— И все-таки вы должны жить, ваше высочество…

— Зачем? — Голос принцессы звучал тускло и безжизненно. А ее лицо на подушке в обрамлении ничуть не менее роскошных, чем и день, и неделю, и месяц назад, волос больше напоминало застывшую посмертную маску, чем лицо живого человека.

В ту ночь Грону удалось отсечь зараженную ядом конечность и даже остановить кровь. И сама принцесса не впала в безумие от боли и осознания того, что отныне она не юная и прекрасная женщина, а одноногая калека, которой уже никогда не блистать на полированном паркете королевских балов. Не впала, но, когда спешно разбуженные доктора смогли обработать культю, попутно подтвердив то, что Грон знал и так, а именно что оба кинжала убийц пропитаны ядом, ее охватила полная апатия. Она отказалась принимать кого бы то ни было. И для Грона не сделала исключения. Первое время он еще пытался бороться. Приходил к ней, сидел долгими часами, пытался втянуть ее в беседу, читать стихи, но на все попытки разговорить ее, вовлечь в обсуждение дел и дальнейших планов, да просто на его мольбы принцесса не реагировала и только молча смотрела в сторону. Удар для Мельсиль оказался слишком силен. И Грон сдался. В конце концов, возможно, кто-то другой, а не он, который собственной рукой превратил ее в калеку, сумеет вернуть принцессу к участию в жизни. А ему, вероятно, стоит исчезнуть хотя бы на какое-то время (он боялся даже думать о том, что Мельсиль может так и не простить его), пока лучший лекарь всех времен и народов — время — не затянет пока еще кровоточащие раны. И на теле и в душе.

Вот почему сейчас у постели принцессы находился не Грон, а граф Эгерит. Каждое утро он неизменно появлялся в окруженных теперь тройным кольцом охраны покоях принцессы, в которых после той ночи тщательно простукали каждый квадратный дюйм стен, пола и даже потолка. Появлялся, произносил ежедневный доклад при полном молчании самой принцессы. А затем под такое же молчание покидал ее покои. Но именно сегодня он решил дать бой, бой за душу и разум принцессы. И не собирался отступать, пока не добьется своего… либо не скажет себе, что сделал все, что мог.

Тот дерзкий ночной налет, принесший им столько бед, оказался подготовлен исключительно хорошо. Трое убийц, среди которых был даже личный слуга герцога Аржени (тот самый шустрик), проникли в замок через потайной подземный ход и, воспользовавшись системой секретных ходов, проложенных в стенах, воздуховодах и мощных межэтажных перекрытиях этого древнего гнезда рода Аржени, сумели незамеченными добраться до личных покоев герцога, каковые и занимала принцесса. Бесшумно расправившись со стражей, находившейся в небольшой приемной, примыкающей к спальне (потому-то на призыв Грона никто и не откликнулся), они оставили одного из убийц в приемной, чтобы тот, в случае если что-то пойдет не совсем как планируется, задержал возможную помощь, а вдвоем проникли в спальню. Где и нарвались на Грона, все-таки сумев, несмотря ни на что, почти выполнить свою задачу. И в том, насколько четко и скрупулезно все было организовано, явно была видна рука Черного барона. Ох, как Грону не хватало собственной разведывательной сети, квалифицированной службы охраны и контрразведки, которые только начинали создаваться! По последней информации, полученной от Шуршана, тот установил плотный контакт с Горстью Камней, которая после долгих колебаний решилась-таки встать на сторону Грона. И сейчас они вместе начинали налаживать разведывательную сеть на территории Кагдерии. А Брован закончил осторожное прощупывание в Зублусе и с помощью тех ребят, которые покинули этот «гостеприимный» город вместе с ними, занимался тем же на территории Насии. Но это было всего лишь начало пути, на котором им еще только предстояло добиваться успехов и терпеть неудачи, терять людей и результаты многолетних усилий, а потом, сжав зубы, начинать все заново, чтобы в конце концов добиться победы. В этом Грон совершенно не сомневался. Если раньше понимание того, что Черный барон должен быть непременно уничтожен, было, скорее, несмотря на все перенесенные ими страдания, результатом некоего логического умозаключения, то сейчас это стало его горячим желанием, мечтой, главной целью… А и Грон, и немного ранее полковник Пушкевич отличались тем, что всегда, невзирая ни на какие потери и препятствия, добивались своей цели…

— Вы должны жить, ваше высочество, потому что вы еще молоды и у вас все впереди.

