Глава двадцатая
Двух мертвецов Зиди обнаружил в густом подлеске, когда уже стены Вороньего Гнезда начали проглядывать между стволами. Мимо прошел бы, но уж больно мелочь лесная громко шипела в зарослях. Лица успели белки обглодать. Вскарабкались при виде Зиди на тонкие ветви, засвистели раздраженно — не томи, путник, иди себе, дай полакомиться. Огляделся баль, тела закоченевшие с места ногой сдвинул. Сразу все разглядел — и то, что знакомыми ножами убиты неизвестные, и то, что одежда у них неприметная, но теплая, и то, что смерть они встретили на том месте, на котором дня два, не меньше, потоптаться успели. Оглянулся Зиди еще раз и сообразил, что замок из укрытия целиком не виден, а хлипкий мост и ворота — лучше некуда. Понял, что не повезло лазутчикам, вот только о тех, кто их везение отменил, думать не хотелось. Не так давно отменил, и полдня не прошло. К замку пошел баль, на открытое место выбрался.
«Вот ты какой, Северный Зуб», — прошептал про себя Зиди бальское имя старой сторожевой крепости, отнятой у его народа уже столетия назад. Ничего не добавили к ней владельцы из дома Креча. Пообветшали кровли, трещинами пошли зубчатые стены, которые теперь и защитой служить не могли. Даже ребенок легко взобрался бы к широким бойницам, конечно, если не несли у них службу бдительные стражи. Разруха и запустение царили среди древних камней, словно были у тана дома Креча дела поважнее, чем ремонт старого укрепления. Только скрипучий деревянный мост добавился через узкое ущелье, да и то лишь потому, что бальский, сплетенный из ползучих стволов горной иччи, явно не стал слушаться новых хозяев.
Впрочем, Зиди ли было сожалеть об утраченных землях? Та война произошла задолго до его рождения, а уж то, что всякий бальский мальчишка знал все утраченные крепости по именам, удивить не могло. О чем же еще было слушать отцов и матерей у очага зимними вечерами? Крохотная крепость с одной-единственной башней, похожей на кабаний клык, — одна она такая.
— Чего надо? — грубо откликнулся стражник, когда Зиди погремел цепью у железной решетки.
— Так это… — просящим тоном ответил Зиди. — Два дела у меня. Соль вот продаю, да и это, как его… в деревне тут у Панкея столовался. Сказал он, что хозяин здешний землю дает. Селиться разрешает. Любопытствую, значит!
— Любопытствуешь? — Стражник за опущенной решеткой ковырнул грязным пальцем зуб, недовольно приподнимаясь с деревянного чурбака. — Селиться хозяин разрешает, только нет сейчас хозяина. После приходи, он не раньше как через месяц появится.
— Это как же? — делано огорчился Зиди. — Ты подожди меня не пускать-то! Мне ж в деревне сказали, что он только что проследовал в замок. Два дня всего прошло!
— Не хочешь ли ты сказать, что я вру? — выкатил глаза стражник и, подойдя вплотную к решетке, пнул ее ногой, заставив Зиди отскочить на шаг. — Прибыл и убыл! Не твоего ума дело, где хозяин. Сказал, нет его, значит, нет. Шел бы ты куда подальше, пока я решетку не поднял, не то ноги переломаю, отползать придется!
— Да подожди ты! — поморщился Зиди, сделав еще шаг назад. — Ты-то не мужик разве? Понять меня можешь? Тут вдова в деревеньке образовалась, жена бортника! Лихой лесной человек убил его. Нельзя мне тянуть с этим вопросом, уведут вдову!
— Вдова, говоришь? — прищурился стражник. — Вдова — это хорошо. Только не для тебя хорошо, бродяга. У нас тут в крепости два десятка бравых воинов, один другого лучше. Отчего ты думаешь, что она тебя с рожей твой обветренной да облезлой предпочтет?
— Разве в роже дело? — удивился Зиди. — Да и силой мужской мне с бравыми стражниками тягаться не пристало. Так ведь детишки у нее. Ей не жеребец в ложе нужен, а отец ребятишкам, понимаешь?
— Ребятишки! — примирительно сплюнул стражник. — Один демон, без тана ничего решить не удастся. Тут еще разборка последует, кто этого бортника прикончил! Седд Креча — даром что лют — своих в обиду не дает!
— Так и мне того же надобно! — Зиди вновь шагнул к решетке. — Чтобы тан был таким, который своих в обиду не дает. Или не знаешь, как ныне с торговцами — каждый норовит кусок отщипнуть да пнуть вместо монеты!
— Не решит никто ничего без него! — недовольно прошипел стражник. — Седд Креча с даром для конга в замок Стейча отправился. Туда тебе и близко показываться нельзя, в лоскуты стражники посекут! Помощница его могла бы тебя принять, так она в Дешту отбыла… с весьма ценным грузом. Пока ее… груз то есть, не пристроит, тоже обратно не жди! Один десятник остался. Так молись Сади, чтобы он не проснулся да не приказал соль твою тебе же на спину, предварительно посеченную плетьми, высыпать!
