Книга: Муравьиный мед
Назад: Глава двадцатая
Дальше: Глава двадцать вторая

Глава двадцать первая

— Завтра в Деште будем, — объявила на очередном привале Мэйла. — Вышли уже почти к городу. Думаю, если и была за нами погоня, отстала теперь или на воротах города ждет.
— Ты чего предлагаешь-то? — нахмурился Гуринг. — Боем Дешту брать? Со старым магом и десятью воинами?
— Нет, — улыбнулась Мэйла. — С тобой, всемогущий, я и на штурм корептской деревеньки не пойду. Ты же на части развалишься! Как я перед таном за тебя отвечу? Ждать он нас будет у Дешты, ждать. Если и есть в Скире настоящий воин, то это Седд Креча, и никто иной!
— Ты лучше за девчонку отвечай, — закашлялся простудившийся в лесу Гуринг. — За себя я уж как-нибудь сам голос подам.
— Нет уж, дорогой! — прищурилась Мэйла. — Думай, как в чувство ее приводить будешь, когда Седд об этом попросит.
— Приведу, — огрызнулся Гуринг, сморкаясь в рукав, но на Кессаа посмотрел с опаской.
В последние дни оцепенение окончательно овладело Кессаа. Она даже перестала плакать. Беззвучно подчинялась окрикам, только пальцы ее не слушались, поэтому и по нужде ее все так же отводила в сторону Мэйла, и умывала, и кормила ее тоже она, следя только за тем, чтобы не подавилась и не задохнулась пленница.
— Вот уж на старости за немощной пришлось ходить! — зло ворчала наставница, но сделать ничего не могла.
Если бы она только знала, что происходило внутри Кессаа, стянула бы ей руки и ноги, бросила бы через седло и глаз бы не спускала. Еще позапрошлой ночью юная колдунья все-таки нащупала конец той паутины, которой Гуринг ее в Вороньем Гнезде опутал. Поэтому не только плакать, слышать почти ничего не могла, конец этот выпустить боялась. Держала его накрепко, да не зубами, не пальцами — грудью сжимала, головной болью, средоточием всех сил, которые ей только скопить удалось. Уверена была, что вырвется, только вот выживет ли при этом, не знала. «Дурочка, дурочка, зазнайка», — шептал в темноте противный голосок и увещевал, что ой как далеко ей еще до силы и знания, учиться ей еще и учиться, конечно, если живой из этой осады выберется.
Ночью стражники как обычно нарубили лапника, натянули навес от снега, развели жаркий костер, чтобы приготовить нехитрую еду да отогреваться, когда черед придет с постов возвращаться. Ладные были у Седда Креча воины — лишним словом друг с другом попусту не молвились, любое дело у них в руках горело. Чего уж удивляться, что Эмучи захватить смогли. Только Кессаа не о том думала. Лежала накрытая Мэйлой грубым одеялом, руки стянутые ремнями к губам прижимала и ждала. Ждала, когда Гуринг под боком перестанет кашлять, когда Мэйла задышит ровно и глубоко, когда наконец неугомонный Хеен глаза смежит, когда посты сменятся, чтобы замерзшие стражники к костру присели и переговариваться начали да слабое вино потягивать из кубков. Ждала и прислушивалась.
Лес был тихим, изредка вскрикивали зимние птицы, да мелкий зверек шуршал в кронах. Вот только взгляды чужие через стволы Кессаа чувствовала, ожидание в темноте таилось. Кто, что — понять не могла, а все равно слышала. Не из огня ли на угли она прыгать собралась? Кто еще ее смерти хочет? У Ирунга силы хватит, чтобы соглядатаев приставить. А ну как спеленают, едва она за границы лагеря выбежит? Ну и пусть. Зачем неволи страшиться, если уже в неволе? «Не найдут, не должны отыскать», — пообещала сама себе Кессаа, вдохнула несколько раз, прислушалась, пробормотала присказку на собственный неслышный шаг и рванула за конец нити.
Обожгло изнутри и снаружи, в комок скрутило, попади на зубы кончик языка, откусила бы и боли не почувствовала. Куда же больше боли, если захлестнула она с головой, на дно повлекла, и если не закричишь, не застонешь, все равно что воздуха не глотнешь. Вот она, смерть — не в локте застыла, а обняла да в шею поцеловала. Дышит тяжко и с придыхом, сопит, на ухо бормочет: «Закричи, девочка моя, закричи напоследок, прежде чем отлететь от тела измученного. Закричи!..»
