ЧАСТЬ I

Дальше: 11

1

– Добро пожаловать в Град на семи холмах, странники! Не хотите ли купить индульгенцию?

Я с удивлением взглянул на торговца, чей прилавок примостился возле самых городских ворот. Неужели, видя мое честное лицо, мужественную осанку и благородный взгляд, он мог решить, что я способен на какие-либо грехи?

Людская толпа втекала в ворота нескончаемым потоком.

Крестьяне в простых холщовых одеждах, что собрали, пожалуй, пыль со всех дорог мира. Провинциальные аристократы в старомодных одеяниях, тщетно пытающиеся скрыть удивление перед огромным городом. Торговцы, увешанные фальшивыми золотыми украшениями и окруженные суровыми телохранителями.

Все они спешили в Град на семи холмах, словно верили – вступить в эти ворота – значит, в какой-то мере обеспечить себе пропуск в рай.

– А вот изображения верховного храма, выточенные на слоновой кости! Четки – точная копия тех, с которыми молятся жрецы нашего святого города. А не желаете ли лампадку?

Любой слон крайне бы удивился тому, что предприимчивый торговец выдавал за слоновую кость.

– А вот райская птица, вывезенная из эдемского сада! Само воплощение чистоты и добра. Всего за сто золотых вы сможете приобрести эту святую птицу!

Упитанное существо, более напоминавшее индюка, переминалось в клетке с ноги на ногу. Да что там упитанное – оно было настолько жирное, что куцые крылья вряд ли подняли бы его на воздух; мне подумалось, что даже ходить эта курица могла, только изо всех сил махая крыльями.

Лишь теперь я сообразил, что, остановившись возле прилавка, заставил торговца увидеть во мне возможного покупателя. Впрочем, я вряд ли смог бы отыскать вблизи ворот Града на семи холмах местечко, свободное от того или иного зазывалы.

Где еще путник сможет купить священный амулет? Книгу религиозных текстов? Карту города? Где, наконец, сможет съесть шашлык и выпить кружку эля?

Священный город начинался с торгашей.

– А вы, милостивая госпожа? – На сей раз торговец обращался явно не ко мне. – Не хотите ли купить индульгенцию?

Девушка, подошедшая к прилавку с другой стороны, бросила на лавочника короткий взгляд. Голос его как-то сразу иссяк, подобно вину в опустошенной бочке.

– Прости, приятель, – ответил я. – Но для нее их у тебя не хватит.

Серые глаза красавицы следили за тем, как один за другим, десяток за десятком, сотня за сотней влекутся люди по широкой столбовой дороге, чтобы войти в городские ворота.

Взгляд девушки выражал недоумение.

Она не могла взять в толк, какой смысл в том, чтобы преодолевать тысячи миль, тратить, возможно, свои последние деньги, надолго оставлять семью и близких, подвергать себя опасности стать добычей грабителей и гоблинов – и все это только затем, чтобы преклонить колени перед каким-то камнем, именуемым алтарем.

– Зачем все они едут сюда, Майкл? – спросила она.

– За святостью, – ответил я. – Нет ничего проще обрести ее, дотронувшись до алтаря. А вести праведную жизнь никому не хочется.

Я поднял глаза туда, где в небесную лазурь тянулись шпили главного храма. Самый высокий из них был увенчан изображением пентаграммы, вписанной в круг.

Девушка повернулась, собираясь направиться дальше, в глубь города. Я удержал ее:

– Взгляни, Френки. Каждое утро, когда новорожденное солнце только встает из-за горизонта, его лучи проходят сквозь эту пентаграмму на шпиле. Внутри него вставлена линза из священного кварца, и лучи, собираясь в ней, освещают весь город.

Я улыбнулся, проникаясь настроением нарисованной мною картины.

– По мере того как светило следует своим путем по небосклону, сноп солнечного света преломляется в орнаменте пентаграммы, и в каждый час дня город освещен по-своему. Пентаграмма и призма в ней установлены так, что ни на секунду не теряют лучей золотого светила; Разве это не прекрасно, Френки?

