Глава 7
Море
Для одного дня все-таки приключений было слишком много, Марик успел подумать, что убил в схватках нескольких людей, удивился собственному безразличию, которое можно было объяснить только усталостью, и тут же вспомнил спокойное выражение лица, с которым Кессаа причиняла мучения парню со стрелой в животе.
— На. — Сайдка протянула ему маленький мех. — Глотни, у тебя нет ни одной серьезной раны, но вместе их слишком много. Это поможет тебе собраться, а потом… потом, я надеюсь, ты сможешь отоспаться. Но не сегодня.
Баль еле различал ее силуэт в полутьме подземного хода, который они и в самом деле обнаружили на кухне под самым большим котлом, который не использовался для приготовления пищи. Печная топка оказалась лазом, и вот, пройдя не меньше лиги по узкому коридору, перекрытому где каменными плитами, где потемневшим от времени деревом, спутники подобрались к лестнице, уходящей круто вверх. Факелы, сделанные из промасленных тряпок и деревянных черпаков, погасли, только Насьта продолжал держать над головой последний из них и настороженно вглядываться вверх, покрывая копотью и так уже черные своды. Трясущийся от страха дядюшка Браг с заткнутым ртом и связанными за спиной руками стоял рядом.
— Выпей, — настойчиво повторила Кессаа. — Ты сделал главное — выжил в первый день. Запомни: великие воины получаются из тех, кто выжил в первых схватках.
— День еще не закончился, — бросил Марик и глотнул тягучего напитка. Горло словно обожгло пламенем, но через мгновение дыхание стало легким, и даже темнота словно рассеялась. Баль оглянулся — почти три десятка девушек, жалобно пришептывая и тревожно всхлипывая, топтались за их спинами.
— Рака! — позвала Кессаа.
— Я здесь, — шагнула из темноты девушка с перевязанной рукой.
— Не отставай от меня, — потребовала Кессаа и чуть повысила голос: — Эй! Все те, кто сейчас стоит у меня за спиной! Делайте то, о чем я говорила. Осторожно вылейте у себя за спиной на пол масло, что у вас в горшках и бутылях, и бросьте в него хотя бы по одной тряпке. Я видела, вы довольно их намотали на себя.
— Ты все еще думаешь, что стражники последуют за нами? — спросил Марик.
— А мне все равно, — пожала плечами Кессаа. — Кто бы ни полез вслед за нами, он упрется в стену пламени. Точнее, сам окажется в огне.
— А если это невинный человек? — не понял Марик.
— Дело не в невинности, — холодно ответила Кессаа. — Ты думаешь, в войнах с одной стороны всегда только невинные, а с другой негодяи? Нет, все дело в выборе, кому служить. Кстати, именно поэтому лучше всего не служить никому. Ведь так?
Она опять обернулась к девушкам, которые уже перестали шуршать материей и замерли в ожидании.
— Слушайте только меня. Что бы ни происходило, слушайте только меня. Скажу: бегите — бегите, и бегите молча, скажу: ложитесь — плюхайтесь ниц, даже если стоите в грязи. Толстяк сказал, что воины Торди, а уж тем более стражники, ничего не знают об этом выходе, но я не слишком доверчива. Ты понял? Насьта! Вытащи кляп у него изо рта! Ну? — Кессаа смотрела на взъерошенного толстяка спокойно. — Что там наверху?
— Я уже говорил! — Браг оглянулся затравленно, однако даже при свете факела ненависть пылала в его глазах. — Обычный дом! Трое островитян изображают рептских рыбаков! Один выход из дома на Песчаную улицу, другой в переулок. Соседи — обыкновенные репты! Там у меня не проходной двор, это тайное место!
— Ну что ж, — кивнула Кессаа и сбросила с плеч мешок. — Сейчас и увидим, что там. Насьта, ты чувствуешь Аилле?
— Стемнело уже, — коротко отозвался ремини.
Марик вгляделся в округлые черты приятеля. Сейчас они казались заострившимися и грубыми. В какой-то момент ему даже показалось, что он не узнает ремини. Любитель поболтать, Насьта не сказал ни одного лишнего слова с тех самых пор, как вытряхнул из окна борделя серебро и медь. Ну не о монетах же он печалился?