— Стрела ведь! — вдруг прислушавшись, тревожно заметил Зиди.
— Какая стрела? — не понял стражник. — Чего бормочешь попусту?
— Стрела просвистела! — кивнул Зиди. — Там, во дворе. Я слышал. Не все ладно в твоей крепости, парень. Или братья твои по цели упражняются?
— Чего мелешь? — Стражник раздраженно обернулся в узкий просвет двора. — Спят мои братья. Чего им делать, если тана нет? Спят они! Какая…
Не договорил воин. Пальцами за решетку цепляясь, на камень сполз. Стрела вошла стражнику в голову, словно мотыга в гнилой корень воткнулась. Наконечник из-под затылка выглянул.
— Я и вижу, что спят, — помрачнел баль. Следующая стрела в Зиди метила, но он отвел голову, и она только чиркнула пером по мочке уха. Баль уже поднял руку, как услышал удивленный возглас:
— Подожди-ка, брат! Опусти лук. Никак пропащий отыскался?
В проходе показалась фигура, за ней — вторая. Зиди прищурился, но разглядел незнакомцев только возле решетки.
— Зиди! — хмыкнул лучник и тут же обернулся назад. — Брат, ну-ка поднимай решетку. Нас больше стало!
В проходе стоял жрец храма Исс, не так давно выбивший жизнь Зиди из привычной колеи.
— Не оставляешь меня заботой? — нахмурился баль, глядя, как бьется в судорогах, захлебываясь кровью, стражник.
— Как же тебя оставить? — удивился жрец, скользя пальцами по медленно уползающей вверх решетке. — Идешь к цели не прямиком, а петляешь. Чуть ли не весь Скир заставил мечи из ножен достать! Груз потерял! Личину подпортил где-то изрядно. Где пропадал-то?
— Ногу вот подлечил, — хмуро бросил воин. — Неловко как-то хромому пешком.
— Отчего же пешком? — приподнял жрец брови. — Знаешь, Зиди, какой тут выбор лошадей? Брат! Что у нас с лошадьми?
Где-то в глубине двора слышалось беспокойное ржание.
— Брат! — повысил голос жрец.
— Лошади в порядке, — донесся голос.
— Четыре надо лошадки, четыре! — крикнул через плечо жрец.
— Зачем бортника убили? — спросил Зиди. — Обойти деревню не могли?
— К чему из-за дикого корепта путь кривить? — сузил глаза жрец. — Может быть, нам следовало и лазутчиков Ирунга пожалеть? Нашел трупы?.. Ты бы лучше, Зиди, о соплеменниках подумал. О врагах думать не стоит, их убивать надо.
Жрец наступил ногой на шею умирающему стражнику и заставил его захлебнуться кровью.
— Ни к чему лишние смерти, — наклонил голову Зиди. — Меда здесь нет, а где он, я и без смертоубийства вызнал.
— Вот за медом мы все вместе и отправимся, — отрубил жрец. — Чтобы ты, сын баль, службу мог исполнить. Чтобы алтарю Исс поклониться. А о девчонке забудь пока. Потом будешь о себе думать. Понял?
— Понял, — холодно улыбнулся Зиди. — За медом так за медом. Только обождать вам придется, братья. Недолго. И костер развести не успеете. Я ведь выжить собираюсь, родных отыскать, семью создать, мне денежки потребуются. Надо пошарить в покоях бывшего хозяина моего. Или я половину жизни в его доме в пустоту стер?
— Иди, — брезгливо поморщился жрец. — Только времени у тебя мало.
— Успею, — поклонился с ухмылкой Зиди.
Очередное утро Кессаа встретила в седле. Шустрая коротконогая лошадка, довольно всхрапывая, несла почти невесомую хозяйку через чащу леса. Пятеро из десяти стражников, выделенных Седдом Креча для охраны пленницы, торили дорогу впереди, пятеро держались за спиной. Мэйла все так же не отпускала повод лошади Кессаа, Хеен держался поодаль, а Гуринг тащился то рядом, то сзади и беспрерывно проклинал холод, сырость, снег, падающий за шиворот с потревоженных ветвей, собственный возраст и неудобное седло. Прикрикнуть на старика было некому, Седд Креча расстался с отрядом еще у Вороньего Гнезда.
— Ну? — в очередной раз тревожно окликнула старика Мэйла. — Что там сзади?
— Понять не могу, — раздраженно проворчал маг. — По-всему выходит, что идет кто-то, но не по следу, а в стороне. Человек вряд ли. Зверь, наверное. Человека я бы распознал.
— Не зарекайся, — прищурилась Мэйла и бросила подозрительный взгляд на Кессаа. — Если бы это Тини была, ты ее распознал бы только после того, как тело свое старческое покинул. Да и у Ирунга всегда найдутся хорошие амулеты, чтобы колдовство твое отринуть.
— Ирунг никогда с врагом лицом к лицу не станет, — отмахнулся Гуринг. — Хитер для этого слишком. Старый кабан куда как опасней собственных сыночков. А уж Тини я не противник, правда твоя, но не рассчитывал бы я ее в лесу встретить. Сильна она, Мэйла, очень сильна. С такой силой по буреломам лазить глупо. Она тебя на чистой дороге встретит и пальцем издали раздавит.
