Глава 28
ПОЕДИНОК

Кузнец Снерх никогда не жаловался на судьбу. Еще его отец, который таскал гнильскую глину в Каменную слободу, любил повторять, что монеты катятся к монетам, еда достается обжорам, а удача настигает тех, кто и так купается в ней. Точно также несчастья подкашивают несчастных, худые карманы дырявят башмаки, а недовольные рожи полнятся новыми причинами для недовольства.

Именно поэтому Снерх всегда был весел. Смеялся, когда вместе с отцом толкал тележку с глиной вверх по Болотной улице, смеялся, когда обмазывал глиной тростниковые кувшины, смеялся, когда закладывал гончарную печь, когда продавал горшки и кувшины и даже когда ненароком разбивал один из них.

На торжище и приметила веселого гончара единственная дочь старого кузнеца. Так незаметно веселый горшечник превратился в кузнечного зятя и подручного, а потом и сам постепенно стал неплохим кузнецом. И жена его была счастлива, и дети росли веселыми и улыбчивыми.

Когда на торжище произошла та самая незадача с кольчугой, о которой по глупости разболтал кузнечный подручный, его же племянник, Снерху было не до смеха. И не то чтобы он испугался молодцов Фейра. Он и Гальда-то видел только издали. Из-за заказчицы этой, чью кольчугу следовало очистить от копоти и грязи. Уж больно она была серьезна. Каждому ее слову следовало верить сразу и бесповоротно. Снерх почувствовал это и работу выполнил хорошо, а уж встречи с неприятной заказчицей ждал со страхом только из-за нежелания свары и криков у собственного навеса.

Когда же все закончилось жарким кострищем, бесславной гибелью четверых молодцов, опаленными бровями и ресницами да испорченными штанами самого кузнеца, Снерх вдруг начал смеяться так, как не смеялся никогда до того дня. Он даже переодеться и ополоснуться смог не раньше чем через пару часов, после того как бывшие возы с дровами обратились в дымящееся кострище. А до той минуты возле его простеньких мечей, лопат, кирок, серпов, кос, гвоздей, подков и прочего кузнечного товара побывало не меньше сотни зевак.

А уж на следующий день, когда происшествие обросло слухами и преувеличениями, у Снерха перебывала половина Айсы и уж точно все население Каменной и Торговой слободы. Каждому хотелось взглянуть на кузнеца, который столкнулся с самой Хозяйкой Погани (никого мельче на почетную должность возмутительницы спокойствия молва и не подумала назначить), выполнил ее заказ, остался живым да еще и обделался по ее личному на то распоряжению.

Так или иначе, но народ толпился у навеса который день и постепенно расхватал не только всякую мелочевку, которую можно было показать приятелю с рассказом («а вот эту подкову я купил у того самого кузнеца!»), но и все, что там продавалось, до последней скобы. Дошло уж до того, что кузнецы-соседи начали за изрядную монету подбрасывать и свой товар на его столы, а там уж и поить-угощать самую яркую ярмарочную знаменитость.

Так и вышло, что в праздничный день Снерх решил отправиться в Кривую часовню, чтобы поблагодарить Хозяйку Погани за свалившееся на его голову счастье, и по этому случаю приоделся. А именно: натянул новые порты, смазал сапоги салом, подпоясал рубаху пестрым шнуром да вытащил из сундука шерстяную свитку с красным кантом. Колпак, правда, был серым, зато чистым и пропитанным смоляной водой, от запаха которой кошак кузнеца тут же зафыркал и влетел на самую верхушку поленницы дров.

Сочтя, что красивее одеться можно, а удачливее быть нельзя, Снерх закинул через плечо малую перевязь и прицепил к ней короткий меч, ножны которого обтянул еще по весне парчой. Для боя никакой пользы, а для цвету и выгула — лучше не придумаешь. Только улыбку не стал на лицо нацеплять, потому как с лица его улыбка и так никогда не сходила, и с той самой улыбкой двинулся к часовне.