— Держи! — Кессаа протянула Брагу крохотную бутылочку. — Как поднимешься, разобьешь ее. Все, кто будут в доме, уснут. И мы спокойно выйдем. Понял?
— А я как же? — насторожился толстяк, стискивая трясущимися пальцами горлышко сосуда.
— У тебя будет несколько мгновений, чтобы убраться, — объяснила Кессаа. — Но даже если не успеешь, в конце концов, что может быть лучше сладкого сна?
— Ладно, — кивнул толстяк и с трудом сдержал усмешку. — Я все сделаю. Все, как надо.
Он развернулся и полез вверх по узкой лестнице, цепляясь за ступени руками.
— А если он не разобьет бутылку? — нахмурился Марик.
Толстяк уже добрался до люка и теперь окликал кого-то сверху.
— Она разобьется сама, — уверила Кессаа и окликнула ремини: — Насьта, перед тем как подняться, брось в здание факел и посчитай до трех.
— Это магия? — прислушивался к грохоту открывающихся замков Марик.
— Это знание, — сузила глаза Кессаа. — Только знание, но для того, чтобы бутылочка разбилась, нужна магия. Видишь?
Кессаа показала Марику копию бутылочки, отданной Брагу.
— Это сестра того сосуда. Смотри. Толстяк считает себя умнее других.
— Эй! — раздался сверху торжествующий голос Брага. — Что-то не хочется мне ни спать, ни усыплять моих воинов. Их и так осталось немного. А не поспать ли тебе самой? Прежде чем я кину твой подарок обратно в подвал, подскажи уж, как разбудить мне потом моих девочек? Они мне слишком дорого обошлись! Или это тот сон, который оказывается последним?
— Ты догадлив, — крикнула Кессаа и швырнула бутылочку в стену.
Она разлетелась на осколки, и в то же мгновение звон раздался и вверху, а вслед за этим до замеревшего Марика долетел грохот падения тел и предсмертный хрип.
— Вот и все, — кивнула сама себе Кессаа. — Бросай факел, Насьта, а то эта зараза просочится и сюда.
Браг лежал на дощатом полу у самого люка. Кровь вздулась пузырями и мгновенно запеклась на носу, глазах, ушах. Еще пятеро уже привычных Марику воинов лежали по всей комнате, и их руки, протянувшиеся к собственному горлу, подсказывали, что даже мгновенная смерть может быть мучительной. Брошенный Насьтой факел чадил дымом, но сквозь этот дым пробивался тонкий запах, напоминающий аромат лущеных орехов. На грубо сколоченном столе мерцал огонек масляной лампы, но комната была пуста. В зеве печи валялся мусор, кривой шкаф зиял пустыми полками, окна были завешены мешковиной.
— Тихо! — прошептала Кессаа в люк, из которого одна за другой поднимались бывшие невольницы.
— Почему они не уходят? — прошептал Марик, показывая на трупы.
— Держу я их, — процедила сквозь зубы Кессаа и смахнула пот со лба. — Пора бы уж привыкнуть. Лучше возьми на себя вторую дверь!
У широкой двери, обитой на треть медным листом, уже согнулся Насьта. Марик шагнул к узкой двери, набранной из неровных досок, которая была прорезана в противоположной стене. Окон было два, между ними стоял стол. Стена, которую подпирала печь, оказалась глухой. Сквозь щели в стенах и двери тянуло сыростью и запахом рыбы. Марик прислушался: где-то в отдалении лаяла собака, шелестел ветер в кровле.
— Там. — Рака кивнула в сторону широкой двери. — Там улица. И окна на нее же выходят, дом на повороте стоит, потому и запомнила. А эта дверь ведет в проулок.
— А там? — кивнула Кессаа на печь. — Что с той стороны?
— Огороды, — пожала плечами Рака. — Отец мой в той стороне, да и тот человек…
— Подожди! — подняла руку Кессаа. — Ну-ка, девоньки, дальше на везение только надежда. Как скажу, узлами не греметь, бежать быстро, если кому не повезет, другим не останавливаться, везение на части не делится, а невезения, сколько ни режь, на всех хватит. Ясно?