— А вот это мы посмотрим еще! — нехорошо расхохоталась бывшая наставница Кессаа и объявила на припорошенной снежком полянке привал.
Стражники делали свое дело молча. Четверо тут же разошлись в стороны, чтобы следить за лесом. Двое занялись лошадьми, остальные неторопливо, но удивительно быстро принялись ладить костер, набирать с ветвей снег в котел, потрошить мешки со снедью. Кессаа уже должна была бы привыкнуть к походному ритму, но привычка ей и не требовалась, девушка словно пребывала в полузабытьи. Она послушно сползла из седла, дождалась, когда Мэйла набросит ей петлю на шею, распутает руки и покорно пошла вслед за жрицей в сторону для оправки. Точно так же покорно она привела одежду в порядок, нимало не заботясь, что кто-то из стражников может оглянуться и застигнуть ее в срамном виде, и вновь побрела за Мэйлой. Та уже не пыталась разговаривать с пленницей. Всякий вопрос, жест, окрик в ее сторону вызывал у Кессаа немедленные слезы, остановить которые, как ворчал Гуринг, можно было, только если вовсе не давать Кессаа пить. Знал бы старик, с каким желанием бедняжка воткнула бы нож ему в горло, не бормотал бы сочувственно и не закатывал страдальчески глаза при очередном потоке слез. Не от слабости текли те слезы. Избыток ненависти через них изливался, избыток, который порой грозил захлестнуть Кессаа, заставить ее зарычать и броситься с оскаленными зубами на доброго престарелого мага, на заботливую наставницу, да и на собственную тетку, которая отправила ее в сумасшедший поход. Только слезы позволяли Кессаа оставаться безучастной, когда каждая частичка ее тела занималась одним — копила силу и творила внутри себя холод, превращая пылающую ненависть в ледяную решимость и спокойствие. Лишь один Хеен не верил ее слезам. Садился напротив и, чтобы ни делал при этом, глаз с девчонки не спускал.
Тогда, в Вороньем Гнезде, при виде Седда Креча ужас сковал Кессаа, хотя разве мог он властвовать над ней, парящей под потолком? Кессаа едва не погасла, чудом не улетела за ту грань, куда старался отправить ее воскурениями Гуринг. Хотя уже через мгновение пожалела, что не улетела. Зрелище было отвратительным. Хеен застыл с зажатой в руке плетью. Гуринг танцевал с горшком. Седд Креча прохаживался у дверей, а Мэйла сдирала с нее одежду, мыла безвольное тело горячей водой и наконец опутывала невидимыми волокнами, прозрачной паутиной, которую все тот же Гуринг, заливаясь потом, принялся вытягивать из поднимающихся к потолку языков дыма.
— На сколько дней хватит этой ворожбы? — наконец, хмуро бросил Седд, когда пришел черед одевать пленницу.
— Навсегда, — постарался выпрямить согнутую спину маг, хотя тут же затряс седой бородой: — Но если предположить, что в девчонке достаточно силы… Хотя мне всегда казалось, что в ней больше упрямства…
— На сколько дней? — повысил голос Седд.
— На месяц, не меньше, даже если бы ее Ирунгом окликали! — склонился в поклоне Гуринг. — Даже если лучшие маги Скира будут расплетать этот приговор, на месяц! Сила этого заклинания в свойствах природных минералов и таинствах заречных лесных колдунов. Отринуть его раньше невозможно, потому что…
— Хватит, — оборвал старика Седд и обернулся к Мэйле: — Отвечаешь за девчонку собственной жизнью. Приведи ее в порядок и не спускай с нее глаз. Ну а уж ты, Гуринг, позаботься, чтобы она не расправилась с вами, как со стражниками Ирунга.
— Не расправится! — уверила тана Мэйла.
— Однажды ты сказала нечто похожее, — холодно одернул ее Седд. — Не повторяй собственных ошибок. И запомни главное: я прощу тебе, если ты погибнешь, и девчонка попадет в лапы Ирунга или даже конга, но если рядом окажется Тини, тебе придется убить ее.
— Убить Тини?! — напряглась Мэйла.
— Кессаа, — жестко выговорил Седд.
— Почему? — не поняла Мэйла.
— Я должен объяснять? — повысил голос тан. — Или не ты смотрела в зеркало Сето, когда прежняя жрица храма дух испустила? Или не ты мне рассказывала собственное видение? О том, что девчонка с золотыми волосами может разбудить неведомого, необоримого Зверя? Суйку расплескать по всему Скиру? Землю кровью умыть? Помнишь?.. Посмотри на ее волосы! Посмотри!
— Так она же дочь твоя… — пролепетала Мэйла. — И волосы ее пока коротки…
— Ты хочешь, чтобы я выбрал между ней и гибелью Скира? — удивился Седд. — Да, волосы ее пока коротки, оттого и от Димуинна ее сберегать не надо — есть одна задумка, а от Тини береги пуще глаза! Нет никого опасней этой ведьмы. Убьешь, если припечет?
