Глава 13
СНЕРХ

Когда Джейса считалась еще маленькой, редкие вылазки вместе с отцом на торжище были для нее самым большим праздником. Конечно, Шарб не мог себе позволить выложить серебряный за роскошное платье или изящные сапожки для дочери. Но Джейсе для счастья хватало и яркой ленты, а уж на сладости вовсе не приходилось тратиться. Даже прижимистые тарские торговцы не могли устоять перед взглядом зеленых глаз рыжей крохи и одаривали ее столь щедро, что потом порой еще неделю и Джейса, и Арчик, да и сам Шарб не могли и смотреть на сладкое. Правда, с некоторых пор подобные подарки стали сопровождаться и недвусмысленными подмигиваниями, а то и щипками, но теперь Джейсу это почти не беспокоило, на щипки она мгновенно отвечала щелчком по носу, а подмигивания не замечала вовсе.

На первый же взгляд звонарке показалось, что торговцев стало меньше. Хотя вся площадь, как и в прежние времена, была занята ими, но повозки стояли реже, некоторые лавки, что окружали тележное торжище рядами-улицами, оказались запертыми, зато покупателей набежало не меньше, чем обычно, а то й больше, и с учетом недостатка продавцов торговля шла бойко. В огромных двуручных корзинах кудахтала птица, в мешках хрюкали встревоженные близостью Погани поросята, и только привязанная к набитой сеном повозке пара белых коз флегматично сдергивала с нее пук за пуком недавно скошенной на окраине Пущи травы.

Перед тем как врезаться в галдящую толпу, Джейса нахмурилась, сдула со лба непослушную прядь и переместила сумку с бедра на живот, споро вытащив из нее узелок с кристалликом соли, который тут же скрылся в вырезе старого платья. Кошелек остался на поясе, но подаренные в Храме медяки загодя были зажаты в левой ладони. Постояв на радость айским стражникам несколько секунд у караульной будки, Джейса решительно двинулась к центру торжища, где несколько скамских мастеровых сколачивали из крепкого бруса помост для будущего празднества.

Не стала девушка менять всегдашней привычки Шарба — обойти следовало все торжище, двигаясь по спирали от центра, потому как если даже не собираешься ничего покупать, то нигде больше в Айсе не узнаешь столько новостей и нигде не сумеешь встретить сразу столько знакомцев за день. Так Джейса и поступила, и уже довольно скоро нашла для себя увлекательное занятие, которое захватило ее почти без остатка, — она стала мечтать о будущих покупках.

В рядах сапожников присмотрела удивительные сапожки из тисненой и крашеной кожи, у скорняка пощупала выбеленный и расшитый полосками меха кожушок из шкуры желтого волка. В длинном ряду торговцев тканями приметила отрезы тонкого льна и прозрачной бязи. Накинула на плечи один за другим с десяток платков, пошелестела лентами, погладила светящиеся стекляшки бус, открыв от восхищения рот. Почти час рассматривала амулеты и обереги, не меньше получаса вдыхала благовония и любовалась зеркальцами да мазями для лица. А уж когда пошли ряды со снедью и лакомствами, неожиданно для себя самой начала перекидываться с продавцами шутками да присказками и тут же отламывать, отщипывать, откусывать, просто бросать за щеку малую толику от того сладкого, соленого, копченого, жареного, сушеного и прочего великолепия, которое оглушало восхитительными ароматами и заставляло сглатывать, сглатывать и сглатывать слюну.

Время понемногу текло, серое холодное небо над головой, которое вот-вот грозило осыпаться пухом первого снега, неожиданно посветлело, и в разрыве тающих облаков показалось солнце. Джейса все-таки купила себе чулки из козьей шерсти, перекинулась острыми словечками уже с десятком айских знакомцев, заставив каждого из них удивленно приподнять брови, давно избавилась от голода и даже перестала складывать сладости и угощения в потяжелевшую суму, когда ее грубо дернули за руку.