Замерли в полумраке бывшие невольницы, только глаза поблескивали да по рукам дрожь пробивалась.
— А теперь стоять смирно, не визжать и не дергаться, — процедила Кессаа и щелкнула пальцами.
И в то же мгновение мертвецы, от которых и так жались в сторону девушки, вдруг шевельнулись, задергались в судорогах и, скребя согнутыми пальцами по грязному полу, принялись подниматься. Ойкнула одна из девушек, еще кто-то осел без чувств на пол.
— Стоять! — рявкнула Кессаа, задула лампу и добавила в темноте спокойно, словно не мертвецы, а куклы базарные перед ней толпились: — Открывай дверь, Насьта, в твою сторону короткий путь для мертвого мяса.
Они канули в серую мглу один за другим. Ушли, оставив за спиной открытую дверь, и пошли вперед по темной улице, шаркая ногами так, словно несли на спинах тяжелый груз. И неожиданно для самого себя Марик подумал, что надоело ему уже все это. Не хочет он видеть шагающих мертвецов, а хочет, чтобы было так, как рассказывал ему Лируд: что человек остается там, где настигает его смерть.
Мертвецы отошли от дома шагов на сто, когда защелкали самострелы и над темной улицей раздались яростные крики.
— А теперь — в узкую дверь! Бегом! — приказала Кессаа, и Марик почувствовал прерывистое дыхание возле самого лица, тонкий запах и даже торопливый неловкий шаг, тем более что каждая вторая из протискивающихся в дверь девушек наступала ему на ноги. Сначала яростные крики с противоположной стороны дома дополнял только легкий топот из проулка, затем и здесь защелкали самострелы, и тишину разорвал женский предсмертный крик.
— Теперь ты, Марик, — шепнула на ухо баль сайдка. — За дом нам надо попасть, понял? Будь осторожнее.
Марик выскользнул из двери неслышно, хотя ярость клокотала в его груди. Над головой сияло звездное небо, убывающая Селенга просвечивала сквозь почти неразличимые облака, и тьма, таившаяся в доме, обернулась густым, но проницаемым сумраком за его стенами. За углом дома шевельнулась приземистая фигура с самострелом, но стрелу выпустила не в Марика, а в гнилой забор, потому как лезвие глевии разом освободило живот разбойника от потрохов. Где-то рядом раздалась ругань, застонала в проулке подстреленная девушка, закричала в отдалении еще одна, и Марик, перемахнув забор, схватился еще с двумя воинами Торди. Их ленты блестели в лучах Селенги, кривые мечи казались языками черного пламени, но Марик уже не задумывался, как провести схватку. В голове наступила ясность и пустота. Он насадил на пятку древка одного и снес голову другому так легко, словно в руках у них были не мечи, а тряпочные хлысты.
— Стой, — шепнула ему Кессаа.
— Но там… — махнул Марик рукой в проулок, откуда раздавался стон.
— Оставь милосердие для сказок, — отчеканила Кессаа и шагнула мимо баль, ведя за собой Раку. — Сейчас и без нас найдется кому помочь раненым. Кстати, хороший способ сгущать темноту. Насьта?
— Все сделано! — появился из-за угла ремини, и Марик тут же увидел искры, летящие из дверного проема.
К тому времени, когда спутники миновали несколько сараев и крохотных огородов, пламя охватило уже и крышу потайного домика. Пару раз на пути ночных путешественников оказывались хозяева, да и собаки вовсе не желали оставить без внимания незваных гостей, но всякий раз короткое слово Кессаа: «Пожар» — позволяло беспрепятственно проходить дальше. Наконец они выбрались на узкую улочку и побежали прочь от озарившего ночное небо огня и истошных криков жителей тесной деревянной слободки.
— Здесь, — кивнула, задыхаясь, Рака на приземистый, вросший в землю дом за корявым плетнем, когда уже был слышен шум волн и неистребимый запах рыбы превратился в запах свежести. — Здесь он живет. Я пойду?
