Глава 20
ПЕЛЕНА

Айсил сидела на лавке у стены. Рин увидел ее сразу, хотя лампа на столе в просторном жилище Ворта коптила, и мечущееся пламя наполняло своды древнего дома тенями и треском. Рин почему-то заранее был уверен, что увидит Айсил, и увидел. Правда, сначала ему пришлось вслед за Орликом, прихватившим факел у Северной башни, пройти по усыпанным таким знакомым пеплом ступеням. Затем они миновали дверь с сорванной вельтом полосой ткани, которую старший стражник настоятельно требовал не трогать. Вошли внутрь, обогнули трупы Ворта, которого Рин не видел несколько лет, и Грейна, и лишь потом взгляд Рина остановился на сжавшейся в комок Айсил.

Она сидела на лавке возле своего мешка, подтянув под себя ноги, и держала перед зажмуренными глазами сжатые кулаки. Ее мечи лежали перед ней на низком столе. Рин сразу ее увидел, а Орлик сначала недоуменно нахмурился, а потом, когда проследил за взглядом приятеля, вытаращил глаза. Но Рин уже понял, что Айсил держала в кулаках. Поэтому он вернулся к телам и сначала закрыл глаза Грейну, который был покрыт ранами весь, но убит в спину, а после — Ворту, видно погибшему еще у входа. Скамские мечи и кинжалы валялись тут же, но доспехов не было, только башмаки из мягкой кожи и простые, круглые застежки для плащей.

— Прости, Ворт, — глухо обронил Рин над телом седого сверстника и приятеля его отца, на которого копил обиду долгие пять лет, и разрешил Айсил: — Отпусти их.

Она разжала кулаки, и поганое пламя тут же взметнулось над телами, обращая мертвую плоть и пропитавшуюся кровью одежду в прах.

— Как ты это делаешь? — прошептал остолбеневший Орлик, но Айсил только мотнула головой. На ее щеках блеснули слезы. — Что ж, — потер виски вельт. — Нам поручили отсидеться, а здесь отсидеться уже никак не получится, поэтому надо собираться.

И он тут же занялся делом. И Рин, который никогда бы не притронулся ни к чему, что ему не принадлежит, смотрел на него и понимал, что так нужно и так правильно. Вельт быстро отыскал два суконных мешка, нашел дверь в кладовую и принялся набивать мешки чем-то совершенно необходимым. Хотя Рин не понимал, зачем им моток веревки, ламповое масло, завернутые в бычьи пузыри свежие факелы, шиллские меха с кислым вином и еще что-то из запасов Ворта.

— Они хотели убить именно меня, — неожиданно сухо сказала Айсил.

— С чего ты взяла? — удивился Орлик.

— Грейн услышал. — Она открыла глаза, но, как и прежде, смотрела в пол перед собой. — Услышал еще вечером шепот за дверью. Те говорили между собой, но он расслышал. Грейн был отличным воином. Те… говорили, что нужно убить девку, которая погасила огонь в Кривой часовне. Так велел Боска. Нужно убить девку, но не трогать Олфейна. Всех убить, кроме Олфейна. Олфейна можно ранить, но убивать нельзя. Главное, убить девку.

— Скамы! — воскликнул Орлик. — Правда, разве поминают в вылазках имя правителя, да так, что его слышно через дверь?

— Грейн велел уходить, — продолжила Айсил. — Мы перебрались через подполье к его соседу, ушли по соседней улице. Когда подходили к воротам, увидели пожар за спиной. Наверное, они сожгли дом Грейна, чтобы нам некуда было вернуться. Грейн сказал, что у Ворта нас никто не найдет, потому что никто не знает, что мы можем быть у него.

— Гардик знал, — заметил Орлик.

— Гардик? — Рин задумался. — Мог и еще кто-нибудь знать. За ними могли проследить.

— Я больше удивлен не тем, что скамы нашли Ворта, — зло бросил вельт, затягивая горловину мешка, — а тем, что они смогли попасть с оружием из Каменной слободы в город! Под главной стеной нет ни одной штольни! Магистерские лозоходцы ежемесячно обходят укрепления Айсы! Или ими командует Гардик?

— Их кто-то пропустил, — пробормотал Рин. — Севернее Иски пять проездных башен, из них только Западная заложена камнем и никогда не открывалась на моей памяти. Северо-западная открывается только на День равноденствия, но Северная, Северо-восточная и Восточная открыты всегда. Правда, на двух последних стражников меньше, всею лишь по трое, и они пропускают ночью только охотников.

