ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Все три спящие планеты по-прежнему вращались по своим орбитам, но этот факт мало что значил для их обитателей. Ночь или день, середина лета или суровая зима — они продолжали мирно спать.

Однако захватчики не спали. Но и это не давало им возможности избавиться от кошмаров.

А кошмары становились частью их жизни…

— Шесть! — сказал капрал.

— И семь! — ответил, ликуя, долговязый рядовой. Он начал собирать игральные фишки, пока зрители ругались между собой. — Еще партию, коллеги? — Он широко улыбнулся, помахав в сторону теней, расползавшихся во все стороны в свете боевого прожектора. — У меня полоса чертовского везения! Сколько ты набрал на этот раз, капрал?

— Десять, — проворчал капрал с отвращением.

— Значит, всего семьдесят пять, — подытожил долговязый. — Надо разделить семьдесят пять рекков на шестерых из вас согласно вашим выигрышам. А я, когда придет приказ, лично пойду в следующее убежище по списку и выполню свой долг. — Он загремел фишками.-

Перейдем к следующему убежищу, джентльмены?

— А как, — допытывался плотный солдат, — ты узнаешь, за скольких ты будешь отвечать в следующем убежище?

Долговязый беззаботно махнул рукой:

— Как только у меня выпадает шанс выбраться наверх и подышать свежим воздухом, я ищу наш следующий объект. В арифметике я разбираюсь, так что я вычислил, что моя доля там составляет ровно 101,5 землянина. Вот та-ак… — Он приглашающе позвякал фишками. — Есть желающие?

— Не на твою же жизнь ставить, — послышался густой бас. — Пятнадцать лишних здесь для меня хватит.

— Не любишь ты рисковать. — Солдат посмотрел вокруг. — Ну, кто? Капрал?

— Согласен с Вордженом, — сказал капрал. — Двадцать семь вполне меня устроят.

Другие были того же мнения, и игра прекратилась. Они отошли от стола, чтобы размяться и поругать свою судьбу. Разговор стих, и тихое, равномерное шуршание от дыхания спящих людей, казалось, становилось все громче. На поверхности, по сообщению ребят из патруля, с которыми они познакомились раньше, бушевал тропический шторм, но здесь, в убежище, даже признаков его не чувствовалось. Слышно было лишь гипнотическое дыхание спящих землян и почти неуловимый шум невидимых машин, которые поддерживали чистоту воздуха, постоянную температуру и выполняли различные другие функции, необходимые для поддержания жизни спящих и, следовательно, их охранников.

— Заперт в ловушке с компанией праведников, — жаловался долговязый, — а увольнительной и не пахнет. Дрянь жизнь.

— Ты прав, — согласился с ним капрал, между делом листая журнал, обнаруженный в убежище. — Твоя жизнь станет дрянью, если ты получишь увольнительную, по которой ты стонешь, я не дал бы и полушки за то, что ты вернулся бы из нее живым.

Солдат насмешливо хмыкнул:

— Ты что, тоже испугался оранжевых шаров?

— Если они могут перерезать глотки — да! И если от огнемета им ничего не делается.

Долговязый с удивлением покачал головой:

— Ты действительно веришь во всю эту чушь?

— Я верю в четыре мертвых батальона, — парировал капрал. Затем, меняя тему: — Смотри, портрет Мадриджа из Верховного Совета. — Он сосредоточенно разглядывал текст под портретом, а затем передернул плечами. — Хотелось бы научиться читать по-реккски, интересно знать, что они думают о старине Мад…

Гудение спрятанных машин усилилось, чтобы компенсировать волну холодного воздуха, неожиданно вкатившуюся в убежище со стороны лестницы. Воздух этот слабо отдавал дождем, некоторые запахи были знакомы, другие же были чужими.

— Интересно, — сказал долговязый, — откуда сквозняк? Я считал, что в таких местах сплошная герметичность.

— Кто-то, вероятно, открыл дверь, — ответил капрал рассеянно, поглощенный разглядыванием журнала.

— Й-ио? Кто? — Рядовой посмотрел вокруг. — Нас здесь семеро — все на месте. Кто же тогда открыл?

Машины продолжали гудеть, но звук изменился. Плотный солдат, который выиграл у рядового пятнадцать спящих, как раз подошел и услышал его вопрос.

— Может, это был оранжевый шар, — прошептал он.

Рядовой непроизвольно вскочил, и плотный издал неприятный звук.

— Очень смешно, — сердито проворчал рядовой. — Очень смешно.

— Кто-то, — вставил капрал, — не закрыл за собой дверь. Сокскин, почему бы тебе не пойти и не заняться этим пустяком, — только на этот раз убедись, что она закрыта надежно, хорошо?

