Глава 14
АЙСИЛ

Грейн выволок из подполья уже второй кабаний окорок, а Рин дважды сбегал в харчевню у башни за теплым хлебом и вином, когда Орлик наконец отодвинул от себя стол и блаженно зажмурился.

— До обеда теперь можно и потерпеть!

Старик восхищенно крякнул, а Рин, который только что с тревогой наблюдал, как на гигантские ломти хлеба укладываются столь же гигантские куски розового душистого мяса и один за другим исчезают за работающими словно хорошие жернова крепкими белыми зубами, воскликнул:

— Орлик! Так уже за полдень! Вот он и обед!

— Обед? — огорчился вельт. — Ты еще скажи, что мы с тобой в нашем логове, когда перекусывали поутру, завтракали! Нет, дорогой мой, это никакой не обед! За обедом всякий уважающий себя вельт обязательно должен выхлебать хорошую миску наваристой похлебки да закусить ее чем-то серьезным, а не обычным хлебом, который, в свою очередь, следует запить подогретым вином!

— Как говорят в Храме, вознеси жалость к богатым и знатным, ибо вершина, с которой им предстоит падать перед троном Единого, не оставляет надежды на безболезненное приземление у ног его, — покачал головой Грейн. — Как же ты переносишь голод, воин? Я слышал, что вельты неделями могут обходиться в своих лодках вяленым мясом и простой водой? А бывает, что заменяют и то и другое сырой рыбой!

— Поэтому я хожу пешком. — Орлик спрятал отрыжку в широкую ладонь и, потянувшись, заложил ручищи за голову. — С другой стороны, именно долгие и вьюжные зимы приучили вельтов к сытной пище и возможности подкопить на будущую растрату жирок. К тому же, неужели ты, почтенный мастер, мог подумать, что вельты завтракают, обедают или ужинают да просто перекусывают вяленым мясом, водой или даже сырой рыбой? Никогда! Они так борются с голодом и зимней зубной болезнью. А завтраки, обеды, ужины и ночные дружеские попойки просто откладывают до лучших времен! Что делать будем, Рин?

Парень перевел взгляд на широкую скамью, на которой спала Айсил. Прошла уже пара часов с тех пор, как опекунша последнего из Олфейнов, прикидываясь немощной нищенкой, подошла к своему подопечному, а он все еще не узнал о ней ничего нового. Хотя что-то все-таки узнал!

Во-первых, увидев перстень, нанизанный на прочную бечеву, Рин возмущенно вскричал, что его снять невозможно. На что мнимая старуха тут же надела его на палец и столь же быстро сняла. После данного представления Олфейн на некоторое время потерял способность внятно выражать мысли, поэтому Орлик молча подхватил мешок опекунши, посоветовал парню закрыть рот и вести всю компанию к мастеру Грейну.

Опекунша перестала прикидываться старухой сразу, едва друзья свернули в узкий поселковый прогон. Тут и Рин начал приходить в себя, потому как идти мимо скособоченных оград, ежесекундно оглядываясь, было непросто даже в здравом рассудке. Айсил шла перед корчившим ужасные рожи Орликом прямо, но взгляд Рина ловить не стала и не открыла лица не только до калитки Грейна, но не сдернула повязку даже тогда, когда старик загремел замками и позвал гостей в дом. И ни разу не подняла глаз, лишь когда оказалась в полумраке тесного жилища, произнесла едва слышно:

— Отец, найдется у тебя немного теплой воды?

Грейн, который и так оробел от явления в его доме великана вельта, поймавшего на свою шапку всю доселе невидимую потолочную паутину и пыль, тут и вовсе расчувствовался. Притащил из пристройки деревянное ведро с холодной водой, во второе ведро выплеснул горячую воду из котла и подбросил дровишек в очаг. Потом послал Рина с котлом к бочке с водой, мгновенно подвесил котел на крюк над огнем, разыскал льняное полотенце и содрал со стены медный ковш — то есть начал суетиться, мельтешить и волноваться, словно и в самом деле только что узнал о собственном отцовстве.

Айсил несколько минут просто сидела, опустив голову и сложив руки на колени. Затем начала, не поднимая головы, распускать на горле шнуровку нищенского плаща, и старик немедленно захлопотал снова. Выдвинул к очагу лавку и тычками крепких кулаков заставил неожиданно оказавшихся неуклюжими увальнями Рина и Орлика отвернуться от внезапно обретенной опекунши, усесться к ней спиной и чинно смотреть на огонь.

Вельт, впрочем, тут же завел со стариком разговор о возможности утолить легкий голод, после чего Грейн и полез за первым окороком, а Рин остался сидеть, прислушиваясь к шелесту одежды и плеску воды за спиной, и все никак не мог понять, зачем ей мыться? Или Айсил не успела вымыться с того самого дня, когда вышла к костру Олфейна из Погани? Так ведь не чувствовалось запаха, который тогда резанул его ноздри.

