Книга: Печать льда
Назад: Глава 11 МЕЧИ
Дальше: Глава 13 СНЕРХ

Глава 12
ВОХР

Почти с раннего утра Джейса бегала по городу, но Рин словно в пепел обратился. Она уже забыла и о запрете отца не уходить от дома дальше трех кварталов, и о том, что Шарб еще с вечера опустошил котелок и пора бы приготовить что-нибудь. Хотя об этом-то она сразу подумала, да голову забивать не стала. Едва глаза протерла, подвесила котел над очагом, вымела комнатушку да смахнула пыль с полок. Тут и вода закипела, а там и осталось всего лишь горсть вяленой ягоды в котел бросить да сыпануть сушеного меда, благо в Храме целый мешочек лакомства в котомку новую сунули. А кроме того, краюху постного хлеба и половину круга твердого сыра. Никак теперь отец голодным не останется — и на зуб бросит, и сладким запьет.
Другое дело, что все это как-то вполголовы занимало звонарку, словно и не она хлопотала по дому, а привычка ее водила. И даже натянуть на плечи неброский, но теплый и действительно дорогой, даренный храмовниками, платок не ясная мысль заставила, а давняя привычка. Стоило редкой обнове появиться, так и разбирало девчонку повертеться у дома Рина Олфейна, только бы на глаза ему показаться!
Вот и теперь Джейса поправила одеяло на лежаке отца, глянула в треснутое бронзовое зеркальце, натянула стоптанные башмаки и застучала подошвами по узкой лестнице. Бегом к дому Олфейнов побежала. А что там бежать-то было — всего ничего. Только вот зря ноги трудила, не оказалось дома никого. Вместо герба к двери дома Олфейнов был прибит тяжелый деревянный брус, и каждый гвоздь вываркой смоляной да магистерской печатью сверкал.
Тут девушку и поймал Арчик. Ухватил здоровой рукой за локоть и к себе повернуть попытался.
— Чего забыл-то? — зло вырвала она руку.
— Ничего, — только и пробормотал парень. — Хотел в глаза твои заглянуть. Вроде ты и не ты. Вчера еще, как из Храма шла, глаза мне твои не понравились. Только они у тебя и до Храма не те были. Или ты совсем ума из-за Олфейна лишилась?
— Выходит, и раньше полоумной была? — поджала губы Джейса.
— Пугаешь ты меня, — покачал головой Арчик. — Шарб сказал, что ты словно сама не своя. Попросил присмотреть за тобой. Мало ли что…
— Мало ли — что? — Джейса уперла руки в бока. — Неужели защитить сможешь? Одной-то рукой? Это тебе не за веревку по часам дергать! Иди-ка, приятель, куда шел, а от меня отстань!
Арчик только плечом дернул. Верно, что ничего нового не сказала Джейса, верно и то, что резанули ее слова по нутру словно стальным лезвием. Но уж так не вязалось сказанное ею с ней самой, что вместо обиды только удивлением да досадой в голову плеснуло. Уж так Арчик привык к жалости в ее голосе, которая издавна выводила его из себя, что не готов оказался к злости. Так и остался стоять у ступеней дома Олфейнов, к которому один за другим тянулись зеваки со всего Верхнего, а то и Среднего города — не часто дома магистров опечатываются!
А Джейса пошла — побежала — по улице Камнерезов, на которой только вчера платьем трясла, ноги юному Олфейну, от стыда сгорая, показывала. Груди коснуться предлагала! Вот и теперь жаркое что-то по щекам хлестнуло. Как же она могла? Неужели остатки стыда растеряла? А что однорукому только что выпалила? Может быть, и правда, совсем ума лишилась? А вчера-то что было? С Хакликом!
Как только ноги не подкосились? Боже, Единый вседержитель и творец, прости ты ее неразумную!
К стене прислонилась, поежилась, в платок кутаясь. Все-таки холодновато уже без свитки, скоро и в свитке не согреешься. А кожушок еще в прошлом году на куски расползся. Может быть, спустить монеты, что в Храме ей сыпанули в сумку на шерстяные чулки, все одно скоро отец принесет содержание за очередную неделю? Стояла так, думала, с трудом слезы сдерживала, те мысли, от которых убегала всегда, сама на себя нагоняла и то лишь потому, чтобы вчерашнее не вспоминать.