Девушка обернулась и увидела высокого парня в черной поддевке и кожаном нагруднике, проклепанном бронзовыми бляхами. На поясе у него висел короткий меч — то есть он был горожанином. Иноземных купцов и их челядь с оружием даже внутрь слободской стены не пускали. Зло скаля зубы, мечник осмотрел и ощупал сначала одну руку Джейсы, затем другую. Она уже нахмурила брови и обернулась в сторону караульной будки, чтобы окликнуть стражу, но из толпы появился еще один горожанин, отличающийся от первого только заросшей редким волосом прыщавой физиономией и, поморщившись, с бранью потащил того прочь.

— Да нет у нее перстня! Это ж звонарка! Ее в Верхнем городе всякий знает. А уж если щупать собрался, так не за то ухватился!

Джейса прикусила губу, но внезапно подумала, что самым неприятным в только что произошедшем с нею было как раз упоминание, что она — звонарка. И осознание этого взбесило ее еще больше. Она даже остановилась у торговца ножами, которые единственные были допущены к торговле из всего, что могло резать и колоть: оружием торговали, как правило, только айские оружейники в собственных лавках да пришлые на специальном торжище в Диком поселке. Но оставшихся трех медяков не хватило даже на самый простенький ножичек.

«Прижимистые больно эти храмовники, — зло прикусила губу Джейса. — Приодеться посоветовали, а меди отсыпали, что и на чулки едва хватило!»

Впрочем, она вскоре успокоилась, потому что за два медяка все-таки купила глиняную фляжку, обшитую холстиной. Пробкой ей служила обычная кукла-затычка с грубо нанесенным лицом, вырезанная из коры болотной ивы, зато горлышко было широким, так что осколок соли непременно должен был пройти. Джейса тут же за последний медяк наполнила фляжку терпким цветочным вином и хотела уже облизать и опустить в вино осколок, но вспомнила, что так и не спросила Хельда, как долго будет действовать напиток, и ограничилась тем, что загодя смочила снадобье слюной.

Солнце начало пригревать совсем уже не по-осеннему. В центре торжища весело стучали топоры и молотки, жужжали пилы, сума оттягивала плечо грузом сладостей и лакомств, в руке бултыхалась фляжка с почти готовым заветным напитком. Долгожданное счастье замерло в каком-то шаге или в сотне шагов, надо было только разыскать его в толпе и сделать своим, забрать его, захватить, заполучить полностью и без остатка на год и на всю жизнь.

Джейса даже закрыла глаза, представляя, как она откупорит фляжку и протянет Рину Олфейну, чтобы он смочил горло, когда почувствовала чужие пальцы на собственном поясе. Кто-то пытался распустить завязки на ее пустом кошельке. Конечно, пустым он не был, Джейса еще с утра насыпала в холщовую пустоту горсть глиняных черепков, дабы не смущаться худобой потертого мешочка, но именно теперь кто-то пытался обворовать посреди айского торжища уже почти госпожу Олфейн!

Джейса стиснула зубы, поймала маленькую ладонь и вывернула ее от себя. Раздался хруст пальцев, мальчишка-оборвыш взвыл у нее под ногами, но дочь звонаря даже не посмотрела на несчастного, ей нужно было отыскать суженого. Отталкивая неповоротливых горожанок с корзинами и наступая на ноги сопровождающим их степенным горожанам, она пошла по последнему кругу. Миновала лавки менял, сдвинула в сторону двух крепких скамов, что с тусклыми лицами переминались с ноги на ногу в немалой очереди перед входом в Кривую часовню, прошла вдоль навесов медников и горшечников, не забывая выглядывать Олфейна между шатрами и подводами, и наконец попала в проход между телегами и тачками, груженными вязанками дров, и навесами кузнецов, половина из которых ютилась уже не на торговой площади, а на задах собственных хозяйств и мастерских.

Народ здесь уже не толпился, потому как дрова брали с другой стороны. У кузнецов и товар был дороже, и покупать его предпочитали после обстоятельного разговора где-нибудь за темной занавесью, где можно было без опаски распустить тугой кошель, набитый серебром, а то и золотом. Зато возле притянутых цепями к столам и брусьям мечей, копий, топоров и прочей опасной утвари сновали вездесущие мальчишки. Тут же под отдельным навесом дымился вар и восседал дозорный делатель из магистрата, дабы содрать с каждого покупателя оружейную подать да надежно опечатать клинок, наконечник или рубило топора на время пребывания его нового владельца в славном городе Айсе.