Народ на торжище бурлил, но, несмотря на праздничный день и ожидаемую в полдень в Храме торжественную службу, бурлил не слишком сильно, потому как многие отправились к Водяной башне, где сынок недавно умершего старшего магистра должен был с минуты на минуту скрестить меч с собственным дядюшкой, а судя по удару колокола, так и скрестил уже давно.

Снерх раскланивался со знакомыми, шире растягивал губы, когда ловил улыбки незнакомых. Иной раз качал головой, когда сумасшедшие акробаты на помосте закручивали уж какой-нибудь чересчур смелый прыжок или начинали мельтешить деревянными кинжалами. А то делал гордое лицо, наткнувшись на стражников, которых в праздничный день было на торжище в избытке, но так или иначе приближался к часовне.

У меняльных лавок Снерх подсобил Вохру закинуть на тележку обитый железом сундук и, хотя не получил ответа на вопрос, куда делся славный парень Чарк, который по весне заказал ему несколько чудных ножей, помог оттащить тележку к внешним воротам. Старика там ждали несколько смуглых и худых тележников, которых стража не пускала к торжищу. Снерх простился со стариком, подивился тому, что чуть ли не все стражники вышли в праздничный день в дозоры, да посочувствовал скамам, ругавшимся через решетку с охраной ворот, что к часовне пропускают только по полсотни паломников, а не по сотне, как в обычный день.

Странности начались уже возле часовни, но и они не смогли смахнуть улыбку с лица кузнеца. Сначала он узнал среди шатающихся вокруг часовни дозоров Сардика. Нет конечно же славный магистр Сардик никак не мог ходить в день равноденствия вокруг торжища в доспехах стражника да еще в надвинутом на глаза подшлемнике, но седая и кудрявая борода, что торчала над горловиной кирасы, могла принадлежать Сардику и больше никому.

Посмеявшись над самой мыслью, что борода может разгуливать отдельно от магистра, Снерх купил в лавчонке у часовни жертвенный хлеб и приготовил серебряный, чтобы опустить его в чашу для подношений. Потом занял очередь сразу за широкоплечим молодым крестьянином, что прижимал к груди сверток то ли с подарком храму, то ли с купленным на торжище большим копченым рыбцом.

Предположение, что неотесанный крестьянин, явно впервые попавший в Айсу, идет в Кривую часовню к священному пламени с копченым рыбцом, так развеселило Снерха, что он фыркнул. А когда крестьянин недоуменно оглянулся, расхохотался в голос, потому как лицом тот был один в один похож на магистра Фолкера, под началом которого тот же Снерх пару лет назад два месяца обучался натягивать самострел и махать мечом на случай осады Айсы.

На громкий хохот кузнеца начали оборачиваться и стоявшие в очереди три десятка скамских тележников. Мужики были как на подбор: все широкоплечие, все с новенькими попонками на плечах со стальной скобой поперек, чтобы цеплять тележные постромки. За ними оторвались от рассматривания в храмовой лавке памятных безделушек уже подивившиеся на священный огонь скамы. Смешная одежда у них была: свитки-стеганки с короткими рукавами по локоть, словно у сварских лучников, а рубахи, что под свитками, с длинными рукавами, такими, что руку до костяшек пальцев захлестывали. Верно, рубахи эти не только Снерха рассмешили, потому что стражник, что бороду Сардика носил, даже мимо не смог пройти, а уцепился за рукав крайнего из тележников и чуть не до локтя его вздернул.

Вот тут совсем весело стало, потому как обиженный скам закричал что-то по-своему, а скамский говор с айским никогда не спутаешь, слова вроде те же, а изо ртов скамов и айсов по-разному вылетают. Но стражник, наверное, понял выкрикнутое, потому как ударил скама в живот, да не кулаком, а кинжалом! Да так, что тот тут же пламенем поганым занялся.