А что вчера было-то? Ну дала приворот старику. Разве ж она знала, что от него слабое сердце разорваться может? Ведь не сказал ей Хельд? Не сказал, значит, и вина на нем! Его зло, а не ее. Всякого Единый в посмертии обоняет. Человек в жизни и добро, и зло лепит, от каждого лепка запахом пропитывается. Вот какой запах перебьет, тот и пойдет в зачет пред ликом творца. Так что смерть Хаклика на Хельда ляжет.
А на Джейсе до вчерашнего дня так и тени никакой не было. Разве что любовь безответная. Ну так про любовь еще и Камрет говорил, когда в Кривую часовню с ней шел, вокруг любви много зла случается. Вот только сама любовь никакое не зло и никогда злом не была и не будет! Поэтому и ее, Джейсы, любовь к молодому Олфейну никакое не зло. Разве может быть злом то, что наполняет грудь такой легкостью? Что уста сладостью томит?
Всего-то и зла на ней, бедняжке, что пекаря уколола. Он и не понял ничего, только руки развел, которыми пытался ее в кладовке обнять, чихнул да в лавку побрел. А ей только того и надо, тут же бежать бросилась. Разве зло это?.. Шалость всего лишь, или ей от судьбы хоть что-то кроме ладного тела да чистого лица перепало? Ну уколола. Позудит да расчешется. Лишь бы не вспомнил ничего да не сболтнул кому не надо. Жалко только, что шип там же в кладовке и обронила. Сейчас бы Арчика им уколоть, чтобы губы не полнил да собственный глаз тоской не застилал.
Еще крепче зажмурила глаза звонарка. От стены отодвинулась — нечего спину камнем выстуживать, но глаз не открыла. Еще постояла с минуту, успокаиваясь, потом потуже в платок закуталась — все-таки близится зима, уж и осень перехлестывать холодом начала — и пошла к Северным воротам. Где еще искать Рина Олфейна, как не на торжище? Всякий знает, если кто пропал да в пепел не обратился, всяко на торжище выбредет. Потому как идти в Айсе больше некуда.
Пошла Джейса за суженым ей счастьем не оборотясь. А и обернулась бы, все одно парня в сером да неприметном не разглядела бы, уж больно осторожно крался он следом.

 

Орлик и так с утра невесел был, а как разглядел после утренней прогулки по сырым от ночного дождя ущельям-улицам Айсы, что на торжище вдвое против обычного торговцев уменьшилось, да и те, что остались, большей частью скамы, так вовсе помрачнел. Вроде вчера только прибыток купцов был, и вот уж убыток начался.
Впрочем, показалось, наверное, Рину. Он и сам не свой был, когда поутру, перекусив сыром с действительно отличным пивом да снарядившись с помощью вельта в потертые сыромятные доспехи со стальными пластинами и бляшками, полез вслед за Орликом по скрипучей лестнице в его тайную каморку. Пол и ступени за покосившейся дверью были усыпаны пеплом. Вельт присел на корточки, пошевелил в пепле пальцами, удрученно покачал головой и велел Рину затаскивать лестницу внутрь комнатушки.
— Придется пока забыть об этой дорожке, — прошептал Орлик, запаливая свечу. — Да и о жилище нашем тоже. Ничего, Айса — город немаленький, найдем, где голову приложить. Одна беда, смерть в этом городе приходит к жителям словно насморк. Только не вылечивается…
— Что делать-то? — спросил Рин, уже затащив лестницу в комнату до половины ее длины.
— Ничего пока, — ответил вельт, одним ударом широкой ладони переломив посеревшие от времени брусья. — Затаскивай остальное да сообрази из того, что затащишь, охапку дровишек. И не касайся шкафчика, доберутся еще до него любопытные, поверь мне!