— А почему я? — спросил рядовой, ему явно не хотелось идти.

— Потому что я выбрал тебя! — сказал, как отрезал, капрал. — Ну, живо!

Рядовой с ненавистью посмотрел на него, взял свое оружие и вышел из помещения. Шум от его шагов по стальным ступенькам стих, и капрал вернулся к своему журналу, вполуха прислушиваясь, когда стукнет закрываемая дверь.

Вместо этого в колодце лестничной клетки появилось внезапное свечение, за которым последовал душераздирающий вопль, наполненный неподдельным, настоящим ужасом.

Прежде чем свечение исчезло, капрал уже решительно вел своих парней вверх по лестнице. Они обнаружили Сокскина на верхней площадке: он лежал, скрючившись от боли и злобно бормоча, как будто в умопомешательстве. Они промчались мимо него, взяв оружие на изготовку.

Снаружи косые струи дождя в сгущавшихся сумерках секли высокие шпили города, и капли громко барабанили по крышам автомобилей на улице. И… все. Никаких светящихся оранжевых шаров, никаких завернутых в саван призраков. Просто дождь, и ветер, и город.

— Капрал! — позвал тот, плотный, по фамилии Ворджен, наклонившись над скорчившимся у их ног Сокскином.

— Что там?

— Он постоянно повторяет, что это был один из тех шаров-головорезов, — сказал Ворджен. Он прислушался еще, затем продолжил: — Сокскин говорит, что шар появился прямо перед его лицом, когда он пошел закрыть дверь.

Капрал торопливо рывком закрыл дверь, и они внезапно оказались в чернильной темноте. Он ругнулся.

— Никто не захватил с собой фонарь? Разумеется, никто. — Он снова выругался и ощупью пошел по ступенькам вниз. — Мы должны доложить об этом, — сказал он, а его голос дрожал почти так же, как и его колени. Он замолчал и собрал волю в кулак, чтобы дойти вниз живым.

Где-то приглушенно громыхал тягач по сельской дороге, за которой тянулись заснеженные поля и извилистые холмы. Свет от его фар то исчезал, то появлялся снова. В лучах фар плясали причудливые тени.

— Ради Сирри, осторожнее! — закричал, перекрывая рычание двигателя, радист, который сидел рядом с водителем. — Не гони так, а то ты всех нас угробишь.

— Некогда осторожничать, — коротко бросил водитель. Его глаза были прикованы к дороге, а руки в перчатках цепко держались за руль. — Капитан велел торопиться.

— Йио, однако вряд ли мы принесем ему много пользы, если окажемся мертвыми в придорожной канаве, — сердито возразил радист.

Водитель осторожно опустил армированное боковое стекло.

— Нам очень надо попасть туда. Мы сейчас проехали дорожный знак — ты заметил, что на нем?

— Каким образом? — полюбопытствовал радист. — Я не могу читать на земном языке. Подожди минуточку… — Он включил свой ларингофон, поговорил с кем-то, кто был на их пути, впереди. Затем: — Если на следующем перекрестке будет знак с тремя вертикальными полосами, это тот, который нам нужен. Здесь — поворот налево.

Наконец они прибыли на нужное пересечение дорог, и водитель, притормозив, вписал огромный грузовик в поворот.

— Вот теперь, — сказал он, — вперед!

Мотор взревел, и машина устремилась вперед.

— Лучше бы тебе ехать помедленней, — опять забеспокоился радист. — Если вообще это здесь, оно должно сразу же показаться. Вот оно!

Водитель проследил за его указательным пальцем.

— Сирри!

Наперерез машине скакал громадный черный зверь, он мчался во весь опор на четырех стройных, работающих, как поршни, ногах, его хвост напоминал темное облако, хлеставшее по бокам. А верхом на нем, припав к спине этого чудовища, сидел человек, и за его спиной развевалась широченная пелерина.

— Он гонится за нами, — прошептал радист.

— Еще посмотрим, кто кого, — сердито ответил водитель.

Тягач ринулся вперед, но зверь и его всадник начали сокращать расстояние, в упорной гонке подбираясь все ближе и ближе. Казалось, копыта чудовища еле касались земли… Радист заметил бледный конус света, который появился откуда-то из-за заднего борта автомобиля и следовал за мчащейся диким карьером тварью от определенной точки. Этот конус напоминал что-то очень знакомое…

Но что? Он должен был бы узнать это, похоже, это входило в его курс обучения… Он пытался вспомнить, но тварь приближалась и увеличивалась в размерах. Он уже не мог думать связно: суеверный страх льдом сковал его мозг. Он знал, что его ждет, слышал о судьбе других, которые ехали по этой дороге, знал, что никакие самые изощренные и безумные маневры не по могут.

