6
Герцог Амели вчера лег довольно поздно. Военный совет, на котором обсуждали последние детали предстоящего сегодня решительного штурма столицы, затянулся. Да и кроме него было нечто, что портило герцогу нервы едва ли не сильнее предстоящего штурма. Вообще, это детище Черного барона, объединенная армия Геноба и агберских мятежников, и так управлялось из рук вон плохо. Не говоря о том, что агберцы и генобцы по любому поводу окрысивались друг на друга, свою толику трудностей добавляли и личности агберских руководителей. Герцог Аржени сам по себе был тот еще фрукт, общение с которым стоило герцогу Амели множества нервных клеток, но его вечная грызня с графом Авенлеба, который к тому же продолжал считать себя командующим агберцев, так и норовя лично отдать распоряжения, зачастую противоречащие тем, которые отдавал герцог Аржени или лаже сам коннетабль короля Геноба, портила кровь куда сильнее. Вследствие этого и та часть армии, которую составляли генобские повстанцы и в которой команды герцога никто вроде бы не оспаривал, тоже успела разделиться на две неравные части. Одна из них, в основном в силу своего полного повиновения герцогу, еще как-то терпела соседство агберцев, другая же была готова вцепиться им в глотку.
С решительным штурмом они так затянули оттого, что, как выяснилось, дворянское ополчение из рук вон плохо подходит для штурма крепостей. Первая попытка штурма, которую они предприняли буквально на следующий день, как армия пришла под стены столицы, с треском провалилась. Лестницы, изготовленные руками не слишком привычных к топору и пиле дворян, никуда не годились. Часть просто сломались под весом забравшихся на них воинов, часть оказались такими короткими, что забравшиеся на них тупо пялились на стену, возвышавшуюся еще на пять-шесть локтей, до тех пор пока кто-нибудь из стоявших на стене агберских солдат не обрушивал на них увесистый камень. Таран, изготовленный все теми же «специалистами», за два часа работы сумел только слегка поцарапать воротную оковку. Первая попытка закончилась тем, что объединенная армия откатилась назад уже через три часа после того, как герцог подал сигнал: «На штурм!»
Впрочем, иного он и не ожидал. И тот штурм с его стороны был не столько запланированной, сколько вынужденной мерой. Воодушевленные столь легкой победой над агберским дворянским ополчением, генобские дворяне посчитали, что и обороняющиеся в столице регулярные агберские части можно будет взять так же легко, простым нахрапом, и буквально вынудили своего полководца назначить немедленный штурм. Вообще, командовать армией, где любой солдат может в ответ на прямой приказ начать мериться с тобой древностью рода или вопить о своих неотъемлемых привилегиях, тот еще труд… Поэтому фиаско первой попытки герцога отнюдь не обескуражило. Единственное, что огорчило, так это уровень потерь. Он рассчитывал, что потери в большинстве своем так и не добравшихся до обреза стен генобцев ограничатся максимум тысячей мечей, но эти проклятые агберцы в последнее время начали очень широко применять такое подлое и недостойное дворянина оружие, как арбалет. Так что когда вечером герцогу Амели доложили, что суммарное число потерь приближается к пяти тысячам человек, он невольно выругался. Однако затем все вошло в колею. Он занялся обустройством лагеря, попутно разослав вербовщиков набирать мастеров и инженеров для изготовления осадных и метательных машин и таранов, а также принялся активно вербовать мечников и оноты наемников. Ибо после первого неудачного штурма всем стало ясно, что без пехоты, да и просто буром лезть на стены смысла нет. И к исходу месяца в его распоряжении было уже почти тринадцать тысяч пехотинцев. Что давало некоторую надежду на успех завтрашнего штурма.