— И с первого раза все понял, — пробурчал Рин и принялся ломать перекладины, поглядывая на то, чем занимался Орлик. А вельт со свечой обследовал пол, стены, осмотрел ступени, разве что не просеивая пепел между пальцами, пока не нащупал выбоину на покрытой пленкой плесени двери. Секунду всматривался в странное отверстие, затем накапал в ладонь воска и затолкал его в выбоину, оставив половину комка снаружи.
— Подождать придется! — прищурился Орлик и невесело хмыкнул. — Смотри-ка, парень, с какими чистюлями приходится дело иметь. Ни пуговицы не оставили! И стрелку выдернули! А в каморку не полезли. То есть того, кто в гости собрался, прострелили, а сами не полезли. Что думаешь? Нет ли у тебя какой тайной охраны кроме меня?
— Не знаю, — мотнул головой Рин, присел рядом с Орликом и коснулся пальцами воска. Привычный холод побежал к ногтям медленнее, чем раньше, но все же заискрился инеем, и через несколько секунд Олфейн выдернул из отверстия восковой слепок.
— Четырехгранный, — повертел его в пальцах вельт. — Из самострела выпушен, с луком не развернешься тут, да и самострел мелкий, но мощный. И тело болт пробил, и в дверь вошел на два пальца. Такое оружие поискать, да не сразу найдешь. Кто тебя, парень, научил холод выщупывать?
— Дед, — прошептал Рин и вспомнил, как лежал умирающий от старости на той же кровати, на которой обратился в пепел и отец Рина, его величавый седобородый дед и все подзывал к себе внука. И как однажды четырехлетний малыш все-таки подошел к страшному в его предсмертии старику и ухватился ручками за заскорузлый коричневый палец. И как сверкнула искра, и обожгло мальчишку холодом, и закружили снежинки в воздухе, а дед захрипел и умер. И не обратился в пепел, а был сожжен на погребальном костре у Водяной башни. А мальчишка после того случая частенько забавлялся, заставляя по комнате кружиться снежинки.
— Дед был клейменым? — спросил Орлик.
— Нет, — мотнул головой Рин.
— Ну так и ты не расстраивайся, что клейма не получил, — отрезал вельт и сунул восковой отпечаток в суму. — Значит, лечишь и морозишь? Или еще какие таланты скрываешь? Дерешься неплохо, кстати, а кристаллы можешь в ладонях растить?
— Пробовал, — вздохнул Рин. — Растить могу, только лед обычный выходит, как выращиваю, так и растапливаю.
— А и ладно, — кивнул Орлик. — Подхватывай дровишки, у выхода сбросим, не хуже медовых пальчиков разлетятся. Да пойдем, парень, опекуншу твою искать. И смотри по сторонам: улицы в Айсе узкие, сумрак и днем не рассеивается, полетит такая же стрелка в спину, трудно будет с ней разминуться!
Сказал так вельт и потопал. Сначала по Птичьей, потом по Кривой, затем по Пекарской, где среди хлебных лавок висел калач Пурса, будто и не случилось ничего с веселым пекарем. Рин брел сзади и все никак не мог угадать: что толку, будет он смотреть по сторонам или не будет, когда уже подле Северной башни Орлик обернулся и, хмурясь, спросил:
— Чем славны вельтские дудки, знаешь?
— Нет, — пожал плечами Рин. — Правда, Хаклик говорил, что минутная мелодия, которую вельт-дудочник выдуть может, способна о нем рассказать больше, чем неделя пьяного трепа с тем же вельтом.
— Может, и так, — усмехнулся Орлик. — Но есть и еще кое-что. В вельтскую дудку, — он тут же извлек из сумы желтоватую палочку с отверстиями, — дуть не обязательно. В нее можно просто дышать, она все равно звук издаст. Порой и слышит-то его только игрец, а все одно слышит! Если в море налетит шквал, дудочник поднимет ее, прислушается и скажет, будет ураган, не будет, когда ветер уляжется, далеко ли вынесет. Дудка даже слабый ветерок чувствует. Главное — не держать ее в суме. Понял?
— А? — только и сумел протянуть Рин, глядя, как вельт убирает дудку обратно в суму.