— Убью, — согласилась побледневшая Мэйла.
— Вот и славно! — неожиданно улыбнулся тан. — Только уж постарайся, дорогая моя, чтобы этого не случилось. Ни здесь, ни в пути. Без дороги пойдете. Таиться придется так, чтобы о вас и слышно не было! И поторапливайтесь, пока обильный снег не выпал. Сделайте так, чтобы я вас возле Дешты не ждал долго!..
Шепот, едва слышный, в ушах стоял. Кессаа чувствовала, как жесткие руки бывшей наставницы, нимало не заботясь, что стражники возятся с костром в двух шагах, стянули с ее головы платок и принялись перебирать волосы. А в ушах который день стоял все тот же многообещающий шепот: «Убью». Боги Скира, неужели она и вправду во власти магии этого мерзкого старика?! Неужели Мэйла действительно готова ее убить? Да кто она такая?!
Постой, постой! Отчего она не думает о других словах — «дочь твоя…». Не оттого ли, что думать об этом не может, потому как, не успев узнать имени отца, узнала, что он готов предать ее смерти? Да и способна ли она сейчас думать, или все ее попытки по крохам собрать силы не более чем сладкий туман, застилающий разум? Что делать?
Принесет ли облегчение имя, которое так сладко звучало на губах — Лебб? Гуринг говорил тогда, что Лебб плох. Старик лгал ей во всем, начиная с того, что прикидывался немощным, когда был крепок. Не значит ли это, что его слова о том, что Лебб плох, следует понимать ровно наоборот? Увидит ли она Лебба? Увидит, даже если ей придется убить и Мэйлу, и Гуринга, и каждого из этих стражников, что косятся неотрывно в ее сторону, хотя и делают вид, что заняты делом. Только Хеен не скрывает пристального взгляда, лица не отворачивает. Боги Скира, как легко слезы льются из глаз…
— Что ты делаешь? — Гуринг приковылял от костра, прихлебывая из чашки горячее вино. — Не должна была запаршиветь девчонка!
— Дурак ты, маг! — презрительно бросила Мэйла. — Закон есть закон, черед ее пришел. Сегодня девятый день месяца снежень. Семнадцать девчонке! Можно и замуж отдавать, и в храмовые служки определять. Ты посмотри, что она с волосами сделала! Как я ей косу заплету? Узлом если только повяжу, как мужчины баль волосы завязывают!
— А ты откуда знаешь, что сегодня годовик у нее? — удивился маг.
— Роды я у ее матери принимала, вот откуда, — проворчала Мэйла.
— Проводить, значит, собираешься от рождения до смерти, — кивнул Гуринг.
— Как получится, — ухмыльнулась Мэйла. — Ты же знаешь, мамка ее мне дорожку перебежала. Так что я и дочку, да и мать ее к праматерям отправила бы. Посмотрим, какие планы у ее отца…
— Послушай, Мэйла, а девчонка-то с обрезанными волосами хуже не стала! — прищурился Гуринг. — Я, конечно, теперь далек от того, чтобы о женских прелестях мечтать, но даже в таком потрепанном виде, с обесцвеченными вихрами, Кессаа остается красивейшей девой Скира!
— Дурой бы она не осталась, — пробурчала Мэйла, стягивая короткие волосы на затылке пленницы лентой в пучок. — Видано ли, слезы третий день текут безостановочно! Мне вообще кажется, что она меня не слышит. Видела я похожих воинов. Выходишь его после крепкого удара по голове, так посмотреть — здоровый мужик, а на поверку — дитя малое! Не перестарался бы ты, Гуринг!
— Не перестараюсь. — Старик напрягся и обернулся к лесу, кутаясь в подбитый мехом плащ. — В меру все следует делать. И раньше я не слишком усердствовал, а теперь и подавно не перестараюсь. Я ее в полную силу только врачеванию обучал, по остальным наукам больше, чем в старых свитках написано, ни слова не присоветовал, а без наставника, сама знаешь, никакая наука впрок не пойдет. Ты, насколько я помню, тоже особо не переучивала девчонку?
— Зачем же руку тренировать, которая против тебя подняться может? — Мэйла завязала платок на плечах Кессаа, вытерла и закутала ей щеки.
— То-то и оно! — Гуринг вновь пригубил вина. — Ты недоучивала, я недоучивал, трепыхалась девчонка, как могла, с Тини она виделась от силы десятка полтора раз, откуда ж у нее силы взялись через Суйку пройти?
— Оттуда и взялись, — отмахнулась Мэйла. — Или забыл, что о ней Седд сказал? Думаешь, просто так он ее при Ирунге оставил, даже не намекнул тану Стейча о своей крови? Впрочем, знает Ирунг об отцовстве Седда, знает… Не проста девчонка, Гуринг, ой как не проста. К тому же не одна она через Суйку шла, хромой ей помог!
— Как тебе смертушка, что я для него придумал? — прищурился Гуринг.
— О своей смерти подумай, — огрызнулась Мэйла, протянув руки к костру. — Молись богам, чтобы не в холоде смерть встретить, а в постели собственной. Что же это такое? Вроде и зима не холодная, а согреться никак не могу. Точно ли говоришь, что всякая малоснежная зима холоднее кажется? Скорее бы уже снег выпал!