Не закричала. Сначала утерпела, а потом, когда терпение растаяло, исчезло, пузырями по раскаленному рассеклось, нечем кричать уж было. И лед в глотке захрустел, и тьмой заволокло, и в груди сперло. И одно лишь вдруг в голову пришло, когда вместо того чтобы встать да в сторону кинуться, поплыла Кессаа в беспамятный сон — что ж ты, Зиди?..
Мэйла проснулась в темноте. Ныло в висках, знала уже бывшая жрица, что просто так не стучит у нее в голове. Опять, что ли, судьба не в ту сторону заворачивает? Не так ли стучало, когда много лет назад весть долетела, что не она преемницей хозяйки храма Сето станет, а приживалка храмовая? Чем она Ирунга взяла, что согласился он с предсмертным желанием ополоумевшей старухи? Как он дар в убогой разглядел? Что он в зеркале Сето увидел, куда и взглянул-то мельком, что охрану к Тини приставил? Неужели не понял, что не будет она ему в рот смотреть да при звуке его голоса потом обливаться? Из Суйки едва живая пришла, сказала, что в храме была, а что там видела, никому не поведала. Ни храмовым сестрам, никому ни слова не вымолвила.
Больше года терпела Мэйла, а потом пришла к ней. Бросила в арку храма мертвого зайца, в крови порог вымазала, меч обнажила. Могла не выйти Тини, потому как вызов на то и вызов: зовешь, значит, добейся, чтоб вышла. Могла не выйти, но вышла. Мечом бы с Мэйлой не сладила, кто тогда с ней в храме Сето сравниться мог, да и в магии Мэйла не последней была. Только схватки не получилось. Вышла Тини. Ни посоха не взяла с собой, ни амулетами не обвешалась, ничего у нее с собой не было. Вышла и молча в глаза Мэйле взглянула. Да так взглянула, что та на колени упала, пыль глотать начала. Забыла уж Мэйла, магия то была или разум ее покинул на время, только не забыла, что в глазах Тини увидела. Помнила и теперь помнит. Тьмой непроглядной по сопернице хлестнуло, страх в ее животе взбурлил, кровь до хруста оледенела. Что ж Тини за ужас смертный тогда совершить собиралась? Так совершила уже, или движется все к тому?..
Открыла глаза бывшая жрица. Моргнула, стряхивая иней с ресниц. Вспомнила, как все-таки и сама заглянула в заветное зеркало, муть ладонью протерла и разглядела девчонку удивительной красоты с золотыми волосами, так странно Тини напомнившую, что едва удержалась, чтобы каблуком осколок священный не раздавить. Что она тогда поняла? Что Седлу рассказала? Как поняла, так и рассказала. Одно только не добавила: вся боль, что узлом с образом Тини схлестнулась, ею же и побеждена может быть. Или нет… Злобы тогда слишком много в Мэйле было, чтобы картинки с врагом своим спокойно рассматривать. Одно теперь ее беспокоит: Тини ли она увидела в зеркале или Кессаа?
Потрескивал в трех шагах костер, негромко бормотали о чем-то стражники, натужно сопел Гуринг. Что же тут не так? Или головные боли не от предчувствия дурного, а от возраста начались? Вряд ли, не всякая молодая с ней сравнится, спасибо Ирунгу за теплый угол и дело по душе в его храме, спасибо Седду, что приплачивать начал, едва тан дома Стейча подальше от кровожадных сыночков девчушку немощную упрятал. Да и Тини без награды не оставила, словно и не было того тяжелого взгляда и ползания на коленях Мэйлы. Знала бы она, что и Седд ей за девчонку платил…
— Кессаа!
Еще отзвук собственного голоса не затих, а Мэйла похолодела, хотя и так холод ночной руки да ноги стянул. Одним движением одеяло отбросила да зубами заскрипела — не было девчонки на месте. Взметнулась на ноги, пнула храпящего старика, обожгла ледяным взглядом стражников, прошипела:
— Где пленница?
— Да вон она, — ткнул пальцем десятник в сторону ложа и осекся.
— Подожди шуметь-то! — заохал, держась за отбитый бок, Гуринг. — По нужде, может, отошла?
— По нужде?! — скрипнула зубами Мэйла. — А ворожба твоя где?
— Дозорные! — рявкнул в темноту обескураженный десятник и вытащил из костра горящую ветвь. — Однако искать надо! Далеко уйти не могла. Смотри-ка, ползла она, потому и не услышали!
