Книга: Муравьиный мед
Назад: Глава восемнадцатая
Дальше: Глава двадцатая

Глава девятнадцатая

Кессаа приходила в себя медленно. Какое-то время она словно болталась между снящимися голосами и прочими неясными звуками, затем из обрывочной мути всплыла боль в запястьях рук, ломота в животе и груди, а потом уже и голод, и удушье, и набрякшая тяжесть в голове, пока не пришло понимание — это не сон. Нескольких мгновений ясности хватило, чтобы осознать причины неудобства. Завернутая в войлок, она лежала на коленях крепкого седока. Стянутые ремнями руки и ноги затекли, ударяющие в живот и грудь твердые колени причиняли физические мучения, но хуже всего был запах. Отвратительный запах козьей шерсти смешивался с запахом лошадиного пота и неухоженного тела. В носу засвербело, но Кессаа сдержалась. Она даже не вздрогнула. Неслышная присказка слетела с губ, и приступ исчез не начавшись. Что это там говорил Гуринг о свойствах изделий из козьей шерсти? Магию наведенную ослабляют? Есть немного. Напоминает сухость в горле, что слова сказать не дает. Или это действительно жажда? Хотя бы глоток воды, горло промочить. Ничего, если сразу не убили, не покалечили — значит, не за тем охотились. Что ж ты, Зиди, службу не выполнил?
Кессаа прошептала последнюю фразу невольно, точнее вычертила ее в голове угловатыми бальскими рунами, но тут же почувствовала жалость к седому воину. Понимала беглая танцовщица, что хоть и за обоими гнались, но за Зиди шли, чтобы убить, а уж за ней, чтобы живой взять. И кто знает, может, и убили его лишь потому, чтобы поимку Кессаа в тайне сохранить? Ну и что же теперь? Неужели так жалко потерянных на лечение старого баль пяти или шести лет собственной жизни, что эта жалость к излеченному, но неудачливому хромому пристала? А как же Лебб? «Лебб», — беззвучно разомкнулись пересохшие губы, и тут же накатила глухая тоска, в которой утонули и Зиди, и явно содранное с пояса золото, и увещевания Тини, и испытания в Суйке. Одного захотелось, чтобы эти твердые колени коленями Лебба оказались, потому, как бы тверды они у него ни случились, руки все одно добрыми должны быть, как глаза его!
— Стой! — раздался властный голос, и твердые недобрые руки сдвинули тело Кессаа на холку коня.
Девушка охнула и только тут пришла в себя окончательно. Сразу услышала и приглушенные голоса, и храп коней, и боль в закоченевших пальцах. Всадник спешился, подхватил пленницу и бросил ее наземь. Войлок смягчил удар, но Кесса снова охнула, почувствовала острое колено, упершееся в бок, и выкатилась на сырой снег.
Лошадей было пять, людей четверо. Легкий морозец сразу же схватил Кессаа за щеки. Она подтянула непослушные ноги к себе, села, прижав замерзшие кисти к лицу, удивилась количеству накрученных на предплечья амулетов, но посидеть ей не дали. Сбросивший пленницу наземь высокий воин шагнул в сторону, а еще один из расплывающихся в тумане всадников спешился, подошел к девушке и рывком поставил ее на ноги.
— Мэйла?! — удивленно прошептала Кессаа.