Джейса и раньше замечала за Рином страсть потолкаться в оружейных лавках и, хотя выбор оружия на торжище был попроще, рассчитывала найти его именно здесь. Поэтому она шла от навеса к навесу медленно, вглядываясь в каждое лицо. Именно лицо ее и заинтересовало.

Здоровенный детина в холщовом фартуке стоял у очередного столба и нервно покручивал прокопченный дымом и опаленный пламенем ус. По мясистому носу его то и дело скатывались крупные капли пота. Джейса посмотрела дальше и увидела недавнего обидчика с мечом на поясе, который, насвистывая какой-то мотивчик, уж слишком старательно примерялся к охотничьей пике. Чуть поодаль стоял его напарник и искоса поглядывал на взопревшего кузнеца. И еще двое похожих молодцев сидели, кутаясь в плащи, на ближайшей подводе дров и держали руки на поясах.

Разом Джейсе показалось, что она, как в детстве, взобралась вместе с отцом на Водяную башню, с которой виден весь город, и даже коричневая даль Гнили, серая — Погани и зеленая — Пущи. И вот уже подходит время удара колокола и натянут истрепанный, весь в узлах канат. Но удара еще нет, потому что Шарб, закрыв глаза, ждет истечения последних секунд, чтобы рвануть на себя тяжелый язык и огласить окрестности тяжелым «бом-м-м-м», от которого звенит в ушах, в голове и кажется, весь мир вокруг начинает сотрясаться мелкой дрожью. И Джейса смотрит восхищенно на скрученные жилами руки, на бугрящиеся мышцы, на трескающиеся волоконца веревки. И вот узел вслед за руками отца пошел в сторону, и уши — слава творцу! — заблаговременно заткнуты. Господи Единый, всеблагой, как же этот урод Арчик управляется с колоколом одной рукой-то?..

Старуха появилась словно тень. Сгорбленная и худая, с мешком за спиной, но без клюки. Джейса еще успела удивиться, что из-под серого, драного балахона сверкают каблуки крепких и дорогих сапог, обожглась мгновенной завистью, попыталась разглядеть лицо бабки, но та уже подошла к кузнецу и, ткнув его локтем в бок, шмыгнула за занавесь. Мгновенно стало ясно, что и дерганье уса, и капли пота на носу, и напряженная, сразу же подобравшаяся четверка, — все это представление готовилось ради вот этой самой бабки.

Кузнец неловко дернул плечами и тоже скрылся за занавесью. Джейса, сама не понимая, что она делает, подошла ближе. Голос, который донесся из-за ткани, никак не мог принадлежать старухе. Он был невесомым и прозрачным, словно состоял из едва доносившихся гласных и шелеста. И произносимые этим голосом слова тоже были шелестом, но шелестом неправильным, с изъяном, словно на айском наречии говорил кто-то, проживший на чужбине долгую жизнь и теперь с трудом вспоминающий родную речь.

— Зачем здесь воины, Снерх? Я просила о тайне.

— Так я тут при чем? — залепетал кузнец, словно карлик, оправдывающийся перед великаном. — Подмастерье на торжище сболтнул про кольчугу. Что плетение, мол, тонкое, работа невиданная. Так эти молодцы тут же появились да еще Солюса привели из часовни, чтобы подтвердил. Они же все тут ищут эту бабу, у которой перстень на пальце.

— У меня нет перстня на пальце, Снерх.

— Вот я и говорю, что бабу ищут. И эти, и храмовники заглядывали! Не тебя, так другую, наверное, с перстнем же. Ну разберутся, не в Погани же… На то и делатель вон… сидит через три навеса. Может, и обойдется еще.

— А я разве не баба, Снерх?