Рин сидел выпрямившись, словно мастер Грейн вновь, как в отрочестве, следил за его осанкой, за перемещениями по отшлифованным временем и ногами тысяч отроков камням во дворе магистерской казармы. И звуки за его спиной казались Олфейну каплями воды, что разбрызгивались из разогретого над огнем котла и падали на его обнаженную спину. Вот упал на пол пояс, вот звякнула пряжка. Зашуршал отброшенный в сторону плащ. Скрипнули сапоги, и камня коснулись босые ноги. Вот шорохом отозвалась шнуровка рубахи или легкой свитки, зашелестела мягкая ткань по бедрам или груди, предплечья задели тело, ковш опустился в одно ведро, в другое…

— Ты, дочка, лей воду на пол, лей! — закашлялся, приподнимая крышку подполья, Грейн. — Там на полке у лежака еще мочало лежит, да в горшочке мыльный порошок. Хороший! Tapс-торговец хвалился, что после него волосы, словно шерсть после линьки, становятся. А у меня-то голова, что твоя коленка, так и не истрачу никак.

Глаза у старика сделались масляными, но не от того потаенного, что он разглядел в полумраке через плечи Орлика и Рина, а от сбежавших к пучкам мелких морщин слезинок. Грейн неожиданно выругался, голос его сделался тонким, и понукаемый им Орлик, не вставая с места, протянул ручищи и подвинул из угла к очагу тяжелый стол. На темных досках тут же развернулась слежавшаяся до складок холстина, появились светильник, плошка с солью, начатый хлеб, кубки, пучок лука, головки мореного чеснока. А минутой позже Рин уже бежал, сжимая в кулаке несколько медяков, к ближайшей лавке. Когда он вернулся и водрузил на стол запотевший кувшин терпкого вина и горячий хлеб, корочка которого потрескивала под пальцами, Айсил уже сидела за столом и ела.

— Эх! — взмахнул руками старик, словно только что вспомнил. — Жаль, далековато до Северной башни, не обернешься быстро. Больно хорошо пиво у вельтов, а здесь в лавке — кислятина! Ну ничего, нам и вина будет довольно!

Рин присел на край лавки, но Айсил даже головы не повернула в его сторону. Она повязала волосы платком, затянув его концы под тяжелыми волосами, прикрыв уши до половины, и в подрагивающем свете лампы Рин увидел ее профиль и шею.

У опекунши был высокий лоб, линия которого, плавно изгибаясь, превращалась в изящную ложбинку переносицы и продолжалась прямой линией аккуратного носа. Верхняя губа чуть-чуть выдавалась вперед и вверх, ровно настолько, чтобы защемило что-то в груди Олфейна. Пока еще негромко, едва ощутимо, словно накатывающаяся неведомо откуда, сладкая боль обожгла сердце, поднялась в глаза и тут же растворилась в округлости подбородка и припухлости губ, в упрямом изгибе скулы, плавности брови и тени под ней. Тени, в которой подрагивала ресница и скрывался глаз.

Айсил так и не повернула головы. Она ела медленно, не торопясь, в отличие от Орлика, который забрасывал в рот пищу, как пекарь забрасывает лепешки теста в горячую печь. Так же медленно она подносила к лицу кубок и пила из него, словно он был не вылеплен рукастым горшечником, а вырезан искусным камнерезом из горного стекла. И облизывала кончиком языка губу.

Рин не мог отвести взгляда от ее профиля, особенно от тени под бровью. Но замечал и легкость движения, и стройность стана, и простую, но прочную и теплую ткань длинного тарского платья с разрезами по бокам почти до пояса, открывающими точно такие же штаны. И то, что на обеих руках ее, обнаженных завернутыми рукавами до локтя, на тонких запястьях и крепких предплечьях вовсе не было никаких отметин колдовского пламени! Нет, что-то на них все-таки было. Но это что-то бросалось в глаза только тогда, когда руки двигались где-то на краю взгляда Олфейна, а когда он прямо вглядывался в них, руки оставались чисты.

Зато на тонкой шее отметина была. Татуировка, напоминающая переплетение листьев и стеблей речного вьюна, тонкой полосой опоясывала начало шеи, спускаясь завитками почти до ключиц. Но и она едва выделялась, была разве на тон темнее самой кожи.

Какое-то время Рин продолжал впитывать каждый штрих строгого и одновременно нежного профиля, заучивал наизусть округлость мочки уха, скошенный вниз уголок рта, тень у основания носа, когда Айсил вдруг встала. Она поправила темную с едва уловимым медным оттенком прядь, выбившуюся из-под платка, приложила ладонь к груди, поймав заодно повисший на бечеве перстень, и поклонилась сначала Грейну, ответившему ей важным кивком, затем Орлику, заставив того поперхнуться и замереть с набитым ртом, и в последнюю очередь Рину.

