110

Вскоре частокол ужасных столбов закончился, и Сергей увидел стоявший рядом с кипарисовой рощей дом. Он был обнесён высоким каменным забором и производил впечатление надёжной крепости.

— Это моё жилище, — сказала Глоссария.

— Хорошая дачка. Зелени много.

— И мух тоже.

Завидев мать, из ворот выбежали дети. Их было четверо в возрасте от пяти до десяти лет.

— Мам, а чего это ты его не убила? — спросил самый старший мальчик.

— Сама не знаю, — призналась Глоссария.

— Убей его сейчас. Не тащить же человека под свою крышу…

— Что-то ты больно разговорчив, мальчик, — вмешался Сергей, поскольку эта тема ему не нравилась.

От такой дерзости пленника мальчик онемел. Но вдруг глаза его сверкнули огнём, и, приблизив к Тютюнину своё лицо, носившее следы явно аномального происхождения, пацан прошипел:

— Я ещё сожру твои кишки…

— Ладно, Гарри, где отец? — перебила его Глоссария.

— В амбаре заперся. Воет.

— Опять воет, — вздохнула Глоссария и, соскочив с коня, отдала поводья Гарри, а трофейного чёрного жеребца досталось повести второму мальчику, который ничего не говорил и только изредка облизывал губы змеиным языком.

— Клаус, Эсмеральда, идёмте домой, — позвала Глоссария двух самых маленьких. — А тебя, — обратилась она к Сергею, — я запру в амбаре.

— Но там же папа, мамочка! — напомнила крохотная Эсмеральда.

— Ничего страшного. Они оба безобидны. Даже слишком…

Тютюнина провели через просторный двор и заперли в большом сарае.

Снаружи лязгнули крепкие засовы, и он понял, что на какое-то время оказался в относительной безопасности.

Оглядевшись, Сергей обнаружил висевшие под потолком связки лука и прошлогодней кукурузы. Здесь же валялись сломанные лопаты, топоры без топорищ, несколько ржавых подков и десятка два запылённых сёдел.

«Понятно», — сказал себе Тютюнин, догадываясь о происхождении сёдел.

— Пить будешь? — прозвучало совсем рядом. Сергей вздрогнул.

— Пить, спрашиваю, будешь? — снова спросили Серёгу, и на этот раз он увидел сидевшего у стены худощавого незнакомца с всклокоченными волосами и слегка выдвинутыми вперёд челюстями.

— Ты кто? — спросил худощавый.

— Здравствуйте.

— Что-то я не понял — ты глухой или идиот?

— Меня зовут Сергей Тютюнин.

— Похоже, и то и другое, — поставил диагноз худощавый. — Пить будешь, идиот?

— Вообще-то мне нельзя, — ответил Сергей и тут же добавил:

— Здесь нельзя.

— А чем тебе здесь не нравится? — Худощавый обвёл взглядом пространство сарая. — Здесь тихо и чисто. Здесь… просто выть хочется. Веришь?

— Верю.

— Ну тогда присаживайся. Составишь мне компанию, а пить я буду один.

— Не возражаю, — сказал Сергей и, подойдя к незнакомцу, присел на перевёрнутый ящик.

— Надолго к нам? — спросил хозяин сарая, наливая в стакан какой-то мутной жидкости.

— Пока не знаю. Это как Глоссария решит.

— Тогда ты… — Незнакомец залпом осушил стакан и громко икнул. — Тогда ты покойник при отягчающих обстоятельствах.

Тютюнин ничего на это не сказал, поскольку, наоборот, считал, что худшее позади. После небольшой паузы, во время которой худощавый наливал очередную дозу, он спросил:

— А вы, извиняюсь, кто будете?

— Теперь уже никто, — неопределённо ответил худощавый и снова выпил. — Теперь уже никто, — повторил он с надрывом и шмыгнул носом, — а раньше… раньше я был драконом. Настоящим драконом, с тремя головами, зубищами, как у саблезубого тигра, и крылья имел с изменяющейся геометрией. А теперь видишь что со мной произошло…

С этими словами худощавый вскочил на ноги и, задрав грязную майку, продемонстрировал выпирающие ребра.

— Здорово. Мне нравится, — сказал Сергей, желая приободрить дракона.

— Да ты что! — вскинулся дракон. — Ты не понял, что со мной произошло?!

— Думаю, вы долго болели, — простодушно ответил Тютюнин.

— Что? — Дракон посмотрел на Сергея сумасшедшими глазами и, опустив майку, сел на прежнее место. — Это ты правильно сказал, парень. Я долго болел.

— Зато у вас есть дом, семья. Детки послушные.

— Это только видимость, потому что семья для меня как камень на шее. Я ведь по природе своей свободный охотник.

— Ваша жена показалась мне интересной женщиной. Ей, наверно, и тридцати не стукнуло?

