— …волею Владетеля нашего и народа Агбера! — торжественно возгласил первосвященник, поднимая корону с подушечки, на которой она покоилась, и воздевая ее над головой, чтобы все присутствующие в соборе могли обозреть это чудо ювелирного искусства.

Грон, стоявший в первой шеренге, бросил на нее только один косой взгляд, продолжая напряженно рассматривать хоры, ближайшие приделы и узкие стрельчатые окна. Еще пара десятков стрелков с взведенными арбалетами из состава его оноты, часть из которых пряталась в узких нишах, за фигурами святых, а часть стояла вполне открыто по обеим сторонам алтарной части собора, изображая нечто вроде почетного караула, также не обращали внимания на действо, на самом деле являвшееся вполне впечатляющим.

Готовить личную охрану Мельсиль Грон начал еще в Аржени, куда армия вернулась после победоносного покорения Гамеля. Город был взят в тот же день, когда насинцы попытались прорвать осаду. Удар основной части насинского экспедиционного корпуса и гвардейцев графа, которые даже сумели сохранить часть лошадей, пришелся в уже развернутый строй пикинеров и меченосцев Грона. Дабы не спугнуть насинцев, Грон развернул полки в глубине лагеря, за пределами осадного вала, так что, когда первая волна атакующих, забросав фашинами не слишком глубокий ров и обрадованно ревя, взлетела на вал, она невольно остановилась. Ну еще бы, где-то там, с другой стороны, напротив вторых ворот, отчаянно сражались и гибли их товарищи, думая, что они сумели стянуть к месту своей самоубийственной атаки всю армию, осаждавшую город, и тут внезапно обнаруживается, что все это зря. И что едва ли не большая часть этой армии ждет их здесь в полном боевом порядке. Наверное, у насинцев потемнело в глазах, но они все-таки показали себя настоящими воинами. Потому что не стали поворачивать и бежать обратно к воротам в тщетной надежде на то, что конечно же не все, но хоть кто-то сумеет добежать и, пока рейтарские полки, увязнув в плотной массе бегущих, доберутся до ворот, успеет скрыться за кольцом городских стен. Нет, вылетевшие на вал солдаты лишь ненадолго затормозили в замешательстве, а затем, стиснув зубы и наклонив копья, перешли на шаг и мерно двинулись вниз, на стоящего неподалеку от вала врага. В самоубийственную, как это уже стало понятно всем, атаку. Это заслуживало всяческого уважения, поэтому Грон приказал трубачу протрубить сигнал и двинулся, нацепив на ангилот белую тряпицу, навстречу замедлившему шаг, но пока еще не остановившемуся строю насинцев.

Прозвучала гортанная команда, строй насинцев остановился, и вперед выехал всадник в полном латном доспехе.

Они встретились ровно между двумя линиями пик, но войска сошлись уже настолько близко, что от одного ряда остриев до другого оставалось не более пяти лошадиных корпусов.

— Маршал Насии граф Ормераля, — первым представился насинец. — С кем имею честь?

— Грон, — коротко представился Грон.

Не говоря уж о том, что его имя вполне уже могло бы стать известным этому насинцу, он предпочитал, чтобы в будущем и враги, и друзья именовали его именно так. А не всякими высокими и звучными титулами, каковых, если дело так пойдет и дальше, у него скопится целый ворох.

— Грон? — недоуменно переспросил насинец, но тут на его лице вспыхнул отблеск понимания. — Постойте, вы… тот онотьер… который стал графом Загулема?

Грон кивнул.

— Да, верно, но здесь я как коннетабль Агбера.

— Вот как? — Насинец уважительно склонил голову. — Польщен. И поздравляю. — Он прикусил тонкий щегольской ус и, усмехнувшись, продолжил: — Теперь мне понятно, в чем причина наших неудач в этой кампании. Что ж, значит, такова моя судьба.

— Судьбу можно изменить, — возразил ему Грон. — Почему бы вам не отдать приказ войскам прекратить сопротивление? Вы же видите — ваш план не удался. Скажу больше, мне все известно и о вашем десанте, так что я принял меры для того, чтобы ему не удалось помочь вам вырваться из осады.

