Наутро Марик проснулся с таким ощущением, что во вчерашний день вместилась неделя его жизни, а уж если оценивать события да приключения, то никак не меньше нескольких лет. Правда, и вечер выдался таким, что все пережитое продолжало сниться и ночью, а утром Марик первым делом побежал в крохотную каморку, дверь в которую вела сразу за его лежаком, чтобы удостовериться — помещение, в котором можно справить нужду в отверстие в каменном полу, да и ополоснуться заодно, ему не приснилось. Впрочем, скорее всего, не приснилась ему и вчерашняя обильная трапеза, потому что о завтраке не хотелось даже и думать. Одно только сидело, как заноза в башке: две золотые монеты, на которые в его родной деревне семья могла бы прожить полгода, забыв о тяжком труде и охоте, истрачены на еду и ночлег по грабительской цене.

Впрочем, в просторной комнате, где стояли три роскошных лежака, которые Кессаа назвала кроватями, было светло и уютно, так что мысли о выброшенном богатстве вскоре растаяли, тем более что в собственном несуществующем кошельке Марик убытка не почувствовал, как не чувствовал там пока еще ни одной монеты после того дня, когда потратил один-единственный затертый кругляшок у кузнеца в соседней деревне. К тому же уже умывшийся и тоже слегка ошарашенный Насьта сидел у причудливого закругленного сверху окна с таким видом, словно его отдали в рабство за всю эту роскошь до конца его дней.

— Есть будешь? — жалобно спросил ремини и встряхнул уложенным мешком.

— Нет, — поморщился Марик и оглянулся. — А где Кессаа?

— Ждет в лавке напротив заведения, — объяснил Насьта и прошептал, как будто под одной из кроватей притаился соглядатай: — Ты знаешь, мне кажется, что она собирается истратить еще несколько золотых. И мне это не нравится!

— Почему же? — постарался сделать спокойное лицо Марик. — У нее есть деньги, и она их тратит.

— У меня тоже есть… немного денег, — прошипел Насьта. — Но я не трачу их… так. Отец говорил мне, что разбрасывают деньги вокруг себя только дураки или те, кто отправляется в путешествие в один конец, а Кессаа — далеко не дура. Я бы даже сказал, что совсем наоборот!

— Что значит «в один конец»? — не понял Марик.

— То и значит! — цыкнул зубом Насьта и постучал ребром ладони по горлу.

— Ну это ты зря, — поморщился Марик. — А мы для чего с ней? Не позволим!

— Ну так давай торопиться, — поднялся Насьта. — А то мне порой кажется, что этот лысый не просто так обозвал нас нерасторопными. Кессаа сказала, что перебросится словом с хозяином заведения, потом пойдет в соседнюю лавку, но нам догонять ее следует через нужник.

— Через что? — вспомнил Марик очередное новое слово.

— Да не через ту дыру, в которой… ладно, — махнул рукой ремини. — Давай бочку двигать. Для всякого любопытного мы вроде бы как остались в этой комнате до вечера.

Бочку удалось сдвинуть легко, хотя Марик и почувствовал боль в перевязанных ранах, но, когда пришлось спускаться по узкой лесенке к выходу в вонючий и темный проулок, баль едва не взвыл. Все-таки ран на его теле оказалось немало, и он умудрился в этой тесноте потревожить все, да и не по одному разу. Еще ночью Кессаа заставила его раздеться до исподнего, после чего оказалось, что у него раны на обоих предплечьях, на бедрах, на боку и, что изрядно повеселило Насьту, даже на одной из ягодиц. Смазанные жгучей мазью, они запылали огнем, и стиснувший зубы Марик даже не сразу понял, что пронзившая мешок короткая металлическая стрела безнадежно испортила его фляжку. Кессаа повертела смертоносное изделие в руках и заметила почти безразличным тоном:

— А вот эта штучка отравленная. Верно, придется завтра раскошелиться — много у меня вопросов к трактирщику, много.

Марик рассматривать стрелу не стал, удовольствовавшись объяснением, что она выпущена из самострела, о которых он слышал, но не видел никогда в жизни. Его не слишком обеспокоили легкие раны, которых он не заметил в горячке, гораздо более неприятными были слова Кессаа. Сайдка отчеканила, глядя ему прямо в глаза, что и колдовал он неплохо, и двигался хорошо, но сражался ужасно, и если бы среди этого сброда был хоть один мастер, то лежать бы Марику вместе с бродягами на той же самой мостовой.

