Больше чем через год после удара крошечной пяточкой изнутри ее живота Айра вспомнила и гордую физиономию служаки Зееса, и непроницаемые лица Зии, Нои, Зерты, Чаи и Айдары в тот день, когда они покидали крохотную дучскую крепость и уходили к Дуиссу. Больше чем через год у нее наконец нашлось время, чтобы соединить в собственной голове то, что произошло с ней с того самого момента, когда она почувствовала страшный зов, обращенный к комочку живой плоти, прячущемуся в ее животе, и тем днем, когда вновь оказалась свободной и одновременно связанной так, как никогда в ее жизни. Больше чем через год Айра лежала на дне рептской лодки и вспоминала куски собственной жизни, которые никак не хотели соединяться в одно целое. Через год и ровно за два дня до того, как коренастый репт, схожий чем-то со Смаклом, взявшим в те же самые дни курс от верховьев Ласки к желтому утесу, где залечивал сломанную ногу долговязый Вег, решил позариться на оружие и дорожный мешок истерзанной дорогой незнакомки с младенцем. У него было семь крепких рептов на борту ладьи, шедшей к Сеторским рудникам.

В Ройте железо подскочило в цене, каждый, кто мог стоять на ногах, хотел хоть перед смертью подержаться за рукоять меча — недаром говорят, что даже заяц, прижатый спиной к земле, способен разорвать лапами брюхо хищнику. У коренастого репта было семь здоровых парней, испорченных жизнью в городе, заполненном беженцами и ворами. Айра им заплатила два золотых за путь до верховьев Ласки, не сказав о том, что сойдет на берег у желтого утеса. Даже если бы у нее остался один золотой в мешке, это было бы уже достаточным соблазном, хотя именно она отвела глаза рисской страже в устье Ласки. Но еще у нее торчали из-за плеч рукояти двух дорогих мечей и висел ребенок на груди, свидетельствуя об ее кажущейся немощи и уязвимости. И не заметить на небольшой ладье восхитительную грудь незнакомки тоже было сложно, пусть даже она и отворачивалась, когда кормила ребенка. В самом деле, для великана с мелкой душой, каким оказался тот репт, соблазн был невыносим. Тем более что всякий репт знал: убить бродячую ведьму — дело достойное и, без сомнения, было бы одобрено и Сади, и Сето, и даже Суррой! Через два дня репт даст команду причалить ладью к берегу, чтобы миновать пороги по суше, и попробует напасть на Айру. Она будет готова. Только один удар пропустит — и то лишь затем, чтобы прикрыть от брошенного ножа сына, но уже потом не откажет себе в удовольствии заставить похотливых разбойников умирать от ударов меча с изгаженными штанами. А потом, благо топи останутся позади, отправится к желтому утесу вдоль берега, чтобы разминуться с Кессаа на какие-то полдня. Но это будет после, а пока она вспоминала, вполуха внимая перешептыванию будущих мертвецов. Вспоминала и никак не могла выстроить плавной линии собственной жизни.

Дуисс поразил ее. Нет, она достаточно видела городов. Да и далеко Дуиссу было до Скира, даже до Дешты, но он поразил ее, как поражает воина оружие, выполненное не для убийства, а для услаждения глаз. Хенны пощадили столицу Радучи. Они только вырезали почти всех жителей прекрасного города, за исключением детей, искусных мастеров и женщин. Женщины в большинстве своем вскоре перемерли сами, не выдержав дикого сластолюбия степняков, а мастера и дети были отправлены в неволю. Город заполнили хенны и те из их рабов, которые давно смирились с собственной рабской участью и несли ее покорно и старательно.

В Дуиссе, исключая королевский замок, вовсе не было крепостных стен. Город был открыт всем сторонам света и, как оказалось, не имел трущоб и бедных кварталов. Когда-то беднякам было запрещено селиться к Дуиссу ближе, чем в трех лигах, поэтому вокруг столицы Радучи выросли большие деревни. Теперь и они почти обезлюдели. Эскорт Айры, который ей отчего-то казался конвоем, не стал приближаться к холму, на котором высил серые стены некогда королевский, а теперь танский замок. Он свернул к мрачному особняку, отличавшемуся от прочих зданий отсутствием окон на первом этаже и украшений на фронтонах.

— Словно тюрьма, — поморщилась Айра, минуя тоннель во внутренний двор особняка. Не только витые прутья на всех окнах поразили ее, но и тяжелые стальные ворота, и не менее трех решеток, готовых преградить путь непрошеному гостю или, что скорее, исключить преждевременное расставание с гостями зваными и приглашенными.