Насинец побледнел, но гордо вскинул голову.

— Нет, я не могу этого сделать. Насия не сдается! — Он стиснул поводья и повторил: — Что ж, значит, такова моя судьба. Мне остается только надеяться, что я паду в этом бою, потому что мой король не простит мне этого поражения.

— Король или?.. — негромко предположил Грон.

Глаза насинца гневно сверкнули.

— Значит, в Агбере уже знают о том, кто правит нашим королевством. — Он горько вздохнул. — Я надеялся, если мне удастся вернуться из этого похода овеянным славой, убедить моего короля отдать свое доверие человеку более достойному, следующему заветам предков и велению рыцарской чести, но…

Грон покачал головой:

— Жаль, что не могу помочь вам в этом, но не отчаивайтесь. Знайте, что мой враг не Насия, а именно он. И если он и ваш враг тоже — мы, скорее, союзники, а не враги. Чем бы ни закончилась сегодня эта битва. Так что, когда вы вернетесь домой, хорошенько обдумайте, чем и как я могу вам помочь в борьбе с вашим — и моим — настоящим врагом…

— Если я вернусь домой после подобного поражения, моя голова скатится с плахи уже к закату того дня, утром которого я сойду с палубы корабля.

— Значит, несмотря на это поражение, он все равно одержит победу. Потому что очень легко лишиться одного из опаснейших своих врагов, — сурово произнес Грон.

Глаза насинца снова гневно сверкнули, а затем он глухо произнес:

— Но что я могу?

— Например, спасти свои войска и вернуться в Насию не с горсткой чудом избежавших гибели людей, а во главе боеспособного корпуса, овеянного славой побед, лишь волей превосходящих обстоятельств и предательства союзников не сумевшего одержать победу окончательно. Но с надеждой на будущую победу. Ведь главари мятежников у вас, в Гамеле.

— Да, но… — нерешительно начал насинец. — Как вас понимать?

— Я отпущу вас, — сообщил ему Грон, — выходите из боя и грузитесь на корабли. И прихватите с собой наших предателей, поднявших руку на своего короля. Подарите их ему, вы же видите, он любит всяческие игры с заговорами, мятежами, тайными убийцами и считает, что умеет в них играть. Давайте немножко дадим потачки этой его слабости… Взамен я потребую только не закрывать ворота, пока мои ребята не захватят их.

— Вы отпустите нас? Но почему? — ошеломленно спросил насинец.

— Потому что вы мой союзник. И у нас общий враг, — терпеливо повторил Грон. — И когда я приду за ним в Насию, я хочу, чтобы там меня ждали друзья, а у меня было бы основание не позволять моим солдатам грабить вашу великую страну и убивать любого встретившегося им на пути насинца. А я туда приду. Непременно. Так что решайте скорее, что более отвечает интересам вашей страны и вашего народа — положить здесь своих людей и погибнуть самому или встретить меня в Насии как союзника, чтобы вместе выкорчевать из ее тела эту уродливую опухоль.

Насинец несколько минут молча смотрел на него, а затем тряхнул головой, будто отгоняя наваждение, и медленно произнес:

— Вы… я возношу хвалу Владетелю, что вы готовы признать меня своим союзником. И у меня впервые появилась надежда, что нам удастся справиться с этим… с этой… с тем, кого вы назвали опухолью. Потому что я вижу, насколько опасно быть вашим врагом. — Он мгновение помолчал и решительно произнес: — Я принимаю ваше предложение, если вы пропустите меня в город и позволите погрузить на корабли и мой десант. Я не могу бросить своих людей.

Грон кивнул:

— Хорошо, отправляйте вестовых к обоим отрядам — к десанту и к отвлекающему, если от него еще что-то осталось. Мы двинемся вслед за вами, а перед самыми воротами мои рейтары сделают бросок вперед, принимая от ваших людей открытые ворота.

— Так и решим! — воскликнул насинец и, развернув коня, бросил его в галоп.