— Нет.

Это слово принцесса произнесла так, что граф скорее угадал его, а не услышал. И то, что она произнесла и как она это произнесла, было его очередным поражением. Поражением в долгой схватке за нее же, эстафету в которой вручил ему Грон. Но граф и не думал сдаваться. Еще три года назад, когда его король в ответ на доклад графа о том, что Аржени проявляют необоснованную активность, усмехнулся и заявил: «Ничего, я пошлю к ним дочь, и она заставит их есть со своей руки», граф начал присматриваться к этой юной, прелестной, но казавшейся всем очень наивной и легкомысленно-непосредственной девочке. И мало-помалу ему открылось, что за прелестным личиком, показным своенравием и напускной капризностью скрываются могучая и длинная воля, острый ум и твердый характер. Король тогда оказался прав. Аржени действительно принялись есть у нее с руки.

А когда она, вроде как внешне вполне сумасбродно, дала отставку высокородному и высокомерному сморчку Эжену, предпочтя столь, казалось бы, выгодной партии какого-то молоденького выскочку без роду без племени, он, граф Эгерит, был одним из немногих, кто в тот момент точно знал, что за этим решением стоят в первую голову не эмоции, а тонкий и долгий расчет… Нет, эмоции были тоже, да еще какие… но принцесса относилась к тому, к сожалению, в наши времена уже весьма редкому типу наследников, которые с младых ногтей ясно осознают, в чем состоит их бремя и долг. И что вместе со знатностью, богатством и блеском в их жизнь входит и множество обязанностей и обременений, от которых освобождены, скажем, крестьяне и ремесленники. А именно — выстроить свою жизнь так, чтобы принести своему домену и своему народу наибольшую пользу. И тем на очередном витке истории доказать право своего рода продолжать властвовать. Ибо нет и не бывает власти, никак не зависящей от самого властителя. И если ты считаешь, что власть твоя по праву, каковое неизменно и вечно, тебя ждет весьма болезненное разочарование. Если даже ты получил власть вроде как без усилий, просто по наследству, то твое настоящее и будущее полностью зависят от того, как ты ее воспримешь. Если как бремя, как обязанность вести свой народ к лучшей жизни, то, скорее всего, ты сумеешь передать ее как наследство и своим потомкам. А если власть для тебя просто «золотой билет», всего лишь неограниченный доступ к развлечениям и удовольствиям, то очень скоро ты все испортишь так, что, вероятно, закончишь свои дни под топором палача, попав на плаху в результате мятежа либо революции. Либо, что еще ужаснее, под топором палача закончит свою жизнь твой сын или дочь, которые, возможно, будут совершенно невиновны в том, что ты натворил, но уже неспособны ничего исправить.

Так вот принцесса Мельсиль принадлежала к тем, кто знал, что власть — это бремя. И он не собирался терять такого суверена.

— Вы должны жить, ваше высочество, потому что этого ждет от вас ваш народ.

— Народ… Какое ему дело до меня? — На этот раз реакция принцессы оказалась чуть более живой. — Не будет меня — придет кто-нибудь другой. Есть ли простолюдинам дело до того, какая раззолоченная кукла сидит на троне?

— Если на троне кукла — нет никакого, ваше высочество. Но это только куклы ничем не отличаются одна от другой. А неужели вы готовы отдать свой народ во власть раззолоченной куклы? Неужели вам не больно от того, что сделает с Агбером свора таких же, как Аржени, которые непременно начнут править, лишь прикрываясь подобной куклой? Неужели вы способны безмолвно и без борьбы позволить им делать это?

На этот раз принцесса молчала довольно долго. Настолько долго, что граф стал уже опасаться, что так и не дождется ответа. Но затем Мельсиль все-таки тихо произнесла:

— А что я могу… такая?

— Вы?! — воодушевленно вскричал граф. — Ваше высочество, вы даже не подозреваете, что произошло, когда люди узнали, что с вами случилось! О-о, вы бы никогда так не говорили, если бы видели это…

— Что? — Похоже, в голосе принцессы впервые за долгое время прозвучал слабый интерес.