Она шмыгнула носом, и Марик разглядел округлое, словно детское, лицо. Неужели достаточно было умыться, чтобы из красавицы превратиться в ребенка?
— Нет. — Кессаа тяжело вздохнула и присела у плетня. — Подожди. И тут смерть. Проверь, Марик. Только сними клинок с древка: если что, в доме с глевией не размахнешься.
Кессаа не ошиблась. Запах смерти Марик почувствовал еще у дверей. Он лез в ноздри, забивался в уши, теребил сердце. К тому же какой-то шорох раздавался из-за дверей. Марик распахнул дверь и отпрыгнул в сторону. Из темноты дома во двор вышел мертвый Смакл. Выходя, он зацепился головой о притолоку, упал, но тут же поднялся и, показав Марику рассеченное, окровавленное лицо, мерно затопал к выходу со двора. Марик не успел перевести дыхание, но вслед за Смаклом вышла женщина с торчащим в груди ножом и дети — один, второй, третий.
— Иди сюда, — донесся сдавленный голос Кессаа, когда страшная процессия покинула двор. — Иди сюда, баль, в доме никого нет. Она не оставляет свидетелей.
— Кто «она»? — прошептал Марик.
Кессаа так и сидела у плетня, Рака рыдала, согнувшись, на пыльной дороге. Насьта сосредоточенно теребил в пальцах тетиву.
— Мэйла, — прошептала Кессаа. — Я уже говорила тебе о ней. Это ее удар мечом. Считай, что она расписалась на лице Смакла. Но до нее тут были риссы. Я чувствую магию. Мэйла уже рубила с досады по мертвому. Пожалуй, не принесла шкура юррга Смаклу удачи. Девка? Эй?
Рака подняла заплаканное лицо.
— А тебе много лучше без краски, — усмехнулась сайдка. — Не хочешь, чтобы с твоим отцом случилось что-то похожее? Тогда веди нас к нему.
Дом отца Раки оказался еще ниже, чем дом Смакла. Седой и сухой старик будто потерял способность говорить, когда услышал за дверью голос дочери. Он только кашлял, и всхлипывал, и гладил ее заскорузлой ладонью по спине. Зато Рака, едва ей удалось вырваться из тесных объятий, словно ожила. В печи тут же вспыхнул огонь, а из котлов потянуло запахом печеной рыбы.
— Простился уж с дочерью, — прошептал старик, когда Рака перестала щебетать, торопливо рассказывая о том, что едва не попала на ладью к торговцам живым товаром. Она явно чего-то недоговаривала, но по оживающим на скулах ее отца желвакам Марик понимал, что и недосказанное старик понимает прекрасно. — Простился уж с дочерью, — повторил старик и, подняв глаза, словно впервые оглядел Кессаа, Марика, ремини. — Чем платить вам за счастье? Уж и не надеялся увидеть, хотя и дожидался, днями по городу бродил, высматривал. Своих-то давно уже в горы отправил, в поселение дальнее. И не зря отправил — дочка вот едва нашлась, да и ваши вести сна не добавляют: это ж что сотворили со Смаклом? Хороший был репт, крепкий и честный. А жена его, а детишки? Плохое время теперь, плохое. Его переждать надо — кто переждет, тот и выживет.
— Переждать? — переспросила Кессаа и устало подперла руками голову.
Рукава ее упали, и Марик с ужасом разглядел на предплечье уже знакомое слово — Суйка. Оно блестело, словно было выцарапано ножом только что. Старик его не видел, но побледневшее лицо Марика заметил.
— Переждать! — с вызовом повторил старик. — Но не здесь. Бежать надо из Ройты! Пожалуй, нынче же! Что хотите за дочку — вот только нет у меня ничего! Хотите — жизнь мою возьмите, а ей все одно — бежать!
— Бежать? — пожала плечами Кессаа. — Может быть. Было бы куда. Хотя знаешь, как сайды говорят? От белого дня еще в могилу можно укрыться, а ночь тебя и в могиле достанет. Так что беги не беги… Вот только платить за счастье бесполезно. За счастье обычно не платят — за него расплачиваются. Но и это не про нас, отец. Нам помощь нужна. И за помощь я сама готова заплатить.
