего не обидите? Откуда я знаю, зачем вы за слепцом этим торопитесь?

— Да не за слепцом мы торопимся, а на ту сторону спешим, — прошептала Кессаа. — Война там, не понимаешь?

— Везде теперь война, — качнул головой старик, сунул в рот кривой палец и вдруг оглушительно свистнул. Не прошло и пары мгновений, а к порогу подбежал один из косматых худых псов, что бродил по берегу.

— Вот, — поймал старик собаку за грязную шерсть. — Пес, и кличут его Пес. Прихватите веревкой за горло и идите, как поведет. Дороги он не знает, а Лата все одно найдет. Понял, Пес? Ищи Лата, ищи.

Вскоре Марик, Кессаа и Насьта, на веревке перед которым бодро трусил Пес, поднялись по склону до расщелины между двумя скалами и оглянулись. Далеко-далеко внизу высаживались крохотные фигурки сайдов, а чуть повыше в сторону ягодников трусил верхом на серой лошадке старик.

— Будем драться? — спросил Насьта, приглядываясь. — Воины не чета тем, что служили дядюшке Брагу. С такими не так легко сладить, да и много их — не меньше дюжины!

— Драться не будем, — отрезала Кессаа. — Некогда нам драться.

Пес бежал резво, но Насьту за собой тянул не слишком сильно — словно соизмерял собственный шаг и скорость нагруженного тяжелым мешком ремини. На ночном привале Пес с достоинством сидел возле костра и ждал, когда ему что-то достанется из пищи. Утром, едва услышал «ищи Лата», опять уверенно потянул спутников меж камней и скал по только ему видимой тропинке. Марик готов был поклясться, что под его ногами нет не только тропы, но даже и единого следа человека, но Пес уверенно трусил вперед, и спутникам ничего не оставалось, как следовать за ним. А дорога становилась все труднее и труднее. Первый день, который замучил Марика бесконечными осыпями и завалами, непроходимыми зарослями колючей горной ели, закончился тревожной ночевкой, но с утра пришлось еще хуже. Перед путниками высилась каменная стена, верхний край которой тонул в облаках, и забраться на нее можно было только по сужающемуся кверху зазубренным клином, поросшему можжевельником и ядовитым плющом скальному языку. Вдобавок пошел мелкий дождь, и преодоление нелегкого пути усложнилось многократно. Марик с трудом выбирал место, куда поставить ногу, потому что, попав между валунами, можно было получить перелом или вывих, а наступив на скользкую прошлогоднюю хвою — сорваться и разбить голову на первом же валуне. Баль даже с тоской начал вспоминать родные мглянские болота, которые еще недавно считал самым мерзким из возможных мест для прогулок и охоты. Да и ремини, когда оглядывался на спешащих за ним друзей, кислой физиономией ясно давал понять — горы не для него. Только Кессаа легко прыгала с камня на камень, правда, и мешок у нее был маленький, но Марик просто не мог представить значительного груза на хрупкой фигурке. И все-таки хрупкость ее была кажущейся: после стольких дней пути Марик уже не сомневался, что, случись ему оказаться с сайдкой с разных сторон и столкнись он с ней на поле битвы, живым ему было бы не уйти. Так кто же была та воительница, бывшая наставница Кессаа, если сама сайдка едва ли не бледнела, когда оборачивалась и высматривала ее на пройденной части тропы?

— Будь я проклят, если это дорога для слепых! — воскликнул Насьта, ударившись коленом о притаившийся за кустом можжевельника валун и прыгая вокруг Пса, который мгновенно оценил обстановку и прилег отдохнуть. — Сколько мы уже проковыляли за полтора дня?

— Лиг пять или семь, — хмуро ответила Кессаа, вглядываясь в мешанину скал под ногами.

— Это если судить о нашей дороге как о расстоянии между там и здесь, — не согласился Насьта. — А если растянуть ее в длину, словно спутанную нить, то будет не меньше двадцати, и половину из них я карабкался, опираясь о камни руками!

