51
Углук не переставал восхищаться новым видом своего оружия, даже когда все трое оказались на улице.
— Нет, ну надо же! Так быстро вычистила и сшила ножны! Ваша милость, у вас не жена, а золото!
— Просто у нее богатая практика, дома ей приходится следить за целым арсеналом, — пояснил Каспар.
— Посмотри, гном, — не унимался Углук, — видишь, как ко мне относятся? Это потому, что орк — хороший. А тебя никто не любит, маленький злобный жадина.
— Ха! Ты думаешь, госпожа Фрай почистила твой меч из-за того, что ты хороший?
— Конечно.
— Она просто сделала жест.
— Какой такой жест?
— Жест жалости, каким обычно бросают голодной собаке корку хлеба.
— Ты глупый, гном, о какой голодной собаке идет речь, если я сегодня наелся так, как не наедался за последние двадцать лет!
— А-а, — гном махнул рукой. — С тобой бесполезно разговаривать. Ты все равно ничего не поймешь.
— А вот и пойму! Давай — разговаривай со мной, злобный гном!
— Хорошо, — пожал плечами Фундинул. — Вот посмотри на меня — я добротно и скромно одет. Мой топор в полном порядке и спрятан в крепко сшитом чехле. Одним словом, я вполне состоявшийся гном, и на меня приятно посмотреть.
— А на меня? — ревниво спросил орк.
— А на тебя… на тебя больно смотреть. Так и хочется подать тебе кусок хлеба, как блохастой собаке.
— Довольно! — поднял руку Каспар. — Обменялись добрыми пожеланиями и хватит. На вас уже прохожие стали коситься, так и до нового скандала со стражниками недалеко.
— С вами мне нечего бояться, ваша милость, — сказал орк.
— Вот то-то и оно. Безнаказанность приводит к потере бдительности.
После этой фразы Каспара Фундинул и Углук притихли, уж больно мудреными показались им эти слова.
Живописная троица проследовала через полгорода, повсюду привлекая к себе внимание. Особенно это было заметно на Рыночной площади, где все замирали, разинув рты, при виде высокого орка с мечом под мышкой и квадратного гнома с топором в чехле.
Каспара многие знали, поэтому в толпе шептались: Фрай что-то задумал! Проныра снова в игре! Если же он задерживал на ком-то взгляд, ему непременно улыбались и кланялись, приговаривая:
— Добрый день, ваша милость. Добрый день…
Пройдя через площадь, друзья вошли в гостиницу «Кот и Ботинок», где на первом этаже в недорогом двухкомнатном номере проживал Бертран.
Каспар не церемонясь толкнул дверь, и вся троица ввалилась в апартаменты, застав Бертрана за упражнениями: длинной дубовой палкой он отчаянно молотил подвешенный за крюк кожаный мешок с опилками, нанося рубящие и колющие удары.
Увидев своих друзей, Бертран отшвырнул палку и кинулся их обнимать.
— Как же я рад вас видеть! — воскликнул он, обдавая гостей свежим запахом можжевелового вина.
— А что это ты делаешь? — спросил Каспар.
— Да вот, решил последовать твоему примеру, чтобы рука не слабела и ноги окрепли. А то опускаюсь я, друзья мои, медленно, но опускаюсь. Головокружение появилось, дрожь в коленях. Так, пожалуй, и в седле не усидишь, не то чтобы противника пикой сшибить. Только это всего лишь мешок, он не заменит хорошей драки, а я по такой очень стосковался. До того скука заела, что с удовольствием ввязался бы в какое-нибудь безнадежное дельце, вроде южного похода.
— Так мы по такому делу и пришли! — обрадовано сообщил Углук, однако наткнулся на осуждающий взгляд Каспара и притих.
— Я слышал, в герцогстве неспокойно, значит, мы идем на войну с королем?
— Не совсем так, Бертран. Где мы можем присесть?
— Идемте в гостиную, — сказал хозяин и повел гостей во вторую, столь же тесную комнату. Непонятно было, почему он называл ее гостиной, поскольку там стояла только кровать, которая к тому же не пустовала.
— Эй, вставай и убирайся! — крикнул Бертран и начал бесцеремонно тормошить валявшуюся на мятой перине девицу.