— Или кого угодно за хорошую мзду, — скривил губы Орлик.

— Меня недавно пропустили, — задумался Рин.

— Их было много, — вновь заговорила Айсил. — Тот, кто постучал в дверь, был знаком Ворту, поэтому он открыл. Но тот человек сразу убежал. Я услышала его шаги, но Ворта убили. Они ворвались внутрь, я могла спрятаться сама и спрятать Грейна, нас бы не нашли, но не успела, мастер бросился вперед. Он оказался отличным воином. Положил четверых, пока его убили.

— А остальных… — удивленно протянул Орлик.

— Здесь восемнадцать скамских мечей, — оглянулся Рин. — И еще два на лестнице. И меч Грейна. Он сломан. А Ворт свой клинок даже не успел выдернуть из ножен.

— Они были в серых балахонах и с коротко остриженными головами, — добавила Айсил, поднимаясь на ноги. Одним движением она отправила оба своих меча за спину. — К счастью, на них не было доспехов. И их головы были выбриты.

— Храмовники? — поднял брови Рин.

— Не знаю. — Орлик затянул второй мешок. — «Ночные тени», как называют себя скамские лазутчики, тоже одеваются в серое, тоже не носят доспехов и тоже бреют головы. Но если подумать, притвориться скамским лазутчиком не так уж и сложно! Тем более теперь… Кажется, я начинаю понимать своих соплеменников.

— Ты хочешь уйти? — поразился Рин.

— Да, — ухмыльнулся вельт. — На другое место, потому что нам потребуется спокойный сон. Я начинаю понимать своих соплеменников, но мои соплеменники никогда не поймут меня.

Им никто не встретился на пути. Наверное, дозоры стражи ходили другими улицами. Тьма стояла такая, что порой Рину хотелось выставить вперед руки, чтобы не упереться через шаг в стену. Но Орлик шел так быстро, что Олфейн решил — вельт видит в темноте. Айсил, которая следовала за Орликом, тоже не испытывала затруднений, и Рин уже начал в отчаянии спотыкаться, когда почувствовал, что девушка остановилась. Он наткнулся на ее выставленную руку и замер, а она поймала крепкими пальцами его подбородок и провела второй ладонью по лицу со лба к губам. И он начал видеть!

Город словно оделся голубовато-серыми тенями. Дома дышали, их контуры дрожали и как будто размыкались перед ночными гуляками и смыкались за их спинами. Только узкая полоска неба между кровлями оставалась черной. Быстрая голубоватая тень мелькнула в дыре подворотни, Рин вздрогнул, но Айсил бросила не оборачиваясь:

— Кошка.

Рин пригляделся к опекунше. Идущий первым Орлик казался светящимся, как и дома, как и камень под ногами, но Айсил оставалась на его фоне непроглядной тенью. Рин скосил глаза на себя и понял, что светится подобно Орлику.

— Скоро, — донесся шепот Орлика, и Рин услышал говор Иски.

Они вышли на Птичью улицу. Ночью она была столь же пустынна, как и весь город. Рин вслед за спутниками поднялся по лестнице, поморщился, когда увидел, что не унесенные сквозняком частицы пепла недавних гостей Орлика подобны в его новом зрении светящимся углям, только свет их был мертвенным, зеленовато-серым.

В темноте комнатка вельта показалась еще теснее, чем днем, и шкафчик на ее стене светился так же, как светились частицы праха. Айсил хмыкнула, и ее смешок удивил даже Орлика. Вельт погрозил опекунше пальцем, показал на шкафчик и погрозил еще раз. Потом поймал взгляд Рина, удивленно вытаращил глаза, но, почесав бороду, тут же вытянул из мешка веревку и начал ее разматывать. Конец веревки канул во мглу дворика, и вельт тенью скользнул в оконный проем. Айсил без сомнений последовала за ним, словно тяжелый мешок и не резал ей плечи, а Рин едва не сорвал мешковину с окна и, уже спускаясь, подумал, что забираться по тонкой веревке будет непросто, да и узел на вбитом в стену костыле не выглядит надежным, но Орлик явно не собирался покидать убежище прежним путем. Он подергал веревку, и она послушно скользнула ему в руку.

— Иногда, чтобы прослыть колдуном, достаточно быть умелым парнем, — буркнул вельт и распахнул двери убежища.