— Двадцать восемь… — буркнул дракон и после недолгого раздумья добавил:

— Когда я её украл, ей было всего восемнадцать. Красавица была писаная. Поначалу думал, сожру её к зимним праздникам. У нас же, у драконов, употреблять девушек в пищу положено по диетическому порядку, но она меня провела.

— Как же? — заинтересовался Сергей.

— Не догадываешься? — грустно усмехнулся дракон.

— Нет.

— Сексом, дружок, сексом. Мне ещё мама в детстве говорила: как поймал красавицу принцессу, так жри на месте и не слушай, что скажет, потому что соблазнит в момент. Я не послушался матери, и вот… — Дракон вздохнул и налил себе ещё. — По правде говоря, Глоссария дело своё знала. Такая женщина может убедить любого, что он без неё никак. А я оттягивал праздничную трапезу, думал, завтра сожру, послезавтра сожру… Хотелось все попробовать, у нас ведь, у драконов, с этим делом все намного прозаичнее, не то что у людей… — Дракон выпил, вытер тонкие губы ладонью и продолжил рассказ:

— Потом, когда я уже решил, что все — пора заканчивать этот медовый месяц, Глоссария мне заявляет, что, дескать, доигрались. В интересном я, говорит, положении. А я сам себе думаю — а уж в каком я интересном положении, ведь в ней дите моё, а у нас, у драконов, что бы там люди о нас ни врали, свои принципы имеются. Так и осталась жить у меня. Думаю, родит сыночка, а уж потом я с ней все вопросы порешаю. Ну и что же ты думаешь?

— Что?

— Родился Гарик — старший мой, а эта… порочная женщина снова меня взяла в оборот. Веришь, только на неё и работал. Сил в соседнюю деревню слетать, попугать народишко, и то не оставалось. Однако, когда я снова собрался было её сожрать, она уже снова была беременна… И, что самое плохое, парень, она же стала детей настраивать против меня. Против родного папы! — Дракон ударил себя кулаком в грудь и закашлялся.

— Пить будешь? — снова спросил он, махнул рукой и налил только себе. Подняв стакан повыше, он посмотрел его мутное содержимое на свет и сказал:

— Если бы не эти грибочки, я бы на себя уже лапы наложил. А так, примешь на грудь, и словно все силы вернулись. Кажется, захочу — и снова встану на крыло, взлечу к облакам и курлы-курлы, потянусь на юг с осенним караваном.

Дракон всхлипнул и, чтобы приглушить тоску, снова выпил.

— А скажите, пожалуйста, дракон, это правда, что вы огонь можете извергать, как Газпром какой-нибудь?

— Мог. Запросто мог. Иной раз длина факела достигала восьми метров. Не всегда, конечно, но случалось. А сейчас от этого дела осталась одна только утренняя икота. Веришь?

— Верю.

— Вот, хороший ты парень, Серёга. Хороший, а Гло-ська тебя сожрёт, помяни моё слово. Сожрёт… — Дракон пьяно улыбнулся и, отщипнув от дощатой стены щепку, принялся её задумчиво жевать.

— Может, тебе стоит поговорить с ней, друг? — осторожно предложил Серёга.

— О чем? Я ведь дракон, а она — человек. Хотя уже давно перетянула всю мою силу и даже в Союзе драконов зарегистрировалась. Я поехал разбираться — мол, не положено человека драконом записывать. Не по закону это. У нас ведь даже общие дети не могут драконами регистрироваться. Только аспидами, а права аспидов сильно урезаны. Они, например, не могут наследовать титулы и имущество родителей-драконов. А мне сказали — ты, говорят, Герман, меня ведь Германом зовут, ты говорят, Герман, больше на аспида похож, чем твоя жена на человека. Она, говорят, всю статистику округа на себе держит, потому что рыцари к ней сплошным потоком идут. Не успеваем, говорят, колья для трофеев затачивать…

Дракон Герман вздохнул и снова потянулся за кувшином.

— И пришёл я, Серёжа, к неутешительному выводу, что бюрократы — люди или драконы, — все они по сути своей сволочи.

— Твоя правда, Герман.

— Вот. А в семье нашей теперь Глоська дракон, а я так — сочувствующий. Мне старшенький мой, Гарик, так и говорит: мы, мол, с мамой драконы, а ты, папа, форменный алкоголик.

На двери сарая загремел засов, и она широко распахнулась, впустив в тёмное помещение яркий солнечный свет. Тютюнин зажмурился и прикрыл глаза рукой.

— Рыцарь, на выход! — скомандовал твёрдый детский басок.

— А зачем? — спросил Сергей.

— Иди, парень. Тебе с Глоссарией лучше не спорить, а Гарик её правая рука. Иди. И прощай.

— И ты прощай, Герман. Удачи тебе…