Тут бы Снерху и бежать обратно к дому, счастливой жене да румяным ребятишкам, но словно окаменел кузнец. Как скамы начали скидывать с плеч попонки да заостренные скобы из них тащить, кузнец еще увидел. Как едва ли не половину паломников залп из самострелов подрубил — тоже. И как Солюс, храмовник часовенный с бородавкой на щеке, любитель копченой птицы и дармовой выпивки, из храма выскочил да от болта, в ухо вошедшего, поганым пламенем заниматься стал — рассмотрел. А больше ничего.

Ни того, как стражники порубили всех скамов у часовни, хотя и многих своих потеряли. Ни того, как кинулись к воротам акробаты с помоста да еще с полсотни торговцев, что уж больно шустры оказались для степенных пузачей. Ни того, как их взяли сверху залпом самострелов стражники, собравшиеся едва ли не со всей слободской стены. Ни того, как полился простой люд с торжища улицами и переулками, как начали захлестывать город ужас и безысходность.

А все почему? Потому что магистр Фолкер, который снес головы спрятанным в сверток мечом двум скамам, на излете зацепил клинком горло кузнеца.

Остаток ночи друзья провели в доме Олфейнов. Орлик безжалостно оторвал брус с дверей, сквозняк взметнул прах Хаклика, но Рина это не смутило. Он уже залечил раны на собственной груди и теперь едва стоял на ногах. Вельт хотел отвести парня к большому ложу, но Рин отказался и прошел в собственную комнату. Орлик опустил мешок с доспехом на скамью и удалился на кухню. Айсил села рядом. Она кусала губы и терла запястья, словно только что избавилась от кандалов.

— Все сладилось, — постарался успокоить ее Рин.

— Надеюсь, — обронила опекунша и вдруг улыбнулась: — А ведь я кое-что уже поняла.

— И что же? — вздохнул Рин.

— Я в той жизни, которую не помню, если и была воином, то не очень уж хорошим. Не была подлинным мастером. Почувствовала, когда сражалась с тобой у казармы.

— Но ведь ты победила меня во всех схватках! — удивился Рин.

— Да, — кивнула Айсил. — Но я как бегун, который перегнал одноногого. Чем же тут гордиться?

— Я одноногий? — не понял Рин.

— Нет, — усмехнулась Айсил. — Ты просто не знаешь, что у тебя две ноги. И пытаешься догонять меня на одной. Но, когда ты узнаешь, тебя не догоню ни я, ни Орлик.

— А Фейр Гальд? — нахмурился Рин.

— Фейр Гальд мастер, — кивнула Айсил. — Пока не знаю какой, но он мастер. Впрочем, недолго ему осталось таиться. Но вместе со всем ужасом, который звучит в нем, в себе, как в воине, он уверен без тени сомнения. Не думаю, что посланники Гардика справились с ним.

— Но Орлик сказал, что Ханк и Чарк очень хорошие бойцы! — воскликнул Рин.

— Он мастер, — качнула головой Айсил и улыбнулась. — И еще что-то, что я пока не пойму.

— А Орлик? — спросил Рин.

— Орлик — настоящий друг, — вздохнула Айсил.

— Как все будет завтра? — спросил Рин.

— Как-нибудь да будет, — пожала плечами опекунша. — Я буду рядом, Орлик будет рядом. Если Фейр будет честен, если ты будешь спокоен, все может получиться.

— Посмотрим, — постарался улыбнуться Рин. — Я ведь «одноногий».

— Считай, что еще две ноги будут стоять рядом в полной готовности, — коснулась его плеча Айсил.

— Не вини себя. — Рин поймал ее руку. — Все обошлось. Ты не могла знать, что Хельд будет готов зайти так далеко, что он любит боль, что он сумасшедший.

— Должна была предвидеть, — покачала головой опекунша.

— Почему они все думают, что ключ у меня? — спросил Рин. — Да, я по-прежнему могу врачевать, да, холод подчиняется мне, хотя и не так, как раньше, но я-то чувствую, что печать уже у тебя!

