42
Сергей пробудился от знакомого ощущения, когда сознание отказывается принимать реальность, тщетно лелея надежду, что все происходящее лишь короткий болевой шок.
«Опять напился и опять не помню где», — с трудом ворочая шариками, подумал Тютюнин. После чего он отключил сознание, взяв небольшой тайм-аут. Однако информации от внешних источников не поступало, так что пришлось действовать самому.
Для этого у Серёги была наработана целая методика, и одним из главных её приёмов являлось определение местоположения по виду потолка.
"Потолок побелённый, расписанный синими точками, — сделал наблюдение Тютюнин. Затем пригляделся и внёс поправку:
— Синие точки не считаются. Они повсюду…"
Невыразительный молочный свет падал из высоко расположенных маленьких окон, заглянуть в которые было невозможно.
Оставался один только белый потолок, но это ничего не объясняло.
Следующим шёл способ воспоминаний через обследование одежды. Скажем, если ты в пальто — значит, на улице осень. Или весна.
Приподнять голову было не так легко, поэтому невероятным усилием Тютюнин скосил глаза вниз и выпятил живот, чтобы увидеть, чем он прикрыт.
Вместо привычной одежды на животе оказался какая-то солома.
«Наверное, я в деревне, в хлеву», — выдвинул версию Серёга и почувствовал, что очень хочет пить.
— О-о… — простонал кто-то совсем рядом, и этот живой звук обрадовал Тютюнина. Если это корова или, на худой конец, коза, значит, он действительно находится в хлеву. А в хлеву обязательно есть вода — должны же животные что-то пить.
Стон повторился, затем зашуршала солома, и перед затуманенным взором Тютюнина появилось что-то непонятное.
— Корова, это ты? — на всякий случай спросил он.
— О, привет, Серёга. Мы живы?
— Леха? А где же корова?
— Не знаю, — вздохнул Окуркин. — Наверное, ушла.
— Леха, здесь где-нибудь вода есть?
— Вода? — Окуркин повертел трясущейся головой, икнул и ответил:
— Вижу кувшины — две штуки…
— Поползли к ним, а?
— Поползли, — согласился Окуркин и выдвинулся первым. Через какое-то время он стукнулся головой об один из кувшинов и понял, что дополз.
Поднимаясь вдоль сосуда, Леха достиг горловины и жадно припал к воде.
Рядом с ним судорожно глотал влагу Тютюнин, и несколько минут ни о чем другом друзья думать просто не могли.
Наконец они утолили жажду и только после этого начали осматриваться.
— Серёг, а где это мы?
— Я думал, в хлеву…
— А на самом деле? Что за наряды на нас, а? — Окуркин выдернул из обновки несколько травинок и попробовал их на вкус. — Солома какая-то…
— Слушай, а может, уже Новый год, а эта хрень карнавальные костюмы?
— И что же это за костюмы? Мы с тобой, что ли, копнами нарядились? Меня, Серёга, сейчас другая тема волнует. Знает ли моя Ленка, что я так напузырился? Это ведь для меня вопрос жизни и смерти.
— Понимаю, — кивнул Тютюнин. При таком раскладе ему дома тоже грозил неласковый приём.
— Ты не думай, Серёг, я не трус.
— Я ничего не думаю. Я вот заметил, какие здесь ковры хорошие. — Тютюнин погладил рукой пушистый ворс. — Не ковёр, а просто сказка…
— Стоп! — воскликнул Леха и вскочил на ноги. — Стоп, Серёга! Кажется, мы опять тово!
— Чего тово?
— Думаю, что мы снова пили бабкину микстуру! Я помню, да — я помню, что собирался фильтровать её через противогазную коробку!
— Через противогазную коробку? — переспросил Тютюнин. — Хм. Хитро придумано. У тебя, Леха, мозги неплохо работают. Надо же — через противогазную коробку. Знаешь, у меня в армии случай был, мы так тормозуху фильтровали, чтобы… Ты чего такой бледный, Лех?
— Ты мне эту историю уже рассказывал. Точно. Мы её фильтровали, мы её пили, и вот мы здесь. И знаешь, что самое страшное?
— Что?
— Я не помню, закрыл ли я гараж…
— Зато я помню — закрыл, — легко соврал Сергей.
— Врёшь, не можешь ты помнить. Ты же ничего не помнишь…
— Вот ничего не помню, а это запомнил. Такая уж у меня память особенная.
Они помолчали. Потом Тютюнин предложил:
— Слушай, давай, что ли, посмотрим, чего за этой дверью, а?
— А здесь дверь есть? — удивился Леха. — Я не заметил.