— Если так же растянуть путь от Подгорки до Омасса, то пятьдесят лиг превратятся в двести, — спокойно ответила Кессаа. — Поэтому растягивать не советую. Вдруг дальше дорога будет ровнее…

— Сомневаюсь, — заметил Марик. — Когда мы были еще далеко от этой стены, то видели за ней вершины гор. Они вовсе не напомнили мне ни о чем ровном.

— Анхель всегда говорил, — проворчал Насьта, — что ремини самые мудрые в Оветте. Так вот, горных ремини не бывает. Надеюсь, вам это кое о чем говорит.

— Анхель мудр, — кивнула Кессаа. — Но мудрость дороги отличается от той мудрости, что копится годами, проведенными на одном месте. Насьта, посмотри-ка вниз. Вон на ту скалу, что мы миновали утром. В двух лигах под нами. Ты ничего не видишь?

— Как же не вижу! — возмутился ремини. — Дым костра. И вижу я его точно так же, как занозу в собственной ладони!

Марик пригляделся к едва различимому серому пятну и покачал головой:

— Не вижу я ничего! А что, если это Рох с проводником? Могли мы как-то миновать их?

— Только в том случае, если Пес дурачит нас, — пробормотала Кессаа, но ремини неожиданно вскочил на ноги:

— Я вижу пятерых! И, мне кажется, это те самые сайды, что высадились в Подгорке сразу после нас!

— А отчего мы волнуемся? — нахмурился Марик. — Что, если им просто по пути с нами?

— Ну уж нет! — усмехнулась Кессаа. — Кто-то из нас отправится к праотцам, а не в Омасс. И это не мы! Быстро наверх! Нам осталось меньше лиги!

«Меньше лиги» дались всем троим с трудом. Последние две сотни локтей пришлось перебираться с уступа на уступ, и, если бы Марик не посвятил часть детства лазанью по деревьям, он сорвался бы вниз не один раз. Даже Пес то и дело поскуливал перед особо высокими выступами, и Марик и Насьта передавали его с рук на руки.

— Иногда я думаю, что собакой быть вовсе не так плохо, — простонал Марик, ставя Пса на последний барьер. Поморщившись, баль подтянулся, встал на ноги, наклонился, чтобы протянуть руку Кессаа, и тут же почувствовал ледяной ветер, который забрался к нему под куртку.

— Да, не слишком приятная местность, — вымолвила, отряхиваясь, сайдка.

Они выбрались на суровое плоскогорье. Примерно на лигу впереди лежала голая равнина, кое-где усыпанная камнями и покрытая голубоватыми и темно-зелеными мхами, а за ней начинался новый подъем, и на нем полосы камней перемежались с языками снега.

— Кессаа! — окликнул ремини сайдку. — Посмотри!

Марик подошел к обрыву. Далеко внизу, примерно в двух лигах, через осыпь перебирались крохотные фигурки — их было не меньше десятка.

— Может быть, дождаться их здесь? — спросил Марик. — Насьта! У тебя хватит стрел?

— Стрел-то хватит, но стрелы рассчитаны на дураков и зевак, — прищурился ремини. — Среди кустов и скал они будут неплохо защищены, а я здесь — как комар на лбу. Нет, надо уходить.

— Да, — кивнула Кессаа. — Надо уходить, но сначала предлагаю немного пошуметь.

— Что ты предлагаешь? — не понял Марик, глядя на сайдку.

— Ты угадал. — Кессаа похлопала ладонью по тяжелому валуну, который был выше ее ростом. — Не волнуйся, поднимать его я тебя не заставлю: нужно всего лишь сдвинуть камень с места. До края обрыва каких-то три локтя. Лучше было бы выждать, но времени нет.

— С таким же успехом я мог бы удариться в этот камень головой, — прошептал в изнеможении Марик, когда после совместных усилий — его и ремини — они оба прислонились к валуну спиной. — Он и не думает шевелиться! А что, если это голова скалы? Ее шею мне не перерубить!