Так закончилась недолгая осада Гамеля…

— Да освятит Владетель венец твой, да пребудет с тобой воля и благодать Его, да будет длань Его… — затянул первосвященник, опуская корону на склоненную голову Мельсиль.

Вообще-то согласно обряду в момент возложения короны коронуемая особа должна была стоять на коленях у подножия статуи Владетеля, кои были совершенно одинаковыми во всех храмах, независимо от того, в каких Владениях они находились. Но из-за того, что у принцессы одну ногу заменял протез, исполнить это ей было затруднительно. Поэтому на королевском совете было решено, что во время этой части ритуала она будет стоять. Тем более что невысокий рост Мельсиль и, наоборот, просто-таки героический первосвященника практически нивелировали это отступление от обряда.

По возвращении в Аржени Грон с бьющимся сердцем поднялся в покои принцессы. Она уже не проводила все время в спальне. После завтрака ее одевали, и затем два дюжих латника, легко подхватив принцессу на руки, переносили ее в расположенную через пару коротких коридоров соседнюю залу, в которой было установлено удобное кресло. Там она и вела прием. Кроме того, графу Эгериту удалось уговорить принцессу пригласить краснодеревщика, чтобы тот начал делать надежный протез. Ибо в храм Владетеля все равно необходимо было войти своими ногами. Так что Грон застал Мельсиль в небольшой зале, главным преимуществом которой перед тронным залом герцога Аржени было то, что в ее стенах и полу не обнаружилось пустот, могущих быть тайными ходами.

Подойдя к дверям, Грон глубоко вдохнул и, чуть наклонившись вперед, решительно распахнул их. Мельсиль сидела в кресле в длинном платье, совершенно скрывавшем ее ноги, и со стороны казалось, что с ней все в полном порядке. Ее волосы были забраны в легкую жемчужную сетку, а из окна на нее падал луч заходящего солнца, отчего казалось, что она не столько сидит в кресле, сколько как бы парит в солнечном луче. Она была так прекрасна, что у Грона перехватило дыхание.

— Благодарю вас, мастре, — поспешно произнесла принцесса, — но давайте перенесем окончание нашего разговора на завтра.

И лишь только после этого Грон осознал, что она не одна.

— Ну конечно, ваше высочество, — гулко отозвался дородный мужчина, сидевший напротив принцессы в низеньком креслице, поставленном так, чтобы лицо посетителя оказалось напротив лица принцессы.

Он грузно поднялся, приложился к руке Мельсиль, повернулся всем телом и двинулся к дверям, с любопытством уставившись на Грона. Грон слегка нахмурился, но мужчина только уважительно поклонился и вышел из залы, аккуратно прикрыв за собой дверь.

— Уйдите все, — негромко приказала принцесса, и четверо латников, стоявшие по углам помещения, а также две фрейлины, державшиеся чуть позади ее кресла, которых Грон тоже не заметил, сдвинулись со своих мест и направились к двери.

И вот наконец они остались наедине.

Почти минуту оба молчали. Затем Грон сделал шаг, другой… и Мельсиль, вскинув руки, закрыла ладонями лицо и прошептала:

— Не смотри на меня. Не надо… я — уродина!

— Ты — самая прекрасная женщина из всех, что живут в этом мире, — с предельной убежденностью произнес Грон.

— Нет, не сейчас… я… у меня… — беспомощно бормотала Мельсиль, все так же держа ладони у лица, но Грон не дал ей закончить.

Он прянул вперед и, одним движением выдернув ее из кресла, закружил Мельсиль по комнате, покрывая поцелуями ее лицо, руки, грудь… Когда он нес ее по коридору, где-то впереди, по бокам и за спиной что-то погромыхивало, мелькали какие-то тени, но ни он, ни она не обращали на них никакого внимания, а затем они оказались в спальне, и все исчезло…

Уже потом, отойдя от взрыва страсти, она смущенно, торопливо накинула скомканную простыню на свою культю, а Грон тихонько рассмеялся:

— Глупышка, ну неужели ты не понимаешь, что все это чепуха?