— Когда ваш новый коннетабль, граф Загулема, наконец-то покинул ваши покои и спустился во двор, его остановили ваши офицеры. Они все жаждали узнать, что с вами случилось и есть ли опасность для вашей жизни. Они пытались расспрашивать его, но он молчал и только скрипел зубами. А когда барон Шамсмели в отчаянии схватил его за плечи и встряхнул, ваш коннетабль стиснул кулаки и глухо произнес: «Она жива», а потом яростно вскинул руку над головой и произнес, будто клятву: «Они поплатятся за это!» И все подхватили его слова. Знали бы вы, сколько горожан этого прежде мятежного города записались в новые роты, на знаменах которых начертано: «Они поплатятся!» Видели бы вы, как шли шеренги всадников, на щитах которых были стерты все старые девизы и значки, а горели только лишь два слова: «Они поплатятся!» Слышали бы вы, с каким грозным рыком выходили из ворот пешие полки, обещая и городу, и королевству: «Они поплатятся!» — Граф сделал паузу, вытер невольно выступившие на глазах слезы и закончил: — Ваш народ любит вас, ваше высочество. И вы не можете обмануть эту любовь. Что угодно, но только не ее…

Принцесса некоторое время молчала, а затем произнесла еще более тихо, чем то «нет»:

— А он?..

Но граф все равно услышал. И твердо ответил:

— И он — тоже!

Принцесса лежала неподвижно еще пару минут, а затем зашевелилась, пытаясь сначала робко, но потом все настойчивее и настойчивее приподняться на подушках. Граф предупредительно склонился над ней, помогая ей сесть и заботливо подтыкая подушку под спину. Сев, принцесса некоторое время смотрела на одеяло, рельефно обрисовывающее длинную и стройную правую ногу и… обрывающееся там, где должна была начаться голень левой, потом глубоко вздохнула и произнесла:

— Ну ладно, похандрила — и хватит. Так что там у нас, граф, с насинцами?

Граф Эгерит с замиранием сердца понял, что выиграл.

— Коннетабль, гонец из Аржени!

Грон резко обернулся. Барон Шамсмели бежал к нему, размахивая пергаментным свитком, запечатанным сургучом. Грон шагнул ему навстречу, поспешно выдернул из его рук пергамент и сломал сургуч. Он и граф Эгерит ежедневно обменивались сообщениями, но этот гонец прибыл внеурочно. Значит, в Аржени произошло нечто, о чем, по мнению графа, требовалось немедленно известить Грона.

Они стояли под Гамелем уже четвертый день. На третий день после покушения, когда Грон окончательно отступился от попыток самостоятельно вывести Мельсиль из черной апатии, в которую она впала после частично удавшегося покушения, он собрал офицеров и два с половиной часа выслушивал соображения своих командиров о том, что и как им надлежит сделать. Гамель был достаточно мощной крепостью, защищенной отличными оборонительными сооружениями, а большая часть инженеров и саперов, в чью обязанность обычно входила борьба с этими сооружениями и изготовление осадных машин, а также все металлические детали подобных машин и связки жил, необходимые для их изготовления, изначально находились в наголову разгромленной колонне герцога Тосколла. Поэтому сейчас им были не доступны ни инженеры, ни части машин, ну за исключением самых простых, полевых, против мощных стен и башен Гамеля совершенно неэффективных. Так что взятие Гамеля виделось той еще задачкой. Большинство офицеров, прибывших с герцогом Тосколла и графом Эгеритом, склонялись к тому, чтобы, оставив у Аржени сильный заслон, большей частью войска кружным путем выдвинуться к Агбер-порту, где в королевских арсеналах хранились все необходимые части осадных машин, при которых были и инженеры, взять все это и уже потом двинуться к Гамелю, где и заняться планомерной осадой. Но в таком случае они появлялись под Гамелем лишь где-то через месяц, за который насинцы и граф Гамеля могли устроить им (и, судя по инициативности командующего насинцев, непременно устроили бы) огромную кучу неприятностей. К тому же за это время насинцам могли перебросить еще больше подкреплений, ну глупо же не усилить победоносного полководца, поэтому к тому моменту, когда королевская армия наконец появится под Гамелем, сил для его осады и штурма уже может оказаться недостаточно. Те же, кто прошел с Гроном от Агбер-порта до Аржени, были более решительны, но от их решимости явственно попахивало авантюрой типа: а сейчас все возьмем и захватим просто на раз, — каковая в отношении насинцев была явно недопустима.