Так и случилось. Когда тварь пересекла дорогу и попала в свет фар тягача, она приняла ужасающие, гигантские размеры. Затем она встала на дыбы, а всадник бросил что-то прямо в ветровое стекло. Оно пульсировало, светилось ярко-оранжевым светом и прямо на глазах раздувалось до неимоверных размеров…

Грузовик потерял управление, съехал с дороги, из орудийной башни послышались испуганные вопли. Безмятежный мир земных полей разлетелся вдребезги, когда он с оглушительным треском протаранил ограду и врезался в посадки из молодых деревьев, перевернувшись на ходу всеми четырьмя колесами вверх.

Внутри расплющенной кабины умирающий радист сражался с темнотой, пытаясь найти кнопку ларингофона, чтобы сделать донесение.

— Без головы… — его голос был слабо слышен, и кровь заливала его гортань. — Всадник был без головы… он бросил свою голову в меня! Он…

И тут он умер.

А где-то там… Этой ночью солдаты стояли на своих постах в состоянии повышенной боевой готовности, напрягая глаза, чтобы проникнуть в темноту, и уши, чтобы расслышать любой необычный звук. Солдаты, дежурившие на локаторах, вдруг стали самыми главными в лагере: эти парни словно ощупывали своими чуткими пальцами и просматривали электронными глазами всю окружающую местность. Мягко мигала ограда, подавая сигналы солдатам пешего караула.

Это им не помогло. Вся бдительность, все меры предосторожности — все напрасно. Пока их командир крепко спал в своей походной койке, уверенный в боевой готовности своих солдат, в их способности встретить и отразить все, что может предложить им спящая планета, караулы один за другим гибли в полной тишине, не издавая иных звуков, кроме звяканья упавшего оружия. Слабые струйки пара, невидимые ночью, появились, принесенные попутным ветром, и проникали через амбразуры внутрь бункеров. Спустя несколько мгновений боевые расчеты потеряли сознание прямо на местах, а обслуга аппаратуры слежения свалилась без чувств прямо в своих креслах.

Когда все еще было благополучно и тихо, кроме шелестящего легкого ветерка, забор по периметру один раз на какой-то миг озарился, когда к нему прикоснулся какой-то предмет, а затем кривая энергии снова выровнялась. Но не было слышно ни криков тревоги, ни резких звуков авральных рупоров, ни топота ног. И некому было заметить вспышку, никого, кто отдал бы необходимые приказы, никого, кто их выполнил бы, если бы они были отданы.

В течение всего нескольких секунд генераторы ограды были аккуратно отключены, и из ночи ветер пригнал призраки фигур-теней, которые проникли беспрепятственно и молча, как пар. Над окопами коротко полыхнуло из автоматов, и для большей части солдат наступил вечный сон. Лишь один или два солдатика сдавленно вскрикнули и дернулись в судороге, когда их срезала автоматная очередь.

Заспанный радиооператор в штабном бараке заметил, что в приемнике что-то не так. Раньше небольшие помехи создавались работающей электрической оградой. Теперь помехи исчезли, значит, ограда больше не срабатывала. Но смена у него была долгая, он устал и с минуты на минуту ожидал прибытия своего сменщика…

Дверь за его спиной открылась.

— Как раз вовремя, — сказал он не оборачиваясь. — Я уже начал было думать, когда же ты… — ему так и не удалось закончить эту фразу. В проеме двери что-то сверкнуло и загудело, и тело оператора расслабилось, а дремлющий разум почти с облегчением отправился в небытие.

А еще где-то… Два солдата-десантника, закутанные в тяжелую зимнюю одежду, но тем не менее отчаянно мерзшие, несли дежурство у командирской авиетки, припаркованной на улице рядом с входом в бомбоубежище.

— Это же с ума сойти, — выразил свое мнение высокий. — Почему мы должны замерзать до смерти, просто карауля их аппарат, а они в это время там, внутри, пытаются доказать, что мы стали жертвами галлюцинаций?

— Потому, — сказал тот, который пониже, — что они из всемогущей имперской разведки, а мы всего-навсего простые пехотинцы. А еще, — он улыбнулся широкой бесцветной улыбкой, — потому что они не хотят, чтобы «оранжевые шарики» и прочие мерзкие маленькие вымыслы, плоды нашего переутомленного воображения, не удрали вместе с их транспортным средством и не оставили их на мели.