— Клапаны держи открытыми, — объяснил вельт, наклонившись к уху Олфейна, и коснулся огромными пальцами ушей, носа, уголков глаз, сердца Рина, черканул по доспеху под ветхим плащом Хаклика вдоль позвоночника. — Не забивай клапаны обидами да нуждою, радостью да раздумьями. Пусть время через них проходит, как ветерок сквозь вельтскую дудку, и ты все услышишь. Враг твой еще только за ложе самострела ухватится, а ты почувствуешь, как стрелка его ветер режет. Враг твой еще улыбку из губ на лице своем складывает, а ты холод из его сердца собственным сердцем прочтешь.
— А если друг? — спросил Рин, затаив дыхание.
— Друг? — поднял брови Орлик. — Вот сердце твое запоет, значит, друг думает о тебе. Или ты о нем. Хотя, честно тебе скажу, парень, я предпочитаю думать или о подружках, или о еде. Все-таки зря я вчера отказался от телятины, зря!

 

Тесно было на торжище. Хоть и велика площадь, и торг шел у Дальней заставы и в Диком поселке, и в магазинчиках за Главной стеной, а все одно — тесно. Ничто не останавливало торговцев: ни строгий досмотр, ни запрет всякого оружия, исключая разве обычные ножи, ни изрядная подать за торговлю. Уж больно выгодным было сбыть товар в Айсе да прикупить чего-нибудь из того, чем Погань со смельчаками делится. А уж если магического льда удавалось раздобыть поперек королевским да вельможным скупщикам, всякая поездка выгодной становилась!
Одно неудобство доставляло: на ночь в городе остаться не получалось. Гостевые ярлыки богатые либо давние торговые гости купить могли, а всю челядь, всех слуг на ночь в постоялые дворы Дикого поселка отправляли, где те без присмотра хозяев отдавали должное вину да пиву. А уж за товаром присматривал кто-нибудь из торговцев победнее, который своими силами оплатить ярлык никак бы не сумел. Впрочем, сильно торговцы о неудобствах не рядились — и пообвыклись уж, и ни одна сотня лет обычаям минула, да и стражники айские против скамских или тарских благодетелями казались.
Меняльные лавки теснились у самой Кривой часовни, сложенной то ли из черного камня, что, в отличие от серого, добывали не в штольнях Айсы, а на окраине Погани, толи из закопченного с забытым уже умыслом. Но сами приземистые сооружения айских «денежных сундуков» были тщательно выбелены, что верно должно было свидетельствовать о чистоте замыслов менял и заимодавцев.
У часовни толпились зеваки и многочисленные тягальщики купеческих повозок с наброшенными на плечи сыромятными попонками, которые предохраняли несчастных от кровавых мозолей. Впрочем, несчастными бравые молодцы Олфейну не показались, как не казались они несчастными и охранникам, что стояли у каждого меняльного заведения и тревожно хмурили брови — нежелательное соседство их явно беспокоило.
Орлик окинул похолодевшим взглядом выстроившихся в очередь скамов и решительно направился к самой неприметной из лавок, возле которой сидел на корточках седой тарс и перебрасывал из ладони в ладонь короткий, почти без рукояти, нож.
— Вот, — бросил вельт через плечо Олфейну, — смотри, парень: два десятка вооруженных здоровяков, а воин только один.
— Как ты определил? — не понял Рин.
Тарс не двинулся с места и не повернул головы, даже когда Орлик поравнялся с ним.
— Держи клапаны открытыми, — хмыкнул вельт и толкнул низкую дверь.
Меняла Вохр оказался худым и сутулым стариком, морщины на лице которого были почти столь же глубоки, как улицы Айсы. И кресло, на котором он сидел, было древним, потому что его торчащая из-за тяжелого стола и тщедушного силуэта менялы спинка рассохлась и пошла трещинами. И сам глухой стол с выдолбленными пазами для сортировки монет не уступал возрастом креслу и старику.