— Встань. — Наставница дернула беглянку за стянутые ремнями руки, выхватила клинок и рассекла путы на ногах, затем подтянула ее к себе и прошептала в лицо: — Послушай меня, девочка. Талантами тебя боги не обидели, но вот ума пожалели. Поэтому постарайся запомнить мои слова с одной присказки, потому как на этот раз учить тебя буду не наставлениями, а плетью. Твоя дорога закончилась, теперь тебе дорогу другой человек будет править. И ни тетка тебе не поможет, ни недоумок белокурый из дома Рейду, ни гончие Ирунга. Хотя последний вроде бы как смерти твоей хочет? Ничего, со временем поймет старик, что сыночков его убить тебе с твоим умением все равно бы не удалось, а истинного убийцу даже ему уже из лап смерти не вырвать. Так что месть его останется неутоленной. Ты же забудь и про Лебба, забудь и про конга, главное — о себе забудь. Впрочем, об этом после. Пока советую слушаться меня. Уж не знаю, как ты через Суйку перебралась, видно, крепким зернышком твой проводник оказался, да только все равно на зуб попал. О магии забудь. Способности твои больше не пригодятся, а не забудешь, плеть и здесь выручит. Пока с помощью амулетов и приговора, потом и сама по себе. Все ясно? Попробуй для ясности.
Мэйла произносила все эти слова спокойно, но именно это спокойствие и подняло ту волну ужаса, которая почти захлестнула Кессаа. Но затем бывшая жрица храма Сето сделала ошибку. Она шагнула назад и, удерживая Кессаа на вытянутой руке, обожгла ей плечи короткой плетью.
И девушка заплакала. Не от боли слезы выкатились у нее из глаз и не от унижения. Разве могла обидеть ее Мэйла?! Кто она была ей? Вот Лебб мог. Илит бы могла. Даже Тини не удалось бы обидеть девчонку. Чего уж там стараться Мэйле. От ненависти полились слезы. На себя обиделась Кессаа. За то, что не поняла, не разглядела за холодным участием и пронзительным взглядом не дотошливость наставницы, а тайный замысел, который тем и отличается от тайного ножа, что взмаха до удара не требует. Ошиблась Мэйла. Ей бы посочувствовать ученице, а не ненависть ее будить. Впрочем, и сочувствие бы не помогло. Слишком многое пришлось пережить за короткий срок.
— Это хорошо, — удовлетворенно произнесла Мэйла при виде слез и потащила пленницу за собой.
Она отвела ее шагов на десять, не дальше, расшнуровала пояс, спустила на колени штаны, задрала исподнее и заставила оправиться. Затем также одела, затянула шнуровку и отвесила по побелевшему от унижения и ярости лицу Кессаа пощечину, вновь заставив выкатиться слезы.
— Учись, девочка, покорности, — хмыкнула удовлетворенно. — Эта-то наука тебе полезней будет, если до времени собственные прелести истрепать не хочешь.
Мгновением позже Мэйла тыкала в лицо девушки угол меха с вином, та послушно пила, захлебываясь слезами, но внутри была уже спокойна и тверда. Слезы текли по ее собственной воле, руки еще дрожали, но не от недостатка силы, а от не до конца укрощенной ненависти. Кессаа еще не знала, как это произойдет, но была уверена, что срок жизни Мэйлы определен. Рано или поздно она будет мертва так же, как мертвы ненавистные сыновья тана Стейча.
— Поедешь верхом, — процедила сквозь зубы Мэйла. — Руки развязывать не буду, еще денечек или два потерпишь. И не позволяй глупости взять над собой верх. Разбираться, конечно, буду с глупостью я, но боль придется терпеть тебе. Поняла?
— Да, — еле слышно прошептала Кессаа и торопливо закивала, с удовлетворением чувствуя, что тело вновь начинает ее слушаться.