Давно уже Орлик не задумывался так обстоятельно и глубоко, как в этот день. Мало, что с того самого момента, как он согласился присмотреть за молодым Олфейном, произошло демон знает что, так еще и в вечно короткие дни стало вмещаться столько событий, что в другое время хватило бы на год одних разговоров.

Вот сегодня нежданно-негаданно он стал не просто приятелем или помощником Рина Олфейна, а еще и хранителем, одним из девяти тайных магистров, если не считать самого виновника. Точнее, после гибели ветеранов — Хаклика, Грейна и Ворта — он стал одним из шести, что никак не говорило в пользу его новой работы. В другое время после любого из последних приключений он бы половину недели провел у какой-нибудь вдовушки, перекусывая у нее же и не вставая с постели иначе как по неотложной нужде. Но теперь и мысли об этом приходили все какие-то бледные, словно перепил Орлик любовного напитка, а когда-то и дня без него не мог.

— Старею, — испугался вельт и посмотрел на Рина, который, как присел на колченогий табурет, так и не сводил взгляда с Айсил. Даже не заметил, бедолага, что в котле подошли (благодарение и добрая память Ворту!) копченые гуси, что на деревянном блюде наломан хлеб, и кубки полны вина, и соленые яблоки порезаны на кружки, и настругана кабанья вырезка, и даже поблескивает в чашке мореный чеснок. Что еще нужно вельту, чтобы достойно завершить день прошедший и уснуть, не задумываясь о дне завтрашнем? Зачем ему, крепкому и везучему охотнику за собственной удачей и мелкими житейскими радостями, гордый мальчишка Олфейн? Здесь ли вельту место или на широкой подводе, которая катится к холодному морю, где уж, верно, найдется крепкая вельтка, что будет рада огромному суженому?

Подумал и сам засмеялся, да громко, что Рин недоуменно поднял брови, Айсил поправила локон, но Орлик и объяснять им ничего не стал. Как это он уедет? Отчего же тогда в скамском городишке не бросил убитого наставника мага, а пошел разбираться с его молодым соперником? Нет, не зря говорил его отец, жить нужно так, словно идешь по дороге. Смотри вперед, сколь глаза видят, и не оглядывайся назад, но так живи, чтобы оглянуться не стыдно было. Хотя и вельтов ушедших хулить язык не шевельнется. Каждый сам себя вяжет, значит, он себя крепче привязал, вот и все.

— А ну-ка, сотрапезники мои, почти уж соратники, отдадим должное столу, потому как если оставите меня в одиночестве перед горой снеди, так и славу всю о покорении ее я тоже заберу себе!

Второй раз звать не пришлось. Видно, уже поняли попутчики, что за столом с вельтом зевать не следует. Поняли, да не все, Рин как сверлил в профиле девки дыры, так и продолжал сверлить.

— Не пойму я что-то, — крякнул Орлик и оглянулся. Зал утопал во мраке, лампа горела только на столе да камин отсвечивал на широкое ложе, на котором даже таких, как великан вельт, можно было бы с удобством разложить пятерых, а уж таких, как Олфейн, без счета. Только девок пока еще не приводил сюда Орлик. — Не пойму я что-то. Когда посмотрел на тебя, парень, в комнатушке, показалось, что глаз у тебя кошачий. Сейчас-то вроде унялся блеск. А так-то я даже обмер! Когда в темноте факел вспыхнет, да если кошак рядом, глазищи у него словно камни зеленые или желтые в перстнях вспыхивают, так и у тебя. Или новый талант открылся, кроме целительства и снежков комнатных?

«Она», — мотнул подбородком на девушку Рин и хрипло сказал:

— Айсил мне путь облегчила.

Вздрогнула девка, как позывало свое услышала, но даже головы не повернула. Так и поели. Орлик уж и со стола убрал, и доски темные протер тряпицей. Хорошо хоть Олфейн в себя приходить стал, масла долил в лампу да кубки вином наполнил. Одним камином такую домину даже осенью не выгреешь, без горячего вина ближе к ночи никуда, хорошо еще, хоть одеял в сундуке штук шесть — при нужде и на снег упасть можно.

Только Айсил словно и не собиралась спать. Как сидела за столом с прямой спиной, со станом, на который смотреть не следовало бы, потому как дыхание перехватывает, с грудью, которую под кольчугой только такой олух, как Рин Олфейн или вельт Орлик, мог сразу не разглядеть, так и сидеть осталась. Лишь произнесла чуть слышно:

— Рин, подай мне мешок.