— Так ведь это… Что ж теперь? Уж не отбрыкаешься, больно ушлые слуги у Фейра Гальда. Это ж не стражники, они мзду не берут, а если и берут, так без остатка…

— Держи монету, кузнец. То, что за тайну было уговорено, удержу, да за обман наказан будешь, отмываться от позора станешь. Считай, что легко отделался. Хотя это через минуту… Кольчугу клади сюда, туже сворачивай да плотнее вяжи.

— Так как же отмываться… — заныл кузнец.

— Дети есть?

— Четверо, — осекся кузнец.

— Ты приглядись к детям, кузнец, а ну как в отца пойдут? Займись, пока не упустил деток-то! Мешок брось.

— …

— Я говорю, мешок туда брось!

Джейса отшатнулась в сторону и сделала это вовремя. Пущенный крепкой рукой кузнеца мешок ударил выросшего у занавеси молодца в живот с такой силой, что, уже согнувшись, тот отлетел к колесам ближайшей подводы. Из-за сорванной занавеси выскользнула бабка, и Джейса разом увидела и два ее скользящих, беззвучных шага, и блеснувшие черным молодые страшные глаза над повязкой, скрывающей большую часть лица, и шорох выхваченного из-под балахона серого, чуть искривленного клинка.

Против собственной воли звонарка открыла рот, чтобы исторгнуть столь привычный для каждой горожанки в такой переделке визг, но не успела. Уж больно быстро закрутилось все вокруг.

Спрыгнули с подводы двое, и четвертый уже взметнул над головой меч, да слишком далек был — на шаг дальше от первых двух, в которых мнимая бабка и тыкать кривым клинком не стала. Просто будто отмахнулась от них, обернулась вокруг себя или только головой дернула, но поперек груди, поперек сыромятных доспехов обоих вскрылись борозды рассеченной плоти, которые тут же под заклубившийся в их глотках вой обратились поганым пламенем. Четвертый замер на долю секунды, чтобы вернее раскроить мечом головенку шустрой бабки, тем более что за спиной у нее оказался. Но в отставленной назад левой руке у той вспыхнул искрой осеннего солнца второй меч, чуть короче первого, и тут же вошел молодцу в живот на ладонь. К первому, который только начал скрести пальцами по заплеванному камню, бабка даже не подошла. Только повела подбородком, и он вспыхнул заживо. Но не поганым пламенем, а жарким, и закричал так, как могут кричать только сжигаемые заживо. И вслед за его криком занялись огнем сразу три подводы дров, за ними запылали ближние навесы, и тут же поднялся истошный визг и крик.

— Зоркий слишком, — услышала онемевшая Джейса запавший ей в нутро голос, и сдавленный близкий вой почти ударил ее в спину. Держась за лицо руками, куда-то в сторону, под ближние навесы, к жаровне с варом исчезнувшего делателя полз смутно знакомый худощавый, наголо остриженный парнишка в съехавшем на шею платке.

— Ничего. — «Бабка» подняла на плечо мешок. Мечей у нее в руках уже не было. — Через недельку зрение вернется. А ты, — она неожиданно обернулась к Джейсе, которая так и стояла на месте, с трудом шевеля одеревеневшей шеей, хотя жар близкого пламени уже обжигал ее, — ты бежала бы домой, дуреха… А ведь не дуреха — дура! Как есть дура.

Последние слова неизвестная прошептала, но Джейса их не услышала. И не из-за шепота, который невозможно было бы разобрать, не видя губ. Судорожно стиснув фляжку, прижав к груди суму, она уже бежала прочь от ужасного пламени, от толпы, которая, на ее счастье, втаптывала в камень тех, кто послабее да нерасторопнее с другой стороны пылающих подвод. Но больше всего от ужасных глаз, которые напоминали две пропасти, и на дне которых Джейса вдруг увидела, в какое мерзкое существо превратилась очаровательная и добрая звонарка.