Однако теперь на горизонте замаячили совершенно иные, но не менее грозные трудности. Во-первых, брат, слухи о прибытии которого в Геноб ходили уже давно, так и не появился. С одной стороны, да и Владетель бы с ним, но ведь он, сволочь такая, даже не соизволил прислать ни гроша на благое дело своего собственного восстановления на троне Геноба. Герцог уже даже в сердцах нажаловался на него обычно не слишком жалуемому им представителю Черного барона, который втянул его в авантюру с объединением с агберцами. Тот, как обычно, ничего не сказал, только хмыкнул и покивал. Что еще больше расстроило коннетабля короля Геноба. Во-вторых, и вследствие вышеизложенного, и просто потому, что мятеж и война вообще вещи чрезвычайно затратные, с финансами тоже был полный абзац. Герцог и так, по существу, вел войну на собственные деньги, каковых было не слишком много. Алчные ревизоры агберцев выгребали все доходы едва ли не подчистую, оставляя спесивым генобским дворянам, еще не так давно славившимся по всем шести королевствам своим щегольством и богатыми привычками, жалкие крохи.
Нет, кое-что, конечно, поступило и от Черного барона, но все те деньги были израсходованы в самом начале. И сейчас герцог оказался практически с пустым кошельком. Последние гроши ушли на авансы наемникам и солдатам вновь навербованных полков. Фураж и продовольствие уже давно не покупались, а конфисковывались у крестьян, как будто их армия находилась не в собственной стране, а во вражеской. И это отнюдь не способствовало расширению поддержки их святого дела у населения Геноба. В-третьих, эти вечные ножи между генобцами и агберцами. Так что все шло к тому, что если его армия не возьмет город в течение ближайшего месяца, то в следующем месяце от нее вообще может ничего не остаться. Впрочем, если возьмет, тоже не совсем понятно, насколько это хорошо. Изрядно поиздержавшиеся воины, существенная часть которых к тому же не имели к Генобу никакого отношения, а большую часть остальных составляли провинциальные дворяне, также не испытывающие к столице особой любви, вполне могли броситься в безудержный грабеж. Возможно, понимая это, жители столицы, ранее горячо поддержавшие мятеж, сейчас просто затаились по домам, даже не стремясь хоть как-то помочь армии соотечественников, пытающейся освободить город.
Еще оставался вариант, если завтрашний штурм не удастся, двинуться на Агбер и уж там попытаться пополнить казну и ублаготворить армию, позволив солдатне вволю пограбить. Но препятствием к этому была королевская армия Агбера, уже вторгшаяся в пределы Геноба. И хотя как данные патрулей, так и информация, приходящая от шпионов Черного барона, утверждали, что королевская армия Агбера находится едва ли не в худшем состоянии, чем его же дворянское ополчение, герцог совершенно не стремился, не укрепив тыл, сходиться с ней в открытой схватке. Он каким-то шестым чувством, присутствующим у каждого настоящего полководца, ощущал, что здесь не все чисто. Ну не мог коннетабль Агбера, блестяще проявивший свои способности в арженской кампании, столь быстро довести войска до ручки, что бы там ему и герцогу Аржени ни докладывали. И когда перед началом вечернего заседания к нему подошел граф Шатрея, которого он послал справиться о последней информации об агберцах, и доложил, что вот уже двое суток от конных патрулей не поступает никакой информации о передвижении агберских войск, у него нехорошо засосало под ложечкой. Он вызвал посланца Черного барона и приказал ему немедленно справиться по своим каналам о том, что там происходит с армией агберцев. Тот лишь молча кивнул и исчез. И так и не появился в течение всего военного совета. Да и после военного совета, когда герцог снова послал графа Шатрея уточнить, как там обстоит дело с его поручением, граф вернулся с сообщением, что посланец так пока и не появился.
Так что герцог лег поздно, засыпал плохо, да и спал хуже некуда, все время ворочаясь и просыпаясь от всяческих звуков, коими всегда наполнена жизнь полевого лагеря и на которые он, опытный воин, раньше не обращал никакого внимания. Поэтому когда он услышал, как часовые у его шатра переругиваются с кем-то, сообщая, что никак не возможно допустить никого до герцога, пока он сам не проснется, то решил, что с него хватит, и сел на походной кровати. Тем более что уже рассвело и он понял, что его попытки заснуть окончательно потерпели крах.