— Тюрьма и есть, — довольно крякнул Зеес и тут же принялся орать, словно выстуженное за зиму здание было способно мгновенно превратиться в уютный дворец.

— От кого мы прячемся? — спросила Айра, вглядываясь в узкое оконце на тонущий в вечернем сумраке город.

— Не прячемся, а прячем, — оборвала ее Зия и за руку увела от окна. — Тебя прячем, девочка. А точнее, то, что сейчас толкается ножками у тебя в животе. Уже сейчас ты находишься в опасности, а завтра старший шаман отметит тебя, и опасность удесятерится. Не подходи к окну: у врагов Лека очень много хороших лучников.

Старший шаман появился на следующий день точно в полдень. Айра, которую Зия загодя вымыла горячей водой и одела в длинное хеннское платье, ждала его в самой большой комнате, стены которой, даже завешанные коврами, тем не менее давили на нее. Зия оставила ее одну, прошептав лишь несколько слов:

— Представь сама себе, что ты вещь. Лавка, кусок войлока, вымазанный в саже котел. Представь — и веди себя соответственно. Сделай так хотя бы ради своего ребенка.

Эти слова хеннской наставницы Айра поняла сразу же, едва дверь в ее комнату открылась и через порог перешагнул невысокий, но удивительно плотный хенн с широким скуластым лицом. Его плотность сквозила во всем: и в крепости тела, и в скупости движений, и в остроте взгляда, и в силе, которая, казалось, несла его на своих плечах. Для него она действительно была вещью. Или он старательно изображал отношение к ней, как к вещи.

Вслед за шаманом вошли еще трое, одного из которых — Томарга — Айра знала, а остальные ничем не отличались от него. Старший шаман и все три шамана из первого круга явились, чтобы провести обряд над будущей матерью возможного наследника верховного тана. Четыре посоха вразнобой застучали по укрытому полосами войлока полу. Четыре пары глаз с презрением оглядели избранницу Лека, и старший шаман коротко бросил:

— Раздеть.

Платье с нее сорвали так, словно оно было вражеским стягом, реявшим на захваченной башне. Холодные пальцы ободрали ей кожу на плечах, но стыда Айра не почувствовала. Ее охватили гнев и ненависть, которые она смогла скрыть, только закрыв глаза, но кроме этого гнева в груди засаднила пока еще едва тлеющая обида. Обида на то, что Лека нет рядом. Но даже и на гнев у нее не было права, и она замерла, замыкаясь в невидимой скорлупе, словно речная раковина.

Верховный шаман подошел в Айре, поймал стальными пальцами ее подбородок, мгновение что-то выглядывал в глубине ее глаз, а затем надавил перстом на лоб и медленно провел пальцем вниз, словно деля ее тело на части, до середины груди. За его спиной трое шаманов неспешно расчерчивали пол комнаты Айры, рассыпая линии серых порошков и раскладывая в точках их пересечения черные камни.

— Томарг! — окликнул старика шаман. — А ведь ты неправ. Она, конечно, пока еще невзрачный степной цветок, но рано или поздно на месте цветка может завязаться ядовитый плод.

— Теперь уже не завяжется, — проскрипел Томарг, с гримасой выпрямляя спину. — Родит Леку наследника и останется тем, что есть. Я уже говорил: неудача Санка — следствие его же заносчивости. Он выстроил слишком сильную ворожбу, чтобы сладить с нею. Я был у переката. У нее была рана на ладони, она повторила его движения и невольно заперла собственной кровью контур. А потом уж Санк сам наполнил силой ее же нехитрую ворожбу. Все совпало. Откатом Санка и Даеса просто разорвало. А уж деревья — следствие какой-то неумелой присказки: порой деревенские ведьмы сами пугаются собственной ворожбы.

— Он должен был быть мудрее, — прошипел шаман и, ощупав грудь, а затем и живот Айры, кивнул. — Да. У нее мальчик, и это ребенок Лека, сомнений быть не может. Он появится на свет в конце лета. Если, конечно, Лек доживет до конца лета.

— На все воля Степного Духа, — сомкнул руки над головой Томарг.

— Ворожба предвещает ему скорый конец, — угрюмо бросил шаман и повел Айру на середину комнаты. — Впрочем, теперь трудно ворожить: слишком многое приходится учитывать.

— Кирас! — окликнул шамана тот из троих, что был ниже всех ростом. — Ты не думаешь, что она понимает хеннскую речь?