— Как же так? — с трудом подавил обиду Марик. — И двигался хорошо, да еще и колдовал — чего я уж точно не делал, — а сражался ужасно? Или из схватки без ран нужно выходить?

— И даже без царапин, — кивнула Кессаа. — По возможности — без царапин. С другой стороны, дело не в царапинах: доспех наденешь — уже царапин убавится. Ты в схватке не растворился. Ты каждый шаг свой знал, все движения рассчитал, а это значит, что и враг твой рассчитать и угадать их мог.

— А как же по-другому? — не понял тогда Марик. — Как это — растворяться?

— Ничего словами не объясню, — покачала головой Кессаа. — Когда увидишь, сам поймешь. Надеюсь, наука слишком дорогой не станет. А уж колдовство… Ты время тянул, парень, под себя его растягивал!

Колдовал? Время тянул? Ничего не понял из этих слов Марик. Как он мог тянуть время, если даже Лируд, каким бы заклинаниям и составам или снадобьям его ни учил, о времени даже и не заикался. Да и зачем тянуть его, это время: разгорячишься в схватке — оно само словно патока сладкая между пальцами тянется, иначе разве отделался бы он десятком неглубоких порезов от нападения этих бродяг, каждый второй из которых заткнул бы за пояс любого из его бальской деревни?

— Пошли, — прошептал Насьта, высунув нос наружу, и засеменил вдоль серой стены без окон.

На площади народ уже появился, двое или трое рептов начали какую-то торговлю, раскрыв короба, подвешенные к плечам, между опорами акведука раскладывали товар под навесами, затянутыми яркой тканью, крикливые рептки, в отдалении у входа в постоялый двор маялся уже другой стражник. Ремини воровато огляделся, затем выпрямился и, как старожил Ройты, степенно побрел к приземистому зданию, у входа в которое стражника не было, зато металлические двери еще издали заявляли о своей крепости. На штыре, забитом в камень над дверями, висело стальное кольцо, которым Насьта в дверь и постучал, зажмурившись от неожиданного грохота. К счастью, через мгновение дверь открылась, и Марик вслед за ремини нырнул в спасительный полумрак.

Хозяин лавки оказался словоохотливым и плутоватым. Он явно был раздосадован, что Кессаа не заинтересовало оружие, но спрятал досаду в кислом прищуре и предпочел расхваливать тот товар, который сайдка потребовала разложить на столе. Марик невольно засмотрелся на матово поблескивающие кольчуги, но в этот раз Кессаа явно не намерена была разбрасываться деньгами. После утомительных препирательств, во время которых и Марик, и Насьта с отсутствующим видом изучали своды, удерживающие над их головами массивное здание, Кессаа отсчитала горсть серебра, и спутники стали обладателями немудрящих, но прочных нагрудников и наручей из сыромятной кожи, а Насьта заполучил тул неплохих охотничьих стрел.

— А ты как же? — спросил Марик сайдку, прилаживая наручи.

— Обойдусь пока, — хмыкнула Кессаа и, окинув взглядом спутников, добавила: — Зачем мне доспехи с такими молодцами? А если что изменится… Снимем их с одного из убитых врагов.

— С кем воевать собираетесь? — взъерошил короткие седые волосы хозяин. — Король обещал, что хенны не пойдут на Ройту. Вроде бы с риссами договорился, а они с хеннами в союзе. Первые колдуны из Суррары уже прибыли в город и даже закрывают глаза на то, что скирские ладьи стоят в порту. Не будет здесь войны, а там и хенны зубы о Борку обломают и уберутся восвояси.

— Может быть, — кивнула Кессаа. — Может быть, и воевать нам не придется, правда, летают тут иногда вдоль улиц вот такие штучки. Не знакома?

Взял в руки хозяин стрелку, повернул, увидел черную полосу поперек наконечника и тут же выронил ее, как ядовитую змею.

— Что в лице переменился? — нахмурилась Кессаа.