Вскочил Олфейн на ноги, но не побежал, молодец, поднял мешок, что опекунша возле ложа сбросила, удивился тяжести его, донес, поставил на скамью. Айсил, не поднимая глаз, начала распускать завязки и заговорила тут же:

— Я Грейна слушала. Он мне многое рассказал. Не знаю, все ли, но то, о чем спрашивала, поведал. Кое-что поняла, кое-что еще непонятней стало, о чем-то интерес появился. Я вижу, что усталость в ваших глазах тлеет, но без разговора никак нам не обойтись. Хотя, главное я и так уж знаю. В чужом краю, в поганой стороне, где и выдохнуть нечем, не только вдохнуть, дитенка я себе разыскала, который уже и гордость имеет, и глаз от девичьего стана оторвать не может. Не по своей воле, а по неразумению, так все одно зарок на себя взяла. Или не так?

Повернулась и посмотрела на Олфейна, который за мгновение перед тем покраснел, как солнце на закате. Только мельком опекунша взглядом Орлика зацепила, и то вельт смешком подавился, словно с борта ладьи в ледяную воду свалился, а Рин так тут же цвет лица с красного на белый сменил.

— В глаза мне посмотри, парень, — то ли прошептала, то ли прошелестела Айсил.

Орлик и то взмок, а Олфейн хоть и побледнел, лишь зубами скрипнул, так скулы напряг.

— Что видишь в моих глазах?

— Смерть не за спиной, а за руку со мной идет, — прохрипел Рин.

— Чья смерть?

— В любой миг моей может стать, но за спиной у нее словно крылья огненные и под крыльями этими сотни, тысячи, тьма народу мечется!

— Вот. — Айсил прикрыла глаза. — Грейн тоже увидел. Однако дорожки не переменил своей.

— Так и я… — запнулся Рин.

— Да кто ты сама-то есть? — вскричал, вскочив на ноги, Орлик.

— Сядь, великан-молодец, — попросила Айсил. — Нам ведь с тобой и с парнем твоим через час-другой на одном ложе спать, так чего ж ссориться? А если тебе сон плохой приснится? Руками начнешь махать? Что ж, мне радом с тобой в доспехе мучиться? Не спеши, и обо мне поговорим, придет время, хотя разговор-то коротким будет.

Опустился на скамью Орлик, снова пот с лица смахнул, в здании холодом веяло, а ему раздеться от жара хотелось.

— Ну, Олфейн, еще раз спрашиваю, готов ли ты идти туда, где смерть крыльями машет? — продолжила Айсил.

— А есть ли у меня выбор? — выдохнул парень.

— Выбор всегда есть, — усмехнулась опекунша. — Да хоть кинжал загнать самому себе меж ребер — все легче, чем по городу вашему мертвому шагать.

— Может быть, и мы мертвые? — обиделся Орлик.

— Вы живые пока. — Айсил качнулась вперед всем телом. — Ну так и Грейн живым был. В третий, и последний, раз спрашиваю тебя, Рин Олфейн: готов ли ты нести то, что несли до тебя предки твои, готов ли идти туда, куда ведет тебя твоя дорога, даже если путь твой смертью и пламенем занимается?

— Прямо как на молебне в Храме! — фыркнул Орлик, так ему тошно от мертвенного голоса опекунши стало, но она и бровью не повела в его сторону.

— Готов, — твердо вымолвил Рин. — Только на то она и моя дорога, чтобы поперек самого себя не ступать.

— Оговорки, словно занозы на древке копья, — отпустила усмешку Айсил. — Ладонь копейщику занозят, конечно, но с хорошим щитом не сравнятся. Это не моя присказка — Грейна.

— А я не люблю присказки, — поморщился вельт. — Был у меня наставник, старый колдун, шагу без присказки ступить не мог, но хоть и прожил много да прошел мало, плохо он кончил! Может, оставим витиеватости для Совета магистров?

— Витиеватости… — повторила Айсил. — Интересное слово. Я два дня слова новые на торжище ловила, такого не слышала. Оставим… витиеватости, только парня на смерть отправим, тогда по-простому поговорим. Хорошо?

— Говори, — дрогнувшим голосом попросил Рин.

— Начнем с благодарности. — Айсил снова прикрыла глаза. — Ты, парень, за своим интересом в Погань отправился, да на меня наткнулся. Случай то или дорожки так скрестились, теперь уже неважно. Я и сама не все поняла пока, но одно точно знаю, вытянул ты меня из пропасти. Я не про дар твой говорю — о нем не теперь и не сегодня. Я о том, что ты жизнью своей поделился, чтобы мою, конченую жизнь, продлить.