Она так и не подняла ни на кого глаз, но что-то все-таки блеснуло под ее ресницами. И Рин Олфейн, который так и не научился думать об айских девчонках как о дорогих или дешевых, но достижимых источниках наслаждения, а то и семейного счастья, вдруг понял слова Орлика, который сказал, что Айсил красавица. Она не была красавицей в том смысле, в котором ею была Джейса или десяток других памятных Рину очаровательных айсок. Но в ясности ее черт не было смазливости или яркого блеска именно потому, что простота и строгость ее лица была сродни простоте и строгости смертоносного клинка, выкованного из лучшей стали и положенного рядом с украшенными золотом и драгоценными камнями роскошными побрякушками. Тот, кто понимает и видит, не просто выберет истинную красоту — сверкающие безделушки даже не заметит.

Но Айсил была еще восхитительнее! Будь она клинком, истинный мастер меча не только не заметил бы ее соседок по оружейной, он не позволил бы себе даже коснуться отмеченного клинка.

— Мир твоему дому, отец, — прошептала Айсил, отошла к топчану и спросила только: — Я могу поспать здесь?

Она дождалась важного кивка Грейна и добавила:

— Буду спать долго. До завтрашнего утра.

Орлик с лязгом захлопнул рот, поморщился от прикушенного языка и тут же потряс пустым кувшином:

— Парень! Я, конечно, понимаю, что я нанятый Камретом охранник для последнего из рода старших магистров, но у вельтов так принято, что если один платит, то другой носит. Будь так добр, притащи еще кувшинчик той же самой терпкости, а то если пойду сам, то нагуляю аппетит и все съеденное до сей минуты не пойдет в зачет моей возможной сытости! Не сомневайся: и тебе останется, что на зуб кинуть, и красавица твоя никуда не денется!

«Если только сама не захочет», — мысленно добавил про себя Рин и подхватил пустой кувшин.

Осенний ветер охладил Олфейна, но именно на улице он повторил про себя еще раз: у нее нет клейма ни на одной руке, значит, она не может быть опекуншей. С другой стороны, у Орлика тоже ненастоящее клеймо, и он охотник, хотя и не может быть охотником. Опять же Айсил легко снимает с пальца кольцо, которое не должна снимать, потому что снять его не может ни один магистр. Его никто не может снять, если кольцо село на палец, — получается, она может сделать то, чего не может никто. А если она сломала перстень? Нет, Рин явно видел крест в просвете кольца, когда Айсил тянулась за очередным куском мяса. Так как же ее имя, если, по словам Камрета, Айсил — это название страны, захваченной в незапамятные времена Поганью? И почему название страны не может быть именем? И как тогда звучит ее имя, если не Айсил?

Эти и другие мысли беспокоили Рина, пока он тащил к дому Грейна кувшин вина. Беспокоили, когда бездумно утолял голод и наблюдал, как насыщает бездонную утробу Орлик, и косил глазом на силуэт спящей Айсил, — пока в голову молодому Олфейну не пришла простая, но сладостная мысль: он теперь не один.

— Вот, — наконец крякнул Орлик и попробовал встать, но в последний момент пригнул голову.

— Осторожнее, парень, — одобрительно улыбнулся Грейн. — У тебя голова, думаю, крепкая, но не крепче старого дуба. Не смотри, что мой домик кажется ветхим.

— Идти нам нужно, — развел ручищами вельт. — Вечером или ночью вернемся. Или утром.

— В самом деле? — нахмурился Грейн. — Я тут слышал, что Фейр Гальд сговорился с любимым племянником на схватку у Водяной башни? Это правда?

— Правда. — Рин с трудом оторвал от спящей Айсил взгляд. — Ты единственный, кто скрещивал меч с Фейром, Грейн. Что посоветуешь?

— Бежать, — скривил губы старик. — Не дергайся, маленький Олфейн, я знаю, что ты никогда никуда не побежишь, потому и говорю тебе об этом. Сколько осталось дней до праздника равноденствия? Всего лишь три?.. Ты должен половину каждого из оставшихся дней проводить с мечом: если кто и способен противостоять Фейру, то только ты. Даже твой отец не выстоял бы против него и нескольких минут, но в тебе есть что-то… Если бы последние пять лет ты держал в руках клинок, а не сжимал ладони Рода Олфейна, ты мог бы сравняться с Фейром. Но я понимаю тебя, парень. Он очень силен, Рин! Фейр не только не думает, как ударить, он ударяет, как думает. Его руки не выполняют затверженные движения и приемы, они движутся словно мысли. Они, конечно, не быстрее его взгляда, но легко доставят любой клинок, который бы ни попал к нему в руки, до той части твоего тела, до которой сочтут нужным.