— Торди! — прошептал хозяин и взмахом руки отослал в дальнюю комнату сына, который походил на отца как две капли воды, одна из которых в два раза меньше другой. — Торди! — словно сушеный фрукт, сморщил лицо оружейник и тут же принялся срывать с доспехов и тула со стрелами матерчатые ярлыки. — Главное, чтобы он не узнал, что я продал вам хоть что-то, главное, чтобы не узнал!

— Да подожди ты! — оттолкнула старика Кессаа. — Что это ты задергался? Или этот Торди, король Репты?

— Ночной король Репты, — прошептал старик, и по его бледному лицу Марик уверился, что так оно и есть. — Не выдавайте меня, когда его люди будут вас убивать! А еще лучше — бегите из Ройты как можно быстрее и как можно дальше! А если убежать не удастся и увидите людей, чей лоб перехвачен черной лентой, убивайте себя сами, потому что Торди не подарит вам легкой смерти! Или не вы сегодня ночью пустили стрелу в лицо его старшему сыну? Торди ищет троих воинов и уж не пропустит никого, у кого есть лук!

— Ну, — повернулась Кессаа к Насьте. — Сможешь обойтись без лука?

— Вряд ли, — недовольно пробурчал ремини, однако рывком снял с плеча чехол, вытащил лук и аккуратно снял с него тетиву.

— Реминьский! — уважительно прошептал хозяин и осторожно провел пальцем по плечам лука, которые без тетивы изогнулись в обратную сторону. — Деревянный, с костяными вставками! К тому же рукоять кованая? И паз для стрелы? А зачем здесь эта ось или шарнир?

— Затем, чтобы никто не остановил меня с луком и не узнал, где я купил стрелы и доспех, — коротко бросил Насьта и одним движением переломил рук пополам.

— Пять золотых! — просипел торговец. — Пять золотых готов заплатить за этот лук или такой же!

— Папа! — крикнул паренек, врываясь в комнату. — Люди Торди вошли в заведение Прайпа!

— Послушай! — Кессаа ласково улыбнулась. — Выход у нас за спиной. Паренек прибежал с другой стороны. Значит, есть еще один выход. Подскажи нам, как убраться отсюда, и я сама заплачу тебе золотом. А что касается лука… Что толку от образца, если ни один рептский мастер не сможет повторить его?

Утро уже превратилось в жаркий летний день, когда в узком переулке заскрипели ставни низкого окна и на улицу выбрались трое. Вряд ли даже Прайп, с его въедливым взглядом, узнал бы своих недавних жильцов. Марик превратился в старика со скрипучей деревянной тележкой, нагруженной узлами и дешевой глиняной посудой, а Насьта и Кессаа — в его юных потомков, которым прогулка по жаркому городу вместе с престарелым отцом ничего, кроме раздражения, принести не могла. Треугольные рептские колпаки скрывали их лица, а простая одежда сына оружейника превращала их почти в близнецов, одного из которых явно кормили втрое лучше, чем другого. На неровной мостовой узкой улочки тележка грохотала так сильно, что Марику показалось даже, что лучшего способа привлечь к себе внимание они и не могли найти. Впрочем, репты, которых на улицах было немало, особого внимания на старика, сопровождаемого двумя юношами, не обращали. Судя по лицам, у них хватало собственных забот. Тревога и страх таились, а то и сверкали в глазах каждого.

Правда, Марику не удавалось всматриваться в лица пугливых прохожих — он даже и город не пытался рассматривать, потому что Кессаа нанесла на его лицо столько краски, что теперь ему казалось, будто оно покрыто засохшей глиной. Тем удивительнее было слышать от Насьты, что если не плечи, окончательно ссутулить которые баль так и не смог, то он теперь смотрелся бы ровесником Анхеля. Так или иначе, но вскоре в лицо дохнуло морским ветром, а затем дома горожан закончились, и тележка заскрипела по усыпанным мусором портовым переулкам. Тут же ее скрип смешался со скрипом похожих тележек, грохотом повозок, криком чаек, которые были крупнее мглянских пичуг вдесятеро, а также воплями торговцев и стенаниями переселенцев, потому как порт вплотную смыкался с рынком.