— Что за дар такой? — не понял Орлик. — Перстень, что ли? Так ты ж не носишь его!

— Почему «конченую жизнь»? — воскликнул Рин.

Айсил улыбнулась, но ответила каждому:

— О даре, Орлик, после. Я и не распробовала его пока что. Да и Рин, думаю, ничего мне дарить не собирался, сам за подарком в Погань пошел. О перстне тоже слова после будут. Но на Совет надену я его, не сомневайся. А про жизнь конченую одно могу сказать — одно и помню. Когда в Погань эту летела ли, шла ли, падала ли, с жизнью простилась и до дна долетать не собиралась. Все равно что умерла. Так чувствую, а понятней объяснить не смогу. Правда, не пойму теперь: то, что я вас встретила, это благоволение Единого или наказание от него же?

— Это смотря как нас пользовать, — заерзал Орлик на жалобно скрипнувшей скамье.

— Пользовать придется так, как складывается, — прошептала Айсил и вытащила на стол тугой сверток. Разбежалась, раскатилась в стороны кольчуга. Заблестела упругим металлом. Даже не прикасаясь, вельт почувствовал, что хороша вещица. Упругая — не мягкая, мало мастеров, кто такие плести может, а уж с учетом тонкости работы и вовсе не попадалось.

— На твои плечи, Олфейн, — сказала как отрезала Айсил. — До Совета и так сбережемся. Если что, приятель твой тебя прикроет, за ним и для меня местечко отыщется, а тебе с противником твоим придется в кольчужке этой биться. И для привычки завтра с утра потянешь ее на плечи, там и посмотрим, чего ты стоишь, А я возьму кожанки твои. И то уж, устала я сталь на плечах таскать. Твои ведь клепанки. Орлик? Поможешь подогнать?

— Как не помочь, — вякнул вельт, не удержался — подскочил, поднял, подбросил кольчужку. Двойного плетения оказалась, на ощупь прочнее, чем на вид! Рукава длиной под запястье, шириной под скрытый доспех, капюшон, горловина, плечи, словно на Олфейна сплетено!

— Придется, парень, свитку покупать! — хмыкнул Орлик. — Не то весь город сбежится на Олфейна смотреть. Понятно теперь, почему кузнец сплоховал!

— Снерх что надо сделал, а что не сделал, за то не получил, — отрезала Айсил. — Вот еще.

На стол легли наручи, да не пластинчатые, а литые! Да на кожаной подложке!

— Скорняк, что кожу на наручах менял, умней оказался, больше и заработал, — заметила Айсил. — А другого доспеха у меня нет. Поножи спеклись, так и остались где-то в Погани. Щит бы пригодился для схватки, но Грейн сказал, что у вас не принято со щитом мечами махать. Мол, не осаду поединщик держит, а удалью и достоинством меряется. Кинжал у тебя и так есть. Меч, что я тебе оставила взамен сожженного, и вправду Орлику больше подошел. А о том мече, что ты раздобыл себе, потом поговорим. В мешке у меня еще две свитки. Себе брала, одну на другую надевать, но до зимы еще дожить надо, а пока большую ты, парень, поносишь. Подшлемник бы ему еще, Орлик. Найдется? Что ж ты сам в колпаке ходишь, а парню голову холодишь?

— Да вот… — Вельт запустил пятерню в бороду. — Вроде бы и не холодило пока слишком, да и под магистерский фасон нет у меня ничего…

— Меня о чем хотели спросить? — продолжила Айсил. — Спрашивайте, а то ведь я спрашивать стану. Грейн мне многое рассказал, только из рассказанного им мало что я к Погани и к Айсе вашей приложить могу.

— Как ты говорить так ловко за два дня научилась? — пораженно прошептал Рин.

— Кто ты? — только и молвил Орлик и выложил перед опекуншей золотую монетку.

Усмехнулась Айсил, вытянула из-за пояса короткий нож и обнажила серое с черным отливом лезвие. Выудила из разреза платья палочку из черного дерева на ременной петле. Вытащила из-за спины оба меча, тоже опустила на стол.

