11
При свете керосиновой лампы содержимое трехлитровки светилось как янтарное. Леха открыл пластмассовую крышку и дал Серёге понюхать.
— О-о! — протянул Тютюнин. Он был приятно удивлён тонким фруктовым запахом, поскольку ожидал чего-то совершенно другого. Им с Лехой приходилось пить такие вещи, что врачи из «скорой помощи» только удивлялись, как пациенты к их приезду ещё оставались живы. А тут — сюрприз. Дивный фруктовый аромат.
— Из банки, что ли, будем? — спросил Тютюнин.
— Ну зачем из банки? Это харчи принести сложно, а стаканчики — вот они!
С этими словами Леха движениями фокусника открыл с лёгким щелчком два раскладных стаканчика.
— Попрошу наполнить, — сказал он, подставляя стаканы, и Серёга налил из банки по первой порции. Затем вернул её на полку и принял от Лехи стопочку.
— За что пьём?
— За удачное начало рабочего дня! — провозгласил Леха. — И чтобы Ленка не дозналась. Ну, поехали…
Оба друга одновременно опрокинули свои порции и, следуя традициям школы, выдохнули пары.
— Хорошо пошла, — заметил Тютюнин.
— Лучше не бывает. И закуски никакой не надо.
— По второй?
— Не возражаю…
— Стоп! А где банка? И где полки? Где все, Леха?
Тютюнин огляделся и понял, что находится в ярко освещённом помещении с неясно очерченными стенами. Они как будто состояли из утреннего тумана.
— Какая-то хреновина, Серёг, — подал голос Окуркин.
— О, и ты здесь! А я думал, это только мой глюк.
— Видать, общий, — сделал вывод Леха.
Неожиданно прямо из туманной стены выплыл какой-то размытый осьминог. Он подплыл к Серёге с Лехой поближе и издал нечто похожее на «бу-бу-бу».
— Мама родная! Кажись, опять «белая» началась! — страшным шёпотом произнёс Леха.
— Не болтай. Одновременно у двоих «белая» не бывает, — не слишком уверенно заметил Сергей.
Между тем осьминог принял обличье шара, и вокруг него закрутились шарики поменьше, которые теснили друг друга и обступали Леху и Сергея со всех сторон.
— Бу-бу-бу-бу? — пробубнил самый большой шар.
— Он чего-то спрашивает, Серёг.
— Вроде да, — согласился Тютюнин. А затем его осенило:
— Так это ж инопланетяне, Леха! Собратья по разуму!
— А как мы к ним попали? — спросил Окуркин, испуганно косясь на наплывавший прямо на него шарик. Лехе даже показалось, что он слышит смех.
В прошлом году, когда его забрали прямо с попойки в гараже и отвезли в «дурку», он тоже слышал смех.
«Неужели опять „белая“? — в страхе думал Окуркин. — Завяжу! Честное слово завяжу!»
Большой шар попытался сказать что-то ещё, а затем превратился в красный пластмассовый стул. Из стула перетёк в зеленое яблоко с синими листочками и, наконец, принял обличье толстого китайца в шёлковом малиновом халате.
Маленькие шарики сейчас же превратились в дюжину шумных китайчат, и те забегали по дощатому полу просторной беседки, стенами которой теперь служили увитые плющом деревянные решётки.
— Как сложна аднака на вас настроица. Уй как сложна! — произнёс китаец и, подойдя к Серёге, потрепал его по щеке. — Хароший панарепа! Большой панарепа! Вкусный панарепа!
Затем то же самое он проделал с Лехиной физиономией и также остался ею доволен.
— Тебя мы кушать сегодня, — пообещал китаец Окур-кину. — А его — завтра! — добавил он, указывая на Серёгу.
Услышав это, китайчата радостно заулюлюкали и стали собираться вокруг Лехи.
— Ну-ка, минуточку, уважаемый, — откашлявшись, начал Серёга. — Мне кажется, здесь какая-то ошибка. Мы с приятелем никакие вам не панарепы. Мы люди. И, если уж на то пошло, мы граждане Российской Федерации…
— А-а, — закивал китаец. — Твоя хочет съели сегодня, а его, — тут он указал на Леху, — скушали завтра?
— Не совсем так. Просто мы попали к вам случайно и ещё не знаем, какие здесь порядки. Хотелось бы услышать ваше имя. Вот меня зовут Тютюнин Сергей. Моего друга — Алексей Окуркин. А как вас зовут?
— Я хочу твоя кушать, — расплываясь в счастливой улыбке, произнёс китаец, словно не слышал вопроса. Затем он нежно дотронулся до Серегиного локтя и певуче произнёс:
— Хочу кушать твоя сейчас…
Окуркин и Тютюнин переглянулись.
— Это людоеды какие-то, — пришёл к выводу Леха. — А давай им наваляем, чего с ними разговаривать? Сейчас я этому толстому в пятачину дам.
— Постой, — одёрнул его Серёга. — Неизвестно, сколько их тут вокруг сшивается. Нужно попытаться с ними договориться, Восток — дело тонкое.
— Моя хочет кушать, — произнёс китаец и, схватив Серёгу за рукав, потащил за собой.