Пятеро всадников свернули с лесной дороги на узкую тропу, ведущую к Вороньему Гнезду, в полдень. Вековые деревья, неохотно роняющие пожелтевшую хвою в бедный для начала зимы снег, пропустили их между стволами безмолвно. Высокого воина, который сидел на лошади по-корептски, не пользуясь стременами. Вельможу, закутанного в дорогой плащ, чья выправка не оставляла сомнений, что он воин никак не менее искусный, чем прислуживающий ему корепт. Сгорбленного старика, обвешанного мешками и коробами, в котором всякий бы узнал по притороченному к седлу посоху бродячего мага. Крепкую всадницу, больше похожую на умудренную выигранными сражениями наемницу, и щуплую пленницу со спутанными руками. Пропустили деревья странный отряд, дрогнувшими ветвями снег и хвою на след обронили и снова застыли. Отгородился равнодушием от людского мира некогда оставленный баль лес. Зимой да холодами укрылся. Ни скрипом мерзлым, ни треском ветреным, ничем не выдал того, что все видит и все запоминает. А уж о том, что и предчувствует кое-что, вовсе никому знать не следовало. Ни того, что трое бальских магов из укрытия долгими взглядами проводили неприметную пятерку и вскоре двинутся вслед за ней. Ни того, что через день по лесной дороге в сторону замка Стейча проследует длинный кортеж Димуинна — конга Скира и Ирунга — мага храма Сади. Ни того, что тогда же на лесной тропе появится телега с одноглазым непростым возницей на облучке и полуживым, но все еще не мертвым воином на дне. Молчал лес. Ждал и дождался. Вздрогнули тронутые инеем придорожные кусты, сползли с закутанных в серые плащи фигур собранные из опавших хвои и листьев накидки. Явились зимнему полдню суровые лица. Двоих бы из троих Зиди узнал сразу.
Один из них уже много лет назад показал молодому воину баль дорогу к хижине Эмучи. Правда, годы не только Зиди покалечили да стерли. Они и юного жреца храма Исс не пощадили. Посекли щеки и лоб морщинами, посеребрили щетину на подбородке. И не одному ему досталось, его собратья тоже с юностью простились.
Второй из них в костюме дештского торговца явился в каморку раба дома Креча, бывшего победителя воинских турниров баль, чтобы напомнить Зиди о его долге. О том, что пришло время предсмертному слуге вернуться к тайному алтарю. Заартачился тогда было хромой, впрочем, для порядка поупирался. Разве отказал бы сын народа баль собственному жрецу, разве бежал бы от долга своего? Хотел Зиди тогда что-то объяснить нежданному гостю, но потом махнул рукой: и в самом деле, нельзя оставлять баль без нового жреца — накатят если не сайды, так воинства Суррары из-за пелены. Ждал, видно, жрец отповеди, а вместо этого услышал пьяное бормотание отвратительного раба, что как уйти из города тот придумал. Только не дело в одиночестве через ворота править, выходить в последнюю ярмарку следует, когда на тракте затеряться получится. Одного не услышал жрец, каким способом до ярлыка вольного Зиди добраться решил.
Двоих бы сразу узнал Зиди, третьего узнать нелегко было. Хотя его-то как раз воин знал лучше остальных. Он самым неприметным из трех казался, хотя и отмечен был больше других. Сам Синг постарался, когда со стражниками конга сдирал остряка шута с раскрашенным углем и охрой лицом с ярмарочного столба, да отсчитывал удары плетей по худой спине. Вот только раздевать догола верный помощник Аруха шута побрезговал, иначе нашел бы в драных сапогах еще четыре бальских ножа. Точно такой же поразил скирского палача в центре прошлой ярмарки. Верно не только за то, что тот бальского колдуна мучил. Такая уж профессия палаческая: сделаешь человеку облегчение — значит, работу испоганишь, а не сделаешь — врагов наживешь. А уж то, что в кошельке захрипевшего с ножом в горле палача золотых было с его годовое жалованье — чуть ли не весь запас золота из бальского храма, даже Арух не распознал. Все знают: если на скирской ярмарке пьяный лишь качнется, в момент кошелька лишается, чего же от мертвого ждать? Верно, тут же зашлепали, засверкали по мостовой сайдской столицы босые пятки какого-нибудь сорванца, который не сразу и добычу нечаянную оценить смог.
Двое бродяг узнали бы этого третьего — те, что лошадей у него купили, а затем с деньгами в Скочу вернулись. Узнали, если бы живы остались. Трактирщик вот, что на дешевизну позарился, узнать бы не смог, но порцию железа в горло тоже получил. Так уж заведено было в храме Исс. Если дорога твоя скрыта от чужих глаз, но враг даже ненароком продолжает следовать за тобой, не вверяй собственную судьбу случаю, сам стань несчастным случаем для врага.