Кессаа и тут чувствовала себя как рыба в воде. Она метнулась куда-то в сторону, затем привела толстого стражника, который ткнул пальцем себе под ноги и повесил на грудь Марику деревянную бирку размером с небольшое полено. Прошло еще немного времени, и внезапно освободившиеся от зерна и сушеных фруктов изрядно поцарапанные кувшины и горшки оружейника выстроились на продажу.

— Послушай, — жалобно попросил Марик Кессаа, истекая потом, — а нельзя ли было заменить эту краску магией? Ведь навела же ты морок на Насьту на целых две недели?

— Не путай морок для полдюжины рептов и морок на весь город, — ответила Кессаа. — Да и не до колдовства нам пока. Нужно искать дорожку в Скир. Поторгуй тут, а мы пройдемся с Насьтой. Жди к полудню.

С тем и оставили. Присел Марик на край тележки, огляделся по сторонам и забыл о торговле. Да и нашлось к чему присматриваться. Ему и портовые складские амбары в диковинку были, а поверх них торчали крыши домов в два или три этажа, по правую руку стена между крышами проглядывала, что отделяла одну часть города от другой, а слева венчала крутой утес крепость. Башенки и стены издали забавными казались, словно вырезал их умелец из дерева да раскрасил охрой на потеху ребятишкам. Эх, до моря баль так и не дошел! Хоть и усадила Кессаа Марика на краю рынка, а все одно за шатрами, лотками да навесами воды разглядеть он не мог, только мачты частоколом торчали да птицы белые галдели над головой.

— Ты за горшками-то, дед, своими смотри, — толкнул Марика в бок сосед — щуплый репт, расставивший перед собой корзины с сушеной ягодой. — Тут ведь как, платят, когда покупателя за рукав поймаешь, а не поймаешь — он без платы товар твой унесет! Хотя кому твое барахло нужно? Наверное, у старухи своей украл? Смотри, сломает она о твою спину не одну жердь!

Покосился Марик на соседа, который его явно за ровесника принял, неразборчиво что-то буркнул в ответ да принялся горшки тряпицей обтирать: уж больно они неприглядными казались, хотя уж в родной деревне немного было глиняной посуды — из дерева тарелки да чаши резали. С другой стороны, торговать он в Ройту пришел или еще за каким делом? Да и не было покупателей с этой стороны рынка, ветер пыль да мусор развеивал, а уж продавцы, которых за сотню скопилось в его дальнем углу, вроде как и не торговали, а повинность отбывали какую-то.

— Ты головой не очень крути, — снова полез к нему с советом сосед. — Тут таких, как мы с тобой, один из трех, а прочие — либо выброс какой из лавок спускают, либо ворованное продают. Сиди себе да перед собой смотри. Не любят у нас, когда головой кто крутит. Сам-то откуда?

— А? — прохрипел в ответ Марик, похлопав себя по ушам, но сосед и не подумал от него отстать.

Он тут же принялся рассуждать о собственном товаре и, надрываясь, объяснять, почему правильно ягоду сушить в тенечке и на ветру, а не под лучами Аилле и в какой деревне из этой ягоды закладывают лучшее вино.

Мучения Марика продолжались до полудня. Он уже устал вытягивать шею, выглядывая среди редких покупателей Кессаа и Насьту, когда прямо перед ним остановился приземистый репт, одетый невзрачно, но хорошо. Ни на крепкой рубахе, ни на темных свободных портах, ни на сапогах из свиной кожи не было ни следов починки, ни даже потертостей. Глаза его смотрели с ленцой, но и в движениях, и в повороте головы сквозила расслабленность зверя. За поясом репта торчал нож. В довершение всего его светлые волосы перехватывала черная лента.

— Окаменел, что ль? — донеслось наконец до Марика, и он понял, что незнакомец его о чем-то спрашивает.

— Громче! — подобострастно отозвался торговец ягодой. — На ухо дед слаб!

— Треть выручки, — повысил голос репт и протянул руку.

— Так не продал он еще ничего, рановато что-то сегодня, — попытался заступиться за Марика сосед, но под злобным взглядом втянул голову в плечи.

— Однако медь на оплату сбора нашел? — ткнул пальцем в бирку на груди Марика репт. — Две монеты серебра — или я побью половину твоих горшков!