— Эй, кто там? — недовольно буркнул он.
— Ваше высокопревосходительство, — тут же отозвался часовой, — тут к вам уж так рвутся…
— Кто?
— Я, ваше высокопревосходительство… — послышался чуть приглушенный пологом голос посланца Черного барона. — У меня важные новости.
— Пропустите, — вздохнул герцог, потирая заколовший висок.
Он не сомневался, что эти новости непременно неприятные. Оставалось надеяться, что эти неприятности не фатальны…
— У меня новости, — мрачно сообщил посланец, буквально вваливаясь в шатер. Судя по запыленному колету, он всю ночь провел в седле. — И первая из них такова, что королевская армия Агбера находится в часовом переходе от вашего лагеря. Причем, похоже, командует ею лично коннетабль Агбера.
— В часо… — Герцог изумленно вытаращил глаза. — Но… как?
— Не знаю, — качнул головой посланец Черного барона, — и, боюсь, узнаю не скоро. Та таверна, которая была указана вам как место для связи, разгромлена. И еще несколько мест, с помощью которых мы собирали и передавали информацию. Наши люди частью погибли, частью исчезли. Никто в округе не знает, что происходит. Но я чую нечто ужасное. Так что, прошу меня извинить, я должен немедленно покинуть вас, герцог. Необходимо безотлагательно сообщить моему господину о том, что творится в Генобе.
— Покинуть?! — Герцог налился злобой. — Когда вы два года назад отыскали меня и предложили помощь в освобождении моей страны от захватчиков, вы обязались быть со мной до конца. Но лишь только запахло жареным, как вы бросаете все и удираете?
— Вам были переданы деньги и оказана помощь обширной информацией. У вас есть армия, и вы стоите с ней под стенами собственной столицы. Чего больше вы можете от нас потребовать?
— Информацией?! Да чего она стоит, ваша информация?! Вы мне докладывали, что королевская армия полностью разложена, что авторитет коннетабля Агбера принца-консорта Грона не стоит и ломаного гроша, поэтому он и сидит в Агбере, не смея показаться в войсках, что в самом Агбере зреет большая смута. И где все это? Как могла разложенная армия всего лишь за два дня преодолеть такое расстояние, на которое обычная и хорошо обученная армия тратит четыре? И все это под руководством человека, чей авторитет, по вашим словам, не стоит и гроша!
Посланец зло полоснул по нему красными от бессонной, проведенной на ногах ночи глазами к осклабился… но все же сдержал себя и глухо ответил:
— Мы сообщали вам то, что нам сообщали наши агенты в Агбере. На многие ваши вопросы у меня пока нет ответа. И именно поэтому я и спешу в Насию. Так что перестаньте искать виноватых, а займитесь наконец подготовкой вашей армии к предстоящему сражению. Ибо я не думаю, что Грон привел сюда свои войска только лишь для того, чтобы полюбоваться живописным видом вашей армии, осаждающей город.
Герцог, уже набравший в грудь воздуха, чтобы разразиться очередным обвинением, запнулся и с шумом выдохнул сквозь стиснутые зубы. Действительно, у него слишком много забот, чтобы тратить время на болтовню. И хотя ему еще очень много есть что сказать этой скользкой змее, стоит отложить разговор на более подходящее время. А сейчас заняться неотложными делами. Ибо если он не успеет…
И тут где-то неподалеку грянули трубы. Герцог побледнел. Он не успел. Агберцы уже здесь…
Граф Авенлеба выскочил из своего шатра после того, как его личный слуга ворвался внутрь, вопя:
— Он пришел, пришел!
— Кто, дери тебя Владетель?! — вскричал граф, наклоняясь и разыскивая под кроватью ботфорт, чтобы запустить им в этого придурка.