— Давно? — процедила сквозь зубы Мэйла, взглянув на светлеющее небо.
— Да еще в полночь, похоже — свежим снежком присыпало. И след Хеена поверх.
— Идешь со мной, — толкнула десятника в широкую грудь Мэйла. — И дозорных, тех, что в полночь стояли, кличь. С собой их бери. Остальные пусть лагерь сворачивают. И быстро!
Далеко идти не пришлось. След оборвался через три десятка шагов. В снегу темнело могучее тело. Сразу все поняла Мэйла, когда меч корептский увидела и запястье перебитое.
— Что же ты не заорал, дурак? — выдохнула с ненавистью.
Десятник, что задышал сразу, как мех кузнечный, на колени присел, корепта перевернул, снег окровавленный с лица смахнул.
— Два удара! — прохрипел недоуменно. — Гортань вскрыта, да переносица с глазами посечена. Неужели баль в округе бродят?
Зубы Мэйла стиснула, чтобы не завыть, Забилась как волк в западне. Огляделась вокруг, за ствол ухватилась, чтобы в снег не повалиться. Пропал у тела Хеена след Кессаа. Точнее сменился крепким мужским следом. Неизвестный, замыкая кольцо вокруг лагеря, наткнулся на беглянку, играючи поразил бравого корепта и, потоптавшись, пошел в сторону Дешты.
— На себе понес! — оживился десятник. — Далеко не уйдет! Тут до дештского тракта бурелом непролазный. Полтора или два десятка лиг чащи да овраги. Нагоним!
— Кто понес? — потянулась Мэйла к рукояти меча.
— Ну, этот, который вышел из леса, — неуверенно объяснил десятник и вздрогнул, увидев лицо жрицы.
— Так сходи, посмотри, — прошептала Мэйла.
Во тьме и стволы были едва видны, но оттуда явственно летел шелест — «не ходи». Смерть так шелестит, знакомая Мэйле смерть.
— Иди-иди, — кивнула жрица. — Ты и четверо твоих дозорных, которые ни девчонку, ни гуляку этого не учуяли. Да помните, Седд пропажи не простит. И мне и вам… Идите, отряд вас… догонит.
Она вернулась к поляне почти бегом. Кони уже были оседланы, стражники скатывали одеяла. Мэйла взлетела на лошадь и наклонилась к охающему Гурингу:
— Ну, стручок храмовый, и где же твоя магия? Что скажешь?
— Ничего, — зло огрызнулся старик. — На всякую магию найдется отворот, или не учили тебя в храме? На то и охрана стояла, чтобы к стоянке никого не пускать. Может быть, Лебб Рейду какого мага нанял, чтобы девчонку спасти? Помнишь, мы письмо у нее в плаще от мальчишки нашли, где он встречу ей у храма Сето назначает? Что там до встречи той осталось?
— О каком отвороте молвишь? — оскалилась Мэйла. — Не ты ли обещал, что только Ирунг твое заклятие расплести сможет? Ухожу я, Гуринг. Девчонку искать ухожу, без нее мне Седду на глаза лучше не попадаться. А может быть, вообще лучше на глаза ему не попадаться… пока. А ты, если жив останешься, передай ему, что девчонку у храма Сето встречать надо. Куда бы ее спаситель этот неведомый не отволок, все равно она туда тронется. Понял?
— Как не понять! — клацнул зубами Гуринг. — Бежишь, значит? Смерти боишься?
— Бегу, старик, — кивнула Мэйла, — только не от смерти, а к ней навстречу скорее. Тут уж выбор невелик, спину подставлять нельзя. И ты спиной не прикрывайся. Собирай отряд и по следам двигай. Десятник и вправду след гостя отыскал. Не медли!
Крикнула последние слова Мэйла, коня стегнула и обратно его погнала, по следам с прошлого вечера запорошенным.
Гуринг раздраженно сплюнул и уставился в стену темного леса. Ни звука не доносилось оттуда, только тишина эта очень уж пугающей старику казалась. Жив ли еще десятник?

 

Тини стояла у решетчатого окна просторной кельи и смотрела на вливающиеся через ворота внутреннего города толпы торговцев и покупателей. В воздухе кружил снег, морозы зима пока сберегала, поэтому узкая улица под ногами сотен и тысяч людей, торопящихся на последнюю в этом году ярмарку, превратилась в полосу жидкой грязи.