В тесной, но ярко освещенной полудюжиной светильников комнате не было ни скамей, ни табуретов, зато пол половины помещения возвышался над порогом входной двери, словно помост, так что меняла при желании мог бы взглянуть в глаза Рину не поднимая головы. Вот только с Орликом у него такой фокус не вышел бы.
Вохр внимательно посмотрел на великана, затем перевел взгляд на Рина Олфейна, пожевал нижнюю губу и сдвинул раскатанный на столе свиток.
— Продаем, меняем, покупаем?
У него оказался тонкий голос. Пожалуй, если бы он попробовал шептать, то издал бы писк, но гости не позволили себе и намека на улыбку.
— Спрашиваем, — ответил вельт и прихлопнул к столу чужеземную монету. — И что-то мне подсказывает, что ответы должны быть уже оплачены. Правда, никак не могу догадаться, где Камрет взял лестницу, чтобы говорить с тобой, глядя в твои глаза, меняла?
— Он подпрыгивал, — немедленно изрек Вохр и тут же спросил сам, все еще не сводя взгляда с Рина: — На днях я возвращался домой позднее обычного. Я бы даже сказал: так поздно, что еще чуть-чуть и можно было бы не возвращаться вовсе. Так вот мне показалось, что на воротах Северной башни один здоровенный вельт катил тележку Солюса, в которой лежал молодой парень.
— Всякое случается в жизни, — дернул плечом Орлик. — Здоровенный вельт мог бы донести молодого парня до дома и на плече, если бы не думал об удобстве спящего.
— Проснулся, значит? — кивнул Вохр Олфейну.
— Проснулся, — ответил Рин и нервно сжал рукоять меча. — Менялу интересует всякий горожанин, что не может добраться до дома самостоятельно?
— Менялу интересует то, что может навредить его делу, — дернул щекой Вохр. — Менялу интересует, куда дует ветер, о чем думает нынешний старейшина магистрата Гардик, отчего на торжище мало торговцев, а те, что есть, не столько торгуют, сколько красуются перед магистерскими учетчиками? Почему тележные тягальщики разом помолодели, раздались в плечах и разжились нестертыми попонками? И отчего Солюс сократил дневные службы для горожан в Кривой часовне? И что за интерес у скамов к поганому, как они раньше заявляли, огню? И в том числе, что сын Рода Олфейна потерял ночью в Каменной слободе и что за девку с перстнем разыскивает Фейр Гальд? Но не из-за праздного любопытства, а для того, чтобы знать, куда податься старому меняле — за главную стену Айсы или еще дальше?
— А что сказал тебе Камрет? — растянул губы в улыбке Орлик. — Или он так и не вытряс на этот пол ни одного совета, пока прыгал перед твоим столом?
— Камрет? — Вохр сузил глаза, отчего они почти вовсе исчезли в морщинах. — Камрет хитер. Вот уж о всяком могу сказать, кто чего хочет, а о нем — никогда. Ты, вельт, хочешь ясности в голове и над землей, и морского ветра в лицо, если не считать теплого лона и горячей похлебки; твой молодой приятель жаждет достоинства и чести, не понимая, что честь либо есть, либо ее нет; его дядя хочет кострище повыше, чтобы было куда сунуть пылающий у него в глазах факел; а чего хочет Камрет — не знает никто. Но совет он мне дал. Бесплатный, но дорогой. Бежать подальше от Айсы и от Погани.
— И что же ты тянешь? — прищурился Орлик. — Что тебе совет Камрета, которого ты понять не можешь? Или не стоит уже Айса на этом холме больше тысячи лет? И тот же Камрет разве не исчезал уже из Айсы на годы? Может быть, ему просто компании для путешествия не хватает? Или дорожки уже обрезаны?
— Говоришь много, — повел сутулыми плечами меняла. — Знаешь, как у купцов? Чем меньше хочет сказать, тем больше болтает. А Вохр всегда дорожку отыщет, и отыскивал до сих пор. Тысяча лет, говоришь, Айсе? Большой срок! Немногие города могут похвастаться древностью, но и среди них нет вечных. И я не вечен. Знаешь, вельт, скоро равноденствие. Праздник. Может быть, последний для меня. Я люблю праздники. Вон скамские акробаты и шуты уже колья забивают, помост потешный ладят. Посмотреть хочу. Думаю, что будет на что посмотреть в этом году. Слышал, что Фейр Гальд собирается проучить одного молодца за то, что тот не совершал. Слышал разговоры, что скоро пепел засыплет улицы Айсы по колена. И вот думаю теперь, что выбрать — представление или пожить еще пока?