– Да? – искренне удивилась девушка. – Майкл, все небо обложено тучами. На их фоне и пентаграммы-то не разглядеть как следует.

Я направился вперед, стараясь не показывать, как глубоко оскорблен ее невежеством.

– Странно, что шпили главного храма вообще стоят, а не начали качаться и падать, – пробурчал я. Девушка ответила:

– Я – демон, Майкл, но это не значит, что городишко от этого разрушится.

– Плохие знамения, благородный господин! – воскликнул торговец, которого, само собой разумеется, никто об этом не спрашивал.

При этом он делал ударение на первый слог, как предписывают строгие правила грамматики и как уже давно не делают нормальные люди.

– Три дня солнце не показывается из-за облаков! Люди говорят, что жрецы главного храма прогневили небесных богов.

Франсуаз вновь придержала коня, желая дослушать торговца.

– Ладно тебе, Френки! – воскликнул я. – Эка невидаль – дождик с неба моросит. Если ты не знаешь, это обычно называют осенью. А сейчас он станет совать тебе амулетик, чтобы защитить от проклятий.

Громкий рев верблюда, шедшего под одним из путников, заглушил мои слова; девушка услышала их, но простодушный торговец пропустил мимо ушей.

– Темные знамения! – проникновенно произнес он, воодушевленный внимательностью собеседницы. – Вот потому я отдаю сейчас амулеты практически даром. Кто я такой, чтобы лишать людей священной защиты пред лицом таких испытаний!

Первая капля испытания, именуемого осенним дождиком, капнула на нос лавочника, и тот притих, словно небесный вседержитель только что пригрозил ему молоньей.

– Всего за четверть цены, благородная госпожа! – Он протянул Франсуаз что-то напоминавшее высохший стручковый перец, с многозначительным заговорщицким видом присовокупив: – Отпугивает любых демонов!

– Да? – спросила она.

Франсуаз принадлежит к самым могущественным и опасным из демонов, но обычные люди видят в ней только прекрасную девушку, высокую, с каштановыми волосами и холодным взглядом серых глаз.

– Если бы поблизости был демон, – авторитетно заявил торговец, – он бы тут же побежал с площади как ошпаренный.

Моя спутница еще не решила, как отреагировать на это заявление. Но вдруг громкий голос прозвучал над городской улицей, и был он столь же приятен для уха, как и недавний крик верблюда.

– Дорогу! Дорогу великому Чис-Гирею!

Несколько человек из тех, что окружали нас пестрой россыпью лиц, замерли. Лица их сделались серьезными и полными сосредоточенности. Они застыли в молитвенной позе – крестьяне и ремесленники, последний нищий и богатый аристократ.

Однако таких было немного.

Взгляды большинства выражали гнев и отвращение. Шесть или семь человек смачно плюнули в уличную пыль. Люди эти тоже покорно сторонились, готовясь пропустить кортеж Чис-Гирея, но было видно, что делают они это из страха, а не из почтения.

– Этот парень здесь – не любимец публики, – констатировала Франсуаз.

– Тише! – испуганно проговорил торговец. – Будьте осторожны, когда говорите о Чис-Гирее. Это очень могущественный человек.

– Добавьте еще, что у стен есть уши, – заметил я.

– О нет! Чис-Гирей не нуждается даже в этом.

Смысл последнего замечания от меня ускользнул. По всей видимости, Чис-Гирей был настолько страшен, что стены служили ему шпионами, даже несмотря на отсутствие у них ушей.

Толпа расступалась, подобно волнам величественной реки. Впрочем, я сомневался, что человек, восседавший на белом одногорбом верблюде, на самом деле был достоин такого внимания.

Был он среднего роста, но широк в плечах и необычайно кряжист; казалось, в седле сидит обрубок древесного ствола. Лицо у него было темное, наверное, не просто от рождения, но из-за мыслей, что отражались на нем.

По обычаю своего народа, он носил черные усы и широкую бородку. Драгоценный камень сверкал в центре красного тюрбана. Тяжелые одежды, выдававшие одного из верховных сановников Вселенской Церкви, ниспадали по обе стороны от верблюда, как птичьи крылья.