Ну как можно будить господина такими немузыкальными воплями?! Тем более что вчера он прилично принял на грудь. А все потому, что в очередной раз поцапался с герцогом Аржени. Согласившись на уговоры этого странного невзрачного типа и присоединившись к армии герцога Амели, он поначалу считал, что сделал выгодный выбор. Что, несмотря на позор предательства, он продолжает следовать избранному пути, целью которого было освободить королевство от тирании узурпатора, подмявшего под себя весь Агбер! Но чем больше он узнавал герцога Аржени, тем больше ужасался, кого, в случае успеха, они усадят на трон Агбера. Герцог был совершенно неадекватен, живя не столько в реальном мире, сколько в собственной фантазии, в которой причиной всех его провалов и поражений был не он сам, а некие могущественные враги, всю жизнь положившие на то, чтобы следить за каждым шагом герцога и разрушать все его гениальные планы. Ну или бестолковые и нерадивые соратники. Эх, если бы не они… И потому граф начал пить.
— Ваша милость, он пришел! — продолжал орать слуга. — Спаси нас Владетель!
— Да кто пришел, свиная морда?! — хватаясь за раскалывающуюся голову, рявкнул граф. — Говори толком!
— Коннетабль, ваша милость, с войском!
— Какой коннетабль, с каким войском? — Граф резко сел на кровати. — Что ты несешь?
— Его милость принц-консорт, господин Грон, — пояснил слуга, чуть убавив децибелы, — вместе с войском. От леса идут, ровнехонько так, флаги развеваются, барабаны бьют, страсть-то какая…
— Ты что, вчера моченого челуха пережрал, дурень?! — возмутился граф Авенлеба. — Какой принц-консорт? Он нос боится показать из Агбер-порта. А королевская армия за семь дневных переходов отсюда.
— Уж не знаю, кто там в Агбер-порте, а знамя коннетабля, что с агберским крылатым львом и золотой полосой у древка, прямо в центре и развевается, ваша милость. Я его еще с той генобской кампании помню, ваша милость, под ним тогда герцог Тосколла ходил.
Граф Авенлеба, как был в исподней рубахе, панталонах и босиком, вылетел из шатра. И застал снаружи герцога Аржени, графа Гамеля и еще с десяток не менее именитых господ в точно таком же виде. Они зачарованно пялились на королевскую армию Агбера, прямо на ходу четко разворачивающуюся в боевой порядок. И в центре ее действительно реяло знамя коннетабля Агбера.
— Это… этого не может быть, — испуганно прошептал граф Авенлеба.
— Что ж, господа, мышь сама бежит в мышеловку, — послышался слева от него скрипучий голос герцога Аржени, и граф Авенлеба ошалело оглянулся.
Герцог стоял в горделивой позе, и, учитывая, что он был одет немногим более полно, чем граф Авенлеба, это выглядело скорее комично. Граф перевел взгляд на лагерь генобцев, переполненный бестолково мечущимися людьми, оглашающими окрестности криками и руганью, которые заглушало ржание испуганных лошадей… а затем снова поднял его на немыслимо ровные линии приближающегося войска и зло скривился. Ну неужели этот надутый индюк не видит?!.
— Значит, мы покончим с ним прямо здесь! — продолжил герцог Аржени. — Что ж, тем лучше, не придется гоняться за ним по всему Агберу. К оружию, господа! — И, резко развернувшись, герцог Аржени двинулся в свой шатер, гордо вскинув подбородок.