— А нам что посоветуешь? — Орлик собрал бороду в пучок.
— Вам я не советчик, — выпятил нижнюю губу Вохр. — Без вас представление никак не сладится, это я чувствую. Знаешь, вельт, у тебя глаз глубокий, тебе гордость взгляд не слепит, думаю, что ты многое увидеть можешь. Так вы оба послушайте меня. И ты, парень, послушай, хотя и молод пока еще и слишком горяч. Заплатил мне Камрет. И хорошо заплатил. Так с вечера в кабаке воин платит, которому с утра одному против целой рати меч обнажать. Поэтому согласен с вами: бежать из Айсы надо. Твои соплеменники, вельт, кстати, потянулись на север. Не хотят за гостевые ярлыки, за которые с них магистрат хорошую монету тянет, кровь проливать или пепел на поганую землю сыпать. А я вот не ухожу. Не из-за любопытства. А от старости, которая рядом с мудростью ходит. Если все сладится, так я и тут жив останусь. А если не сладится, так нигде не отсижусь. Не верите? — Старик тонко и негромко засмеялся. — Вы думаете, меня Камрет напугал? Он сам боится. Или Фейр Бешеный, у которого ужас у самого в глазах тлеет? Фейр-то, как мне кажется, больше других боится. Ну так всегда было: невежество умножает суеверие, а знание — страхи. Вот и я испугался, хотя от дел несовершенных никуда из Айсы не денусь. Девка меня ваша напугала. Вы, как ее найдете, в глаза ей посмотрите. Мимо меня она прошла, когда молнию из головы твоей, вельт, вышибла. В глаза ей посмотрите, как я посмотрел! Да не мельком, а внутрь! Она и теперь здесь где-то, рядом. Охранник мой, Чарк, проследил за ней. Уж не знаю, где прячется, а доспех свой в чистку кузнецу Снерху отдала. Вот найдете ее и посмотрите ей в глаза. Тогда, может быть, и поймете меня. Да и вот еще, имейте в виду, что и молодцы Фейра ждут ее уже у Снерха. Одного они только не знают, нет у нее перстня на пальце.
— Как это нет? — воскликнул Рин. — Пошли…
— Стой! — одернул его вельт и щелкнул серебряным квадратиком. — Об этом можешь что-то сказать?
— Ты о картинке спрашиваешь или о материале? — прищурился Вохр, выудив из-под стола выточенный из хрусталя шар.
— Да уж серебро от золота я и сам отличу, — нахмурился Орлик.
— Тогда и говорить нечего, — потер глаз старик. — Все ж не чужеземная монета из золота с десятиной серебряной. Чекан старый, грани уж сбиты. Или печатка какая, или мерка. Похожие квадратики в ходу в Скаме были, только с другим чеканом да медные. Обычно их цеховые пользуют, когда ремесленные закрытые собрания свои устраивают. Бросают на входе в горшок, на выходе разбирают. А картинка-то? Видел похожую, видел. Как сейчас помню, присматривал лет десять назад домик себе в Темном поселке, тогда и заметил…
— Где?! — вскричал вельт. — Я со вчерашнего дня не могу вспомнить, где узорец такой мелькал!
— Тут другой глаз нужен, — ухмыльнулся Вохр. — Ты, когда смотришь, весь рисунок в расчет берешь, а меняла каждый завиток на монете отдельно числит. Или ты черепки сутанщикам не носил? А на воротах Темного двора неужели не эти линии сходятся?! Кстати! — Вохр поднял палец и прислушался к накатывающему за стенами шуму. — Никак фейровские молодцы девку вашу дождались?
Назад: Глава 11 МЕЧИ
Дальше: Глава 13 СНЕРХ