– Я вижу, он не боится народного гнева? – спросил я.

Только два стражника сопровождали Чис-Гирея – наименьшее число, дозволенное правилами Церкви. Мне подумалось, что, не будь Гирей скован этими правилами, он предпочел бы вообще оставаться без охраны.

И это несмотря на то, как смотрела на него толпа.

– Харизматический лидер, – заметил я.

– Выпендрежник, – отозвалась Франсуаз.

Все произошло так быстро, что никто не успел даже воззвать к богам. Два человека выскочили из толпы, что двумя стенами расступилась перед Чис-Гиреем.

Первый из них схватил под уздцы лошадь стражника; сильным ударом незнакомец выбил охранника из седла. Солдат не успел даже поднять оружие.

Второй неизвестный бросился прямо к Чис-Гирею.

– Смерть фанатику! – закричал он.

Узкая сабля вытягивалась в его руке. Чис-Гирей обернулся к своему убийце. Темные глаза церковника сверкнули, подобно двум молниям.

Жалящий клинок ринулся к его горлу. Чис-Гирей знал, что времени у него почти не осталось.

– Господь видит тебя, – произнес он.

Деревянные четки – точная копия тех, с каким молятся местные жрецы, – ударились о лезвие сабли. Скорость, развитая ими в полете, оказалась достаточно высокой; они намотались на клинок и отклонили удар.

Я не знал, смогу ли попасть с первого раза. Но не сомневался, что второго уже не представится.

Второй охранник пришел в себя и, подскочив к наемному убийце, сбил его с ног.

Городские стражники уже спешили сквозь толпу, менее чем за пару мгновений оба нападавших были скручены и разоружены.

По толпе пронесся сдавленный вздох – и невозможно было понять, слышалось в нем облегчение или разочарование.

Чис-Гирей оставался неподвижен. Лишь когда двое его охранников вновь заняли места по обе стороны от него, темные глаза церковника повернулись в мою сторону.

Он ничего не сказал.

– Ну, мой герой, – произнесла Франсуаз, – не успел ты попасть в этот город, а уже кого-то спас.

Торговца больше не было за прилавком. Люди старались не смотреть в мою сторону.

– Не знаю, – произнес я. – не придется ли мне еще пожалеть об этом.

Прекрасное лицо Франсуаз приобрело крайне забавное выражение. Так бывает всегда, когда красавица начинает думать.

– Странно, – наконец сказала она, – что такой великий тиран свободно разъезжает по улицам священного города.

– Тиран? – Я уже думал совсем о другом. – Где ты здесь увидела тиранов, Френки?

– Ну как же? Этот же Чис-Гирей. Сразу видно, что он – кровавый диктатор.

Я отмахнулся:

– Марат Чис-Гирей – вовсе не царь-деспот, Френки. Это известный поэт из Асгарда. Лауреат многих премий. В своих стихах он прославляет свободу и величие человеческого духа.

Френки остановилась, словно врезалась носом в невидимую стену.

– Но тогда почему народ так его ненавидит? – спросила она.

– Это же очевидно, – ответил я. – Потому что он – иностранец.

2

Купола круглились в вышине подобно сахарным головам. Двое стражников стояли на верху мраморной лестницы, скрестив фигурные алебарды.

Людей здесь было немного. Паломников, пришедших в Град на семи холмах, более привлекали храмы да древние святые реликвии, привезенные монахами из разных уголков мира.

Мы подошли ближе. Стражники стояли неподвижные, как мраморные фигуры, вырезанные на фронтоне дворца.

Даже в тот момент, когда я подошел к ним вплотную, ни одна черточка не дрогнула на их лицах.

– Ченселлор Майкл, – произнес я. – И демонесса Франсуаз. К сэру Томасу Чартуотеру.

Древки алебард разошлись передо мной, я ступил в образовавшийся проход. Те, кто охранял покои епископа, не были живыми людьми; я сомневался, что они вообще были кем-то.

Откуда-то издалека доносилось журчание фонтанов.