А граф Авенлеба внезапно осознал, что это — все, конец, и что он сам — идиот, поддавшийся на совершенно глупую уловку. И что достойнее и правильнее было умереть тогда, на том поле боя, потому что сегодня он непременно умрет здесь. Но там он умер бы героем, а здесь… И еще он понял, что, несмотря ни на что, ему очень хочется жить…
Агберцы ударили по еще только начавшей приходить в себя и выстраивать хоть какой-то боевой порядок армии как океанский прилив. Попавшие под первый удар шесть пехотных полков, в которых все-таки соблюдался чуть более строгий порядок, чем в отрядах дворянской вольницы, почему они и успели начать строиться, истаяли, будто лужицы на солнце. Герцог Амели, надеявшийся, что эти несчастные полки сумеют хоть немного задержать атаку, дав ему время собрать и выстроить остальные войска, злобно выругался, глядя, как агберская пехота прошла сквозь стоявшие еще неровными шеренгами, но уже довольно плотной толпой полки, почти не замедлив шага. Как горячий нож сквозь масло. Но долго ругаться ему не дали. Потому что агберцы ударили в центр лагеря, разрезав объединенную армию на две почти равные части. Так что герцог неожиданно для себя оказался в стороне от своих основных сил, причем как раз в той половине, большую часть которой составляли агберцы-мятежники. Поэтому, что там творилось с основной и самой боеспособной частью его армии, оказавшейся отрезанной от высшего командования, он даже не представлял, пытаясь хоть как-то организовать сопротивление здесь.
Но его усилия вскоре окончательно пошли прахом. Потому что подтвердилась старая истина: предавший один раз на второе предательство идет с куда большей легкостью. Королевская армия Агбера, разрезав противостоящие ей войска, развернула фронт и ударила по расходящимся направлениям, перемалывая разодранную объединенную армию, будто мельничные жернова отборную пшеницу. Агберцы-мятежники, поначалу бросившиеся в битву с какой-то истеричностью, наткнувшись на ледяное спокойствие и каменную стойкость королевских полков, безжалостно встретивших бывших соотечественников густыми арбалетными залпами и сплошной стеной пик, внезапно дрогнули, а затем истошно заорали: «Да здравствует королева!» — и ударили в тыл и фланг своим недавним союзникам, окончательно похоронив всякое подобие боевого порядка. Хотя это не принесло им спасения. Уже много позже герцогу рассказывали, что, когда этот клич услышал один из командиров полков, некто капитан (!) Дежеус, он громко заявил: «Поздно опомнились. Убивать всех!» Так что второе предательство оказалось вознагражденным куда как меньше, чем первое. Им предатели не смогли сохранить даже собственные жизни.
И все же спустя некоторое время на какой-то странный, едва уловимый миг сражение словно замерло, заледенело, будто раздумывая, к какой стороне склониться. Возможно, это была иллюзия, вызванная тем, что часть генобцев, отрезанная от своего полководца, все-таки сумели выстроить линию, а агберцы в этот момент чуть ослабили давление, перестраивая боевые порядки и готовясь к еще более мощной атаке, но нечто такое внезапно повисло в воздухе наполненном вроде как заглушающими все яростными криками, лязгом железа, воплями и стонами раненых, визгом умирающих, лошадиным ржанием, хрипами и еще сотнями разных звуков. Герцог Амели, вокруг которого яростно рубились и умирали сотни его воинов, защищая своего оказавшегося столь незадачливым полководца, замер, уловив эту тревожную ноту, и взмолился: «Ну же! Ну!!» Однако в следующее мгновение ворота осаждаемого им города распахнулись, и в спину генобцам ударили части гарнизона, окончательно захлопнув мышеловку и похоронив всякую надежду не только на победу, но хотя бы на организованное отступление. И эта едва уловимая нота, давшая герцогу призрачную надежду, резко оборвалась, окончательно утонув в какофонии уже даже не боя, а избиения. Избиения, подобного тому, каковое он сам еще не так давно устроил агберскому дворянскому ополчению. Но на этот раз его некому было остановить. Некому… и эта новая мысль внезапно овладела герцогом Амели, сделав его едва ли не одержимым.
— Стой! Остановись! — заорал он. — Бросить оружие, немедленно! Я приказываю! Именем короля Геноба! Немедленно!
Окружавшие его солдаты начали изумленно оглядываться. Их командир, их герцог… просто не мог отдать такого приказа. Это было немыслимо, немыслимо! Но герцог был неумолим. Он обернулся к воинам своего конвоя и сердито приказал:
— Поднимите меня, быстро!