— А древком? — прищурилась Кессаа.

— Марик… — вытер пот со лба ремини. — Священное дерево ремини — очень прочное… Очень-очень прочное! — добавил ремини в ответ на недоверчивый взгляд.

Марик сплюнул и поднял древко. Не хотелось расставаться с полюбившимся оружием. Уж больно хрупким оно выглядело перед огромным камнем.

— Вот сюда, — показал Насьта ложбинку у основания валуна. — Его ж катить надо, а не двигать!

Марик выругался про себя и загнал под камень заостренную пятку, затем ухватился за него и попробовал сдвинуть камень с места. Показалось ему, что валун дрогнул, или нет, но древко спружинило, словно оно было выковано из лучшей стали.

— Ничего не получится, — тяжело разогнулся баль. — Тут и десятка таких, как я, не хватит!

— Ты только не обижайся, — задумчиво почесал подбородок ремини. — Но такушки валуны никто не катает. Ну хорошо, не валуны — стволы огромных деревьев. А они ведь на всю длину тяжелее такого булыжника могут оказаться!

— А как катают? — обозлился Марик.

— Ты успокойся, — посоветовал ремини и подхватил древко. — Загнал хорошо, не спорю, а поднимать зачем? Иди-ка сюда и вставай рядом со мной. Помогу, хотя ты бы и один справился! Здесь берись! За самый конец! Тебе ж рычаг нужен! И не бойся, не сломаешь! В самом плохом случае согнешь, но я-то свой лук гну без опаски, и ты не бойся!

— Я боюсь? — попытался возмутиться Марик, но в это мгновение камень шевельнулся, накренился и вдруг с шумом и грохотом ринулся вниз по склону, прихватив с собой не менее двух локтей скального обрыва.

— Ну? — закашлялся ремини, поднимаясь с подступившего к самым ногам края осыпи. — Что я говорил? Что там видно, Кессаа?

— Ничего, — покачала головой сайдка. — Камнепад получился, но результата пока разглядеть не могу.

Марик громко чихнул, смахнул пыль с лица, отодвинул в сторону Пса, который поглядывал на своих погонщиков с неодобрительным удивлением. Внизу, расширяясь пологим клином, поднималась клубами пыль и продолжал доноситься грохот.

— Подождем? — спросил Марик.

— Нет, — покачала головой Кессаа и крикнула: — Пес, ищи Лата!

К вечеру Пес нашел юного хозяина. Плоскогорье сменилось новым склоном, и там на снегу Марик впервые увидел следы. Бесформенные юноши — из-за разбитой обуви проводника — и аккуратные и твердые слепого. Следы Роха сопровождали отверстия: он опирался о посох. Тут-то Кессаа и приказала переодеться, что для Марика оказалось двойной радостью. Вместе с теплом к нему пришло облегчение: за спиной осталась только палатка. Отдых был недолгим. Дорогу спутникам преградил ледник, но цель была уже близка, и Пес начал рваться с веревки. Пол-лиги перехода между промоинами и ледяными расщелинами завершилось промерзлыми скалами, за которыми началась настоящая тропа. На ней-то спутники и настигли Роха и его провожатого. Тут же все стало ясно. Проводника и слепца соединяла тонкая цепь. Она начиналась от браслета на запястье Роха и заканчивалась на стертой уже до крови шее молодого парня, который кутался на холодном ветру в жалкие лохмотья. Пес вырвал веревку и бросился к Лату.

— Кто это? — напрягся Рох. — Вот уж не думал, что на этой дорожке так многолюдно! Кто здесь?

— Старые знакомые, — пробурчал Насьта. — Такушки, выходит, до Скира следует добираться? А почему не морем?

— Ах вот кто вы, — с облегчением выдохнул Рох. — Ну что же, не самый плохой случай. После того, что приключилось с жителями Подгорки, я был готов к худшему.