Правда, не только слабость зимы тому причиной служила. Нравы в Деште, в отличие от того же Скира, были куда как проще, и местные жители не упускали случая выплеснуть из окон помои прямо на улицу, а то и на головы проходящим. Вытопталось да стерлось за годы из памяти, что когда-то ходили этими же улицами баль, владевшие землями от Сломанных гор и Молочных пиков на севере, где уже на памяти последних поколений поднялась крепость Борка, до таинственной пелены и корептских предгорий на юге. От своенравной реки Манги на востоке и до прибрежных королевств на западе.
Ходили да вышли без остатка в тот самый год, когда доблестное войско одного из конгов осадило древнюю крепость и выкурило ее защитников всех до единого. В тот год сайды думали, что вскоре до самой пелены истребят неуступчивых лесовиков, но появился у них во главе молодой еще тогда жрец Эмучи. На том и кончились военные победы сайдов, на долгие годы окончились. А уж то, что поражениями они не обернулись, того же Эмучи заслуга была. Не переступал он новые границы, но и сам никого за них не пускал. Одно непонятным осталось, как же Седду Креча удалось Эмучи на край бальского леса выманить? Неужели честью поступился самый гордый скирский тан или другой ход нашел? Не об этом ли колдун пытался сказать Тини, когда его плоть на скирской арене сокращалась? Впрочем, так ли это важно, если нет теперь бальского жреца, и преемника у него, судя по всему, нет и не будет. Что сможет остановить скирские рати следующей весной? Разве только рассеявшаяся пелена? Ну, так не рассеялась пока, а уж что о том торговцы на ярмарке гогочут, никогда еще не выпадало и не сбывалось.
— Блистательная Тини, позволительно ли будет побеспокоить тебя? — просунул в дверь голову Касс.
— Заходи, — откликнулась жрица, не оборачиваясь. — Признаюсь, я уже привыкла к тебе. Даже начала скучать. Где пропадал два дня?
— Так это… — довольно потер нос старик. — Даже не знаю, как и сказать тебе об этом. Вот. Испытал, значит, твое средство.
— И что же, — сверкнула глазами Тини. — Все сладилось?
— Не то слово! — заговорщицки прошипел Касс — Я… я в молодости так себя не чувствовал, дорогая Тини! Еще с позавчерашнего вечера, как принял, так и понеслось. Да будут милостивы к тебе боги, дорогая моя, как молодой козлик по камням прыгает, так и я! Едва не умучил вчера собственную рабыню, потом уж в кабак отправился… И там. Ночь не спал, можно сказать, и все одно спокойно на юбки смотреть не могу! Уж и не знал, как к тебе заявлюсь. Я ведь, если честно, красивее тебя ни одной женщины не встречал!
— Ты уж избавь меня и от рассказов о своих похождениях, и от похвал в мой адрес, — поморщилась Тини. — Никогда не поверю, что за этим явился. Или уже в Деште не с кем языком почесать?
— Как же, есть с кем! — хохотнул Касс и плюхнулся на мягкую скамью, с вожделением окинув ладную фигуру жрицы. — Ярмарка только в воскресенье, а танов да прихлебателей танских в Деште уже довольно! Может быть, то повлияло, что охота в этом году сорвалась?
— Димуинн в Деште. — Тини снова повернулась к окну. — Или ты не знаешь, что половина танов только и мечтает, что на глаза конгу попасться, словно не они его выбирать весной будут, а он их?
— И это тоже я не упускаю! — осторожно улыбнулся Касс — И ярмарку. И то, что женушки танские в Скире остались, а девушки в Деште чудо как хороши! Сколько крови намешано в жилах у местных жителей — ни породы, ни роду не уловить, а каждая вторая такая красотка, что… Нет, с тобой, конечно же, ни одна не сравнится!
— И не сравнивай! — оборвала старика жрица. — Чем Ролл Рейду занят?
— Ну как же? — удивился Касс — Пьет он, как обычно пьет. На меня-то уж зла не держит, тем более что и я ему мех отличного вина поднес. А вот то, что ему Зиди отомстить не удалось, сильно его огорчило. Или ты не слышала? Сдох, говорят, убийца Ирунговых сыночков! Подробностей не скажу, но именно эту весть Седд Креча прямо в гнездо Стейча Димуинну и доставил. Кроме того, новость радостную привез. Вроде бы как дочь он свою отыскал и к алтарю твоего храма как раз в воскресенье представить ее конгу обещал. С того ли, или еще с чего, только Димуинн-то, когда в ворота Дешты въезжал, разве что на стражников с оскаленными клыками не бросался!