— О какой помощи-то говоришь? — сдвинул косматые брови старик.
— В Скир мне надо, — прищурилась Кессаа. — Лучше всего куда-нибудь к Скоче или южнее, а там хоть куда. Ладьи у рептов легкие, рифы да скалы вам не помеха — есть такие молодцы, что готовы были бы доставить меня со спутниками в сайдские земли?
— Нету, — отрезал старик. — И не в скалах дело. Со скалами многие могли бы разобраться, а лучшим среди всех был старый Фалан — он еще Смакла учил, упокой Единый его среди нив твоих. Островитян не пройдете. У них корабли быстрые, едва ли не быстрее сайдских галер. У нас даже слух идет, что сами сайды с ними сговорились, чтобы морской путь в Скир перекрыть. Потому только и цена сейчас за место на галере до Скира до трех золотых поднялась. К тому же Фалан в море еще вчера ушел, команду набирал, а Смакла так и нет уж, выходит. А нет — значит, и говорить не о чем!
— А лодка его? — спросила Кессаа.
— Лодка есть, — кивнул старик. — Хорошая лодка у Смакла. Да и команду кликнуть можно, всего-то и нужно для полного хода шесть гребцов, а если твои спутники на весла сядут — еще быстрее дело пойдет! Да где ж ты шестерых гребцов найдешь, если никто не пойдет в море? Тут и рыбаки-то дальше лиги от берега не отходят, пусть даже и рыба вся у берега выбрана, а ты хочешь — в море? Нет, никто не пойдет!
— Ну так Фалан-то твой ушел в море?
— Так он по берегу, и не в Скир, а тут, рядом — неделя ходу вдоль берега. Так если бы не заказ, то и Фалан бы не пошел. Опять же, деньги счет любят, а кому бы еще, кроме Фалана, мог слепой колдун довериться? Городишко там у нас есть на восточном берегу, под горами. Маленький — и сотни домов не наберется. Подгорка он и называется. Многие бы туда перебрались, так ведь и там есть что-то надо, в Ройте хоть пока укусить что удается, а там-то глушь! Нет, без монет там делать нечего. Но тебя-то Подгорка не выручит, оттуда дороги в Скир нет. Точно говорю, иначе бы многие туда двинулись, хотя что этот Скир — я слышал, в этот раз хеннам и Борка помехой не станет! Нет, в горы надо уходить — вот жена обрадуется, что Рака моя жива, вот…
Старик говорил, говорил, говорил, и голос его дрожал точно так же, как дрожали его пальцы, и кадык под седой бородой дрожал так, что Марику даже показалось, что в изможденном нутре старика кто-то тонет, и не кадык дергается на его горле, а последние пузыри воздуха поднимаются от утопающего в его дряблом животе.
— Подожди. — Кессаа поморщилась. — Не части ты так. Сколько пообещал Фалану его пассажир?
— Сколько ему — не знаю, а гребцам каждому по золотому, да, — закивал старик. — Так ведь это еще неизвестно, есть ли у того пассажира золото, хотя, с другой стороны, и не поплыл бы без просмотра Фалан…
— Что за слепой колдун? — спросила Кессаа.
— Слепой как слепой, — пожал плечами старик. — Ходил по дворам тут, тыкался, искал лодку. Позавчера еще. Да, у Смакла был тоже, тот ему отказал — видно, с хорошей добычей с Сеторских гор пришел, сам ко мне приходил вчера еще, рассказывал. Так и сказал: слепой с бельмами, весь в черном, маленький, на крысу похож. Так Смакл ему Фалана и посоветовал. Да, не повезло Смаклу: сам бы поплыл — глядишь, и жив остался. С другой стороны…
— Рох? — посмотрел на Насьту Марик.
— Он самый, — кивнул ремини.
— Послушай. — Кессаа стукнула ладонью по столу так, что старик вздрогнул, а Рака ойкнула. — Ты путь к Подгорке этой знаешь?