— А худшее может и наступить, — заметил Марик. — Хозяин неприметного дома на Крабовой улице оказался не слишком гостеприимен!

— В самом деле? — Слепой удивился. — Невероятно! Скирский конг доплачивает старику за каждого колдуна хорошую монету — отчего же он не смог сговориться с вами?

— Неважно, — оборвала разговоры Кессаа. — Скажем так: мы не привыкли наниматься на службу, если служить не собираемся. Твоя служба тоже закончилась, однако горные перевалы не самая хорошая дорога для слепого, даже если у него имеется прочный поводок для проводника.

— Ах это? — рассмеялся Рох и взмахнул цепью. — Если бы не она, парень давно уже сбежал. Он добрый малый, убивать меня не будет, но сбежит при первой возможности. А так — мы вместе. Я отпущу его в Омассе, едва переберусь через Даж. И расплачусь, как обещал. Зачем мне копить проклятия чужих людей? Я честный человек! И насчет пути по морю тоже не буду скрывать: нечего мне там делать. Все галеры останавливаются в Скире, а оттуда уже не вырвешься — подручные старшего мага Ирунга ни с кого глаз не спускают, готовятся к встрече с хеннскими шаманами и рисскими магами. Меня это не прельщает. Будь я моложе, еще подумал бы, а так-то — что может быть лучше маленького домика на высоком берегу Дажа, садика с ягодными кустами, пары бочек вина и молодой крепкой служанки, не чуждой плотских удовольствий? Я не слишком оскорбляю твой слух, девушка?

— Не больше, чем я твой взгляд, — отрезала Кессаа. — Дальше мы идем вместе.

— Почему же? — удивился слепой. — Я не могу вас задерживать.

— Мы потерпим, — скривила губы Кессаа. — Но сзади идет враг. Не меньше десяти крепких воинов. Им легче будет переступить ваши трупы, чем сталкивать вас в пропасть.

— Что на самом деле одно и то же, — уныло пробормотал Рох. — И кто же эти грозные преследователи?

— Сайды, — вздохнула Кессаа. — Но не думаю, что стоит рассчитывать на их милосердие.

— Я и не рассчитываю, — примиряюще заморгал слепой. — Много раз замечал, что милосердие — публичная штука, впрочем, как и геройство. Быть добрым и храбрым легко, когда на тебя смотрит множество глаз, а вот где-нибудь в горах такой благодетель или храбрец, как правило, готов выплеснуть изнутри весь скопленный мрак. Вы поделите со мной расходы на проводника? Вряд ли мы обойдемся без него.

— Поделим, — задумалась Кессаа. — Но при одном условии.

— Слушаю с трепетом, — растянул губы в улыбке слепой.

— Сними с него цепь, — потребовала Кессаа.

— Но… — замялся Рох.

— Лат, — окликнула Кессаа парня, который молча гладил собаку и трепал ей уши. — Сколько дорог ведет в Омасс?

— Одна, — тихо отозвался парень, с трудом выговаривая слова по-сайдски. — Порой она ветвится, разбегается на тропы, но главная дорога одна. И все тропы рано или поздно возвращаются к ней. Но здесь никто не ходит.

— Теперь уже ходит, — не согласилась Кессаа. — Я прослежу, чтобы расчет с твоим провожатым был полным, и добавлю от себя пару золотых в Омассе. Конечно, если ты не сбежишь по дороге.

Паренек помолчал, взъерошил жидкие волосы, пугливо бросил:

— А за нами в самом деле идут воины? А деда моего видели? Это вас Хвост привел?

— Значит, — усмехнулась Кессаа, — у пса все-таки есть имя? Воинов ты скоро увидишь, с дедом все в порядке. Я могу тебе верить?

— Можете, — согласился парень.