— Ой! Му-у! Да что за охота вам пришла меня среди ночи гнать, милорд?! — проворчала пьяная девица, натягивая на себя одеяло.
— Пошла вон, утро уже! Утро! — не сдавался Бертран и, как показалось Каспару, готов был применить дубовую палку, которой охаживал мешок с опилками.
— Утро?! — недоверчиво произнесла девица и подняла от подушки всклокоченную голову. — А эти кто?
— Мои гости, — терпеливо объяснил Бертран, в нем заговорило графское происхождение.
Видимо, девица поверила — она решительно откинула одеяло, продемонстрировав всем присутствующим такую мощную грудь, что ею можно было таранить крепостные ворота. Все остальные прелести девицы выглядели ничуть не хуже, чем Фундинул, Каспар и Углук были приятно удивлены.
— А деньги? — вспомнила девица.
Бертран не глядя швырнул на постель несколько серебряных рилли. Девица собрала их, затем подхватила валявшуюся на полу одежду, но одеваться не стала. Ничуть не смущаясь, она проследовала мимо гостей, вышла в коридор и возмущенно хлопнула дверью, как будто ей недоплатили.
— Ты, я вижу, времени зря не теряешь, — прокомментировал Каспар.
— Да, совсем опустился, — кивнул Бертран и, двинув ногой, свалил несколько стоявших на полу пустых бутылок! — Вино и мерзкие шлюхи не доведут меня до добра.
— Вот мы и пришли спасти тебя, только сначала выслушай неприятную новость…
— Что за новость? Я полагал, все мои неприятные новости уже позади.
— Замок Марингер пал, Бертран, и все твои родственники погибли.
— Как это пал? — недоуменно спросил Бертран, садясь на смятую постель. — Ты видел, какие там стены?
— Очень давно…
— Так как же он мог пасть?
— Колдовство, Бертран, — вмешался Углук.
— Да, — подтвердил Каспар. — При помощи колдовства были сорваны ворота, и внутрь крепости ворвалась вражеская конница.
— Но там были галереи для отступления, отец должен был уйти…
— Судя по всему, галереи кто-то обнаружил и завалил. В них укрылись трое слуг, один из которых видел все собственными глазами.
Оглушенный этой новостью Бертран поднялся, прошелся по комнате, все еще не в состоянии уяснить, что ни Симеона, ни Густава, ни Вилгара уже нет. И даже отца — Эверхарда фон Марингера. Почему-то его смерть поразила Бертрана сильнее всего, отец казался чем-то незыблемым и бессмертным, как какая-нибудь гора.
— Позвольте, но кто же тот враг, что захватил замок? Неужели король?
— Нет, не король, а некто самозваный граф де Гиссар.
— Де Гиссар? Я слышал это имя.
— Этот человек собрал целую армию из прежде разрозненных пиратских и прибрежных банд, они высадились с моря и с ходу взял город Коттон. Затем замок Оллим.
— Ну, это несложно, — махнул рукой Бертран. — Оллим ничего из себя не представляет, если его не защищает гарнизон гвардейцев.
— Вот гарнизона там как раз и не оказалось, герцог вывел его для прикрытия границ. Есть сведения, что сейчас де Гиссар осаждает Бренау.
— Бренау, — выдохнул Бертран. — Как же все быстро… Что же мне теперь делать?
— А что тебе делать? Пойдешь с нами. Или у тебя другие планы?
— Кроме меня, фон Марингеров больше не осталось. Я уже свыкся с мыслью, что не должен упоминать свою фамилию, чтобы не скомпрометировать семью, и вот теперь просто обязан открыто заявить, что я — фон Марингер.
— Ну так заяви, чего же бояться?
— А женщины? Остался кто-то из женщин? Меня интересует судьба супруги Густава — Элеоноры.
— Я же сказал тебе — никто не выжил. О судьбе благородной женщины в замке, захваченном разбойниками, лучше не думать. Будем надеяться, что ее смерть была быстрой.
— Но что же мне теперь делать, ведь я чувствовал себя изгоем, старался не афишировать своего происхождения, а теперь выходит, мне нужно заявить, что я граф фон Марингер?
— Так ты говоришь о наследстве?