— Нет, не чепуха! — горячо возразила она, — И вообще, задерни занавеси. Я не хочу, чтобы ты видел меня такой. Запомни меня той, прежней, а не калекой…

Грон покачал головой:

— Сколько ты собиралась прожить со мной, моя маленькая?

— Всю жизнь, — убежденно, но с ноткой некоего недоумения заявила Мельсиль. — А что?

— А ты представляешь себе, какой бы ты была, скажем, в шестьдесят лет?

Мельсиль аж передернуло.

— Ужасной. Горбатая, морщинистая старуха…

— Как леди Жалези?

— Она не горбатая, — возразила Мельсиль, — и все еще довольно симпатичная.

— Вот именно, но я не об этом. Неужели ты думаешь, что я полюбил тебя всего лишь за твою красоту?

Принцесса на мгновение задумалась, а затем качнула головой:

— Нет, но…

— Вот именно. Тем более что твоя красота с тобой, а то, что от нее убыло, гораздо менее заметно, чем то, что убыло от красоты леди Жалези. Но мы же не считаем ее уродиной. А вот того, за что я тебя действительно полюбил, в тебе только лишь прибавилось.

— И чего же это? — непосредственно поинтересовалась Мельсиль.

— Твоего мужества, твоего благородства, твоего чувства долга, — тихо и серьезно ответил Грон. — И, что бы в тебе ни изменилось с годами, это всегда останется с тобой. Как и я тоже…

На следующий день Грон поднялся рано. Мельсиль еще спала. Грон тихонько оделся, укрыл принцессу простыней и выскользнул из спальни. В комнате, примыкавшей к дверям спальни, сидели трое латников в полном вооружении. Увидев Грона, они торопливо вскочили на ноги и поприветствовали его. Грон окинул их скептическим взглядом.

— Вас всегда трое?

— Так точно, господин коннетабль. У дверей — трое, но чуть дальше по коридору сидят еще четверо наших.

Латники ели его глазами. Ну еще бы, слава Грона как о-очень удачливого полководца уже вовсю гуляла по Аржени и по всему Агберу. Не говоря уже о его прошлых победах, в том числе и о ставшем почти легендарным взятии самого Аржени: еще ни разу за всю историю Агбера столь сильная крепость, как Гамель, полностью готовая к осаде и защищаемая многочисленным гарнизоном, не была взята со столь маленькими потерями. За все время осады войска Грона потеряли всего лишь две тысячи солдат. Да и тех в основном во время первой вылазки насинцев, пытавшихся исправить свою ошибку и выгнать лишние рты из Гамеля. Так что авторитет коннетабля Агбера в глазах солдат нынче был совершенно непререкаем…

Грон досадливо сморщился. Впрочем, а чего еще он мог ожидать? Местная охрана строила свою систему на реалиях своего времени и опираясь на прежний опыт охраны короля. Откуда им было знать, что теперь против них работает профессионал столь высокого порядка, что все их усилия могут легко оказаться напрасными? Это уже была забота Грона.

— Вот что, вызови сюда маркиза Агюена. — Насколько Грон помнил, именно на него, как на одного из своих самых надежных офицеров, барон Шамсмели еще в самом начале похода и возложил обязанность организовать личную охрану принцессы. — Я хочу с ним кое-что обсу… — В этот момент из спальни принцессы раздался грохот, и Грон, не закончив фразы, прямо с места, огромным прыжком метнулся обратно, разметав створки дверей собственным телом.

Принцесса сидела на полу, голая, поджав под себя ногу, а рядом валялось опрокинутое кресло. Грон окинул помещение хищным взглядом, но вокруг все было в полном порядке.

— Так, все нормально, все назад! — рявкнул он на латников, только сейчас вламывающихся в спальню через распахнутые им двери. Грон заслонил собственным телом обнаженную принцессу от нескромных взглядов и, уже закрыв двери, повернулся к принцессе и спросил: — Что случилось, любимая?