— Хорошо, — кивнула Кессаа и произнесла несколько слов на бальском. Пес зарычал и едва не укусил парня. Лат отпрыгнул в сторону и уставился на собаку расширенными от ужаса глазами. — Видел? — спросила Кессаа и щелчком пальцев успокоила собаку. — Если обманешь, я за тобой не побегу. Пес побежит за тобой. Вряд ли он тебя загрызет, но покусает точно. Рох, снимай с парня ошейник, тебя поведет Марик.

— Ты знаешь бальские заклинания? — удивился тот.

— Я многое знаю, — вздохнула Кессаа. — А теперь — в путь, нужно подобрать место для ночлега. Марик, у тебя в мешке была еще пара обуви и халат. Брось его Лату, а то наш проводник скоро превратится в сосульку. Насьта! Почаще оглядывайся да держи лук наготове, а дрова передай Марику! И — в путь, в путь!

Уже вскоре Марик уверился, что опасность превратиться в сосульку грозит каждому из увеличившегося до пяти человек отряда. Постепенно дорога сузилась до трех-четырех локтей, по правую руку открылась пропасть, слева взметнулись скалы, и ледяной ветер не сносил путешественников с тропы только потому, что налетал со стороны бездны и прижимал их к холодному камню.

Марик шел сразу за пареньком и уже не мечтал на первой же ночевке спалить большую часть натрудившего спину груза: невозможность отогреваться у костра каждую ночь казалась все страшнее и страшнее. Какие несколько дней! — одного дня хватит, чтобы промерзнуть до костей, а затем свалиться в пропасть и разбиться на ее дне на мелкие осколки. И это лето? Что же творится на тропе зимой? Нет, точно говорили Кессаа: нет перехода на ту сторону гор, потому что такая дорога переходом называться не может.

— Здесь! — наконец остановилась Кессаа, когда тропа скользнула в узкий распадок, чтобы после него выбраться вновь на головокружительный карниз. Сумрак уже сгустился настолько, что узкая речушка на дне пропасти скрылась во тьме, и Марику начало казаться, что сама ночь выползает у него из-под ног. — Здесь, — повторила Кессаа и присела на замшелый валун. — Разводи костер, Марик. Сегодня нас уже не достанут, а завтра мы поищем хорошее место для первой встречи. Я кое-что оставила на тропе — ночью они карниз не пройдут. Всем отдыхать, я услышу, если что, да и Хвост не даст нам проспать, ведь так же?

Пес тут же замотал хвостом, и Марик подумал, что подобострастное виляние могло обозначать что угодно, но руки его уже сами собой развязывали мешок и торопливо складывали шалашиком поленья. Скоро в расщелине затрепетал костерок, а кусок копченого мяса с сухарем и кружкой горячего вина окончательно уверил баль, что все не так уж плохо, как показалось ему на первый взгляд. Откуда-то сверху полетели снежные хлопья, ветер стих, и в накатившей на измученных путников тишине пробудился рокот далекой речушки.

— Она течет в Скир? — оживился Насьта.

— Не она, а он, — проворчал Рох, который к вечеру окончательно подрастерял остатки лоска и почти всю спесь. — Даж бежит в Скир. Изгибается возле Борки, защищая ее восточное плечо, затем уходит к Омассу, а после, отделяя лесные равнины от непроходимых гор, спешит к Лассу и впадает в море. Если хенны возьмут Борку, то только Даж может остановить их. Единственный мост на Скир возле Ласской крепости — и уж точно укреплен бастионами.

— Подожди, — нахмурилась Кессаа. — Но ведь Омасс тоже стоит на левом берегу Дажа, как и Борка, а к Борке мы не идем. Получается, что мы дважды должны будем пересечь Даж? Выходит, есть еще мосты через реку? Или нам придется спускаться вниз?

— Нет, — замотал головой Лат, который смаковал выданные ему сухарь и ломоть мяса, как самое роскошное кушанье. — Мостов нет, но переходы есть. Спускаться не придется. Если только падать, но лучше не падать. Лучше идти. Не надо падать: там, — он махнул рукой вниз, — будет лепешка.