– Насколько я знаю, вы не верите в богов Вселенской Церкви? – спросил сэр Томас.

Алый нектар изламывался в граненом бокале подобно драгоценному камню.

– Нет, сэр Томас, – ответил я. – Говоря откровенно, в людей я тоже не верю.

Ни одному из нас не хотелось начинать разговор, поэтому я сделал вид, что заехал к сэру Томасу на бокал медового нектара.

– Не знал, что здесь Чис-Гирей, – сказал я.

– Он приехал вручать поэтические награды. Как почетный гость.

Так мы беседовали, а Франсуаз без конца вертелась, словно в ее кожаные шорты залез целый десяток муравьев. Ей было скучно. Наконец она с важным видом спросила:

– И кто получил награду?

Сэр Томас обернулся и взглянул на мою партнершу с нескрываемым удивлением. Так человек смотрел бы на фонарный столб, если бы тот внезапно осведомился, каковы котировки на бирже.

– Тимоти Муравьед, – ответил он. – За «Оду о разворошенном муравейнике».

– А, – произнесла Франсуаз с видом знатока поэзии. – Этого следовало ожидать.

Сэр Томас тряхнул головой, точно вытрясал оттуда мысли о поведении моей партнерши.

– Раньше награды получал сам Чис-Гирей, – заметил я.

– В основном это было политическим шагом, – сказал сэр Томас. – Императоры Асгарда долго угнетали свой народ. Мы должны были поддержать тех, кто призывал к свободе. Марат стал сановником Великой Церкви именно для того, чтобы избежать преследования властей.

Франсуаз надулась.

– Никто там не стремился к свободе, – сказала она. – Ни ледяные тролли, ни великаны. Все они только и умели, что шушукаться по углам.

– Вы были в Асгарде?

Сэр Томас счел, что следует проявить вежливость по отношению к своей гостье, и тут же об этом пожалел.

– Как же, – ядовито ответила моя партнерша. – Пара снежных великанов перехватила меня на курорте Морских Свинок. Ныли о свободе, о тирании, а закончили тем, что стали клянчить деньги на нужды сопротивления.

Глаза сэра Томаса сверкнули отчаянием. Он изо всех сил старался найти ответ, который избавил бы его от необходимости слушать дальше.

Однако ничего подходящего так и не постучалось в его череп, поэтому пришлось улыбнуться и спросить:

– Вы дали?

Это блестящий вопрос, особенно когда его задают девушке. Впрочем, ни сэр Томас, ни Франсуаз этого не заметили.

– Конечно нет, – возмущенно отвечала моя партнерша. – Я думала, речь идет об одеялах для беженцев или там о еде для голодающих.

– А на самом деле?

– Они хотели издавать стихи. В переплете из коры серебряного баньяна. Даже император Асгарда не издавал свои эдикты в таких обложках.

Франсуаз пылала негодованием, вызванным, впрочем, не столько великанами – любителями поэзии, сколько ее долгим и вынужденным неучастием в разговоре. Ведь к ней не обращались целых две минуты.

– Я послала их к черту – и знаете что? Они еще долго бродили по курорту, пытаясь его найти. Приставали к барменам, швейцарам, спрашивали, где это. Потом, к счастью, их вышвырнули вон.

– За стихи? – удивился сэр Томас, который, сам того не замечая, постепенно втянулся в разговор. – Я думал, на курорте Морских Свинок власти терпимы ко всем.

– Не за стихи, – отмахнулась девушка. – Устроили пьяный дебош в трактире.

– Теперь я вспомнил, – подтвердил сэр Томас. – Марат Чис-Гирей написал об этом большое эссе. Правда, его версия несколько отличается от вашей…

– Значит, не стоило его спасать, – хмыкнула девушка. Пока детишки не начали лупить друг друга погремушками, следовало перевести разговор в другое русло.

– Если Марат Чис-Гирей здесь только затем, чтобы раздавать лавровые венки, – спросил я, – то почему его кто-то пытался убить? За плохие стихи?

Сэр Томас добродушно засмеялся.