— Я… — Мельсиль всхлипнула, — прости, я проснулась, а тебя рядом нет. И я испугалась… так испугалась, что забыла о своей ноге и вскочила с кровати, чтобы… ну и…

Грон шагнул к ней, наклонился, рывком поднял на руки и впился в ее губы долгим поцелуем.

— Никогда, — прошептал он, — запомни, никогда не бойся того, что меня нет. Я всегда с тобой. Всегда. Даже если я нахожусь от тебя чуть дальше чем на расстоянии вытянутой руки, я все равно с тобой, слышишь?

— Да, — ошеломленная его жарким поцелуем выдохнула Мельсиль, а затем прильнула к нему, и… ему пришлось отложить встречу с маркизом Агюеном еще на полчаса.

Маркиз оказался вполне толковым малым. Он с полной серьезностью отнесся к порученному бароном Шамсмели делу и, со всех сторон обдумав результаты почти удавшегося покушения, решил сделать для предотвращения чего-либо подобного в будущем единственное, что выглядело действительно разумным в той логике, в которой он привык мыслить. А именно — насытить окружение принцессы максимальным числом охранников. Но и эту задачу он выполнил не тупо и прямо, а с инициативой и смекалкой. Самолично обследовав все коридоры и помещения дворца по маршрутам возможных передвижений принцессы, он расположил охрану группами по три-четыре человека. Это было сделано для того, чтобы, с одной стороны, в течение максимум полминуты к месту внезапного нападения, где бы оно ни произошло, мог прибыть как минимум еще десяток охранников, а с другой стороны, в каждой точке дислокации охранники находились бы в том количестве, которое могло им позволить вести бой, не мешая друг другу. Но ни о концентрических кольцах охраны, ни о разделении охраны на группы дальнего, ближнего и непосредственного прикрытия, ни о распределении секторов наблюдения и закреплении их за группами контроля он, естественно, ничего не слышал. Да и трех десятков латников, имевшихся в распоряжении маркиза, на организацию полноценной системы охраны явно недостаточно.

В принципе Грон должен был подумать об охране принцессы гораздо раньше, но сначала ему было не до этого, а затем он прикинул, что на вторую подобную дерзкую попытку у их врагов уже не осталось ресурсов. Вряд ли у герцога Аржени есть еще столь же близкий и преданный ему человек, при этом столь же хорошо знакомый с расположением потайных ходов в его замке, да и таких матерых волчар, как тот, которого Грону удалось завалить, также не должно быть много. Возможно даже, тот, которого убил Грон, был личным резидентом Черного барона при герцоге Аржени. А вот решать вопрос с Гамелем нужно как можно быстрее. Так что он выбрал меньшее из двух зол, решив пока положиться на латников маркиза Агюена и вплотную заняться Гамелем. Тем более именно этого все и ждали от коннетабля королевства. К тому же у него тогда появились веские основания как можно быстрее покинуть Аржени. Вот так и вышло, что вплотную заняться организацией охраны принцессы он смог только сейчас…

— Вот что, маркиз, — задумчиво начал Грон, выслушав его доклад, — как вы относитесь к тому, чтобы… ну скажем так, отойти от военной службы и вплотную заняться не столь славным и на первый взгляд не подобающим дворянину делом?

Маркиз недоуменно наморщил лоб:

— Я… прошу простить, господин коннетабль, не совсем понял, о чем это вы.

— Все очень просто, маркиз, — пояснил Грон. — Я собирался по окончании этой кампании лично заняться организацией охраны принцессы и вернуть вас в полк, а на эту должность подобрать кого-нибудь еще. Но после нашей беседы немного изменил свои планы и теперь рассматриваю вопрос, не оставить ли вас во главе этого дела.

Маркиз гордо выпятил грудь.

— Охранять нашу госпожу — честь для любого солдата и дворянина, господин коннетабль!