— «Оранжевые шарики», — фыркнул высокий десантник. — Я знаю, что я видел — прямо там, наверху, — он указал на балкон на высоте примерно двадцати этажей над улицей, сейчас почти полностью скрытый за стеной падающего снега. — И вообще это был не шар. Это было… нечто иное.

— Что ты мне рассказываешь, — сказал тот, что пониже ростом. — Им расскажи. — Он сгорбился, пытаясь поглубже забраться в свою куртку.

А вокруг них тихо-тихо по холодным серым улицам вился снег, и резкий ветерок заставлял его клубиться и кружиться, как в водовороте, у оснований огромных, погруженных в зловещую тишину зданий. Городской транспорт землян, застрявший на улицах, был погребен под сугробами снега, и весь большой город, казалось, вырастал из снежного поля.

— Это забытый Сирри мир, — заметил высокий десантник. — Неудивительно, что у рекков такой скверный характер и они такие несговорчивые.

— А их призраки такие неутомимые, — добавил его напарник. — Тебе понравился бы вечный сон, если бы твоя могила была так же холодна, как, должно быть, холодны могилы в этих краях?

Высокого передернуло:

— Не хотелось бы мне, чтобы ты говорил подобные вещи. Я…

— Смотри!

Он поднял глаза, застыл, начал нащупывать негнущимися пальцами свой автомат, переброшенный через плечо.

— Ну вот, снова!

— Йио, только в этот раз ребяткам из разведки придется также их увидеть. — В том, что он сказал и как он это сказал, слышалось угрюмое удовлетворение. Он побежал по направлению к бомбоубежищу, поскальзываясь на неровной тропинке, оставив своего напарника наедине с этим новым явлением.

Снег продолжал падать, образуя неровные белые наносы, а ветер убаюкивающе завывал, неся поземку за углы, но там, где снег лежал несколько дней, он таял. Таял и превращался в воду, и вода утекала прочь, прежде чем мороз успевал превратить ее в лед.

И в каждой высокой башне, и в каждом менее высоком здании один за другим, а затем десятками и сотнями по всему городу начали зажигаться огни.

И так оно и пошло. Центральная из трех оккупированных планет продолжала вращаться по своей орбите вокруг Солнца и вокруг своей оси, а для захватчиков ее мирная дремота стала предпосылкой для тысяч дурных снов. Тревога превращалась в откровенный страх, страх порождал тихую панику, а паника начала протягивать свои усики в каждое бомбоубежище, в каждый опорный пункт, в каждый космический корабль, заполняя собой каждую щелку. На Венере по ночам пришельцев начали преследовать шипучие голубые светляки длиной шесть футов, на Марсе также появились свои ночные чудовища, и паника уже не ограничивалась лишь одной планетой, а расползалась повсюду.

На Земле один транспортный корабль во Франции был блокирован призраками-солдатами в смешных оловянных головных уборах и с громоздкими ружьями, на концах которых были ножи. Корабль убрал трапы и открыл по ним огонь из космических пушек, но толку было столько же, как от мыльных пузырей. Наконец, когда вся местность вокруг уже обуглилась, корабль прекратил сражение, перелетел в другое место и сел там под плотной опекой сил Службы безопасности.

Опять же на Земле богу Сирри изменил его правоверный пастырь во время вечерней службы в одном земном парке, когда наблюдатели обнаружили странные оранжевые газовые луны, явно собиравшиеся внезапно напасть на молящихся. Солдаты бежали, капеллан последовал их примеру, и его священнические одежды развевались, словно крылья какой-то неуклюжей птицы во время ее стремительного полета. Убедившись, что луны их не преследуют, они остановились и поздравили друг друга с тем, что спаслись от страшной расплаты.

На Венере такую же службу сорвали волнообразные светляки. На этот раз сам Гаускарр, Верховный командующий оккупационными войсками на Венере, присутствовал на ней. Он раз и навсегда положил конец старым слухам о том, что старшие офицеры не в форме, обогнав всех на пушечный выстрел.

На Марсе погиб второй батальон 2080го пехотного полка. При этом были замечены мириады крошечных белых огоньков, которые стали потом патрулировать все дороги, преследуя все, что убегало, и убегая от всего, что их преследовало.

И на всех трех планетах по ночам раздавались какие-то прерывистые завывания, и хлопание дверей, и тяжелые удары, и крики выпи, и грохот цепей, и поступь невидимых ног.

Три планеты вращались вокруг своих осей, и каждая группка пришельцев получала свою долю кошмаров. Миражи становились все чаще и разнообразнее, напуганные десантники все больше нервничали, их офицеры все больше из водили подчиненных, а генералы все больше безумствовали.

Завоеванные обитатели трех планет хотя и спали, но кошмары снились завоевателям.