— Еще кинжал был, помню, — тихо сказала. — И то тишь потому, что в руке он у меня в прах рассыпался в тот самый миг, с которого я помнить себя начала. И руки мои тоже из прошлой жизни, как и монета. И слово — «Айсил», которое будто кто-то у меня на веках выцарапал! И сама понимаю, что не имя это мое. Неделю или больше по Погани вашей бродила, как в беспамятстве. И чувствовала, что рядом со мной вихри огненные крутятся, но даже головы повернуть не могла. Шла и думала, будто вся земля от горизонта до горизонта как пепелище, дождем не прибитое. Еще, правда, зеркало помню — или черноту на ладони выплеснутую — не знаю. Помню только, что в руках что-то держала. Это все оттуда, откуда я пришла, да и то лишь потому помню, что чернота эта теперь внутри меня, из глаз моих она теперь светится, людей пугает. Тот же Грейн так и сказал: бездонный ужас у тебя в глазах, девка. Ужас, в котором всякий собственную участь разглядеть может. Потому и глаз не поднимаю, что справиться с чернотой этой не могу. Да ведь не одна я такая. Вон Олфейн тоже изнутри бурлит, и тоже никак не сладит с целительством своим. Как поняла, всякий раз в пропасть вниз головой бросается! Я уж не говорю о даре его…

— Подожди! — не понял Орлик. — Память памятью, но ведь не в корчме придорожной глаза ты открыла? Туда, откуда ты вышла, еще забрести надо, а ты только наружу выбиралась дольше, чем самый везучий охотник в Погани пробыл! Я бы поверил, что птица тебя, орел какой с Северной гривы нес да выронил, так не летают над Поганью птицы!

— А что такое Погань, вельт? — спросила Айсил.

— Ну, — начал Орлик и тут же осекся. — А демон ее разберет, что она такое! Если бы вся землица, по которой я сапоги стаптываю, живой была, так я бы ее лишаем числил. Язвой кровоточащей! Ожогом, который не пузырем вздувается, а тлеть продолжает!

— Так давай сначала с Поганью разберемся, потом меня пытать будем? — обожгла его взглядом Айсил. — Или ты думаешь, я сама себя не пытаю? Правда, я и без памяти о себе кое-что рассказать смогу. Ведь не просто так вспоминала, прислушивалась да ощупывала сама себя. Язык вот ваш за два дня выучила. Пока по Погани брела, бормотала что-то на другом языке. На похожем, но другом. А теперь на вашем слова леплю. Я на нем даже кое-что и прочесть могу, как оказалось. Но язык легко учить. Когда в голове пустота — легко. Он, словно трава в теплый весенний день, из земли лезет, всякое новое словечко само на язык просится! Кто знает, может быть, себя обрету и вас понимать перестану? Себя бы понять… Поэтому не спрашивай меня о Погани и о том, что за пеленой черной — не могу разглядеть!

— А что сама-то нащупала? — сдвинул брови Орлик.

— Нащупала кое-что. — Айсил снова прикрыла глаза. — Рожала я уже, точно поняла. Значит, ребенок у меня есть… или был. Лет мне не слишком много, вряд ли далеко за два десятка. Тело у меня все или в шрамах невидимых, или в узорах. Разглядеть только на шее смогла, но я вся в таких разводах. Кто знает, может быть, пытали меня в застенках, а может быть, труп мой за пеленой на части кромсали. Мечи приходилось в руках держать, но не совсем те, что у меня теперь за спиной. А какие держала, и не скажу теперь. Ничего, и к этим привыкну. Колдовать приходилось. Что, как — не знаю, но то, что с пальцев слетает, словно само срывается.

— А огонь на камне в Кривой часовне зачем тушила? — вдруг подал голос Рин. — И… как ты это сделала?

— А ты бы пригляделся к тому огню, — прищурилась Айсил. — Ты бы смотрел внимательнее, парень, и не боялся того, что видишь. А то залепил взгляд свой и озираешься теперь. Это и тебя, Орлик, касается.

— О чем это ты? — не понял вельт, который так слушал опекуншу, что даже рот раскрыл и бороду туда запихивать стал.

— Колечки у тебя и у Олфейна на пальцах похожие, — совсем сузила глаза Айсил. — Уж не знаю, кто вам их на пальцы надел, но они словно повязка на ваших глазах, пакля в ушах, затычки в ноздрях. Оно, конечно, и в тишине, и в полумраке приятность отыскать можно. Но так карлику и жилье построить легче — потолок поднимать не нужно. Что ж теперь, ноги рубить? Понятно выражаюсь или со скамской присказки на скамский торговый переводить надо?