Выслушав всех, Грон некоторое время смотрел на своих офицеров, а затем немного повернул голову и, найдя взглядом герцога Тосколла, негромко спросил:

— Господин герцог, как вы считаете, что является ключом к победе во всякой войне?

Герцог несколько мгновений сидел, слегка удивленный тем, что человек, которого он сам же предложил на этот высокий пост, решил самоутвердиться перед всеми, заставив именно его вскакивать, будто юного пажа. Но чувство долга взяло верх, и он грузно поднялся на ноги:

— Я бы сказал, что талант полководца, господин коннетабль.

Грон отрицательно качнул головой:

— Нет, вы неправы. Талант полководца, несомненно, играет свою роль, но он во многом как раз и состоит в том, чтобы купировать недостатки в этом ключе либо суметь быстро воспользоваться его преимуществами. Присядьте, герцог… Итак, господа, у кого еще будут какие мнения?

Все молчали.

Грон покачал головой:

— А ведь я обратился к герцогу Тосколла именно потому, что он обладает великим талантом изготавливать этот ключ.

Услышав подобную похвалу, герцог слегка зарделся, хотя взгляд его продолжал оставаться столь же недоуменным, как и у других офицеров.

— И ключ этот — снабжение, — закончил Грон.

Офицеры недоуменно переглянулись. Вот уж удивительно… Нет, важность снабжения понимал каждый из присутствующих, поскольку все они имели опыт командования достаточно крупными воинскими подразделениями и на своей шкуре испытали, как резко падает боеспособность любого войска, лишенного достаточного и регулярного снабжения. Но ключ…

— А поскольку среди нас есть такой выдающийся человек, как герцог Тосколла, мы можем со спокойной совестью довериться ему и сосредоточить свои усилия на том, чтобы выбить подобный ключ из рук нашего врага, — начал Грон постановку боевой задачи. — А посему слушай приказ…

На следующее утро через южные ворота Аржени войско королевства двинулось в поход, дабы освободить земли Агбера от иностранных захватчиков. Первыми лагерь покинули конные полки. Каждый из них двинулся своим маршрутом, который довольно быстро очень сильно отклонился от самой короткой дороги, ведущей из Аржени в Гамель. Часть из них двинулась заметно западнее, а некоторые и вообще напрямую завернули в эту сторону.

Остальная же часть армии принцессы, едва скрылись из виду городские стены, остановилась на бивуак. Когда закончилось оборудование лагеря, Грон приказал построить войска. А когда войска выстроились перед ним ровными шпалерами, произнес речь:

— Солдаты! Сегодня мы выступили в поход, чтобы вымести с земли Агбера захватчиков, подло воспользовавшихся предательством бывшего хозяина этого герцогства. Он и сейчас там, вместе с врагами, которых привел на нашу землю. И я обещаю вам, что не успокоюсь, пока его голова не украсит кол, забитый в землю у ворот города, что был вручен ему его славными предками, верными трону Агбера, которых он предал так же, как предал и этот город, чьи сыны сегодня идут в бой рядом с нами…

Горожан, узнавших, сколь подло враги попытались расправиться с принцессой, охватило гневное воодушевление, каковое, впрочем, подогревалось еще и страхом расправы, которую учинят в городе, где погибла их любимица, солдаты ее полков. И все равно на роты, сформированные из горожан Аржени, агберцы пока посматривали с недоверием. И Грону нужно было дать основание своим солдатам воспринять арженцев как соратников. К тому же подобным жестким заявлением (ибо уже многие столетия знатных вельмож не только не казнили столь жестоко, с водружением отрубленной головы на кол, но и практически вообще не казнили) он хотел побудить герцога Аржени бежать за пределы королевства. Пусть мешается под ногами у Черного барона, в страхе ожидая, когда Грон доберется до него, давая между тем трону Агбера возможность держать в Аржени своих наместников и класть доход с герцогства в свой карман. Ибо, пока герцог Аржени жив, пусть и в изгнании, никто иной, даже прямой наследник, не имеет права принять этот титул, а поскольку он еще и числится мятежником, то трон Агбера вполне в своем праве. Нет, он не собирался ничего прощать и уж тем более забывать, но сейчас это было важнее мести. Им всем предстояла долгая война, причем и явная, и тайная, и Грон намеревался взять под свою руку все источники финансирования, до которых только сможет легально дотянуться. Да и не совсем легально тоже, если быть откровенным…

— Там, впереди, лежат земли графства Гамель. Земли, жители которых во всем потворствуют мятежникам и захватчикам и во всем поддерживают их. И я призываю вас показать им, как горька судьба тех, кто не нашел в себе силы отринуть льстивые речи предателей и пойти у них на поводу.