— У меня только одна просьба, — вежливо прокашлялся Рох. — Я к тебе обращаюсь, молодой бальский воин, который отчего-то показался мне сначала похожим на колдуна. Впрочем, мне извинительно, — похлопал слепой пальцами по векам, — не разглядел! Если ты вздумаешь падать в пропасть, будь так добр, сразу же отпускай цепь, которая заканчивается у меня на запястье, иначе мы погибнем оба. И в то же время, если я буду падать, не отпускай ее ни в коем случае!

— Чтобы не погиб досточтимый Рох, — закончил Насьта. — Вот такушки, выходит?

— Вы ничего не понимаете, — поморщился Рох. — В сущности, смерть от падения мгновенна. Полет тоже недолог, но испугаться Марик не успеет. А ценность одного воина — это ценность одного воина. Скорая смерть — мечта любого, кто выходит на дорогу войны. Она лучше долгих мучений. Вместе с тем мне падать никак нельзя! Только я один могу провести вас в Омасс и вывести из Омасса. К тому же я вовсе не уверен, что в городе теперь не хозяйничают хенны. Тогда одна дорога — в падь.

— Я, кстати, вовсе не собираюсь падать в пропасть! — возмутился Марик. — И уж тем более выпускать цепь. Так что о ценности каждого из нас будем рассуждать позже.

— Почему ты не боишься пади? — спросила Кессаа.

— Глаза боятся, — ответил после долгой паузы Рох. — Когда глаз нет, страхи уменьшаются, ты сама все увидишь. Запомни, девочка: меньшая часть страхов живет здесь. — Слепой коснулся ладонью груди и потянул на плечи плащ.

— Всем спать, — приказала Кессаа и, поднявшись, принялась всматриваться в небо.

— Что случилось? — насторожился Насьта.

— Пока ничего, — негромко ответила девушка и добавила: — Но случится непременно.

Ночью Марик спал плохо. Ему казалось, что он обратился в крохотную букашку, которая ползет через вздыбленный пласт земли, представляя его горным хребтом, но только для того, чтобы провалиться в след от каблука, на дне которого темнеет черная жижа, и другой каблук несется с неба, чтобы обратить в следующее пятно жижи самого Марика.

— Вставай, — похлопал его по щеке Насьта. — Светает, нам следует торопиться.

Все-таки самым трудным был первый день, и прежде всего — из-за ледяного ветра. Ни на второй, ни на третий день теплее не стало, а дорога порой превращалась в такую узкую полоску между скалами и бездной, что даже Хвост начинал скулить, не решаясь двинуться с места, но ветер больше не разыгрывался. Горы словно смирились с вторжением незнакомцев: хотя и отказывались им помогать, сглаживая под стертыми сапогами скалы и пропасти, но и мешать не пытались.

Лат шагал впереди, на трудных местах объяснял, как следует передвигаться, порой подхватывал пса и тащил его на себе. Мешок на спине Марика стал почти невесомым, и он с тоской оглядывал скальные уступы, надеясь разжиться хотя бы стволом горного кустарника. В полдень четвертого дня спутники выбрались на склон горы, которая забиралась выше той горной гряды, по которой им пришлось идти до сих пор. Когда языки ледника остались позади и тропа перевалила через скалистый гребень, Кессаа пригляделась к языку камнепада, сползающего со следующего склона, посоветовалась с Латом и объявила привал.

— Будем ждать, — сказала она. — Мы прошли половину пути до Омасса — самое время посмотреть, сколько человек нас преследует после того первого приключения у стены и тех ловушек, что я разбросала на тропе.

Ждать пришлось недолго. Цепочка воинов появилась на противоположном склоне почти сразу. Воины шли друг за другом. Издали нельзя было разглядеть, есть ли среди них раненые или вымотанные дорогой, но двигались они размеренно и твердо. Двенадцать крепких силуэтов на снежном фоне.

— Почти догнали, — помрачнела Кессаа. — И если их и стало меньше, то не намного. Насьта?