— Он сказал, что убил моего отца! — хрипло прошептал Рин.

— Вот! — поднял палец Грейн. — Твой дядя уже нанес первый удар и даже ранил тебя, и твоя рана продолжает кровоточить! И что самое главное, не так уж и важно, действительно ли он убил твоего отца или обманул тебя. Он добился того, чего хотел: ты наполнен ненавистью и яростью, а значит — слабостью. Потому что и ненависть, и ярость сжигают изнутри почти так же, как Погань. Но если он и вправду убил твоего отца… Ты уже понял, зачем ему это было нужно? А?

Грейн перевел взгляд на Орлика.

— Я и сам не устаю намекать Рину, что ему сначала следует разобраться, чего он хочет добиться!

— Не думаю, что теперь мне следует задуматься о планах на следующее лето или весну! — раздраженно отрезал Рин.

— Знаешь, — Орлик покосился на Айсил и почесал не так давно обожженную щеку, — когда вельт хочет есть, он, конечно, идет в харчевню, но не в любую, а в ту, которая по дороге! Знаешь почему? Чтобы сократить послеобеденный путь, потому как харчевен много, а дорогу следует выбрать одну!

— Я уже сыт, — буркнул Рин.

— Чего хочет Фейр? — повторил вопрос Грейн.

— Ну, во-первых, — Орлик снова потрогал зажившую щеку, — нам он этого не скажет…

— Хаклик погиб, — сказал Рин.

— Как это случилось? — уронил на стол кулаки Грейн.

— Как — не знаю, — скрипнул зубами молодой Олфейн, — но за день до его смерти Орлик приходил в наш дом, и Хаклик сказал, что я был у тебя, мастер. Дядя продолжает разыскивать что-то. Он перевернул все, что мог, хотя даже кухонной утвари почти не осталось в доме Олфейнов, а теперь его двери и вовсе опечатаны магистратом! Фейр может прийти и сюда. Эта… девушка — моя опекунша.

— Хотя я и не уверен, что она сама это понимает, — вставил Орлик.

— Она моя опекунша, и ее Фейр Гальд тоже разыскивает. — Рин упрямо наклонил голову. — Он может ее отыскать у тебя!

— Если она и вправду… — нахмурился вельт, — ну, сотворила кое-что с ребятками Гальда на торжище, может быть, пусть он ее найдет? Это избавило бы тебя, Олфейн, от схватки!

— Никогда! — воскликнул Рин и тут же замер. Айсил вздрогнула во сне.

— Сюда Фейр Гальд вряд ли придет сегодня. — Грейн медленно расправил ладони. — Он уже был здесь. С утра. Правда, не сказал, что собирается зарубить моего лучшего ученика. Он что-то искал и тоже перевернул весь дом. К счастью, у меня никогда не было много утвари. Жаль, что я узнал о вашей схватке позже, когда ходил с ведрами к колодцу, а то бы уж попробовал воткнуть кинжал твоему дяде под доспех. Так что твоя опекунша, маленький Олфейн, будет спать спокойно. А если что и приключится, я всегда смогу вывести ее через лачугу соседа-угольщика. У нас общее подполье, а двери на моей халупе довольно прочные.

— Так вот чьи окорока я ел? — вытаращил глаза Орлик.

— Это не твое дело, вельт, что я вытаскивал из подполья, — нахмурился Грейн, но тут же позволил себе слабую улыбку. — Но ты доставил мне настоящее удовольствие своим аппетитом! Я, кстати, буду рад, если снедь на следующую трапезу ты притащишь в мешке на собственной спине.

— Непременно, — пообещал Орлик и повернулся к Рину: — Ну и что? Попробуем хоть что-нибудь разгадать и разузнать, пока наша прекраснейшая загадка сладко спит, а я временно сыт?

— Вот что, мастер. — Рин задумчиво ощупывал рукоять меча. — Береги ее. У нее перстень Олфейнов. И послезавтра Совет магистров. Береги ее! Но не из-за перстня и не из-за Совета, а просто так. Береги!

— Меня первый раз в жизни назвали отцом, — медленно выговорил Грейн.

— Поговори с ней, — попросил Рин. — Расскажи об Айсе. Об Олфейнах. О Водяной башне. Помнишь, ты столько всего рассказывал мне, разве только Камрет мог тебя перещеголять! А мы вернемся. К вечеру или утром. И вот еще подумай о чем. Я не могу разобраться сам. За что Фейр ненавидит Олфейнов? Ведь его сестра была Амиллой Олфейн!

— А что, если именно за это и ненавидит? — сдвинул брови Грейн.