Ровные шеренги возбужденно загудели. Так что же, грабить можно? До сего момента принцесса строго-настрого запретила (хотя этот запрет соблюдался только в тех частях, командиры которых полностью ей повиновались, а таковых в изначально сформированной армии было меньшинство) разорять «свой народ». Во многом именно этим и был вызван некоторый отток личного состава из королевских полков в сводные полки аристократов, присоединившихся к армии принцессы.

— Но это не означает, что вы должны вести себя на земле Агбера так же, как эти подлые захватчики…

По шеренгам пронесся тихий (что Грона весьма порадовало) разочарованный вздох. Эх, только поманили…

— Мы должны просто вынудить этих людей прийти к своим правителям и там уже решить, что им более по нраву. По-прежнему молчаливо поддерживать тех, кто поднял мятеж и привел на эту землю подлых захватчиков, или просить их одуматься и вновь вспомнить присягу их славных предков!

Затихший было гомон начался по новой. Не зря во все времена все рассказчики столь хвалят солдатскую смекалку. Вот и сейчас большинство быстро сообразило, что грабить вроде как и нельзя, но раз нужно «вынудить» — то аккуратно и не наглея вроде как и можно. И это изрядно подняло всеобщее настроение…

Следующие пять дней войска, развернувшись несколькими колоннами и двигаясь от деревни к деревне, гнали перед собой толпы испуганных крестьян. Точно такие же толпы потянулись к стенам Гамеля и с других концов графства, гонимые уже конными разъездами. Ни сам граф Гамеля, ни насинцы сразу и не поняли, чем им это грозит. Командующий насинцев, вероятно по настоятельной просьбе графа, даже выслал несколько довольно многочисленных отрядов с задачей защитить улепетывающих от королевских войск крестьян и целыми и невредимыми довести их до городских стен, что лишь позволило Грону слегка уменьшить число насинцев, скопившееся за городскими стенами. Впрочем, особенно сильно он не старался. И большая часть отрядов успешно выполнила свою задачу. А вот когда за крепкими и высокими стенами Гамеля скопилось почти все население графства, до графа и командующего насинцев дошло, что находящиеся за стенами едоки способны сожрать все имеющиеся в городе запасы продовольствия всего за два дня.

Попытка выгнать крестьян закончилась тем, что войска королевства быстро загнали их обратно. Предпринятая осажденными ночная вылазка с целью мощным ударом прорвать осаду и выгнать лишних из города по образовавшему коридору привела лишь к тому, что насинцы потеряли почти три с половиной тысячи бойцов, но так и не добились своего. И вот сегодня утром наблюдатели, поставленные Гроном у той стороны рва, который выходил к оврагу, используемому в городе в качестве свалки, доложили ему, что в овраг сбрасывают лошадиную требуху. Это означало, что в Гамеле начали резать лошадей. Пока, вероятно, крестьянских, хотя и это отнюдь не способствовало атмосфере мира и сотрудничества внутри осажденного города, но и до лошадей горожан, и до боевых коней дело также вскоре должно было дойти. Грон допускал два варианта развития событий. Либо насинцы предпримут отчаянную попытку вырваться из ловушки, для предупреждения каковой его войска сейчас поспешно и неуклонно насыпали валы, укрепляли их рогатками и частоколом и собирали полевые метательные машины. Ибо, если бы насинцам удалось прорваться, это заставило бы Грона снять осаду и устремиться за ними в погоню, поскольку продолжать осаду, имея в тылу крупные силы противника, было глупостью, за которую очень легко поплатиться. Либо насинцы просто погрузятся на корабли и отбудут восвояси, после чего местный граф начнет дипломатическое прощупывание на предмет вероятного изъявления покорности короне. Но Грон не собирался позволять графу Гамеля выйти из этой передряги с минимальными потерями. В идеале доходы с этого графства также должны были пойти напрямую короне…

Сломав сургучную печать, Грон впился взглядом в четкие строчки, выведенные рукой графа. Несколько мгновений он вчитывался, а затем его лицо посветлело.