— Знаю, — неуверенно начал старик. — Знаю, так ведь…
— Лодка есть. — Кессаа говорила быстро. — Пока плавать будешь — две недели пройдет, глядишь — у тебя она и останется. А не останется, все заработаешь. Двадцать золотых хватит?
— Двадцать? — Старик закашлялся, и Рака ударила его по спине. — Двадцать — это очень много, очень…
— Гребцов найдешь? — оборвала причитания Кессаа.
— Двадцать отнять шесть… — начал торопливо считать старик. — Да, конечно, море сейчас спокойное, под ветер дорожка, да двадцать отнять шесть… опять же кормчего надо — слабоват…
— Брось, — поморщилась Кессаа. — Восемь гребцов и кормчего. Каждому по три золотых, догонят Фалана — по пять. Тебе — тридцать, а не догоним — все одно двадцать отдам. Насьта!
Распустил Насьта тугой шнурок, словно приказа ждал, и зазвенели, загремели тяжелым потоком сверкающие монеты по темным доскам стола.
— Только одно условие, — медленно проговорила Кессаа старику, который застывшим взглядом провожал подгребаемые Насьтой монеты. — Отплывать этой же ночью. Крайний срок — к утру.
— Почему верите мне? — вдруг спокойно, без дрожи спросил старик.
— Так дочку твою с собой возьмем, — так же спокойно объяснила Кессаа. — Отпустим, как расчет давать будем.
— Ну что ж, — вздохнул старик. — Лучше надорваться, полный невод вытягивая, чем с пустым спину рвать. Идти надо тогда, народ собирать.
— Вот он с тобой пойдет, — показала на Насьту Кессаа.
— А я? — поднялся на ноги Марик, чувствуя, как накатывает странная усталость со лба в колени.
— А ты спи, — ответила Кессаа.
Проснулся Марик уже в ладье. Правда, выплывал из сна медленно, словно лодка с брошенными веслами, ползущая по спокойной реке. И дружное уханье гребцов сначала казалось ему тихим и неуместным — откуда они, если лодка плывет сама? Но уханье продолжалось, обволакивалось скрипом, словно скрипела сама река, и плеском волн, и Марик подумал, что это голос самой реки. Затем баль почувствовал теплый ветер, запах моря, плеск волн — и проснулся. Он рывком сел, и первым, кого увидел, оказался Вег. Хромой сидел на рулевом весле и пробуждение Марика встретил неожиданной улыбкой.
— Доброе утро и попутный ветер! Проснулся, дорогой? Вот скажи мне, парень, откуда с вами взялся Насьта? То, что Ору пристроили в Ройте, я еще могу понять, но Насьта как до Ройты добрался?
— Отстань, Вег, — откликнулась Кессаа. — Тебе же сказали: догнал! И догнал в лодке! По течению-то река сама несет!
— Ага! — сплюнул за борт Вег. — А мне думается, что в мешке он в нашей лодке где-то прятался. Или в мешке каком, или под сукном на криницах. Не могу по-другому объяснить!
— Да какая разница! — махнул рукой Насьта.
— Никакой, — согласился Вег. — Кроме одной мелочи: не люблю, когда из меня дурака делают!
— И я тоже! — поддакнул Насьта. — Только мне отец давно сказал: если тебе кажется, что из тебя кто-то делает дурака, присылай его ко мне, я в этом ремесле проверенный мастер!
Экипаж ладьи ответил дружным хохотом, и Марику только и осталось, что крутить головой да смотреть вокруг себя. На веслах сидели восемь крепких рептов, половина из которых еще несколько дней назад загребали под началом Смакла, на носу скорчился отец Раки, да и она сама там же подставляла лицо ветру, а рядом с Мариком помимо Вега сидели Кессаа и Насьта. Над гребцами играл парус, и, подгоняемая еще и веслами, ладья почти летела по волнам. Аилле поджаривал худощавому Вегу спину, море, поеживаясь от легкого киля крохотной посудинки, разбежалось до горизонта, но города на близком берегу не было. Лепились вдоль скал едва различимые прибрежные деревеньки, тянулись нитками хоженые и наезженные дороги, а выше них зелеными склонами вставали предгорья Молочных пиков.