Ремини молча подтягивал тетиву на луке.

— Начинай стрелять, когда до них останется триста шагов. Если подпустишь ближе, есть риск, что они побегут вперед под стрелами, а так — отступят.

— Подождите, — забеспокоился Рох. — Вы хотите стрелять в них, не собираясь вступить в переговоры? Насколько я понял, это сайды?

— Скорее всего, — кивнула Кессаа, вглядываясь в преследователей. — Насьта, она идет последней. Ее не трогай. Пусть это случится не сегодня, но с ней я разберусь сама. Если удастся. Мы не будем вести переговоры с теми, кто собирается, скорее всего, убить нас, — повернулась Кессаа к слепцу. — Нам нечего с ними обсуждать. Их намерения нам не нравятся, но вряд ли мы подберем убедительные доводы против их замысла. Вариант убийства — самый простой. Нечего мудрствовать, когда это может усложнить жизнь.

— В самом деле? — вымучил слепец улыбку на утомленном лице. — Я запомню. Тогда зачем вы идете в Скир? Это ли не усложнение жизни? Это ли не мудрствование? Ведь вам надо в Суйку? Я почувствовал ваш интерес к пади. Не стоило ли выбрать лучшее время для путешествий?

— Время тает, как снег, коснувшийся раскаленного лба, — улыбнулась Кессаа. — Я слышала, что всякий, кто собирается стать великим магом, должен дойти до храма в городе умерших и коснуться его стены, а еще лучше — войти внутрь и прочитать знаки, выступающие над гробницей Сето. Как тебе такая цель?

— Что ж, — закашлялся слепец. — Цель достойная. Вот только не слишком ли много препятствий придется преодолеть? К тому же судьба колдуна извилиста. Магу ничего не дается даром. Чем щедрее удача одаривает его, тем больше отнимает у него неудача.

— Судя по твоим глазам, удача когда-то была очень с тобой добра, — рассмеялась сайдка. — Насьта!

— Сейчас, — усмехнулся маленький воин и наложил на тетиву обычную стрелу.

Марик осторожно высунул голову из-за камня. До воинов все еще было шагов триста — четыреста. Он уже мог разглядеть их лучше и уверился, что они в доспехах. Неужели Насьта рассчитывает поразить одного из них обычной стрелой? Да еще на таком расстоянии?

Стрела улетела навстречу отряду с фырканьем тетивы. И тут же один из воинов повалился навзничь, схватившись за пронзенное горло. Вторая стрела полетела вслед за первой, но воины были уже готовы. Они подняли перед лицами щиты, обнажили мечи и пошли вперед, скрываясь друг за другом. Стрела ударилась о наколенник сайда и переломилась. Марик потянул из ножен лезвие глевии.

— Не спеши, — остановила его Кессаа.

Насьта уже натянул тетиву с третьей стрелой. На ее конце отсвечивала желтым игла юррга. Снова фыркнула тетива, но в этот раз стрела не отскочила. Она пронзила кирасу первого воина так легко, словно та была склеена из древесной коры. Строй замер, но следующая стрела не оставила места для раздумий. Даже легкий щит не послужил для нее препятствием. До Марика донеслась резкая команда, произнесенная женским голосом, и сайды начали медленно отступать, не разворачиваясь в бегстве. Еще один воин упал с пронзенным животом, и Насьта опустил лук.

— Теперь их восемь, — удовлетворенно кивнула Кессаа.

Восемь фигур остановились в глубине распадка. Четыре упавших одна за другой поднялись и двинулись в сторону пропасти.

— Может быть, они знают короткую дорогу? — пошутил Марик, но осекся, увидев лицо Лата: оно было искажено ужасом.

— Мертвец, который ходит, — к несчастью, — просипел паренек.

— В таком случае Оветте достанется столько несчастья, что каждому из выживших придется вставать в очередь на его раздаче по тысяче раз, — усмехнулась Кессаа и выпрямилась. — А теперь придется пробежаться.