— Она возобновила аудиенции!

— А-га-га! — восторженно заорал барон Шамсмели. — Принцесса возобновила аудиенции! Они поплатятся!

И стоявшие вокруг солдаты и офицеры подхватили клич, ставший девизом всей этой кампании:

— Они поплатятся! Они поплатятся! — Мечники вытащили мечи и принялись в унисон лупить по щитам, громко скандируя: — Они поплатятся!!! — И этот клич грозно и величаво плыл над лагерем, заставляя сгрудившихся за стенами осажденного города людей тревожно замирать и опасливо втягивать голову в плечи.

Они поплатятся…

Следующие несколько дней прошли все в том же укреплении лагеря. Они закончили первую линию валов и начали возводить следующую, пока только напротив городских ворот. И каждый день приносил все больше свидетельств тому, что в Гамеле свирепствует голод. Во-первых, количество требухи, сбрасываемой в овраг за городской стеной, резко сократилось. И наблюдатели сообщали, что причиной этому было отнюдь не уменьшение количества уничтожаемых лошадей. С наблюдательных постов, оборудованных на верхушках деревьев, росших на высокой скале, с которой отлично просматривались город и бухта, было хорошо видно, что к этому участку стены со стороны верхнего города регулярно направляется одно и то же количество телег. Просто едва телеги выезжали за пределы верхнего города, как их тут же облепляли толпы людей и растаскивали все, что на них было, еще до того, как телеги добирались до стены. Появившиеся в лагере перебежчики, которые ночами спускались со стен Гамеля на веревках и, переплыв ров, тепленькими попадали в руки патрулей, также сообщали, что провизии в городе нет совершенно, все таверны, кантины, мясные лавки и пекарни закрыты, а продукты распределяются строго централизованно. И еще они сообщали, что в городе очень недобро поглядывают на насинцев, поскольку те, пользуясь своим численным преимуществом и лучшей организованностью, сумели наложить лапу на большую часть имеющегося в городе продовольствия. Так что уже случались стычки между ними и солдатами городского гарнизона, а несколько ночных патрулей насинцев даже пропало.

По всему выходило, что положение осажденных близко к отчаянному. И значит, в ближайшее время они должны на что-то решиться. Теперь все зависело от того, какие взаимоотношения на данный момент у командующего насинцев и графа Гамеля. Если они столь же натянуты, как и между его подданными и рядовыми солдатами насинского экспедиционного корпуса, то насинцам не останется ничего другого, как убираться восвояси, но, если они еще не столь испорчены, следовало ожидать мощной вылазки.

Со следующего вечера Грон приказал солдатам спать не раздеваясь и, кроме того, выделить в составе каждого полка дежурную роту, которая всю ночь находилась в полной боевой готовности, зато потом днем отсыпалась, не участвуя в осадных работах. Тем более что основные работы по оборудованию осадных позиций уже были практически закончены. Ну и удвоить число секретов, наблюдающих за Гамелем. Так что, когда следующей ночью его подняли за два часа до рассвета сообщением, что за ближними к лагерю воротами Гамеля слышны шум и звон оружия, войска были полностью готовы к отражению совершенно не внезапного нападения. Насинцы исчерпали свой лимит удачи на земле королевства Агбер.

Едва слышно поскрипывая обильно смазанными драгоценным салом петлями, ворота Гамеля раскрылись где-то за час до рассвета. Восток уже начал алеть, так что полной темноты не было и блеск копий и верхушек шлемов нападающих явственно различался даже от лагерного вала.

— Странно, почему они решили ударить в такое время, — удивленно пробормотал барон Шамсмели, — никакого шанса на неожиданность. Я бы еще понял, если бы они ударили ночью… нет, застать нас врасплох им благодаря мерам, принятым вами, господин коннетабль, все равно бы не удалось, но тогда все было бы объяснимо, а сейчас…

Грон замер. Первый признак потери контроля над ситуацией — это когда противник начинает совершать непонятные тебе действия.

— Вестовой! — рявкнул он.

— Да, ваше высокопревосходительство! — вырос перед ним один из латников.