— Понимаешь… — Айсил запнулась. — Я могу либо чувствовать, либо догадываться. Я догадываюсь, что печать оставила в тебе след и не ушла от тебя полностью. И я чувствую, что она скрыта во мне. Скрыта этими линиями, которые ты принял за клеймо Погани. Эти линии, словно твоя кольчуга, но они действуют против магии. Может быть, и защищают от нее, но скрывают уж точно.

— Ты хозяйка Айсы? — нахмурился Рин.

— Я могла бы и тебя спросить об этом, — рассмеялась опекунша.

— Хочу спать, — признался Рин.

— Подожди. — Айсил сжала его плечо. — Сейчас Орлик приготовит какое-то чудесное вельтское кушанье, но без этого ужасного вывареня, ты поешь и уснешь.

— То, что случилось в Храме, не сорвет схватку? — обеспокоился Рин.

— Нет, — покачала головой Айсил. — Орлик завалил выход в Храм из подземелья, там работы дюжине рудокопов на неделю. Да и внешние ворота мы прикрыли. Праздничная служба должна начаться в полдень, но все произойдет раньше. И Гардика никто не хватится.

— Как бы мне хотелось поговорить сейчас с Камретом, — признался Олфейн.

— Орлик сказал, что вряд ли он выползет из какой-нибудь укромной норы, пока все не закончится, — хмыкнула Айсил. — Знаешь, то, что я услышала о старике, вызывает к нему симпатию.

— Да, — кивнул Рин. — Он никогда не казался мне столь плохим, как о нем говорили другие. Но теперь он и в самом деле не покажется. Теперь все… плохо.

— Все обычно, — пожала плечами Айсил. — Я не помню, как бывает, но отчего-то не чувствую удивления. Завтра будет штурм. Но Орлик уже предупредил знакомых стражников. Надеюсь, в магистрате найдутся настоящие воины. Мне показалось, что они там есть.

Первым к Водяной башне пришел горбун. Арбис, амулетов на котором оказалось в два раза больше, чем было в последний раз, появился на месте поединка еще до восьми утра. Он только что не обнюхал каждый камень на всей площади, потом хмуро окинул взглядом грузного ветерана Райлика, который приполз отбивать восемь часов, поправил узел седых волос на неприкрытом ни колпаком, ни платком затылке, подоткнул парчовую мантию и уселся на ступенях западных дверей башни, которые вели в ее подземные галереи.

Сразу после удара колокола на площади появился делатель Кофр с парой помощников. Один из них нашел почти в центре площади щель между камнями и воткнул в нее церемониальное стальное копье, наконечник которого был украшен большим куском магического льда. Словно для того, чтобы драгоценность не исчезла, по Медной улице подошли вместе с магистром Рариком полсотни стражников с алебардами, которые встали вокруг Водяной башни. Тем временем делатели привязали к копью веревку и прочертили краской два белых круга, один из которых был в поперечнике больше тридцати локтей и почти соединялся с проездным двором. Второй круг был еще больше и подходил и к восточным и западным дверям башни.

К тому времени, как второй круг был начерчен и делатели принялись сматывать веревки, небольшая площадь начала заполняться народом. Замелькали табуреты, лавки и даже небольшие помосты. Распахнулись окна на всех этажах в угловых домах Медной, Магистерской и Дровяной улиц. Свесились смельчаки с крыш. Толпа сгустилась и вконец запрудила все ближние улицы и переулки. Наиболее отчаянные пытались проникнуть через восточные ворота Водяной башни на ее верхние ярусы, но люди Фейра Гальда уже были там и легко пресекли незапланированный штурм.

Постепенно толпа приблизилась почти вплотную ко второму белому кругу. Минут за десять до девяти сквозь толпу, словно таран, прошли еще полсотни стражников, очистили от зевак пространство в арке двора и на выставленных в проездных воротах креслах уселись магистры — Нерух, Рарик, Жам, Ордуг, Солк и Варт. Некоторые кресла остались пусты, и делатель Кофр, который до того момента суетился, кричал и расставлял стражников по внешнему кругу, начал с тревогой вытягивать шею, но в эту минуту на площадь вышел Фейр Гальд, и наступила тишина. Он был, как всегда, коротко пострижен, но, против обыкновения, кутался в свитку, хотя утро выдалось теплым. Солнце не сияло лучами, но грело сквозь тонкие облака. В руках у Фейра Гальда были два обычных скамских меча.