— Я почти уверен в этом, Камас, — усмехнулся шаман. — В любом случае она забудет обряд. Кокон, который скрутит ее волю, и жало, что пронзит плод, подскажут, что обряд выполнен, и этого будет достаточно, а тонкости пусть рассеются во мраке. Только нам не хватало великой танки-колдуньи. Однажды мы чуть было не получили почти такую же…

«Он говорит о матери Лека», — поняла Айра.

— Но смогли от нее избавиться, — прошептал Томарг.

— Повторение удачной ворожбы — верный путь к удаче, — кивнул Кирас и ударил посохом о пол. — Надеюсь, ее ребенок не будет слишком громко плакать от непрекращающейся головной боли?

Айра пришла в себя на следующее утро. В памяти остались только языки пламени, вычерчивающие линии на полу, и боль, блуждающая по ее коже. Войлок в ее комнате оказался новым. Зия смазывала ее тело цветочным маслом и сама поднесла зеркало к ее лицу:

— Видишь? — Шею Айры оплетал темно-красными линиями или обруч, или ошейник. Линии от него расходились по всему ее телу.

— Что это? — испугалась колдунья.

— Это защита, — успокоила ее Зия. — Подобная делается для любой танки. Она спасает твой плод и тебя от наговоров, порчи, любой враждебной ворожбы. Это древнее колдовство. Говорят, что в прошлые времена истинные танки после такой ворожбы рожали младенца со знаками рода.

— Ты говоришь о красных крыльях, вычерченных линиями на плечах Лека? — спросила Айра.

— Крылья на плечах Лека были наколоты ему после рождения, — скривилась Зия. — Их наносят иглой, чтобы исключить подмену ребенка или его кражу. Не рассчитывай, что хеннские предания исполнятся с твоим ребенком. Радуйся, что ты не выкинула после ворожбы, — такие случаи нередки! Младенцу в твоем животе тоже пришлось не сладко!

— И он испытывал ту же боль, что и я? — ужаснулась Айра, приложила ладонь к животу и тут же ужаснулась еще больше. Она больше не чувствовала той связи с малышом, что была отчетливой еще вчера. Теперь в ее животе шевелился крохотный человечек — но и только! Ни зова, ни его настроения, ни его голоса, который, казалось, звучал в ее ушах, больше не было. В мгновение ей показалось, что между ее ладонью и ее ребенком — сотни локтей зажиревшей плоти.

— Ну-ну! — ободрила Зия. — Даже и не думай расстраиваться! Уверяю тебя, что уже через неделю линии исчезнут. Но будут охранять тебя, даже оставаясь невидимыми! Останется только тонкая извилистая ветвь вокруг твоей шеи. Правда, навсегда. Чтобы тан мог удержать собственную женщину, как собаку, возле шатра на поводке.

Через неделю пришел Лек. Он приблизился к постели, на которой Айра пыталась унять головную боль, и высыпал на покрывало горсть золотых украшений. Весенний Аилле ухватился за них, как за долгожданные игрушки, и тут же расцветил всю комнату радугами, преломившись в разноцветных драгоценных камнях.

— Хеннки любят забавляться с украшениями, — провел ладонью по плечу Айры Лек.

— Наверное, ты говоришь о детях? — спросила Айра и вспомнила сказанное им несколько дней назад: «Никогда не окликай меня».

— Детям рано прикасаться к золоту, — нахмурился Лек. — Что шаманы сделали с тобой?

— Я не помню, — почти равнодушно ответила Айра. — Зия сказала, что они защитили нашего ребенка от чужого колдовства.

— Так и есть, — улыбнулся Лек. — Ты не обижайся на шаманов. Они слишком горды. А теперь еще и злы. Представляешь, отец нашел среди дучь колдуна, который в состоянии облегчить ему страдания, который смог ослабить его недуг, — так эти шаманы просто возненавидели его. Так что не жди от них ни любви, ни признательности.

— Я и не жду. — Айра обиженно прикоснулась к шее. — Вот только эти линии…

— Они скоро поблекнут, — улыбнулся Лек, поднимаясь. — И, может быть, я буду ласкать тебя, как и прежде. Я ухожу. Скоро многое изменится в хеннском царстве, Айра, но пока мы будем видеться реже.

«Куда же реже?» — едва не сорвалось с ее губ, когда Лек закрывал за собой дверь, но она тут же вспомнила еще раз: «Никогда не окликай меня».