— Тебе все одно не угодишь, — сплюнул Гуринг. — Сейчас от холода страдаешь, а снег выпадет, сугробы да завязи снежные проклинать станешь.
— А что надо, чтобы тем, кто за нами следом идет, труднее стало? — прищурилась Мэйла.
— Убить их следует, и все, — равнодушно бросил маг.
— Ну, так убил бы уже давно! — вскипела Мэйла.
— Вот ты и убила бы! — огрызнулся маг. — Ни тени ухватить не могу! Может, и не человек это, а вправду зверь или обманка колдовская. Терпи, Мэйла, будет возможность убить, я своего не упущу, только уж и ты не плошай!
«Убить», — прошептала про себя Кессаа.
Раздобыв для хозяина девчонку и отправив к праотцам седого баль, Хеен продолжал служить Седду Креча. Чего еще было желать потомку безземельного корепта, еще ребенком от крайней нищеты проданному заезжему работорговцу, как ни сытой службы у сильного тана? Да, конечно, пока еще вольная не лежала в седельной сумке Хеена, но слово тана крепче камня, он не раз в этом убеждался.
Главное условие корепт выполнил: Зиди уничтожил, девчонку изловил. Осталось немногое — дождаться, когда таны между собой схлестнутся, и Седд займет подобающее ему место. А то, что так и будет, Хеен не сомневался. Разве есть кто достойнее Седда Креча в совете танов? Разве держится кто-то так же на лошади, обладает таким же властным голосом? Разве хоть кто-то из скирских вельмож сможет победить Хеена на мечах, как это легко сделал однажды Седд Креча, доказав, что скирское умение ничуть не хуже умения баль? Хотя точно Хеен не знал, может быть, и Седда фехтованию обучил Зиди, больно уж движения были похожи, неужели не все тайны хромой открыл Хеену, и все ли он открыл Седду?
Именно таким мыслям предавался бывший раб дома Креча, ныне ставший верным помощником, охранником и наемником своего тана. Отряд, охранявший беглую танцовщицу, которая оказалась дочерью хозяина, двигался через чаши ни быстро ни медленно, а так, чтобы успеть в Дешту к назначенному дню. Тучи рассеялись, Аилле припекал по-весеннему, несмотря на то что зима только начиналась, но прогреть тонкий слой снега под густыми кронами не мог. Пятеро лучших стражников дома Креча торили путь, пятеро следовали позади, неодобрительно хмурясь оттого, что бывший раб теперь постоянно маячил у них перед глазами. Хеен чувствовал презрение и ненависть воинов-сайдов, но вовсе не беспокоился по этому поводу. Он был готов к долгому подъему по узкой лестнице собственной судьбы и не собирался размениваться на мелкие стычки с рядовыми стражниками. Сам Седд Креча сказал ему, когда Хеен вывез из леса пленницу:
— Мое слово крепко. Месяц-два, и многое переменится в Скире. Захочешь, останешься и будешь служить мне как вольный. Не захочешь, дорога в корептские ущелья будет для тебя открыта. Только подумай хорошенько, прежде чем сделать выбор.
— Разве твои воины, тан, забудут о том, что я… был рабом? — склонил голову Хеен.
— А ты кому служить собираешься, воинам моим или мне? — скривил губы Седд. — Забудут. Только война потребуется, на которой ты плечом к плечу с ними встанешь. Война, она всякую жизнь начисто правит. А война будет. Но тебе ли бояться схватки?
Действительно, думал Хеен, то и дело потирая освобожденную от ошейника шею, ему ли бояться схватки? А ведь пять лет назад, когда управляющий тана втолкнул подростка раба в узкий двор, тот и подумать не мог, что хромой, седой и почти всегда пьяный раб с деревянным мечом в руке способен его хоть чему-то научить. Однако научил, да еще как научил! Холод поселил в голове и огонь в руках, которые только и спасали новую гордость дома Креча на арене Скира. Не только спасали, славу ему принесли и вольную в итоге. Одно непонятно, как же старый баль исхитрился ему запястье перебить на той разминке? Он же с полгода как ни одной схватки у корепта не выигрывал? Не уловил Хеен его движение, не уловил. Не уловил, а теперь уж и не спросишь, что за прием показал наставник. Сгинул хромой, страшной смертью сгинул.
Вспомнил Хеен предсмертный взгляд баль и даже зажмурился от холода, что за воротник хлынул. Хоть и мальчишкой дом покинул, а знал, что не принято у корептов из-за спины бить, смерть в глаза дарить следует. Боги наказать могут. Не могут, а точно накажут! Так это те боги, корептские. Где они были, когда сами же родители мальчишке руки и ноги бечевой стягивали и работорговцу в телегу бросали? Теперь в Скире Хеен, и боги у него скирские. Сади, Сето, даже Сурра, которого сайды не слишком жаловали, но жертвы на его алтарь исправно несли!
— И меня бояться будут, — пробормотал себе под нос Хеен. — Смертным ужасом бояться!
