19

В одиннадцать часов на работу явилась секретарша Елена Васильевна. Она очень удивилась, застав в кабинете директора кроме самого Штерна ещё двух сотрудников — Тютюнина и Турбинова. У последнего была забинтована голова и подбиты оба глаза, однако это не мешало ему с энтузиазмом прихлёбывать с блюдечка растворимый кофе.

— Ой, здравствуйте! У вас совещание, Борис Львович?

— Да нет, просто небольшой перерыв.

— А я посмотрите что принесла! — похвасталась секретарша и стала разворачивать большой плакат. — В школе у сына к сентябрю галерею портретов меняют — мастеров русской литературы, так вот ему выпало Чехова принести. Антон Палыча… Вот… — Елена Васильевна развернула портрет. — Красиво?

— Красиво, — кивнул Штерн. — Но вообще-то это Троцкий.

— Как Троцкий?! — поразилась секретарша.

— Очень просто. Лев Давыдович, — подтвердил Турбинов.

— Да вы не тушуйтесь, Елена Васильевна. Несите как есть, сейчас в школе таким пустякам значения не придают.

— А и ладно, — махнула рукой секретарша и убрала портрет. — Попью-ка я лучше чайку. Кстати, Борис Львович, вы слышали новость? Фригидин на работу вышел, собирался к вам зайти.

— Пусть заходит. Чем он, кстати, болел, надеюсь, ничего серьёзного?

— Говорит, что-то вроде отравления. В этот момент в дверь постучали, и появился сам Фригидин.

— Долго жить будет, — прокомментировал его появление Турбинов.

— Можно, Борис Львович?

— Заходите-заходите. Как вы себя чувствуете?

— Благодарю вас, чувствую себя хорошо. Здравствуйте, Турбинов, и вы, Сергей, тоже здравствуйте. Пользуясь случаем, что здесь собрались лучшие люди нашего предприятия, я хотел бы покаяться.

— В чем покаяться? — спросил Турбинов, поправляя сползавший на глаза бинт.

— Я вёл себя некорректно и недостойно высокого звания бухгалтерского работника, однако теперь все в прошлом. Я другой. Поверьте, Борис Львович, и вы, Сергей, поверьте тоже. Я — другой.

После этих слов Фригидин приложил руку к груди и поклонился.

— Не смею больше мешать и удаляюсь, — добавил он и вышел в приёмную, плотно притворив дверь.

— Что-то я не понял, в чем он каялся. Вы, Сергей, поняли?

— Я? — Тюгюнин не знал, что ответить. С одной стороны, следовало рассказать о проделках Фригидина, с другой — это ведь он, Тютюнин довёл человека до больничной койки. Однако его сомнения развеяла Елена Васильевна, которая снова заглянула в кабинет директора.

— Извините, у меня тут на столе сахар лежал — десять кусочков. Вы не брали?

— Нет, — за всех ответил Турбинов.

— Надо же, на секунду отлучилась, и сахар спёрли. Секретарша ушла, и Тютюнин тоже поднялся.

— Пора мне уже сырьё принимать. Люди небось волнуются.

— Да, Сергей, идите. И знаете что, вы сегодня здорово мне помогли, поэтому примите сырьё и отправляйтесь домой. Пусть у вас будет укороченный день.

— А можно у меня тоже будет укороченный день? — тут же напросился Турбинов.

— Нет, нельзя, — отрезал Штерн. — Вам, Федор Иванович, ещё до обеда в Санкт-Петербург смотаться нужно — привезти из Эрмитажа отреставрированную подкладку…