Вечером, когда Зия принесла ей еду, Айра, против обыкновения, не стала выпрашивать у нее разрешения на прогулку хотя бы во дворе мрачного особняка. Она спросила ее о другом:

— Скажи мне, как должна жить хеннка? Замужняя хеннка.

— Она должна стать тенью мужа, — прошептала Зия. — Стать его тенью, даже если он далеко. Даже если он мертв.

— Знаешь… — Айра потерла виски, потому что головная боль не оставляла ее. — У сайдов есть легенды о приходе в Оветту Сето, Сади и Сурры. Они пробили ход из мира, который пожирал огонь. Чтобы огонь не прорвался в Оветту, дверь пришлось запереть. Сурра заморозил ее. Сето запечатала ее пламенем. Сади сомкнул собственной тенью. В итоге — все погибли. Нельзя расставаться с собственной тенью — это может плохо кончиться.

— Это все сказки, — рассмеялась Зия, блеснув глазами так, словно она была немного пьяна. — Но даже в сказках я сочту глупцом того, кто запечатывает двери и огнем, и льдом одновременно. Эти запоры плохо работают вместе!

Головная боль прошла у Айры через неделю. Ночью она все-таки подошла к окну, чтобы вглядеться в огни на площадях и перекрестках плененного Дуисса, в освещенные окна особняков, в факелы, мерцающие звездами на стенах танского замка, и в звезды, усеивающие весеннее небо над спящим городом. Истерзанная столица Радучи не уснула, а впала в забытье. Под окном послышался стук копыт, и Айра узнала знакомый силуэт. Сердце ее забилось и едва не оборвалось вместе со скрипом ворот, но в ее комнате Лек так и не появился. Утром еду принесла Зерта, которая щебетала над Айрой в два раза громче обычного, а Зия появилась только вечером. Она вновь блестела глазами, и вновь казалась чуть опьяневшей. Айра спросила ее о неизвестной, которую Зия вспоминала дважды, называя Олой. Зия замешкалась ровно на одно мгновение и уверила Айру, что никакой Олы не помнит и что Айра что-то путает.

Когда Зия ушла, Айра сбросила платье, ощупала живот, грудь, шею, распустила волосы и взяла в руки короткую палочку из черного дерева на ременной петле, похожую на посох Санка. Палку подарила ей Чая, которая реже других появлялась в ее комнате. По словам черной охранницы, ее соплеменницы сжимали такие палки зубами во время родов, чтобы не кричать от боли. Десять ее поколений рожали детей с этой палкой, но на Чае род пресекся.

— Нет больше детей, — похлопала себя по животу Чая. — Испорчен живот. Один удар копьем — и все. Жизнь еще есть, а детей уже нет. Возьми палку, это талисман моего рода. Она поможет тебе родить Леку сына.

Айра покатала палку между ладонями. Силы в ней не было, но в ней таилось нечто большее, чем сила: время и пространство, накопившиеся за сотни лет. Боль и надежда, впивающиеся в твердое дерево вместе с отпечатками зубов рожениц. Казалось, отыщи ручеек силы — и заливай пространство будущего жезла до тех пор, пока не наполнишь его вровень с каким-нибудь морем, — так ведь нет: словно пальцы обрубили Айре шаманы своим колдовством. Мало что пальцы — болью тело наполнили, но что самое страшное — отбросили ее саму куда-то далеко-далеко от ее собственного ребенка, хотя вроде бы вот он, рядом, ножкой толкается в живот. Отбросили вдаль и залепили ворожбой глаза и уши, отняли вкус и слух. Превратили в вещь — точно так, как говорила Зия. Зия…

— Ничего, — погладила живот Айра. — Потерпи, я скоро.

Она открыла серебряный футляр и достала черный осколок, который по-прежнему казался ей куском льда. Вычерченные шаманами линии на ее теле, исключая причудливую вязь на шее, давно стали невидимыми, но Айра отыскала одну из них без труда. Головная боль начиналась с левого плеча. Она петлей уходила к шее, поднималась к виску, кружила на затылке, спускалась к другому виску, охватывала горло и опять уходила к плечу. Неделю Айра пыталась ее извлечь: выцарапывала ногтем, ковыряла плечо иглой, но ровно с тем же успехом она могла стирать появившуюся на небе весеннюю радугу. В темноте слышались мерные шаги стражника во дворе особняка и всхрапывание лошадей за стенами конюшни. В соседней башне кого-то распекал Зеес.