— Спишь, что ли? — насмешливо окликнула корепта Мэйла, понукая лошадь. — Спи, Хеен, пока я не сплю. Но как ночь настанет, о сне забудь! Нет у меня веры плаксе нашей, и ты не веришь ей, или не так?
— Так, — кивнул Хеен и с ненавистью посмотрел на заплаканную пленницу, которую недавно, когда Мэйла ее омывала, желал истово и безумно. Так желал, что теперь на части готов был разорвать ее! За все — за баль со спины взятого, за то, что Седд ускакал со стражниками в сторону замка Стейча, а Хеена с собой не взял, за то, что прекрасным телом Кессаа поманила судьба корепта, но вкусить его не дала, только нутро разожгла, а пуще всего за то, что не понял Хеен и не поймет уже никогда, как же сумел Зиди дотянуться деревяшкой до его кисти! Как?!
Никто не знал, о чем думал Ирунг Стейча, когда глядел на всесильного конга Скира Димуинна из дома Ойду. Впрочем, в Скире вообще никто никогда не знал, о чем думал маг храма Сади, хотя давно уже прошли те времена, когда сайды удивлялись и поражались, что Ирунг Стейча, самый богатый и самый уважаемый тан Скира, отказался принять копье Скира после смерти отца Седда Креча, а сделал конгом собственного зятя, мужа дочери от первой жены, которую унесла морская лихорадка. Впрочем, насчет морской лихорадки тоже говорили разное, но все больше шепотом да в оглядку. Димуинн стал конгом примерно тогда же, когда Яриг только начал отстраивать в порту трактир. Зиди как раз начинал понемногу приучаться к вину, частенько пропивал у Ярига жалкие рабские медяки, поэтому и спросил его однажды, отчего богатейший тан Скира вместо копья Скира и сана конга выбрал сан жреца.
— Ирунг силен, — задумался Яриг, который все и всегда делал мгновенно, но всякий раз оказывалось, что, не задумавшись предварительно, он никогда не делал ничего. — Ирунг очень силен, — повторил трактирщик и добавил: — Но и умен к тому же. Зачем ему становиться копьем, если можно стать рукой, которая это копье держит?
Так или иначе, но сам Ирунг объяснял когда-то свой выбор проще, говорил, что стар стал, и Скир заслуживает конга более молодого, более крепкого, более мудрого! «Тебе ли отрекаться от мудрости?» — спросил его тогда советчик и последний дружок Касс. «Я и не отрекаюсь, — ответил ему Ирунг, — но моя мудрость к закату повернута, а вот мудрость Димуинна — если не к восходу, то уж к полудню. Все для Скира полезнее».
Двенадцать лет с тех пор прошло, не меньше. Сайды уж и забыли, что у них мог быть другой конг. Димуинн и сам постарел, хоть остался крепок и грозен, только мудрость Ирунга все так же была повернута к закату, а мудрость Димуинна попеременно притворялась то его величием, то его смелостью, то его безрассудством и вспыльчивостью. Теперь она явно обернулась азартом и злобой.
Конг сидел на крепостной галерее гнезда Стейча и, брызгая слюной, орал. На дне обширного двора полуголый раб, вооруженный только пикой, пытался справиться с бурым волком. Зверь явно предпочел бы вырваться из каменного мешка, но ворота были заперты, с галереи и стен неслись вопли зрителей, а окровавленный, с расширенными от ужаса глазами раб отчаянно тыкал в него пикой.
— Эх! — с досадой взревел Димуинн. — Слабоват зверек-то! Баск! Приготовься выпустить белку!
— Слушаюсь! — метнулся в сторону слуга.
— Мой конг! — нахмурился Ирунг. — Ты обещал свободу рабу, если он устоит в схватке с волком.
— Оставь, Ирунг! — поморщился Димуинн. — Вино у тебя лучшее, а вот мудрость порой тебе изменяет. Пообещать что-то рабу и сдержать слово, это вовсе не доблесть, а слабость! Да и где же его стойкость? Получил несколько царапин на руках и ногах и шаг сделать вперед боится! Посмотри на моих воинов, — повел конг рукой вдоль крепостной стены, — эта схватка никому не доставляет удовольствия.
— Приглядись-ка! — нахмурился Ирунг. — Это ли не стойкость?
Только что трясущийся от страха раб с отчаянным воплем сделал выпад вперед и загнал-таки пику в пасть волка. Зверь захрипел, захлебнулся кровью и повалился на бок.
— А это мы сейчас и проверим! — оскалил зубы конг и рявкнул куда-то вниз: — Баск! Клетку!
Загремел где-то внизу под галереей железный запор, заскрипела дверца, и сквозь наступившую тишину послышалось клацанье когтей. Замерли воины на стенах, загудели недовольно.
— Недовольны воины твои, конг, — чуть слышно прошептал Ирунг. — Все слышали твои слова о свободе.
— У моих воинов память короткая или будет таковой, — прошипел конг и заорал, поднявшись: — Раб! Если ты победишь еще и эту белочку, то получишь вдобавок к свободе десять золотых! Если же умрешь, считай, что умер свободным!