Латники торопливо скрестили пики и подняли своего командующего на вытянутых руках.
— Я, герцог Амели, немедленно приказываю всем, кто меня слышит, сложить оружие! Немедленно!
И яростное сопротивление генобцев, уже понявших, что они проиграли, но с отчаянием обреченных решивших подороже продать свои жизни, внезапно резко упало. Дворяне, в этот последний миг отбросившие всю свою наносную кичливость, весь пафосный снобизм, буквально сочившийся из них во времена, ранее казавшиеся им снулыми и скучными, но теперь представавшие перед затухающими взорами умирающих как самые счастливые, вспомнившие о долге и о том, чем жили поколения их славных предков — о службе и доблести, верности и чести, начали опускать оружие, растерянно вертя головами. Как, герцог, их герцог, говорит такое?
— Остановитесь! — продолжал кричать герцог. — Опустите оружие! Я приказываю вам!
Наконец схватка на этом фланге затихла. Герцог быстро спрыгнул со скрещенных пик и, протолкавшись между смешавшихся рядов, выскочил перед также остановившимися агберцами.
— Я — герцог Амели, командующий этой армией. Я требую немедленно сопроводить меня к его высочеству!
Несколько мгновений ничего не происходило, но затем откуда-то с тыла прозвучала резкая команда, и весь агберский строй слитно раскололся на две половины. Левая половина сделала шаг налево, а правая направо. И все это произошло столь четко и… привычно, что герцог Амели почувствовал, как у него между лопаток повеяло холодком. И он, идиот, еще надеялся справиться с такой армией?.. В конце образовавшегося прохода возник командир на коне.
— Идите ко мне, герцог, я провожу вас к его высочеству.
Герцог Амели на мгновение замешкался, а затем, гордо вскинув голову, двинулся по ровному, будто по линейке выстроенному проходу шириной в два шага, образованному агберскими солдатами.
— Один!
Герцог оглянулся. Латники его конвоя двинулись было вслед за ним. Он сделал жест, приказывая им оставаться на месте. Здесь и сейчас в сложившейся ситуации он был лишен возможности требовать соблюдения хоть каких-то своих прав…
Грон, сидя на коне, с небольшого пригорка обозревал хорошо видимое с этой позиции поле боя. Они побеждали. Он и так в этом не особенно сомневался, но одно дело предположения, а другое — факт, все более и более становящийся очевидным всем. Великолепная выучка, позволявшая очень гибко взаимодействовать на поле боя всем видам и типам войск, а также уникальная для Шести королевств способность перестраивать боевые порядки уже в ходе сражения, создали им такой перевес, что, несмотря даже на почти двукратное превосходство в численности и в среднем заметно лучшую индивидуальную выучку противника, противостоять его армии он был абсолютно неспособен. В общем, ничто не ново под луной. Еще Наполеон, сравнивая свою армию и армию египетского султана, говорил: «Один французский солдат почти всегда будет убит даже одиночкой мамелюком, десять французских солдат уже могут с успехом противостоять десяти мамелюкам, а сто французских солдат непременно разгромят тысячу мамелюков…» Так что битва, и так уже практически выигранная, после удара в тыл полков барона Экарта, державших осаду в городе, окончательно превратилась в форменное избиение. Которое осуществлялось тем успешнее, чем отчаяннее сопротивлялись генобцы. Поэтому когда Грон заметил, что правый фланг генобцев внезапно прекратил сопротивление, он лишь нахмурился. Что-то пошло не так. Ему не нужны были пленные мятежники, он был согласен только на мертвых… А буквально через пару минут от также остановившейся линии агберских королевских полков отделились двое всадников и отчаянным галопом понеслись в его сторону.
— Кто это? — удивленно спросил в пространство барон Шамсмели.
— Вероятно, герцог Амели… — прищурившись, чтобы разглядеть приближавшихся всадников, отозвался Грон. Он не знал командующего объединенной армией мятежников в лицо, но кто еще смог бы остановить яростно сопротивляющихся генобцев?