Марик медленно поднялся, взглянул на соседа, который старательно кивал ему, подтверждая серьезность намерений сборщика монет, оглянулся. Рукоять глевии изображала одну из ручек тележки, а под ветхим тряпьем лежал мешок с мечами, луком и стрелами. Ни Кессаа, ни Насьты рядом не было, зато взгляды всех ближних торговцев были обращены на него, и большинство из них светились злорадством, но никак не сочувствием.

— Ну? — Репт ударил носком сапога по кувшину с двумя ручками, и тот развалился на части. — Две монеты! А не то я избавлю тебя не только от горшков, но и от утомительной старости. Правда, по частям.

Когда репт раздавил еще два кувшина, Марик поднял самый большой горшок и шагнул вперед. Ему пришлось стиснуть зубы, потому что ненависть уже клокотала у него в груди. Репт усмехнулся, постучал костяшками кулака сначала по горшку, потом по лбу Марика и отчеканил:

— Недоумок! Я же сказал, что две монеты! Горшки не нужны! Две монеты или, к примеру, два пальца. Какая рука для тебя не слишком важна?

Это было последнее, что он сказал. Вряд ли последующее удалось Марику, если бы репт не расслабился, имея дело со стариком. Между тем мнимый старик неожиданно резво выбросил вперед руки, сплющил глиняным боком горшка мытарю нос, а затем нахлобучил горшок ему же на голову, скорее всего оставив негодяя без ушей. Говор, стоявший над рядами мелких торговцев, умолк, и в тишине, которую нарушали только крики чаек, звук от удара носком сапога между ног репта услышал каждый. Глухой звериный рев оборвался, и, выронив выхваченный из-за пояса нож, репт повалился ничком, давя оставшиеся горшки.

— Не задалась что-то сегодня торговля, — с удовлетворением произнес Марик в лицо ошалевшему от произошедших событий соседу, окинул взглядом онемевших торговцев и, подхватив тележку, заковылял к складам.

Не скоро зашевелились продавцы, — правда, те, кто сидел поблизости, еще и не закрыв рты, принялись торопливо паковать товары в мешки, а вслед за ними, едва зашевелился ночной воин с безжалостно нахлобученным на голову горшком, начали расползаться и остальные торговцы. Всякий в Ройте знал, как движутся мертвецы и куда они уходят. Всякий и в Оветте знал, что мертвецы сами ищут свою дорогу и никому не вредят, вот только в Ройте знание о смерти портового разбойного мытаря никому облегчения принести не могло. Никто не хотел попасть под горячую руку Торди. Весь город знал, что ночью некий воин поразил сына Торди стрелой в глаз, к тому же чуть ли не десять ночных грабителей так и не увидели утреннего Аилле, но чтобы какой-то старик покалечил до смерти одного из близких помощников ночного короля?.. Рынок стремительно пустел, и вскоре за навесами и шатрами осталась только груда глиняных черепков. Мертвец с водруженным на него горшком исчез без следа.

Едва Марик скрылся за углом первого же склада, он мгновенно прибавил в прыти. Продавец ягод был бы немало удивлен, увидев, как дряхлый старик превращается в безусого юнца. Для этого всего-то и понадобилось — обогнуть парочку угрюмых зданий, бросить тележку, вместе с древком и тяжелым мешком перемахнуть через изгородь, скинуть стеганый халат, окунуть ладони в бегущую волну и тщательно смыть с лица краску или магию Кессаа. Только после этого баль замер — и вдруг понял, что вот оно, море, плещется в шаге от него, накатывает светлой волной на утоптанный грязный берег, колышет обрывки гнилых водорослей и ускользает к горизонту темно-синим пластом бесконечного количества воды.

Марик лизнул губу, с удивлением почувствовал соль и зашагал вдоль берега обратно к рынку, разглядывая лодки, ладьи и вовсе диковинные корабли, на которых можно было бы перевезти не только полсотни гребцов, но даже лошадь и любое количество груза. Он уже почти вернулся к началу торговых рядов, когда сам почувствовал взгляд. Остановился, недоуменно оглянулся и увидел ту самую женщину, что заставила Кессаа обратиться в бегство. Та стояла на корме длинной, узкой ладьи и внимательно рассматривала баль.

— Где она? — властно произнесла женщина.

— Кто? — сделал вид, что не понял ее слов, Марик и недоуменно оглянулся. — Чего ты хочешь?