— Галопом на наблюдательный пост на скале… ну откуда видны городская свалка и бухта. Пусть хорошенько покрутят головами во все стороны. Боюсь, мы что-то упустили… Барон!

— Да, господин коннетабль! — Барон Шамсмели с момента появления Грона в составе его колонны был с ним максимально предупредителен, а после назначения Грона коннетаблем королевства почтительность барона достигла таких высот, что уже несколько раздражала. Впрочем, одно отступление от нее он все-таки позволил. В тот день, когда почерневший от горя Грон спустился во двор из покоев принцессы…

— Берите свой полк, еще коронный латный пехотный и всех арбалетчиков и оттягивайтесь назад. На случай нападения с тыла.

Барон Шамсмели окинул Грона удивленным взглядом — мол, откуда здесь может взяться противник, напавший с тыла? — но на этот раз его подчеркнутая почтительность сыграла положительную роль. Барон молодцевато отдал честь и, придерживая у бедра тяжелый палаш, рысцой устремился к своему коню, на ходу отдавая распоряжения. Грон напряженно замер. Ровные шеренги насинцев молча двигались от городских ворот по направлению к их лагерю. Лагерь тоже молчал, не было ни переклички часовых, ни выкриков «тревога!» или «к оружию!», что в принципе должно было насторожить опытных воинов, какими были насинцы, но они никак не реагировали на столь явные признаки того, что их нападение не оказалось для осаждающих внезапным. Значит, они рассчитывали не только на внезапность либо не совсем на эту внезапность…

— Господин коннетабль! Господин коннетабль!

Грон повернулся. К нему галопом летел вестовой, которого он послал к наблюдателям.

— Господин коннетабль, там…

Грон махнул рукой, разрешая вестовому не спешиваться, а докладывать с седла. И тот торопливо выпалил:

— Там корабли. То есть самих кораблей не видно, но за мысом, что на юге, видны верхушки мачт.

Грон зло ощерился. Так вот оно что… Значит, эта атака всего лишь отвлекающий маневр, а основной удар они собираются нанести через вторые ворота, причем одновременно с фронта и с тыла, отрядом, высаженным в той бухте за мысом, в которой видны верхушки мачт. Он восхищенно цокнул языком. Командующий насинцев даже в такой сложной обстановке попытался не просто тупо проломиться сквозь осадные позиции его армии, а сумел организовать довольно сложную операцию. Пожалуй, к этому парню стоит присмотреться. В конце концов, когда-нибудь ему придется драться в Насии, так почему бы заранее не сделать наиболее талантливых командиров насинцев своими союзниками, а не противниками…

В этот момент насинцы заорали и, потрясая оружием, ринулись на вал, защищающий лагерь осаждающих. Даже не догадываясь, что их хитроумный план рухнул, еще не начав осуществляться, и что обреченные на смерть солдаты отвлекающего отряда погибнут зря. Что ж, такова цена просчета полководца — не просто смерть его воинов, но смерть бесполезная, глупая и приносящая больше выгод врагу…

— Герцог Тосколла!

— Да, коннетабль! — Герцог, стоявший тут же, чуть поодаль, в небольшой группке офицеров, составлявших его личный штаб, поспешно двинулся к Грону.

После того совещания в штабе между ними установились почти дружеские отношения, к тому же все предположения Грона по поводу логистических талантов герцога полностью подтвердились. Мало какая осаждающая армия снабжалась столь же добротно и обильно, как их.

— Поручаю вам отразить нападение врага на наш лагерь.

— Да, коннетабль! — с некоторым недоумением в голосе отозвался герцог. Мол, странное перепоручение обязанностей в присутствии самого командующего. Доклад вестового оттуда, где стоял герцог, был практически не слышен.

— Оставляю вам арженцев и половину пехоты. Я же с остальными оттянусь ко вторым воротам. Похоже, командующий насинцев вкупе с графом Гамеля готовят нам неприятный сюрприз, так что я подготовлю им еще худший, — пояснил Грон.

Лицо герцога тут же прояснилось, и он горделиво приподнял подбородок. Но Грон уже сбегал вниз, к ложбинке, в которой слуги держали лошадей. Вряд ли насинцы будут так уж затягивать с настоящей атакой, а ему необходимо было передислоцировать части. Хотя какое-то время они явно должны выждать, пока в сражение с отвлекающим отрядом втянется побольше его сил. Ну да не впервой, успеем…