Раб, судорожно пятясь к воротам, не слышал конга. Пар вырывался у него изо рта, брови и взъерошенные волосы покрылись инеем, плечи блестели, от тающего на них снега, но он не чувствовал холода. На него надвигалась смерть. Белка вышла на середину двора и замерла. Она нисколько не уступала той, которую пришлось убить Зиди. Сам Ирунг, показывая предназначенных для потехи зверей, объявил правителю, что крупнее этой белки никогда не попадалось ни в одну ловчую яму. Подняв морду, зверь окинул взглядом замерших на стенах воинов, повернулся к галерее конга, как бы прикидывая, сможет ли взлететь одним прыжком на высоту заплывшего жиром раскрасневшегося лица. И тут в ворота застучали. Раб вздрогнул, судорожно оглянулся, словно за спиной дало о себе знать спасительное избавление от страшной участи, и поднял пику.
— Хороши ли твои стражники, Ирунг, если белым днем попустительствуют незваным гостям? — усмехнулся Димуинн.
— Седд Креча стоит у ворот, хозяин, — в то же мгновение изогнулся над ухом Ирунга слуга. — С ним шесть воинов, но к воротам он подъехал один.
— Откройте ворота, — кивнул маг.
— Подожди, — обернулся к нему Димуинн. — Не порти схватку, старый друг. Дай команду открыть ворота, как только белка закусит человечинкой.
— Ты слышал, — скрипнув зубами, обернулся Ирунг к слуге.
Белка не заставила себя ждать. Определившись, что другой добычи, кроме выставившего пику раба, у нее не будет, разъяренный падением в яму, колдовством, болью в недавно стянутых лапах и заточением в тесной клетке зверь двинулся вперед. Понемногу зашумели, радуясь новому развлечению, воины на стенах. Мало кто видел, как охотится белка, зато уж рассказов об этом да незадачливых нищих с выковырнутыми глазными яблоками всегда на скирских ярмарках хватало. Похоже, и раб знал об этом. Зажмурившись и издав вопль отчаяния, он бросился вперед.
Белка прыгнула в то мгновение, когда пика готова была ее проткнуть. Она взметнулась тенью над головой раба, перевернулась в воздухе и стеганула его по лицу передними лапами. Раб завизжал и закрутился, зажав окровавленное лицо ладонями, а белка, подняв вверх голову, сожрала лакомую добычу. Медленно заскрипели ворота. Зверь обернулся, заметив желанный проблеск свободы, прижал уши и прыгнул, едва в проездном тоннеле появился всадник. Седд Креча даже не попытался вытащить меч, но не потому что был нетороплив. Он сорвал с плеча лук, словно из воздуха извлек стрелу и отпустил тетиву за мгновение до того, как зверь выставил вперед смертоносные когти. Белка упала под копыта и последним движением лап переломила торчащую из глазницы стрелу. Обученная лошадь тана не дрогнула.
— Приветствую конга Скира и тана храма Сади! — склонил голову Седд. — Приношу извинения, что испортил представление, но хотел бы заметить, что белку приручить невозможно, ваши усилия бессмысленны!
— Почему же? — откликнулся с улыбкой конг. — Всякие усилия вознаграждаются. Зверя, которого нельзя приручить, всегда можно убить, да еще позабавиться при этом!
— Не сомневаюсь, — кивнул Седд.
— Тогда расскажи, чем я обязан твоему визиту? — прищурился Димуинн.
— Всего лишь желанием поделиться с тобой радостью, конг, — вновь склонил голову тан. — Дом Креча больше не бездетен. Мне удалось отыскать дочь. Она рождена вне обряда, поэтому я приглашаю всех присутствующих на праздник признания крови. Он состоится через неделю в храме Сето!
— Новость действительно неожиданная и радостная! — расхохотался Димуинн. — Я рад за тебя, Седд! Ты познакомишь меня с дочерью?
— Ты уже знаком с ней, конг, — поклонился тан Креча. — Но я познакомлю тебя с ней еще раз обязательно, только сделаю это в соответствии с правилами приличия и обычаев сайдов.
— Не понимаю… — начал конг.
— Прости меня, конг, но я очень спешу, — под ропот воинов перебил правителя Седд. — У меня еще одно радостное известие для тебя, конг, и особенно для тебя, дорогой Ирунг. Мой бывший раб Зиди, освобожденный по древнему закону и по велению правителя Скира, погиб страшной смертью. Дом Стейча может считать себя отомщенным!
— Ты убил его? — едва сдерживая гнев, поднялся Ирунг.
— Нет, — твердо сказал Седд. — Он умер от волнистой корчи. Его кости ты легко найдешь недалеко от перекрестка дороги на Борку и Пекарсу. Вот его мешок. В нем бочонок, под пробку наполненный муравьиным медом. Баль собирался выполнить обряд поминовения Эмучи.
Седд наклонился и опустил под ноги лошади глухо ударившийся мешок.