Грон отрицательно качнул головой:

— Нет, маркиз, в том-то и дело, что солдат с этим не справится. Тут нужны… ну скажем так, несколько специфические навыки. Более схожие с… — Он запнулся, подыскивая выразительное сравнение, и после секундного размышления остановился на не очень точном, но зато задающем нужную эмоциональную тональность разговору: — С навыками, например, тюремного надзирателя. — Грон сделал паузу, наблюдая за реакцией маркиза. И когда физиономия у того приобрела требуемый оттенок багрового, закончил: — Вот я и спрашиваю вас: способны ли вы спрятать в карман вашу гордость, дворянское высокомерие и глупые, устаревшие и закоснелые преставления о дворянской чести, зато приложить все усилия к тому, чтобы никто и никогда не смог более нанести нашей госпоже ни малейшего вреда?

Маркиз, уже набравший в легкие воздуха, дабы разразиться бурной речью по поводу всего вышеизложенного, услышав последнюю фразу Грона, замер, а спустя минуту с шумом выпустил воздух из легких. Некоторое время он сверлил Грона напряженным взглядом, а затем задумчиво потер подбородок и вздохнул.

— Да уж, господин… Грон, — после короткой паузы выбрал он изо всех обращений самое нейтральное, — эк вы все повернули. По всему выходит, я должен бы отказаться, но едва лишь я представлю, как какая-то сволочь снова замышляет против ее высочества, как у меня внутри все просто переворачивается. Не бывать тому — и точка!

— Бывать или не бывать, как раз от нас с вами зависит, маркиз, если вы, конечно, примете мое предложение. Потому что замышляет, не сомневайтесь. И не только замышляет, но еще и сделает все возможное для того, чтобы добиться своего, уж можете мне поверить. И чтобы ему это не удалось, нам нужно приложить очень много усилий, чудовищно много. Когда я говорю «нам», я имею в виду не только и не столько нас с вами, а тысячи и тысячи людей, причем не солдат, а как раз тех самых как бы тюремных надзирателей… ну не совсем, конечно, но где-то близко… которые день и ночь будут работать над тем, чтобы усилия наших врагов пошли прахом и даже обернулись против них. А вы будете в числе этих тысяч всего лишь последней линией обороны. Последней, но самой главной, потому что если кто облажается раньше, то остаетесь еще вы, способный остановить нападающих на последнем рубеже. А вот за вами уже никого не будет. Так что вам нельзя допустить ни единого прокола, понимаете, ни единого. Иначе — все! Понимаете, сколь важная задача будет на вас? И в отличие от воинской стези вряд ли кто когда станет восхищаться вашим подвигом. Ибо если все хорошо, то вашей работы и не видно, все же хорошо, не так ли, а вот если вы не справились… — Грон замолчал, давая маркизу время обдумать его слова.

Не слишком привлекательная перспектива для стремящегося преумножить славу предков потомственного воина, если… если слово «долг» для него куда менее значимо, чем «слава» и «почет». Впрочем, большинство нынешних дворян именно таковы, долг — да, верность — конечно, но только лишь вкупе со славой, а лучше еще и с выгодой и привилегиями. И чем лучше дворянин умеет устроить так, чтобы все это — долг и выгода, верность и привилегии — непременно было вместе, тем более успешен он в глазах других Так и начиналось падение авторитета служилого сословия на Земле, ибо то, что вполне достойно ремесленника или купца, не может быть достойно дворянина, а если все одинаково — так чем тогда он от них отличается? Но у Грона была надежда на то, что маркиз относится к все еще встречающемуся типу дворян, не забывших о своем изначальном предназначении, когда-то давшем имя всему их сословию — «служилое», и что для него долг остался таковым вне зависимости от приносимых им выгод или, наоборот, понесенных потерь. Долг свят уже тем, что признан тобой как долг. И точка!

Маркиз молчал долго. Очень долго. Грон даже подумал, что тот либо попросит время на размышление, либо вообще откажется. Но маркиз не сделал ни того, ни другого. Он поднялся на ноги, одернул свой камзол и твердо ответил:

— Располагайте мною, граф. Я — ваш.

— Даже если я потребую от вас чего-то, что вам покажется противным чести дворянина?

Маркиз упрямо тряхнул головой.