— Я слышала, что Седд тоже не слишком доволен был, когда ворота миновал? — усмехнулась Тини.
— Да, веселости я что-то не увидел, — кивнул Касс — Так он и раньше не часто зубы скалил. Я, кстати, к нему и подъехал насчет дочки, расспросить хотел: кто мать ее, как она из себя, да и где она есть-то, не заметил я никого у него в свите. Даже в повозку заглянул. Конечно, если старого мага с разбитым в кровь лицом дочкой считать, то тут и твой алтарь, Тини, не поможет…
— Брось ты тарахтеть, — отмахнулась жрица. — Еще какие новости есть?
— Какие новости? — Касс почесал затылок. — Послы прибыли. Из Овети, из Крины, из Радучи. Да отовсюду! Они все сейчас в замке Димуинна разместились. Говорят, со стороны посмотреть, словно наибольшие друзья заявились, у конга на кухнях от их сладких улыбок молоко уже все скисло, словно и войны прошлые забылись. Поверь мне, Тини, всякий из чужеземцев уж наверное нож в рукаве прячет!
— Не прячет, — не согласилась Тини. — С тем запахом крови, что со степи тянет, не до ножей им теперь.
— Зачем же тебя Димуинн с Роллом в бальские леса шлют? — прищурился хитро Касс — А то я тебе все говорю, а от тебя, красавица, и слова лишнего не вытянешь. Где ведьмы твои пропадали неделю? Знаешь, раньше я только что не обделывался, когда с ними сталкивался, а теперь, когда увидел, у меня не волосы на голове зашевелились, а кое-что другое! Подумать об этом не мог никогда! Ты бы новостями поделилась, Тини, а то я после тебя как коробейник, что товар раздал, а вместо денег одни обещания получил.
— Подожди, Касс, — нахмурилась жрица. — Придет время и разговорам. Теперь мне не до болтовни. Ярмарка минует, ты-то в Скир вернешься, за Боркой, Омассом и Лассом спрячешься, за высокими скирскими стенами, а я здесь останусь. И не в Деште, а в храме. Мне теперь не разговоры надо поддерживать, а думать, как серых встречать.
— Ну, так ты ведь не убежище с Роллом искать пойдешь? — ухмыльнулся Касс — Я бы с домом Рейду за одно копье хвататься не стал. Ветер у него меж ушей дует, или не знаешь?
— Вот в качестве заслонки от ветра меня туда Димуинн и отправляет, — пробормотала Тини.
— Это все? — Касс разочарованно развел руками. — Ну что с тобой будешь делать? Хорошо, добавлю я кое-что к новостям. Неспокойно в округе стало, неспокойно. Два дня назад в лесу на обоз Седда Креча кто-то напал. Сам он молчит, слуги его тоже словно рты склеили, а того, что пятеро стражников да воин его непревзойденный Хеен головы в буреломах сложили, — не утаишь. Посекли их, говорят, как траву после дождя. А противник ни капли крови не потерял. Следы вот только вроде бы как детские были. Или женские. Чего они хотели, кто это был, или кого Седд Креча лишился — и демон не вызнает, а нападение было. Опять же четверо стражников Ирунга на южном тракте головы сложили. Везли они что-то в Дешту, и что-то важное, иначе бы не вытаптывали теперь снег чуть ли не до бальских лесов отряды стражников. Везли, да не довезли. Наконец, маги Суррары из-за пелены отряды воинов на бальские земли, говорят, двинули. Такие силы, что все бальские сторожевые дозоры навстречу поспешили. Баб, детишек да стариков спасают! Думаю, не поход у тебя с Роллом Рейду будет, а прогулка. Вроде бы даже егерей баль с границы сняли. Ну и в довершение такая новость: Арух по городу мечется. Его мальчишки-колдуны на всех воротах стоят, задницами с ищейками Димуинна и Ирунга толкаются — или ищут кого, или слушают, понять невозможно. Ой, что-то случится скоро, Тини! И кажется мне, что ты-то как раз знаешь больше, чем говоришь.
— Болтать не люблю, — равнодушно процедила жрица. — Но то, что случится, и сама чувствую. Никогда послы всех королевств не собирались в Деште. Никогда баль не открывали границу. Никогда Дешта не гудела в первый зимний месяц от такого количества народа. Только, Касс, что бы ни случилось, я в этом не участвую. Я-то уже далеко буду, задание у меня от самого конга. Или я тебе не говорила?