На третьего, поперек щеки шрамом украшенного, теперь и смотрели двое его спутников. Они, которые в храме в числе пяти избранных учеников Эмучи старше его были, здесь, в чужом лесу, как и немного раньше в Скире, а потом в Скоче, когда пришлось неловкую торговлю лошадьми свертывать, смотрели на щуплого как на старшего. Забыли уже, как посмеивались над молодым жрецом, искусным во владении оружием, который пять лет подряд сражался на всех праздниках за звание лучшего воина баль, но всякий раз на последней ступени осекался. Не мог преодолеть охотника из дальней деревни, который и руны-то разбирать не умел. Где он теперь, этот охотник? Куда меч заветный спрятал? Неужели забыл о предсмертном служении или сгинул в окружающих Суйку лесах? Помнит ли худого парня, который, стиснув тонкие губы, безуспешно пытался пробить его защиту? Помнит ли, кому ненароком щеку острием клинка рассек? Теперь бы иначе все обернулось, иначе… Впрочем, о всякой падали не наплачешься.
— Бочонок разглядел? — спросил старший из троих.
— На месте, — беззвучно ответил щуплый. — Приторочен к лошади корепта.
— Найдем ли алтарь без Зиди? — нахмурился второй. Сомнений, что бочонок с медом удастся вернуть, у него явно не возникло.
— Будем искать! — твердо ответил старший. — Хотя времени мало у нас. Надо бы девчонку, что с баль была, с горячим приговором распластать, жилки наружу потянуть, может, выболтал что хромой ей перед смертью? Будем искать, выбора Эмучи нам не дал. В крайнем случае к ведьме пойдем, поможет. В любом случае двое наших братьев просеивают сейчас все на холме от храма до хижин. Не о том нам следует думать.
— Идем, — прошептал щуплый. — Мед вернем в логове Креча. Женщина, что била девчонку, очень опасна. Почти как та ведьма, которую Эмучи обхаживал. Приближаться к отряду пока не стоит.
Скользнули по следам отряда трое. Неслышно растворились между деревьями. На то они и баль, чтобы не договариваться с лесом, а частью его быть. Смотрел бы кто со стороны, подумал бы, что почудилось ему. Померещились три быстрых силуэта. Тем более что и следов на тропе не осталось, словно лес специально ветвями вздрагивал, чтобы легкие отметины засыпать. Загудел, зашумел уснувший было лес. Давно уже такой охоты в здешних местах не водилось. Древние стволы лесных великанов даже потрескивать начали, ловя верхушками гуляющий над кронами ветер. Даром что зимнее полусонье уже к корням подобралось, ради такого случая и обождать с дремотой можно. Шумел зимний лес, может быть, потому и не увидел, не разглядел две легкие тени, что на границе сна и яви скользнули в его чащи. Хотя чему удивляться, если любой лес дышит, как зеркало, и смотрит, как зеркало, по сторонам, особенно когда охота творится. Дичь пуганую и непуганую страхом да ужасом метит, зверя злобой и голодом, охотника азартом да опаской лесной, а если пустота по следам катится, пустотой тишина лесная и отвечает. Отвечает, но замирает тревожно, словно среди жаркого дня ветром ледяным повеяло. Хотя вроде бы вот она, зима, растопырила пальцы, норовит в горло забраться, под одеждой за кожу прихватить — куда уж холоднее. Однако не тот это еще холод, не тот.