— Я знаю вас не так уж давно, господин Грон, но уже успел изучить достаточно, чтобы составить о вас собственное мнение. И потому я совершенно уверен, что вы никогда не потребуете от меня того, что окажется противно чести дворянина, а если что-то и покажется мне таковым, я… доверюсь вам, взамен потребуя в тот момент, когда вам будет удобно, разъяснить мне, где и почему я ошибся, почему мне это и показалось именно таковым.

Грон поднялся и отвесил маркизу уважительный поклон.

— Очень немногие, смею вас заверить, маркиз, отвечали на мое предложение столь умно и достойно. Поэтому я с радостью приветствую вас в своей личной команде.

А затем начались занятия. Грон быстренько прикинул структуру и штат службы охраны принцессы с небольшим запасом на то, что в будущем придется распространить ее заботу еще надесять-пятнадцать ключевых лиц королевства, с некоторым внутренним скрипом включив в их перечень и себя. Грон считал, что он лучше кого бы то ни было готов к внезапному нападению, не столько даже потому, что имел на этот счет огромный опыт. Просто его интуиция, внимательность и внутренняя сосредоточенность, не раз позволявшие ему в прошлом идентифицировать наличие опасности по малейшим отклонениям, едва ли замеченным другими людьми, оказались настолько сцеплены с самой основой его личности, что переносились вместе с ней вот уже в третий из миров, в котором он жил. Но, как профессионал, он понимал, что противостоять хорошо подготовленному покушению в одиночку он не сможет. И до сих пор его выручала, скорее, удача, каковая есть баба капризная и в любой момент может сыграть на противоположной стороне.

Побеседовав с несколькими латниками из подразделения маркиза, кандидатуры которых предложил к рассмотрению сам Агюен, Грон отобрал троих и вместе с маркизом начал обучать их как теоретическим основам охраны особо важных лиц, так и практическим навыкам и умениям боя без оружия, на ножах, с помощью подручных средств и в ограниченном пространстве. В чем ему немало помогли трое воров, присланных Шуршаном, из числа тех, которых они отобрали, еще когда «развлекались» посещением тюрьмы Агбер-порта. Пока Грон «весело» проводил время в военном походе, Шуршан успел переговорить со всеми, кого они отобрали, и проверить их насколько возможно, и даже опробовать кое в каких делах. За троих из них, которых удалось проверить, считай, до седьмого колена, он практически ручался, но держать их при себе Шуршану было несколько сложновато. Всех пока еще тянуло к прежним занятиям, а одного настойчиво требовала вернуть Горсть Камней, поскольку он был ее ближайшим подручным. Она отступилась, только когда узнала, что его забирает Грон, да еще для такого дела, как организация личной охраны принцессы. Как писал Шуршан, она долго качала головой, а потом произнесла:

— Да уж, он действительно очень необычный… дворянин, да и человек тоже…

Так что у них мало-помалу начала складываться весьма специфичная как организационно, так и по подбору кадров, но намного более эффективная, чем что бы то ни было ранее существующее в этом мире, структура. И это было только начало. Таковых структур Грону и его людям предстояло создать еще довольно много.

— Возрадуйся, народ Агбера! — возгласил первосвященник. — Возрадуйся, ибо сегодня волей Владетеля Агбер обрел свою королеву… — Его слова потонули в громком бое колоколов и восторженном реве толпы, заполнившей храмовую площадь и все прилегающие к ней улицы.

Грон сделал едва заметный жест, и маркиз Агюен так же едва заметно кивнул в ответ. Две шеренги арбалетчиков, четко отработав «на караул» (что в исполнении с арбалетами выглядело в глазах Грона весьма забавно), торжественно двинулись к выходу из храма. Те же, кто занимал позиции в нишах, быстро переместились на крышу собора, присоединившись еще к почти полусотне стрелков, уже занимавших позиции на всех ближайших чердаках и крышах зданий, окружавших площадь. А группы контроля секторов, затерявшиеся в толпе, подтянулись ближе к дверям собора. Сегодня служба охраны сдавала свой первый экзамен. А сколько их еще будет, не мог знать никто…