— Вы… вы правы, — сказал барон Шамсмели, привставая в стременах. — Это он.
Герцог Амели спрыгнул с коня, едва только переведя его с галопа на рысь, и, сделав четкий шаг вперед, внезапно опустился перед Гроном на одно колено.
— Милости… — хрипло произнес он пересохшим горлом.
— Она с вами, герцог, — холодно отозвался Грон.
— Не для себя! — гневно блеснув глазами, вскричал герцог. — Мною и моей жизнью вы можете располагать как пожелаете. Я прошу у вас милости для моих людей, ваше высочество.
Грон несколько мгновений помолчал, а затем неторопливо спрыгнул с коня и, сделав два шага, наклонился и вежливо поднял герцога с колена.
— А зачем мне это? — негромко и этак доверительно обратился он к вставшему напротив него коннетаблю короля Геноба. — Чтобы вскоре, года через три-четыре после того, как я проявлю эту милость, они снова устроили мятеж? Ведь мы же с вами знаем, герцог, как легко возбудить их гордость, снобизм, уязвленное самолюбие, и, главное, знаем, кто не только способен, но и будет это делать. Не так ли?
У герцога перехватило дыхание. Этот… он… принц-консорт прав, совершенно прав. И ему абсолютно нечего возразить на это. Герцог Амели оглянулся на своих избиваемых воинов и от отчаяния прикрыл веки. Он не мог на это смотреть…
— А если… если я поклянусь вам на мече, что и я, и все, кому вы оставите жизнь, покинем пределы Геноба, принеся вам клятву никогда не возвращаться?
Грон некоторое время молча смотрел на герцога, а тот сверлил его отчаянным взглядом. Ну же… решай скорее… Потому что там, за его спиной, каждое мгновение уносило жизни его солдат. И виноват в этом был только он, он один, позволивший этому исчадию Запретной пущи, ох недаром носящему имя Черного барона, увлечь себя несбыточной мечтой, на деле оказавшейся авантюрой. Поэтому единственное, что он мог сделать для своих людей, поверивших ему и пошедших за ним, — это спасти их, остановить эту бойню…
— И вы думаете, что все поклявшиеся, так же как и вы, собираются держать клятву? И что нашему общему… знакомому не удастся в достаточном количестве отыскать среди изгнанников тех, кого он сможет заманить своими посулами и бросить в огонь нового мятежа?
Герцог отчаянно взревел. Принц-консорт прав, прав… но у него больше нечего было предложить ему, совсем нечего… Неужели он проиграл и эту оказавшуюся самой важной во всем этом безумном восстании схватку?
— Хорошо, — внезапно произнес Грон. — Я готов остановить бойню. Но с одним условием…
— Я согласен… — хрипло сказал герцог, даже не дав принцу-консорту озвучить условие.
— Что ж, ловлю вас на слове, герцог, — кивнул Грон, — но все же позволю себе озвучить его. Вы, конкретно вы, никуда не уезжаете. С остальными решите сами, но вы — остаетесь! И приносите клятву на мече королеве Агбера. Причем не как рядовой дворянин и ее верный подданный, а еще и как облеченный ее доверием коннетабль Геноба от имени королевы Агбера. — Грон сделал паузу, посмотрел на герцога Амели, пораженного его словами, и медленно спросил: — Вам понятно мое условие?
— Да, — с трудом выдавил герцог.
Ибо то, что предложил принц-консорт Агбера, означало только одно — измену! Измену делу, которое он почитал делом всей своей жизни, измену своему суверену…
— Тогда, несмотря на то что вы уже дали мне свое согласие, я жду от вас ответа, теперь уже сознательного, обдуманного и окончательного: принимаете ли вы мое условие?