Неспешно отряд двигался, поэтому и к замку Креча выбрался на второй день пути уже затемно. Старик маг, который лицо не показывал, то и дело останавливался, какую-то незнакомую Кессаа ворожбу ладил, ловушки раскладывал. Да и Мэйла назад смотрела чаще, чем вперед вглядывалась. Ничего заметить не могла, но что-то за спиной отряда уж очень не нравилось суровой воительнице. Только был ли кто за спиной, или не был, путь до Вороньего Гнезда удлинить он не смог. Ни искра не отметила крепость тана Креча, только копыта вдруг застучали по камням. Затем застонал, заскрипел под ними деревянный мост, и вот уже невидимый камень сгустился, сузился до тесноты проездного двора. Заскрипели за спиной отчего-то загодя открытые ворота, и только тогда из щели в стене выбралась крепкая фигура стражника с факелом. Молча, с поклоном принял воин коня у вельможи, метнулся в сторону Кессаа твердый взгляд предводителя отряда, но лицо рассмотреть девушка опять не успела, Мэйла подхватила повод ее лошади и повлекла в крепостной двор. Запахло дымом, печеным мясом, послышался смех стражников, всхрапывание лошадей, взлетели в ночную тьму искры костра, но и тут ничего разглядеть Кессаа не смогла, потому что крепкие руки выдернули ее из седла и подтолкнули вслед за Мэйлой в узкую дверь. Споткнулась пленница, едва нос не расквасила о высокие ступени, но все те же крепкие руки удержали ее за шиворот, и грубый голос с акающим корептским акцентом брезгливо отчитал:
— Под ноги смотри!
Лестница повернула раз, другой, пересекла несколько коридоров, пока не уперлась в тяжелую деревянную дверь. Мэйла сдвинула щеколду, потянула за деревянную рукоять, и в лицо Кессаа сразу пахнуло теплом и уютом. И точно, в небольшой округлой комнатке попыхивал камин, мерцали светильники, и исходили паром бадьи с теплой водой.
— Ну вот. — Мэйла вздохнула и, с сожалением бросив взгляд на воду, рассекла ножом стягивающие руки Кессаа путы. — Сейчас колдун наш поднимется, и приступим.
Девушка успела подумать, что еще за колдун, но на лестнице раздалось шарканье, и все тот же старик, бормоча невнятные присказки, ввалился в комнату с попыхивающим дымком горшком. Кессаа втянула ноздрями запах и почти машинально перечислила про себя знакомые травы — лютовник степной, мятица, зимовка, ромашка дорожная, сладкий лук, болиголов, еще что-то. Сырье для отворотов и сонное зелье. Смешано как-то странно. Что там храмовые жрецы — любая бабка-ворожея за такой расход ценных трав своей помощнице руки бы отбила. А этот умелец, даром что так и не стянул с лица серую ткань, присказками торопливыми залился. Или скрутить ее приговором хочет, или магию ее высушить? Точно, горло опять стянуло, глоток бы воды для облегчения. Неужели Мэйла думает, что все умение Кессаа от окуривания травяного развеется? Или она слабости ее хочет, безразличия, безволия? Потекла невидимая мелодия по полу, закружились в глазах цветные искры, взлетела Кессаа под потолок комнаты, саму себя со стороны увидела, ужаснулась опущенным безвольно плечам, растрепанным коротким волосам, не озолотившимся от действия муравьиного меда, а выцветшим и порыжевшим, голос Мэйлы как через стену услышала:
— Ну что там, жрец, подействовала уже твоя травка?
Стянул ткань с лица колдун, и Кессаа едва не закричала, хотя только и могла видеть да впитывать. Гуринг стоял перед ней! Ни спина у него не выпрямилась, ни морщины не разгладились, но куда только немощь да слабости делись? Глаз его Кессаа не видела, но улыбка на лице играла как у молодого.
— Не сомневайся, Мэйла! Она теперь спит не спит, а ничего не слышит, не ведает. Девчонка, конечно, не без таланта, но не все свитки она прочла, не все заклинания выучила, да и учи не учи, тайны не старательным открываются, а посвященным!
— Так посвящать ее и вовсе не следовало! — зло бросила Мэйла, с подозрением взметнув взгляд к потолку.