— Куда ты смотришь? — крикнул с носа старик. — Ты по курсу смотри: вот где горы, вот где самая прочная стена, что укрывает Скир с востока, а это — так, пригорки!
Марик перевел взгляд вперед и понял, что, принятые им на первый взгляд за облака, в небо вонзались белоснежные вершины гор.
— А где город? — не понял баль.
— Это ты хватанул! — усмехнулся Вег. — Город мы еще по-темному минули. Ветерок был хороший, считай, и весел не замочили. А ты что спрашиваешь? Вроде своими ногами до ладьи дошел, еще и сталкивать ее помогал в воду, или так набрался, что и не помнишь ничего?
— Помню, — ответил Марик и вправду вспомнил: и своими ногами шел, и ладью помогал сталкивать, вот только как сквозь паутину память к нему пробивалась. — Послушай! — Он повернулся к привалившейся к борту Кессаа, которая вновь теребила волну, опустив в воду кончики пальцев. — А ты говорила, что магия меня не берет? Подействовало на меня твое средство. Вроде и боли в руках не чувствую.
— Руки тебе еще разрабатывать и разрабатывать, — откликнулась сайдка. — А магии в составе моем и не было никакой. Сила трав разных была, а магии не было. Да и не отмахивайся ты от магии раньше времени! Может быть, то колдовство, что на пользу тебе идет, тело твое с радостью примет?
— Сказал бы я, что его тело с радостью примет, да девок многовато на судне! — тут же откликнулся Вег, и новый взрыв хохота едва не нарушил слаженную работу весел.
— Везет нам, — крикнул с носа старик. — Ветер попутный, волна борт не бьет, глядишь, так и догоним Фалана? Что, парень? Хозяйка твоя сказала, что погребешь, как очнешься! Или на руль сядешь? До черного залива, где берег к северу пойдет, ни мелей, ни скал не будет! Ветер разыгрывается, скоро весла оставим, парусом пойдем, команда отдыхать будет. Погребешь?
— Погребу, — отозвался Марик. — И на руле посижу. Вот только перекусить бы сначала.
— Вот! — поднял палец старик. — Теперь я и в самом деле верю, что погребешь!
Новый взрыв хохота был ему ответом.
Не догнали репты Фалана. Больше недели рвали спины, благо и погода позволяла плыть безостановочно, — впрочем, старик то и дело повторял, что погода в начале лета всегда у рептских берегов такая стоит. Самое время рыбу брать, и если бы не островитяне эти да не сайды, только бы и пропадали в море.
Марик в первый же день сел на весла, а к концу недели на месте усидеть не мог — все ему казалось, что руки-то привел он в порядок, а ноги затекают от неподвижности. Впрочем, не одними же руками он греб? Тот же старик, который на пару с Вегом замучил советами и Марика, и Насьту, подрядившегося управляться с парусом, уверял его, что грести-то спиной да ногами надо, и то дело — что ноги, что спину ломило в первые дни не меньше, чем плечи. Или же места Марику не хватало? Вытянуться во весь рост хотелось да пробежаться так, чтобы дыхание в груди захлестнуло?
«Не спеши», — только и повторяла ему Кессаа. Порой баль думал, что сайдка, которая, если бы не красота ее юная, казалась умудренной жизнью старухой, вовсе приросла к борту. Но взгляд ее не был сонным, и когда бы Марик ни приблизился к ней, всякий раз думал, что и видит она дальше, чем он, и слышит больше, и понимает, а если выхватит из-за спины колючку, то никак не успеет он отразить ее удара.
— Расскажи, — попросил сайдку Марик как-то вечером, когда Вег вместе с гребцами храпел на днище ладьи и парус нес маленькое спящее королевство поперек послушных волн вдоль темнеющего валом берега. — Расскажи — что там, куда мы идем? Что ты хочешь сделать?
— Не знаю, — прошептала сайдка. — Не знаю, хотя и знаю о пророчестве, что девушка с моим лицом, правда со светлыми волосами, должна то ли спасти Оветту от мерзости, притаившейся в Суйке, то ли, наоборот, ввергнуть в еще большую мерзость. Правда, Айра, хозяйка дома у желтого утеса, считала, что верно первое. И не потому, что я неспособна на гадость, а потому, что в мерзость Оветту я уже ввергла.