Айра взяла в зубы жезл Чаи и воткнула в плечо осколок. Боль скрутила ее тут же. И не только боль от острого в разбереженной ране, а боль от холода, пронзившего сердце, боль от смертного холода изнасилованного города, что ринулась потоком в ее рану. Она не закричала даже со стиснутыми губами только потому, что выдохнула перед этим воздух и закричать ей было нечем, и она только захрипела, делая полный вдох. А потом ей стало еще больнее. Волокно шаманского наговора легло в ладонь, словно конец влажной нити, но стоило ей потянуть за него, как боль отправила ее в обморок. Наверное, Айра очнулась через мгновение, потому что чернеющая в полумраке комнаты кровь успела добежать только до локтя.

Айра вновь нащупала конец нити, вспомнила умирающего на полу Золотого храма отца, вспомнила тоску в глазах Кессаа, найденной в глубоком снегу, вспомнила хитрый прищур Анхеля, что донимал ее разговорами и шуточками, и прилепила конец нити к жезлу Чаи, стиснула зубами угол одеяла и начала наматывать нить на деревяшку. К утру она залила кровью кусок пола, несколько раз теряла сознание, но от головной боли избавилась. Из сотен невидимых волокон избавилась от одного. Вздохнула с облегчением, хотя едва стояла на ногах от слабости. Положила руку на живот — и еле-еле, но услышала голос ребенка. Теперь она вновь была не одна.

Линии в ее теле рассказали Айре о хеннских шаманах больше, чем они сами могли бы рассказать о себе. Расплетая злобное колдовство, Айра читала хеннские пути огня и земли, ветра и воды, обнаруживала и понимала их сочетания и скрещивания, отыскивала слабые места, разгадывала изгибы силы и находила провалы ее кладовых. Вытягивая из собственной плоти чужую ворожбу, она заполняла истерзанные русла силы новыми наговорами, рассчитывая, что ни один маг не почувствует подмены, потому что ее ворожба была не только более крепка — она была точна и не противна ей самой. Она была оплачена болью, рядом с которой самые изощренные пытки могли показаться неумелой забавой. Айра отыскала волокна, причиняющие ей страдания, отыскала те, что лишали ее магического слуха, зрения, обоняния и предчувствия. Вытянула те, что должны были убить ее в течение года после рождения ребенка. Сначала обескровить руки и ноги, сгноить пальцы, покрыть тело язвами. Затем задушить в объятиях смертельной корчи. Воистину хеннские шаманы были страшными противниками. Даже теперь, зная очень многое из их приемов и правил, увидев на собственном теле бесчисленные наборы начертательных заклинаний, Айра все еще не могла разгадать причину головной боли Лека. Впрочем, он и сам не давал ей этой возможности, появляясь в ее комнате все реже и реже. Верно, она и не пыталась привлечь его, а причин для отвращения давала предостаточно.

Ее живот уже выдавался вперед, напоминая мех, заполненный водой. Ее глаза были красными от слез и недосыпания, лицо стало одутловатым от страданий и попыток восполнить силы неумеренной едой. Она постоянно держала у лица платок, так как только частыми носовыми кровотечениями и могла объяснить лужи крови на войлоке. Дошло до того, что Томарг приковылял осмотреть Айру, нашел состояние плода прекрасным и списал ее недомогание на обычную женскую блажь, которая исчезает от времени сама собой. Он не заметил никакой подмены в шаманской ворожбе — даже того, что некоторые линии магии, действительно защищающей плод, Айра изменила. Ровно настолько, чтобы это изменение было почти незаметным, но так, чтобы невидимый рисунок подчинялся только ей самой — и никому больше. Она сама становилась подобием посоха, создать который смог бы любой из подлинных магов, но не создал ни один, потому что боль, через которую пришлось бы ему пройти, не позволила даже начать соответствующую ворожбу. У Айры же просто не было выбора. Некому было уменьшить ее боль. Почти некому, потому что в те мгновения, когда она приходила в себя и терпела болтовню Зерты, отвратительное довольство Зии, отстраненность Нои, Айдары или Чаи, рядом с ней оставалось маленькое существо в ее плоти: ее будущий сын. Айра чувствовала, что он страдает от выматывающего нутро зова, тянущего или призывающего его куда-то в Скир, и всеми силами старалась оградить будущее дитя от неудобства. Каково же было ее удивление, когда однажды она почувствовала, что в боли, охватывающей ее тело, появился ручеек свежести. Ее будущий ребенок пытался облегчить страдания матери собственной крохотной волей. Теперь, выслушивая с пустым лицом причитания Зерты, Айра ждала только ее ухода, потому что могла уединиться со своим животом и гладить его и разговаривать с ним.