— Не посвятил бы, как бы она из Суйки выбралась! — огрызнулся жрец. — Ты ее тоже кое-чему научила. Или тоже во всякой науке припасок для себя из опаски оставляла?
— Лишнего не показывала, — проворчала Мэйла, хлестнув несколько раз по щекам бесчувственное тело. — Только ведь в науках по-ладному не всегда выходит. Одному все расскажешь и покажешь, он и сотой доли не впитает, а другому только дорожку нужную покажи, догонит тебя и ноги об тебя вытрет.
«Точно», — вдруг неожиданно ясно подумала Кессаа.
— Этой магии она не знает, — уверенно потряс жрец горшком. — Это реминские присказки, из-за речки Манги, они в наших храмах не в ходу. Ты, Мэйла, к себе прислушайся, ты ведь колдунья не из последних, да и меня боги силушкой не обидели, а сейчас и присказки не сплетем, как ни старайся. Пока не продышимся, от зелья этого сами не отойдем.
— Может быть, однако опаска не помешает, — пробурчала Мэйла и бросила замершему у стены корепту плеть. — Возьми-ка, Хеен. Калечить девчонку мы не можем, но поберечься ее стоит. Почувствуешь что неладное, хлестнешь. Меня только не задень, молодец!
— Не сомневайся, — расплылся в улыбке воин и ловко выстегнул верхушку фитиля у коптящей лампы.
— Упражняться во дворе будешь, раб, — раздался с лестницы властный голос — Или ты уже вольную получил? Служба длится, пока не закончится! А вы чего замерли? Рабская служба идет до воли или до смерти, а у вольного и такого выбора нет. Приступайте!
В дверном проеме стоял Седд Креча.

 

Айра не привыкла задавать вопросы, и если Синг сказал, что разговоры пока откладываются, значит, нечего муку перемолотую молоть. Она и сама на вопросы помощника Аруха без лишних разглагольствований отвечала. Как в Суйку вошла, как эскорт растеряла, как мертвого Тируха нашла, какую магию беглянка в Суйке применяла, каким чудом выбраться смогла.
Синг, наверное, волнения какого-нибудь от Айры ждал, в лицо ее вглядывался, но недавняя его ученица оставалась холодна и спокойна. Одного Синг понять не мог: куда же баль делся? Айра и сама этого не знала — на день она опоздала, не больше. Но ясно было: не только Зиди с танцовщицей у костра в расщелине грелись, гостей они дожидались. Вот только рады ли им были, ответа получить не удалось. Немалый кусок леса выгорел, несколько деревьев до верхушек обуглились. Стоила ли лесная стоянка таких усилий, если обычный след хорошей магией да умелыми руками напрочь стирается? Или девчонка после Суйки очухалась да силы не рассчитала?
Вопросов много, да вот ответов на них гораздо меньше. У Синга даже щеки втянулись, скорбными морщинами лицо покрылось, особенно когда на перекрестке восемь мертвых стражников обнаружились. Впрочем, эти-то смерти как раз понятны были — вино в мехах порченое оказалось. С другой стороны, раньше от такой напасти крепкие скирские воины, ну, за кусты два-три лишних раза сбегали бы и все. А тут карачун поголовный с целым постом случился! Подхватил Синг мех, да к Аруху в Борку помчался неутешительные вести докладывать. Только и крикнул Айре, чтобы не тянула осоку из болота — вечером Арух совет собирать будет.
«Будет», — без злобы подумала Айра, глядя, как крепкие стражники тут же, не отходя от костра, могилу для невезучих соратников роют. Только что этому остроносому со сверкающим искрами левым глазом советы, если все равно по-своему поступать станет? Оно понятно, Айру по молодости никто за язык не тянет, но остальные, даже если и имеют собственное мнение, предпочитают за зубами его держать. Да и кто остальные — двое сотников, приданные Аруху Димуинном, Синг да пяток юных жрецов, которые о Суйке даже думать боятся? Ирунг-то на советы, что Арух собирает, не ходит. Он при надобности Аруха сам к себе призывает.