 

Айра стояла на воротах Дешты четвертый день. В город вливался поток торговцев и чиновников, шли крестьяне и ремесленники из окрестных деревень и с городского посада, шествовали важные скирские воины и настороженные охранники чужих посольств, тащились бродяги и воры. Впрочем, первые почти всегда были и вторыми, а вторые порой вовсе не походили на первых. В довершение вокруг крутились соглядатаи Ирунга, которых Айра легко отличала от служек конга, звенела доспехами стража, стучали восковыми дощечками мытари, лаяли собаки, ржали и храпели лошади, хрюкали свиньи, и визжали их хозяйки, порой отмечая игривые щипки и похлопывания громче, чем следовало бы.
Вольнее себя чувствовали сайды в Деште, чем в Скире, много вольнее. Редко какая из женщин закутывала платком хотя бы губы, а некоторые и вовсе сдергивали платок с головы, перетягивая им длинные волосы в толстый пучок. Нравилось это Айре, улыбка трогала ее губы. Молодая колдунья Аруха даже представляла, как развернулась бы она в толпе! Вот у торговца тяжелый карман ниже полы теплого кафтана висит, вот другой купец слишком явно притягивает ремнем кошель к поясу, а вон и торговка тычет тряпицу с горстью монет меж двух упругих грудей. Запусти горсть грязного снега за шиворот, так вывернется, что добыча прямо в руки и упадет. Впрочем, какая здесь добыча? Ярмарка еще и не началась. Вот в воскресенье, когда торжище за холмом наполнится народом, всякий дань соберет — и торговец, и покупатель, и мытарь, и вор, и нищий.
И шут свое получит, какая уж ярмарка без шута, улыбнулась Айра увиденному в толпе кривляке в колпаке. Как только не мерзнет в смешной одежде. Ничего, в ближайший трактир нырнет, где потеплее да подешевле, и будет спускать последние монеты, надеясь, что завтра новые заработает. Вот только шут этот не себя показывает, а сам смотрит, глаза так и бегают. Может быть, вор под колпаком скрывается? Впрочем, какая ей забота о чужих кошельках и карманах? Ей Кессаа и Зиди высматривать надо. Арух так вообще только о Кессаа с утра до вечера зудит: мол, мертв уже Зиди. Да только не верилось что-то Аире, что баль неуловимый так легко в обманку ляжет. Не верилось. И к словам Синга прислушиваться не хотелось, который каждое утро втолковывал ученице, что лицо Кессаа должна кутать, лицо!
«Зачем ей лицо кутать?» — морщилась Айра.
Среди веселого люда, который улыбок не прячет, лицо закутать — значит, всякий взор на себя оборотить. Нет, если девчонка столь умна, как показалось Аире, она открыто пойдет. Переоденется, волосы завяжет, кожу изменит, за подростка или мальчишку сойдет. Вот хоть за помощника угольщика, что восседает на корзинах с углем как на мягких подушках, да в носу ковыряет, пока его то ли отец, то ли хозяин лошаденку с руганью понукает. Хороша лошаденка для зимней тягловой работы, а под седло не годится. Вот ведь как, всякая зверюга для особого дела предназначена!
Покачала головой Айра и вдруг замерла. Поежился паренек на корзинах от холода, так поежился, что шея белая в вороте мелькнула. Тонкая и белая — такая, что и первой красавице Скира не в наказание, а в радость могла бы выпасть.
Затрепетала Айра. Зубы стиснула, за рукоятью меча потянулась, как вдруг крепкие пальцы сомкнули локти, прижали их к телу, да так крепко, что не то что вырваться, вдохнуть бы не удалось, и знакомый, очень знакомый голос прошептал на ухо:
— Не спеши, Айра. Дай им пройти. Дай им пройти и забудь о них пока. Пусть свое дело делают. У них и без тебя врагов без счета, а дойти до цели все одно придется. Оставь их, Айра.
— Кто ты? — раздраженно прошипела Айра, досадуя, что окутана по рукам и ногам, и не только крепкими руками, но и отворотом колдовским.
— Отец твой, — раздалось над ухом.
Обмерла девчонка. Пополам согнулась, чтобы сердце в груди унять, оглянулась, а незнакомца и след простыл. Замерла, руки раскинула, чтобы след из месива городского вытянуть, да не получилось ничего, кроме тоски и выскользи на пальцах. Точно такой же, как и в лесу за боркским мостом.
Назад: Глава двадцатая
Дальше: Глава двадцать вторая