— Зима будет теплой в этом году, — произнес он в наступившей тишине и один за другим всадил мечи в камень площади. — Вот. Подарил дружище Ханк.

В толпе кто-то ойкнул, но тишина не нарушилась, и только Кофр что-то начал шептать на ухо Жаму, который принялся отмахиваться от него толстыми ручками.

Рин Олфейн появился на площади за полминуты до удара колокола. Толпа раздалась, и на Магистерской появились трое — Рин, его опекунша и могучий вельт. На Олфейне был обычный айский костюм. Простенькие порты, заправленные в стоптанные сапоги, вызвали вздох разочарования, рубаха почти полностью скрывалась под кольчугой, а кольчуга, спускающаяся волной по плечам и рукам, тем более наручи, сверкающие краем у тыльной стороны ладони, что-то могли сказать только знатокам. На потертом поясе сына Олфейна висели простенький меч с костяной рукоятью и кинжал.

Орлик и Айсил тоже не отличались оружием, доспехами и одеждой, а бронзовые бляшки на сыромятных нагрудниках и наплечниках и дешевые наручи могли бы вызвать только усмешку, если бы кто-то мог оторвать взгляд от тонкого стана, волос и лица опекунши Олфейна.

Кофр дождался, когда все трое пересекут второй круг и сразу же после удара колокола начал гортанно оглашать существо спора, но Фейр грубо оборвал его:

— Заткнись! Дело все знают. Публика ждет.

Делатель побагровел от ярости, обернулся к Жаму, но тот только скривил губы.

Вслед за этим Фейр Гальд сбросил с плеч свитку. Ее тут же поймали его воины, которые стояли у восточных дверей, но этого никто не заметил. Он был хорош, Фейр Гальд. Пусть Рин Олфейн почти не уступал ему ростом, но разве у него были такие широкие плечи и крепкие руки, сверкающие белым металлом наплечники, ребристые наручи на предплечьях, щегольской нагрудник с изображением пылающего светила, широкий пояс с несколькими ножами, а так же его знаменитый меч в широких ножнах.

— Без няньки уже и за честь вступиться не можешь? — скривил губы Фейр, но покатившиеся смешки оборвала Айсил. Она похлопала Рина Олфейна по плечу и громко ответила:

— Некоторым воинам даже няня не способна объяснить, что такое честь.

Фейр только сжал губы, а Айсил отошла к безмолвному Арбису и встала рядом с ним. Орлик не двинулся с места. Фейр хмыкнул, показал на вельта пальцем и одним движением выхватил из ножен меч. Толпа ахнула. Меч, напоминающий смесь тьмы с языками пламени, ожил в руках Фейра, в одно мгновение размазался вокруг него в неразличимое марево, и, когда вновь вернулся в ножны, копье жалобно скрипнуло и потеряло верхнюю треть. Наконечник упал на камень, а кристалл магического льда откатился под ноги Кофра, который в ужасе накрыл его ладонью.

— Вот так все могло бы случиться и с моим племянником, — заявил Фейр Гальд и в тишине, ставшей мертвой, даже покашливания растворились в чуть слышном дыхании, подошел к обрубку копья. Отлетел в сторону неуклюжий наконечник. Фейр рванул пояс, расстегнул его и повесил на копье.

— Чтобы биться на равных, — объяснил Фейр и выдернул из камня один из мечей.

Рин молча потянулся к застежке ремня. Орлик подошел ко второму клинку и с некоторым усилием тоже выдернул его из камня. Затем кивнул Рину.

— Меч-то Ханка. Мы его приглядывали тогда. А у этого тот самый, что я и думал. Правда, металл странный. На вид или красный, или черный, не пойму.

— Можете сражаться тем, что у вас есть, — заявил Фейр Гальд, вызвав смешки.