— Где она? — громко повторила женщина, скрестив руки перед собой так, что большие пальцы соединились, и сжала кулаки. — Отвечай! Где она?

У Марика слегка заломило в висках, но уж не так, как тогда, когда Лируд пытался заставить его сделать что-то. Раз за разом старик приказывал подопечному грызть сухую глину, а затем брал шип и поправлял, поправлял невидимую татуировку, даже как-то обрил Марика наголо, чтобы добраться до его затылка. Грызть сухую глину Марик перестал быстро, а вот от головной боли избавился не сразу. Да и та уходила — стоило лишь приказать самому себе не чувствовать ее. Так Марик и сделал: зажмурился и кивком отогнал боль в сторону, заодно и оценил длину каната, которым ладья была прихвачена к забитому в берег столбу, и глубину под ее кормой. Вряд ли прыгнет колдунья без разбега на тридцать локтей, а если хоть на половину этого измудрится — все одно по грудь в воде окажется.

— Отвечай! — сдвинула брови женщина и снова стиснула кулаки. — Я знаю, что ты плыл с ней от желтого утеса. Отвечай, где она! Быстро!

— Тебя явно не учили вежливому обращению, — покачал головой Марик. — И думаю, что, с учетом преклонного возраста, учить тебя уже поздно. Ты мне не нравишься. Не буду с тобой говорить.

— Ах ты… — Женщина даже побагровела от гнева.

Марик уже собрался продолжить неторопливую прибрежную прогулку, но за ее спиной показались крепкие воины, а мгновением позже плеск воды подсказал баль, что его не слишком учтивые слова не остались незамеченными. К счастью, на быстроту ног он не жаловался никогда, да, к сожалению, все еще не знал, куда ему следует бежать. Через несколько мгновений он выскочил на причал и невольно замедлил шаги. Здесь он уже был. В полусотне шагов от линии по-настоящему больших кораблей раскинулся рынок, отделенный от города складами и внушительной каменной стеной. Шатры, павильоны и палатки расползались рядами во все стороны, только у сараев образовался пустырь. У разбитых горшков стояли трое крепких рептов с лентами в волосах. Еще пятеро пока что внимательно рассматривали снующих туда и сюда покупателей. Марик оглянулся, увидел четверых воинов, спешащих вдоль берега, и шагнул в толпу. Бежать он уже не мог — оставалось только переходить из ряда в ряд, ссутулившись и опустив голову. Вот только торговцы оказались хуже колючего кустарника: они вцеплялись в каждого проходящего сразу со всех сторон. Вскоре Марик понял, что горшки он продавал бездарно, особенно когда потянулся к несуществующему кошельку, чтобы купить вырезанные из диковинного морского камня бусы для Оры. Между тем темные колпаки преследователей уже мелькали не так далеко. Мгновенно Марик сбросил с плеч мешок, куртку, пугнул малолетнего сорванца, попытавшегося ощупать его пояс, и протянул куртку бородатому старику, который катил перед собой воняющую рыбой полуразбитую бочку.

— Отец! Меняю куртку на твой халат и бочку.

Расползающийся от старости полосатый халат оказался в руках у Марика в тот же миг. Старик одобрительно потеребил шнуровку крепкой куртки и, похлопав корявой ладонью по бочке, потребовал:

— Шапку и посох.

— Только шапку, — отрезал Марик и, сунув мешок в подгнившее деревянное нутро, покатил бочку перед собой в противоположную сторону. Колпаки преследователей еще маячили поблизости, но уже с другой стороны блеснули алебарды стражников. К тому же сразу двое рептов с перехваченными темной лентой волосами прошли мимо, ощупывая взглядами каждого встречного и уделив Марику столько презрения, сколько заслуживал драный халат. Ни Кессаа, ни Насьты поблизости не было. Марик от злости пнул бочку, так что проломилась еще одна из составляющих ее планок, и вдруг замер: среди гама и ругани рынка, среди близкого плеска волн, крика чаек и шарканья тысяч ног он услышал что-то знакомое, словно ветер случайно принес откуда-то с востока нежную песню речной птицы.

— Насьта! — обрадованно прошептал Марик и покатил бочку вперед.