От лавки Вохра до рядов кузнецов и четверти лиги не было. Но когда Орлик и Рин сквозь взбудораженную толпу, мимо спасающих свой товар торговцев сумели пробраться к вздымающемуся над кузнечными рядами пламени, телеги с дровами уже догорали, исторгая густой дым. Десятка два стражников, прибежавших в том числе и от Северных ворот, окружили внезапное кострище и уже вместе с Орликом и Рином растащили ближние подводы, сдернули полдесятка полотнищ, затоптали занимающиеся пламенем навесы и остановили огненную напасть.

— Пожар! — Знакомый Орлику десятник размазал пятерней копоть по щекам. — И как полыхнуло-то! Ламповым маслом залей поленницу и то так не загорится! Слава Единому, обошлось. Парнишка один глаза повредил вроде, да кузнец… обделался! Слаб оказался на живот. Хотя с такого пламени всякий ослабеет. Да еще и рожу всю опалил! Ничего, сейчас набегут и с магистрата, и храмовники. Магию вынюхивать будут, всюду им эта магия чудится! Вот ведь незадача! Женушка домой ждет, я ж с полудня домой собирался. Опять скажет, что в кабаке застрял! Может, мне не умываться?..

— Пошли! — потянул Рин вельта, который с тоской разглядывал разбросанную на камнях и растоптанную копченую рыбу. — Пошли, найдем кузнеца!

Кузнец сидел под собственным, чудом уцелевшим навесом и блаженно жмурился. Усы, брови, ресницы его покрылись катышками подпалин, нос и щеки покраснели. Где-то поблизости слышались возмущенные вопли оплакивающих испорченный товар торговцев, доносился женский плач, а кузнец не двигался с места и только дергал время от времени подбородком.

— Снерх? — спросил Рин и, дождавшись осмысленного кивка, подошел ближе, но тут же отпрянул назад.

— Как есть, — расплылся в улыбке кузнец. — Обделался. Но, думаю, отделался легко. Легко отделался, хоть и обделался. Я как эту кольчугу взял, сразу понял, что добром заказ не кончится. У нас и так второй день говорили, что какая-то баба пламя пригасила в часовне и что в кольчуге она была. Я-то думал, что брехня все это, а она — вон. Не знаю, как насчет пригасить, а насчет поджечь да припечь — очень даже!

— Ты о чем, кузнец? — подошел ближе Орлик. — Мы девку ищем…

— Ребятки Фейра Гальда тоже искали, — снова улыбнулся кузнец. — И нашли на свою голову. Четверо их было. А теперь?

Тут только Рин понял, что стоит в куче уже знакомого пепла. Тут же валялись короткие мечи, ножи, под ногами скрипнули бляхи уничтоженных поганым огнем доспехов. Брошенные сапоги исковеркал жар близкого костра.

— Как это? — не понял Орлик и невольно потянулся к собственной, уже поджившей щеке. — Как это она учудила тут у тебя?

— А демон ее знает! — глупо хихикнул кузнец. — То ли бабка, то ли девка. По одеже — нищая, по кошельку — богачка. Говорит вроде по-нашенски, а сразу и не поймешь. Четверо ее ждали. Ребята не из последних, но она их порубила так быстро, что я бы и высморкаться не успел. И не успел, кстати! Потом пальцем щелкнула — подводы и загорелись, еще раз щелкнула — я и обделался. Верите, ни разу еще от этого дела такое облегчение не получал!

— Где она? — нахмурился Рин.

— А кто ее знает? — хлопнул мозолистыми руками по коленям Снерх. — Тут такая паника поднялась, и самому себя потерять не мудрено. Ушла. И ведь рассчиталась! Рассчиталась ведь!..

— А это кто? — Орлик кивнул на сжавшегося у столба, спрятавшего лицо в ладонях стриженого паренька.

— Не знаю, — пожал плечами кузнец и снова залился тихим смехом.

— Слушай, шел бы ты переоделся, что ли? — поморщился вельт и дернул за плечо присевшего возле парня Рина. — Никак глаза решил несчастному подлечить?

— Не выйдет, — прошептал Рин. — В порядке у него глаза. Не обожжены. Просто словно налеплено на них что-то. Невидимое, но… Я не могу снять.

Плечи паренька задрожали.