Герцог с ненавистью уставился в это еще столь молодое, но, как выяснилось, скрывавшее столь изощренную и даже подлую натуру лицо. Однако за его спиной по-прежнему слышались отчаянные крики его избиваемых воинов. И герцог усилием воли, едва не заскрипев, выдавил из себя:
— Да…
К его чести, принц-консорт не медлил ни секунды. Он резко развернулся и громко приказал:
— Барабанщики! Полкам — дробь! Остановить атаку… — Затем снова повернулся к герцогу Амели и участливо произнес: — Идемте, герцог, прикажите вашим людям сложить оружие.
Вечером во дворце короля Геноба состоялся большой пир. Присутствовали не только офицеры и наиболее героически проявившие себя солдаты и сержанты королевской армии Агбера, что также было невиданным новшеством, но и, к удивлению всех, герцог Амели с небольшой частью своих офицеров. Грон, начавший пир короткой речью, на четвертом тосте снова попросил слова.
— Не так уж давно, — сказал он, — я проезжал мимо расположения одного из полков. И то, что там творилось, привело меня в ярость. Я, считавший, что в армии Агбера насчитывается пятнадцать пехотных полков, оказался обманут на целый полк! Я думал, что он у меня есть, но на самом деле его у меня не было!
Все замерли, начав исподтишка бросать взгляды на капитана Дежеуса. Он же сидел с каменным лицом, только слегка покусывал щегольской ус.
— Мне пришлось принять беспрецедентные меры, чтобы только дать шанс этому полку вновь вернуться в строй. — Грон сделал паузу и, найдя глазами капитана Дежеуса, которого он в течение всей ранее произнесенной речи демонстративно игнорировал, улыбнулся ему. — И я не прогадал. Более того, человек, которому я доверился, не только смог быстро вернуть этот полк в армию Агбера, но и помог всем нам, приняв под свою ответственность полки, чей личный состав только что вернулся из длительного отпуска…
Большая часть присутствующих была в курсе этой истории, но офицеры частей, сидевших в осаде, и герцог Амели со своими офицерами — нет. А Грон хотел не просто воздать должное капитану, но и заставить задуматься герцога, сидевшего с сумрачным видом, над тем, не сделал ли он очень верный выбор, отдав свою верность наиболее достойному. А также и его офицеров — над тем, не вручить ли и им свою верность монарху, столь ценящему честную службу.
— Перед началом прошедшего сражения я спросил этого человека, как он оценивает боеготовность частей, вверенных его попечению… — Грон устремил на капитана Дежеуса строгий взгляд. — Капитан, повторите нам то, что вы мне тогда ответили!
Капитан Дежеус поднялся на ноги и четким, громким голосом произнес:
— Я сказал, что не сомневаюсь в том, что в будущем сражении они сумеют утереть нос тем полкам, которые все это время пребывали в полном штатном составе.
И зал разразился громкими приветственными криками. Не все были полностью согласны со словами капитана, так, офицеры полков, все время находящихся в полном штатном составе, отнюдь не считали, что им хоть в чем-то утерли нос. Но с тем, что полки второй очереди никоим образом не уступили им, были согласны все…
Грон достал и развернул лист пергамента, и все сидевшие за столом быстро притихли.
— Сим объявляется, — торжественно начал Грон, — что капитан Дежеус производится в чин полковника… — Зал вновь взорвался приветственными криками. — А также что вследствие несомненных заслуг солдат и офицеров его полка, — продолжил Грон, когда крики утихли, — им возмещается все жалованье, удержанное за время командования полком офицером в чине капитана. — И новый взрыв радостных криков. — Самомуже полковнику Дежеусу предписывается в течение двух дней сдать свой полк своему заместителю… — это решение было встречено недоуменным молчанием, — поскольку полковник Дежеус назначается на вновь введенную приказом коннетабля королевства Агбер должность генерального инспектора армии по полевой подготовке войск!
На этот раз зал взорвался просто бурей восторга. И хотя многие командиры полков невольно поеживались, представляя, чем им грозит подобное назначение новоиспеченного полковника, но все понимали, что это еще один шаг их коннетабля, превращающий их армию в совершенно непобедимую.
Так закончился генобский мятеж.