Марик так и не смог приблизиться к арке белых ворот, которые вели в город: толпа стояла столь плотно, что подойти ближе трех десятков шагов не было никакой возможности. Дудка ремини казалась подобной горному ручью: она звенела и плакала, распространяя вокруг себя нечто невозможное на шумном рынке — тишину. Марик откатил в сторону бочку, вытащил из нее мешок, окончательно развалив деревянную утварь, и почувствовал прикосновение.

— Не оборачивайся, — прошептала Кессаа. — Проходи через ворота, мы с Насьтой сейчас догоним тебя.

— Нет! Вы представляете? — уже через квартал возбужденно размахивал руками Насьта. — Я сыграл только три мелодии, а мне под ноги набросали меди на пять монет серебра! А отец укорял меня, что я не изучил никакого ремесла.

— А то, чему тебя учил Анхель, разве не ремесло? — сдвинула брови Кессаа.

— Он называл это баловством, — вздохнул ремини.

— Ты играл чудесно, — согласился Марик. — Вот только вскоре обнаружил бы, что должен кучу денег какому-нибудь молодцу с черной лентой в волосах.

— Или с горшком на голове, — уточнила Кессаа. — Он к тебе уже мертвым подошел или только после знакомства с тобой в Суйку собрался?

— Горшок он получил на голову тоже у меня, — буркнул Марик.

— Ты провалил поручение, — отрезала Кессаа. — Ты должен был терпеть до того мгновения, пока разбойник не попытается тебя убить, а он бы не попытался, уверяю тебя. Ничего, этой же ночью мы покинем город. От кого ты так спешил убежать?

— Там… — Марик обиженно поморщился. — Там, у кораблей, я столкнулся с твоей наставницей. Она попыталась меня околдовать, спрашивала о тебе.

— А ты? Что ты ей сказал? — насторожилась Кессаа.

— Ничего, — пожал плечами Марик.

— Ты сумел не подчиниться ей? — удивилась Кессаа. — Выходит, ты и в самом деле неплохо защищен от ворожбы… Конечно, она не мастер магии, но все же…

— Я просто убежал, правда, она послала за мной охранников, — объяснил Марик. — Обиделась, наверное. Я непочтительно отозвался об ее возрасте.

— Зря, — заметила Кессаа. — Теперь она в большей степени твой враг, чем мой. Я ей, скорее всего, нужна живой. А вот ты сгодишься и мертвым. Ну вот мы и пришли.

— Куда? — не понял Марик.

Они остановились перед серым зданием, которое было чуть ниже соседних домов, чуть беднее, обшарпаннее и проще, хотя в его узких окнах поблескивали настоящие стекла.

— Тот дом, о котором говорил слепец, — прошептала Кессаа. — Боюсь, нам придется воспользоваться помощью известного целителя. В море лютуют пираты. Дальше десяти лиг от Ройты никто из рептов не ходит, а те, кто ходит, сами похожи на пиратов. Попасть же на скирскую ладью можно, только если присягнуть на службу Седду Креча или получить ярлык вот из этого дома.

— Так, может, лучше присягнуть? — с опаской прошептал Насьта.

Марик поежился: серое здание действительно казалось пропитанным опасностью.

— Клятвами разбрасываться не стоит, — улыбнулась Кессаа и шагнула к ступеням. — Попробуем послушаться слепца.

На громкий стук из-за деревянной двери никто не отозвался. Наконец Марик не выдержал и потянул дверь на себя. Она открылась с легким скрипом.

— Никого нет, — удивленно сообщил Насьта, но Кессаа решительно перешагнула через порог:

— Пошли.

Они миновали длинный пустынный коридор, толкнули еще одну дверь и оказались в зале без окон, освещенном лампами и заставленном курительницами. У высокого стола спиной к вошедшим стоял человек. Богато украшенный плащ свисал с безвольно опущенных плеч. Седые волосы спускались редкими прядями на спину. Марик поморщился, сбросил на пол тяжелый мешок, стиснул древко глевии. Сладковатый дым лез в ноздри, вызывая странную головную боль. Кессаа ухватила Марика за локоть — и тут же тяжелая дверь захлопнулась за их спиной.

— Гуринг? — прохрипела сайдка.

— Он самый, дорогая моя, — обернулся с хищной улыбкой старик.