— Ну-ка стоять! — закричал Окуркин и рванулся на выручку, однако милые, похожие на кукол китайчата неожиданно преобразились, и их стальные, с крючьями вместо зубов челюсти защёлкали у Лехи перед носом.
Тот в ужасе отпрянул, а его друг Тютюнин принялся отбиваться от настойчивого китайца. Однако это было не так просто. Людоед оказался таким сильным, что старания Тютюнина больше походили на трепыхание мотылька в лапах льва. Поняв, что гибель близка, Серёга заорал, как раненый Тарзан, и этим вывел китайца из себя.
— Ну пачиму твоя шуметь, а?! — строго спросил тот. — Ничего не больна — твоя понимаешь? Ничего не больна. Твоя засыпать, а мы кушать.
— Вы не имеете права меня есть! Я член профсоюза! Я не хочу умирать, у меня жена Люба дома осталась!
— Пачиму твоя шуметь, а? — снова принялся за своё китаец. — Твоя же мамбаца пил? Зачем пил мамбаца, если не хочешь твоя кушать мы?
— Так… эта хреновина мамбацей называлась? — перестав шмыгать носом, спросил Серёга.
— Мамбаца, — кивнул голодный китаец. — Если попил, стал мой панарепа. Хороший панарепа. Вкусный панарепа… Я на твоя настраивался, много сила потерять, детки тожа кушать нада, а твоя почему не хотеть?
— Прости меня, Серёга, это я виноват! — прорыдал Окуркин из угла беседки, куда его загнали зубастые китайчата. — Старушка меня подставила-а! Предложи ему выкуп, Серёга! Слушай, хунвейбин, забирай мой «запорожец», у него днище лужёное! Только нас отпусти!
— А «запорожца» хароший панарепа? — тут же заинтересовался китаец.
— Хороший, хороший, — закивал Тютюнин. — Железный, крепкий, ты на нем до пенсии кататься будешь…
— Нет, моя мяса нада. Мяса панарепа.
— Тогда колбаски! — дрожащим голосом произнёс Серёга. — Вкусной колбаски, панарепистой. Костей в ней нет, только чистое мясо. Твоя любить мясо, хунвейбина?
— Где твоя колбаски?
— Моя колбаски дома. Отпусти меня домой, и мы с Лехой тебе дадим колбаски.
— Сыкока колбаски? — спросил китаец и по-собачьи склонил голову набок.
— Столько, сколько мы сами весим — кило в кило.
— Харашо. Будем твоя вешать.
В ту же секунду китайчата сбились в кучу и, задымившись белым туманом, превратились в старые складские весы, какие Серёге доводилось видеть на овощной базе.
— Твоя вставать, — сказал китаец. Тютюнин повиновался. Хунвейбин защёлкал грузиками, толкая их туда-сюда, а затем объявил:
— Сто пятьдесят кило.
— Врёшь, — не удержался Серёга. — Всегда семьдесят пять было.
— Моя ошиблась, — ответил китаец и смущённо заулыбался. — Семьдесят семь… Теперь давай Леха мерить.
Едва передвигая ноги, Окуркин взобрался на весы и попытался улыбнуться, от чего его щека задёргалась.
— Семьдесят кило — ровна, — сообщил китаец. Едва Окуркин сошёл с весов, как те снова превратились в дюжину детишек неопределённого пола.
— Твоя пиши адрес, — велел китаец и материализовал, снова прямо из воздуха, кожаную папку с листом бумаги и авторучку. — Твоя пиши подробна.
— Не беспокойтесь, я вас не обману, — заверил Серёга и, собравшись с мыслями, вывел первые строчки: «Планета Земля, Российская Федерация…»
Потом написал город, улицу, дом и квартиру. А под конец добавил: «К Сергею Тютюнину насчёт колбаски».
Поставив точку, он вздохнул и отдал документ китайцу.
— Харашо. Скора приеду, — сказал тот и, сложив лист вчетверо, спрятал его куда-то под халат. — Однака идите.
— А куда теперь идти? — уточнил Тютюнин. — Где тут аэропорт или вокзал какой?
— Твоя вокзал не нада. Твоя прямо идти и сразу домой.
Поняв, что от китайца большего не добиться, Сергей и Леха быстро ретировались из беседки и оказались в большом запущенном саду, погруженном в уже знакомый им молочный туман.
— Тихо как, Серёг. Ты чего-нибудь слышишь?
— Нет. Похоже, обманул нас хунвейбин.
— А то, что вокруг нас, оно есть или как? В этот момент Тютюнина ужалил какой-то гнус, и он громко вскрикнул.
— Думаю, что есть, Леха. Смотри, как натурально здесь гады кусаются. — Тютюнин потёр укушенное место.
— А чего же они мне в прошлом году все это за белую горячку выдавали, а? Я ведь им верил, Серёг, докторам этим.
— Ладно. Пошли прямо. Может, хоть на кого наткнёмся — дорогу спросим.
— А куда дорогу?
— Домой. Если нормально вернёмся, я, Леха, пить навсегда брошу.
— Ага, Серёг. И я тоже.
И друзья шагнули в наплывающие волны тумана, которые поглотили их целиком, словно никого здесь и не было.