«Нет, — мысли Аиры вновь перескочили на баль, — не мог ты просто так сгинуть. Синг понятно на что надеется: что тебя либо Ирунг настиг, либо бешеный тан Креча. Только если первому скрывать следы вовсе незачем, то второму и силенок на это не хватит». Сказала и тут же себя поправила: «Не спеши, Айра, ни Ирунга силы, ни Креча тебе неведомы. А уж тем более неведомы силы тех, кто им прислуживает, и тех, кому они сами служат».
А кому служит она сама? Не в первый раз задавалась Айра этой мыслью. Годы ее небольшие, правда, позволяли этот ответ не числить в ряду срочных, тем более что сомнений не возникало, пока она служит Аруху, а стало быть, и Ирунгу и Димуинну. Но вопрос этот приходил к ней все чаще.
Сначала девчонке казалось, что сомнения ее связаны с самим Арухом. Уж больно скользким он был, советник Димуинна, перекинувшийся на сторону Скира посол магов Суррары. Никак не удавалось Аире увидеть его насквозь, склонности его определить, настроение. Более того, остроносый словно чувствовал ее прощупывание, часто поворачивался к ней и, ухмыляясь, грозил тонким пальцем. Грози не грози, а исключать собственных замыслов Аруха Айра не собиралась.
И то дело, со времен воровской жизни девчонка твердо усвоила: когда стражники Скира облаву на портовую погань ладят, пусть ты хоть десять раз чист, не дайте тебе боги попасться под тяжелую плеть. Доказывай потом, что невиновен, когда рука обвиснет. Поэтому никакой радости Айре возможное предательство или даже какая-то скрытая игра Аруха не доставляла. С другой стороны, о какой службе может идти речь, если все они, исключая разве что Аруха да помощника его, Синга, который ой как не прост был, и в подвязки для ее платья не годились? Впрочем, не всё, о чем голова думает, в дело следует пускать. Готовиться — да, но тихо и незаметно…
«Главное — быть незаметным», — кивнула сама себе Айра и покрепче закуталась в теплый плащ. Спины у разрывающих не успевшую промерзнуть землю стражников взмокли, но девчонка изрядно замерзла. И Суйка ей не так легко далась, да и прошагала она за последние дни немало. Синг только теперь лошадью ее порадовал, а ведь не железная она, едва семнадцать годков отстучало. Хотя вся жизнь впереди…
— Вся жизнь впереди, — негромко прошептала Айра, мечтая о вечере в одном из теплых боркских трактиров. Если, конечно, Синг или Арух не погонят ее дальше, в Дешту, куда, как они говорили, стремилась беглянка. «Судьбу лицом встречать надо, а не спиной», — вдруг повторила про себя Айра присказку скирского трактирщика Ярига, через которого получала ежемесячно таинственные золотые, и неуловимым движением потерла пальцы друг о друга. Что там говорил Тирух после поисков в лавках таинственного покупателя меда, «след слабый, скользкий»? Так и не нашли тайного скупщика, хотя весь город перевернули. Неужели Синг не почувствовал? Впрочем, и она едва нить поймала. Здесь он был, скупщик тот, он и стражников уморил. Точно, он!
— Быстрее там! — заорала Айра, поднимаясь на ноги. — Забрасывайте тела, как есть, в Борку спешим, срочно!
Стражники посмотрели на колдунью хмуро. И то сказать: девчонка сопливая, едва до плеча самому низкому из них достанет, а гонору столько, что на самого конга хватит! Лица не прячет, глаз не опускает, одежду мужскую носит, да еще и командует. Переломить бы об колено, штаны содрать, да отхлестать как следует, перед тем как телом ее насладиться. Отчего же кровь в жилах стынет и мороз по коже пробегает от одного взгляда ее?..
— Заканчиваем, госпожа Айра!
Назад: Глава восемнадцатая
Дальше: Глава двадцатая