Орлик отдал Рину меч и, забрав у него пояс, пошел к Айсил.

— А ты куда? — крикнул Фейр. — Я думал, что вы и есть Рин Олфейн. Этот молокосос — Рин, а ты — Олфейн.

Над площадью поднялся хохот и еще усилился, когда Орлик отмахнулся и громко буркнул:

— Запомнить не можешь, а еще дядя…

— Воины не должны переходить через линию первого круга, — подал голос Кофр. — Издревле принято добровольно перешедшего линию первого круга считать трусом и лишать имущественных и прочих прав оспариваемых или защищаемых на поединке! В противном случае поединок ведется до гибели одного из воинов, либо добровольной сдачи одного другому, который имеет право убийства, калеченья или прощения сдавшегося!

— Ну парень, — спросил Фейр Гальд. — Сразу пойдешь через линию? Или частями? Или рассчитываешь осыпаться пеплом?

Рин Олфейн мотнул головой и выставил перед собой меч.

Все, что Рин Олфейн смог сразу почувствовать в схватке с собственным дядей, было удивление. Он удивился, что не погиб в первые же мгновения, хотя два отведенных удара, если бы не наручи, точно оставили бы его без руки. Он удивился, что не смотрит ни на лицо или руки Гальда, ни на его меч, но видит и то, и второе, и третье. Он удивился, что, шаг за шагом отступая от бешеных атак дяди, все-таки сумел остаться в круге. Он удивился бы еще многому, но постепенно способность к удивлению и все остальное растворилось в каком-то размазанном рисунке, что творился то ли ими обоими, то ли одним Гальдом, а Рин только стирал его краски, то ли возникал сам по себе, увлекая в разноцветный вихрь обоих бойцов, как увлек бы залетевший на Темный двор смерч опавшие золотые и кроваво-красные листья. И в этот момент поединок прервался в первый раз.

Фейр Гальд просто отошел в сторону, остановился и, с усмешкой глядя на Олфейна, начал медленно ощупывать, перебирать пальцами, гладить уже попорченное лезвие. Рин тяжело выдохнул, вдохнул, и быстро посмотрел на свой клинок. Он выглядел еще хуже. Странно, именно эти клинки они рассматривали с Орликом, когда приходили к Ханку, и вот Рину достался клинок с широкой пятой. Хороший клинок, лучше меча отца, но подпорчен почти так же. Что ж теперь, выходит, Ханка уже нет?

Фейр Гальд рассмеялся в тишине, которая установилась после нескольких вскриков в начале, и тихо дунул в сторону Олфейна. Рин почувствовал пряный запах и холод, но он тут же исчез, и вместо него по телу разлилась теплота. Рин оглянулся и увидел, что Арбис сидит опустив голову и его сомкнутые пальцы подрагивают от напряжения. Орлик стоит на чуть согнутых ногах, словно готовится к прыжку, а Айсил выглядит серой, как небо. Ее лицо изменилось, и Рин отпрыгнул в сторону. Меч Фейра ударился в камень.

Второй бой оказался еще быстротечней. Рин опять ни разу не смог сам нанести удар, но и не пропустил ни одного удара. В какой-то момент поединок даже стал напоминать Рину странную игру, Фейр Гальд превратился в размытое туманное облачко, а его меч в жало, которое выбрасывал кто-то скрывающийся во мгле. Весь секрет был не в том, как отбить выпад, а в том, чтобы не дать коснуться себя. Пока Рину это удавалось, но он чувствовал: его удача порой прижимается к телу так близко, что ветер от пролетающего меча грозится унести ее вслед за собой. И, подумав об этом, Рин постарался быть чуть быстрее, чуть увереннее, хотя уже чувствовал, что на такой скорости его же спокойствие не успевает за ним.

И снова Гальд остановился. Он по-прежнему не выглядел уставшим, хотя на его лбу блестел бисер пота. Фейр наклонил голову, снова осмотрел свой клинок и покосился на Арбиса. Колдун по-прежнему сидел с опущенной головой.