— Пошли, — поморщился Орлик. — Я уже колпаки храмовников в толпе вижу. Сейчас разбор устроят, тут без магии не обошлось, поверь мне. Уходить надо!

— Ну? — спросил вельт, когда оттащил молодого Олфейна с торжища на Гончарную улицу, где возле приземистого молельного дома савров сидели как ни в чем не бывало, не обращая внимания на уличную сутолоку, с полдесятка нищих.

— Камрета искать надо, — хмуро бросил Рин.

Со стороны торговой площади все еще раздавались крики, над крышами поднимался уже ослабевший дымок, отчего силуэт Кривой часовни казался живым, и лица торговцев, что волочили за собой по узкой улочке тележки со спасенным товаром, явно давали понять — торг сегодня не удался.

— Я не об этом, — сморщился Орлик. — Поесть бы надо! Да и мнится мне, что, пока он сам того не захочет, мы Камрета не найдем.

— Почему же? — не понял Рин. — Он сказал, что снял комнатушку у Ласаха. Да и старое его жилье я бы проверил. А ты что предлагаешь?

— Что я могу предлагать? — погладил живот Орлик. — Перекусить, а потом уже все обдумать! Или нам заняться нечем? А о схватке с Фейром ты уже забыл? А о Совете, на котором опекунша твоя магистерское место занимать должна? Совет уже послезавтра!.. А о слежке? А о смерти твоего Хаклика?.. И это разве все? У нас ведь еще вопросиков в достатке! Разобраться надо! Заботы без разборки оставлять все равно, что скамью не выглаживать — рано или поздно занозишь задницу-то!

— Фейр сказал, что это он убил моего отца, — прошептал Рин.

— И ты ему поверил? — нахмурился вельт.

— Да, — кивнул Рин и вдруг почувствовал, что его силы на исходе. Еще мгновение, и он должен упасть и грызть камень под ногами, но вместо этого повторил: — Да. Поверил. Хотя это-то он уж точно сказал для того лишь, чтобы вывести меня из себя. Но кто-то его убил. Фейр или не Фейр, но убил. Иначе я бы сладил с недугом. А Фейр… Он так легко ушел от удара кинжалом! Знаешь, я вот что подумал: а зачем ему магистрат? Если он ищет денег, то магистрат их не даст. Если звание магистра, то не проще ли было бы жениться на дочке одного из них? Давно бы устроил все за прошедшие двадцать лет, как он в городе. Или ему был нужен именно перстень с белым камнем? Зачем?.. Или что-то еще?

— Вот! — удовлетворенно хмыкнул Орлик. — Наконец-то ты задумался! Отчего все жители Айсы думают лишь после того, как наделают всяких дел? К примеру, доспех натягивают, когда уж спина стрелами истыкана?

— Потому что думают не животом! — воскликнул Рин.

— Полный живот не для раздумий служит, а чтобы голову от лишних забот освободить! — ухмыльнулся Орлик и прошептал, становясь серьезным: — А ведь слежки нет! Отчего же у меня такое странное ощущение, будто кто-то выворачивает меня наизнанку? Кстати, далеко ли живет твой мастер Грейн?

— Рядом, — кивнул Рин. — Но имей в виду, что обед в твоей компании лишит его запасов на всю зиму!

— Эх, парень! — Вельт ударил Олфейна по плечу. — Поверь мне, если он, как и мы, переживет излет этой осени, зима покажется ему легкой прогулкой. Что тебе, мать?

Одна из нищенок, сидевших у молельного дома, поднялась и подошла, волоча за собой мешок, к парочке заболтавшихся у слободского храма воинов с протянутой рукой.

— Чего тебе? — повторил Орлик. — Поверь мне, старушка, моя доброта наступает вслед за моей сытостью, но пока я слишком голоден, чтобы совершать благодеяния!

— Подожди! — Рин зазвенел медяками в тощем кошельке и внезапно замер: на уже знакомой ладони лежал перстень с белым камнем.

— Что там? — недовольно прогудел Орлик, и в то же мгновение откуда-то с юга донесся удар грома. Но небо оставалось чистым.