— Как это? — не понял Марик.
— Вот так, — прошептала Кессаа. — Уничтожила алтарь Исс и освободила Суйку и Суррару. С того момента мертвые стали уходить к городу мертвецов. С того.
— Но… — Марик не находил слов. — Но зачем… И… что же теперь делать?
— Вот за этим я и иду в Суйку, — ответила Кессаа. — Чтобы узнать. Иду, или меня гонят туда.
— Но что мы там будем делать? — прошептал Марик.
— Не знаю, — пожала плечами Кессаа. — Когда-то давно Суйка была обыкновенным городом, пока зло не пробудилось в ней. Но там, в ее центре, есть храм, в котором что-то оставила Сето. Говорят, что храм хранит секреты, которые открываются тем, кому должны открываться. К примеру, моей матери открылось следующее: «Чтобы убить Зверя, надо явить его». Поэтому я и освободила Суйку. А ведь верно — разве можно убить Зверя, если он сидит в клетке?
— Можно! — воскликнул Марик. — Заколоть копьем! Пронзить стрелой!
— У нас нет таких копья или стрелы, — покачала головой Кессаа, и Марик понял, что ни лук Насьты, ни его глевия не помогут в нелегком деле. — К тому же я не уверена, что Зверь уже свободен. Да, он разбужен, но что будет потом, если пока мы еще только слышим его рык, а уже не можем устоять на ногах? Ты думаешь, его можно было бы убить в клетке? Каким оружием? А может быть, надо к нему еще и приблизиться? И освободить его окончательно? Или хотя бы проникнуть в храм в городе умерших и прислушаться к мудрости Сето?
— Но почему никто не кричит на площадях от ужаса? — не понял Марик. — Как же хенны, сайды, риссы? Они воюют друг с другом, забыв о Звере? Ведь это Зверь заставляет мертвых подниматься и идти к Суйке? Что же, он ест их или забавляется ими? Что же правители и маги, воины и матери? Неужели они ничего не видят?
— Разве крестьянин перестает ковырять землю, если идет дождь? — усмехнулась Кессаа. — Или ветер заставляет свернуть с дороги путника? Да, но только на время. Для хеннов, риссов, сайдов, рептов Суйка и ее чудеса — это ветер и дождь. Они подобны той силе, которой обладают боги. Простой человек не может с ней сладить, самое большее, что он может, — это с достоинством встретить собственную смерть. Поэтому люди просто ждут собственной участи.
— И мы? — спросил Марик.
— Мы торопимся ей навстречу, — улыбнулась Кессаа.
— Не слишком ли много мертвых мы оставили за собой? — прошептал Марик.
— Когда-нибудь кто-то оставит за собой мертвыми и нас, — равнодушно ответила Кессаа и отвернулась.
Подгорка показалась наутро в восьмой день. Старик пригляделся к карабкающимся на крутой склон домикам, прищурился на перевернутые лодки и разочарованно покачал головой:
— Не догнали. И нет уже его здесь. Мы вдоль берега шли, а он, старый наглец, напрямую курс взял. Точно говорю. Что, девка, не выгорела у нас премия?
— Кто там? — обернулась Кессаа, показывая в сторону горизонта, по правому борту.
— Там? — Старик ловко перебежал на корму, прищурился: — Корабль какой-то, не могу разглядеть: Аилле слепит. Но это не Фалан! Два паруса на нем, два. Однако сюда идет, сюда. Кто ж это? Эй, остроглазый!
Насьта, который уже завоевал уважение зорким взглядом, пригляделся:
— Точно! Два паруса, двенадцать гребцов. Спешат!
— Никак сайды? — побледнел старик.
— Я знаю, кто это, — стиснула зубы Кессаа. — Старик! Премия будет. Постарайся быстрее причалить — расплачусь сполна. И уходите вдоль берега: она за вами не погонится. Я ей нужна.
— Кто ж такая-то? — удивился старик.
— Вроде меня, — ответила Кессаа и холодно рассмеялась.
