70

Джека и Рона вернули в третий корпус. Возвратившись после пережитого в санчасти, напарники облегченно вздохнули и почувствовали себя дома. Бросившиеся к ним было обитатели корпуса, увидев, что это не новенькие, угрюмо побрели обратно — ложиться на нары, чтобы смотреть в потолок и тосковать.

Услышав про свои сухожилия много хороших слов, Рон теперь другими глазами смотрел на двух одноруких узников. Поначалу он полагал, что это просто калеки — мало ли как случается в жизни? — но теперь и себя легко представлял в таком виде.

Гастон выглянул из своего «кабинета» и махнул им рукой. Напарники проследовали мимо притихших обитателей корпуса и вошли за загородку.

— Ну как? — спросил Гастон.

— Паршиво, — ответил Джек, садясь на стул. — Я им понравился, за исключением продырявленного осколком легкого.

— Хорошо, значит, начнут с почек.

— А чего же хорошего?

— Доноры почек — местные долгожители, иные до полугода живут, пока кому вторая понадобится или там печень с сердцем.

— А если орган никому не нужен? Скажем, запросили печень, а сердце или легкое куда девать?

— Все идет в дело. Если печень запросили, значит, она пойдет по повышенной цене — кому-то приспичило. Другие органы продадут подешевле, их берут начальники госпиталей и частных лечебниц, хороший врач всегда держит что-то про запас. Ценовая скидка определяется известным риском, у тебя в холодильнике может лежать печень, а клиенты, как назло, будут поступать с обгоревшими легкими. В коммерции всегда так:

— И сколько же стоят органы?

— По-разному, но у меня листпрайс имеется.

С этими словами Гастон вынул из поцарапанного письменного стола листок бумаги.

— Вот пожалуйста. Сердце — от восьмидесяти до ста десяти тысяч батов, печень — от шестидесяти до семидесяти тысяч.

— Ну-ка… — Джек взял у Гастона расценки и принялся что-то высчитывать, поднимая глаза к потолку и беззвучно шевеля губами. Через пару минут он бросил листок на стол и вздохнул.

— Получается, что на мне они могут заработать до трехсот тысяч батов.

— Хорошие деньги! — улыбнулся Гастон.

— Дай-ка я взгляну. — Рон взял листпрайс и отыскал нужную ему позицию.

— Ну что? — спросил Джек.

— С меня они получат немного — не более восьми тысяч.

— А что им у тебя понравилось? — осведомился Гастон.

— Мышцы и сухожилия правой руки. Она у меня ударная…

— В смысле?

— Рон неплохо обращается с ножом, — пояснил Джек.

— Вот как? Это хорошо, ножей у меня пока нет, но, думаю, через «земляка» мы достанем отличные поварские ножи для разделки мяса.

— Для разделки мяса у меня уже есть, — сказал Рон и, развернув скрученные на поясе штаны, достал сверкающий скальпель.

— Когда ты успел? — удивился Джек.

— Наш пострел везде поспел, — заметил Гастон. — А у меня для вас, камрады, тоже подарок.

— Какой подарок? Сардины?

— Нет, думаю, получше, — улыбнулся Гастон. — Только ты, Рон, убери нож… Новенький! Иди сюда!

Послышались торопливые шаги, и в закуток вошел высокий немолодой человек.

Глаза у Рона расширились, он стал медленно подниматься со стула, расплываясь в плотоядной улыбке.

— Ах ты, сука… — произнес он с расстановкой и, подскочив к худощавому, сложил его пополам мощным ударом в солнечное сплетение. Затем от души приложил коленом в лицо и принялся бить ногами.

— Только крови не напускай, я не люблю этого! предупредил Гастон.

— Ну-ка, отдохни, — сказал Джек и, отодвинув

Рона, сам принялся бить худощавого, который довольно профессионально закрывался, чтобы не получить серьезных увечий. Должно быть, набрался опыта в уличной банде или в тюрьме.

Джек и Рон несколько раз менялись, пока наконец Гастон не сказал:

— Ну хватит, приканчивать его не нужно, он на пичкан ценными сведениями.

Напарники, словно опомнившись, отошли, и Рон стал осматривать палец на ноге, который выбил в порыве мщения.