— Прости за беспокойство, конг, теперь смогу тебя увидеть только на приеме послов в Деште. — Тан Креча прижал к груди ладонь и в тишине, нарушаемой только тихим воем ослепленного раба, повернул лошадь. — Я уезжаю в город. К счастью, правитель Скира служит образцом милосердия, — бросил он через плечо и одним движением отсек несчастному рабу голову.
— Я убью тебя! — преодолев оцепенение, наконец заорал вслед тану Димуинн.
— Обязательно, — мрачно сказал Ирунг и приблизил губы к уху конга: — Чуть позже во имя твоей же пользы!
— Какой пользы? — зарычал конг. — Что за бред? Неужели ты не понял, что он оскорбил меня?!
— Я многое понял, — процедил маг. — Много больше, чем знал раньше. Если то пожарище, о котором докладывал Арух, действительно сделал тот, кто хотел скрыть смерть или не смерть Зиди, и это не Седд, значит, на нашем столе по-прежнему бросает кости еще один игрок. Игрок, который наводил магию Суррары при покупке муравьиного меда, который отравил твоих стражников на тракте. Это очень важно, конг, много важнее того, чувствую ли я себя отомщенным или нет, много важнее того, что появиться здесь Седд мог только в одном случае: если его дочь — это Кессаа!
— Кессаа?! — оторопел Димуинн и тут же побелел от ярости: — Будь он проклят! Даже если и так, я все равно не откажусь от нее! Даже законы Скира меня не остановят!
— Я и не прошу отказываться, — холодно улыбнулся Ирунг. — Но законы Скира прошу соблюсти. И не потому, что моя дочь делит с тобой дом. И не потому, что ты хочешь юную наложницу к себе под бок. Только потому, что пока законы Скира соблюдаются, весь Скир стоит за конга!
— Что я должен делать? — через силу процедил Димуинн.
— Отправляться в Дешту и провести переговоры с послами, — спокойно начал перечислять Ирунг. — Отправить Ролла Рейду вместе с Тини к алтарю Исс, тем самым удалив ее от храма и от племянницы. Окружить храм и не дать пробиться туда Седду. Пока обряд не совершен, ты можешь захватить девчонку, но потом Седда придется убить. Причем так убить, чтобы никто не подумал на тебя.
— Иначе? — поднял брови конг.
— Иначе он убьет тебя, — кивнул маг. — У него будет право на поединок, и ни один воин Скира не остановит оскорбленного тана, даже если его дочь не признана. А пока — следует искать, искать девчонку. Вряд ли Седд будет рядом с ней, но далеко он ее не отпустит. Дешта большой город, но он стиснут крепостными стенами, как и любой из городов. Арух ждет ее там.
— Пока он не слишком преуспел! — прорычал конг.
— Рано или поздно преуспеет, — скривил губы Ирунг. — Но есть еще одно, главное! Этот мед. Это ключ к алтарю. Благодаря ему мы можем найти алтарь и без Тини, и без безмозглых стараний Ролла. Я всего лишь оставлю отметину на бочонке, и все получится. Это дорогой подарок, конг!
— И бочонок сам покатится до алтаря? — нахмурился конг.
— Нет, — усмехнулся Ирунг. — Возьми четверку самых бездарных слуг или самых никудышных воинов, тех, которых не жалко, и отправь с ними бочонок в Дешту. Уверяю, они не довезут его до места. Об остальном я позабочусь.
В ту же ночь четверка слуг, среди которых были старик конюх, хромой ключник и двое седых, любящих выпивку и сон воинов конга, была расстреляна из засады. Твердые руки вытащили из ран стрелы, отнесли тела в овраг и присыпали снегом. На дороге не осталось ни капли крови. Сомкнул потревоженные ветви некогда бальский лес, скрыл следы смельчаков, которым и смелость в этот раз не пригодилась. Ни словом не обмолвились быстрые воины, взяв желанную добычу. Ни поздним вечером в пути, ни ночью возле укромного костра. Только утром, когда их оказалось на одного меньше, тот из них, щеку которого украшал узкий шрам, грязно выругался.
— Как ему удалось уйти? — мрачно спросил один из жрецов, выдергивая из ствола дерева ржавую пику.
— Наговор, — скрипнул зубами щуплый. — Простенький наговор на сон. Вот уж не думал, что на деревенские присказки поведусь!
— За девкой он пошел, — заметил третий, забрасывая на плечо мешок с бочонком. — И думать нечего, за девкой пошел. Что там он на сосне накорябал?
— Пять, — прищурился в утренних сумерках первый. — Пять дней.
— Все понятно, — вздохнул жрец. — До вечера воскресенья будем ждать его у Козлиной башни на краю леса. Все равно без хромого алтарь не найдем.
— Не хромой он уже, — зло процедил щуплый. — Но, правда, живой пока. В город я пойду. Надо ведьме о себе напомнить. Если Зиди голову себе сковырнет, только на нее надежда. Зря, что ли, Эмучи к ней ходил? Помочь должна с алтарем. А если Зиди вернется, и все у нас завершится по обряду, никто меня не остановит, когда я ему глотку резать стану!
— Если только он присказку на сон не повторит, — зло бросил первый жрец.
— Пика-то нужна? — хмуро спросил третий.
— Выбрось! — прошипел щуплый.