Незадолго до родов Айра вытащила предпоследнюю плеть. Ту, что охватывала ее тело от макушки до пят. Жезл Чаи, который и в самом деле стал жезлом из-за количества впитавшейся в него ворожбы, показался ей скользким от крови, когда она пришла в себя после страшного удара, отправившего ее в глубокий обморок. Кровь действительно выступила у нее из носа, а также изо рта, скопилась каплями в уголках глаз, почернела подтеками под ногтями. Айра положила ладони на живот, почувствовала тревожное ожидание внутри собственной плоти и поняла, что без помощи ребенка не смогла бы вернуться из путешествия в пустоту. Одна нить осталась на ней — та, что вычерчивала узор на ее шее, но снять ее Айра пока не решилась. Ей показалось, что именно к этой ворожбе обращался Томарг, когда проверял ее состояние. И еще она боялась разомкнуть напитавшую ее измученное тело силу до времени. Она побоялась сломаться, потому что после предпоследней нити — почти сломалась. У нее не нашлось даже сил подняться — только отшвырнуть черный осколок под ложе, поэтому, когда Зерта появилась утром в ее комнате, в здании бывшей Дуисской тюрьмы началась паника.

До полудня Айра лежала без сил, едва ощущая теплую воду, которой Зия и Ноя омывали ее, а потом принимала гостей. Сначала она услышала голос Лека, который неразборчиво шипел какие-то угрозы в адрес то ли Зии, то ли Зерты. Потом до нее донесся презрительный голос Томарга, снова уверявшего Лека, что с плодом все в порядке. После полудня она услышала шепот Зерты над ухом:

— Айра, по просьбе Лека великий тан Каес прислал нового лекаря. Он обещал осмотреть тебя, но не должен знать, что ты — танка. Поэтому молчи.

Айра попыталась кивнуть, но не смогла пошевелиться. Поэтому она только приоткрыла глаза и от неожиданности даже задержала дыхание: на край постели присел поседевший и ссутулившийся, но все тот же… Синг.

Он не узнал ее, хотя и недоуменно морщился, прикасаясь ладонями к ее вискам. Еще бы он не морщился: ни один стоящий маг не сможет не почувствовать следа изменения, следа переплетения узора судьбы или могучей ворожбы, — другой вопрос, что лицо Айры изменилось не меньше, чем ее существо, и узнать ее не смог бы даже Арух. Впрочем, узнавания и не требовалось. Синг был крепким магом, способным учиться и выживать. Он здорово прибавил за последние годы — наверное, не зря потратил время, прислуживая радучским колдунам, пусть даже многие из них сами годились ему в служки. Синг не стал расплетать обессиленное и дурно пахнущее существо, распластавшееся перед ним. Он просто влил в нее силы, пробормотал что-то о странном заклятии, скрывающем сущность роженицы непроницаемым панцирем, и продиктовал Зие несколько отваров, долженствующих успокоить Айру и вернуть ей здоровый сон.

Айра родила ребенка через неделю. Роды прошли на удивление легко, хотя Зия, едва они начались, тут же подняла шум, собрала всех стражниц, устроила суматоху с горячей водой, чистыми тканями, какими-то отварами и пучками душистых трав. Томарг появился в самый последний момент. Он посетовал, что вынужден прислуживать безродной девке, да еще исполнять роль повитухи, поймал в толстые ладони младенца, отсек пуповину и положил сначала заревевшего, а затем почти сразу довольно засопевшего ребенка на опавший живот Айры.

— Не настолько уж ты знатна, чтобы кормилицу нанимать, — проворчал шаман. — Сама вскормишь — зря, что ли, вымя набухло? Имя давай!

— Какое имя? — не поняла Айра, с трудом переводя дыхание и придерживая кончиками пальцев ребенка.

— Имя ребенку! — потребовал Томарг. — У хеннов ребенка называет мать!

— Тирух, — вдруг вспомнила Айра незадачливого колдуна, нашедшего смерть в Суйке от руки заколдованного стражника. — Тир.

— Тир, значит, — кивнул Томарг. — Ну хоть не собачья кличка. Хотя сделать из имени собачью кличку проще простого, а вот имя из клички — поди попробуй! Выкармливай парня. Год у тебя еще есть. Или чуть меньше. А там… Там кормилицу подберем.