— О каком наследстве! — отмахнулся Бертран. — Если все погибли, мне теперь, наверное, жениться нужно, детей рожать, чтобы род фон Марингеров не прекратился.
— Так ты идешь с нами или будешь срочно детей рожать? — уточнил Каспар.
— Да, глупо все это… У меня голова кругом идет. Вы, наверное, думаете, вот какой черствый, у него семьи не стало, а он о женитьбе думает. Но, если честно, с семьей я попрощался уже давно и они меня, считай, оплакали. У аристократов родственные узы не так сильны, как у простых людей, каждый брат друг другу соперник: чем раньше ты родился, тем больше тебе достанется по сравнению с младшими братьями. Поэтому младшие тихо ненавидят старших, а старшие ожидают от младших удара в спину.
Если погибает один из старших братьев, все, кто ниже его, продвигаются на одну ступень… Раньше я думал, что это нормально.
Бертран вздохнул.
— Не знаю, зачем я это говорю, наверное, мне хочется, чтобы вы поняли, что я чувствую. Больше всего меня заботит судьба Элеоноры, хотя мы не были любовниками, в чем меня незаслуженно обвинили отец и братья. Однако, изгнав меня, они поступили правильно, потому что я был не в силах противиться чувству, да и Элеонора — тоже… Но довольно об этом! Когда мы выступаем?
— Его светлость дал мне три дня на подготовку. Сегодня первый день, значит, осталось еще два.
— Мне это подходит.
— Прекрасно, тогда мы оставим тебя ненадолго, чтобы подыскать еще одного-двух участников, а ты пока подумай, какое снаряжение тебе потребуется.
— Где же вы будете искать этих участников?
— Как всегда — в «Вазе», в «Бешеном осле».
— А мессир Маноло едет с нами?
— Без него ты не поедешь?
— Поеду, но с ним я чувствовал бы себя куда увереннее. Он столько помогал нам, а меня спас от верной смерти, вытащив этот злополучный арбалетный болт.
— В таком случае я тебя обрадую — мессир Маноло поедет с нами, по словам герцога, он сам напросился в нашу компанию.
— Как здорово! — воскликнул Фундинул. — Выходит, нам осталось найти только Аркуэнона!
— Ты скучаешь по Аркуэнону? — усмехнулся Каспар. — По этому высокомерному эльфу, который не считал вас с Углуком за достойных существ, а меня не замечал?
— Так-то оно так, — согласился Углук. — Сначала он был точно такой, как вы сейчас описали, ваша милость, но ведь потом пообмялся. Да и лук его нам бы пригодился.
— Да, его лук оказался бы нелишним, — со вздохом произнес Каспар. — Только где нам искать нашего эльфа? На крайний случай сгодился бы любой другой эльф, только нет их в наших краях.
— Зачем нам другой эльф, ваша милость, давайте найдем Аркуэнона, — предложил Углук.
— Где же мы его найдем, дорогой Углук? — скрывая улыбку, спросил Каспар.
Аркуэнон теперь в стране эльфов, он забрал из банка свою долю в тысячу дукатов и наверняка устроился получше всех нас, ведь с него на родине сняли все обвинения.
— Почему, ваша милость, вы думаете, что у него все хорошо, если у нас с гномом все плохо? — удивился Углук. — У всех нехорошо, а у него — хорошо. Так не бывает.
— Тебе что, завидно, что у него все наладилось? — вмешался Фундинул. — У его милости тоже все хорошо.
— Его милость — другое дело, он — человек, — не сдавался Углук. — А мы — ты, я и Аркуэнон — не люди.
— Мне трудно уловить твою мысль, Углук, — сказал Каспар, которого утомили ни на чем не основанные выводы орка. — Но что ты предлагаешь?
— Я предлагаю идти на Скотскую площадь…
— На Скотную, — поправил Каспар.
— Да, на Скотную. В здание Купцового собрания.
— Купеческого. А потом забраться на чердак и поискать Аркуэнона там, где мы нашли его в прошлый раз?
— Правильно, ваша милость! — обрадовался орк. — Вы необыкновенно умный! Гном бы меня не понял!
— Да уж где мне тебя понять, — проворчал Фундинул.