— Помедленнее! — донесся крик с ближней крыши. — Помедленнее рубитесь, не видно же ничего к демону! Все сливается!

— А ты смотри быстрей! — прогудел Орлик, и прокатившийся по толпе хохоток подсказал Рину, что уж кто-кто, а вельт может записывать себя в любимцы горожан. Наверное, то же самое почувствовал и Фейр, потому что бросился на Рина с удвоенной яростью, и Олфейн понял, что теперь что-то должно перемениться, потому что удары, которые наносил Фейр, неминуемо должны были сломать или его клинок, или клинок Рина.

Но сломался клинок Фейра.

Удар вышел особенно сильным, но Рин, даже не думая о привычке Фейра делать следующий удар продолжением предыдущего, дернул кистью, развернулся и услышал за спиной противный звук. Толпа охнула. Мгновение Фейр Гальд был рядом. Мгновение он сжимал в руке рукоять меча, обломившегося у самой гарды, и половину этого мгновения Рин мог убить Фейра Гальда. Но не убил. Сделал шаг назад и еще один.

Фейр Гальд впервые был вынужден упасть. Упасть и откатиться в сторону, чтобы Рин Олфейн не прикончил его.

— Не успел, — зло ухмыльнулся он, отбросил рукоять и подошел к обрубку копья, которого ни один из поединщиков ни разу не коснулся ничем.

— Кольчугу сними, парень! — прошипел Орлик.

Рин не понял, обернулся, но колдун сидел с опущенной головой, Айсил кивала, а Орлик шипел, приложив ладони-лопаты к рыжей бороде.

— Кольчугу сними и поменяй меч!

Рин взглянул на искалеченный меч, который не выдержал бы еще одной схватки и наклонился, стряхивая с плеч кольчугу. Клацнула застежка ремня Фейра. Отлетел в сторону выдернутый из мостовой обрубок копья, но Рин уже стряхнул кольчугу и протянул руку, чтобы поймать брошенный ему меч.

Рин не успел выдернуть меч из ножен. Черно-алая молния взметнулась перед глазами, и он подставил под него костяной меч, от которого сразу пришла уверенность и легкость, прямо в ножнах. Металл крякнул, но ножны остались на клинке, и, даже не имея возможности самому нанести удар Фейру, Рин отбивал его удары один за другим, пока ножны не разлетелись на части, как будто были вылеплены из глины. И тогда Рин ударил.

Фейр Гальд, глаза которого были выпучены от неистовства и изумления, замер. Но не из-за того, что костяной клинок Рина Олфейна перебил ему левую ключицу вместе с наплечниками. Он замер от вида меча Рина и успел прошептать до его последующего удара:

— Меч твоей матери.

Рин не ударил.

— Меч Амиллы Гальд, — прошептал Фейр и выпрямился, не обращая внимания на Рина, не спуская взгляда с его меча. — Меч моей девчонки. Меч моей девчонки!..

— Что? — не понял Рин, но Фейр махнул рукой, и сразу три болта, выпущенных с крыши, вошли в руки и грудь Олфейну.

Время замедлилось.

Рин упал на колени и стал смотреть, как Фейр Гальд тянется к его мечу. Увидел летящего к нему Орлика. И Айсил с лицом, наполненным болью. И Арбиса, продолжающего стискивать пальцы. И Кофра с выпученными глазами. И Неруха… И Жама. И вскочивших на ноги остальных магистров. И снова Фейра, который, так и не дотянувшись до меча Амиллы Гальд, вдруг дернулся, захрипел и, развернувшись, метнул за спину сорванный с пояса нож, который целиком ушел в один из двух горящих торжеством глаз Арчика. В спине же Фейра Гальда торчал его собственный кинжал, и тьма с клинка кинжала перетекала на тело Фейра и уносила его во тьму. И пламя с клинка кинжала перетекало на тело Фейра и сжигало его. И когда он уже начал обращаться в пепел, Рин прошептал чуть слышно:

— Это тебе за кошака. И за все остальное!..

Он уже не верил, что отца убил Фейр.