– Я как раз вспомнил, что о нем рассказывали, – пояснил он. – Говорят, крупные литературные журналы платят Чис-Гирею лишь за то, чтобы он не приносил им своих новых стихов… Да, с тех пор, как последний император Асгарда мирно скончался во сне, поэмы о свободе там перестали пользоваться успехом. Увы.

– Во сне, – пробормотала Франсуаз. – Как же. В его алкоголе было столько крови – целый процент. Не удивительно, что он не оставил наследников.

– Хотя мода на восхваление свободы прошла, – продолжал сэр Томас, – Марат Чис-Гирей остается видной фигурой. Он своего рода символ борьбы за свободу – борьбы, которая, к слову, закончилась победой без гражданской войны и кровопролития…

Он взял со стола массивный черный крест, и я решил, что наш хозяин решил призвать себе в свидетели силы тьмы.

– Нам еще повезло, что небесные боги охраняют этот город. Здесь не действуют ни огнестрельное оружие, ни магические жезлы. Но, конечно, против стали или дубинки это не поможет.

Чартуотер отвинтил крышку, венчавшую один из концов креста, и сделал добрый глоток из того, что оказалось большой фигурной флягой.

– Хороший коньяк, – сообщил он. – Помогает во время молитвы. У Чис-Гирея много врагов, в том числе среди аристократов Асгарда. Они теперь оказались не у дел. Марата многие хотят убить… – Он просиял. – Впрочем, мы здесь не за этим.

Стоило подивиться его таланту говорить двусмысленности – но не вслух.

– Ладно, друзья мои, – сказал Чартуотер, вставая. – Предоставим мараться об Марата нашим коллегам из церковной гвардии. Сам я, как вы знаете, в церковном граде лишь гость, так что не знаю всех подробностей. Но у нас вполне хватает и своих забот… Пойдемте.

3

Белые стены окружали внутренний дворик. Деревья здесь были подстрижены так ровно и так красиво, что казались ненастоящими.

– Вспышка философии Зла сильно всех обеспокоила, – сказал сэр Томас. – Сюда, пожалуйста.

– Особенно меня, – процедила Франсуаз. – Меня там чуть не убили.

– Собрались все, – продолжал Чартуотер. – Епископы из Великой Церкви. Некроманты. Волхвы. Даже весталки притащились, хотя их никто не звал.

На белой поверхности здания сияла серебряная заплата двери. Казалось, ее никто не охраняет, но я не рискнул бы это проверять.

– Многие говорили, что все дело в проклятой тюрьме Сокорро. Весталки потребовали ее уничтожить. Написали обширнейший манифест. Не думаю, чтобы хоть кто-нибудь его читал…

За серебряной дверью открывалась тьма – такая черная и такая злая, что ее не мог развеять даже солнечный свет. Я благоразумно пропустил Франсуаз вперед.

– Я хочу прочитать, – сказала она.

– Манифест весталок? – не на шутку удивился сэр Томас. – Не думал, что это вас заинтересует.

Темнота под нами распахнулась винтовой лестницей, и мне подумалось, что это прекрасный способ переломать ноги, если у кого есть такое хобби.

Наш провожатый начал спускаться.

– Не манифест. – Франсуаз недовольно махнула рукой, едва не залепив Чартуотеру пощечину. – Эту статейку. Ту, что написал этот ваш Чирей.

– А-а. – Сэр Томас произнес это так радостно, что в помещении на секунду стало как будто светлее. – Эссе Чис-Гирея. Как же оно называлось…

Чартуотер помедлил, то ли пытаясь вспомнить, то ли думая о чем-то другом.

– Знаете, я как-то запамятовал, – неубедительно пробормотал он наконец и поспешил вниз.

Франсуаз смотрела ему вслед, рука ее потянулась к щеке, точно после пощечины.

– Неужели настолько плохо? – пробормотала она. – Майкл, а ты не мог бы найти мне эту статью? Я решительно покачал головой:

– Не в то время, когда ты и ее автор находитесь в одном городе. Я не могу спасать Чис-Гирею жизнь чаще, чем раз в неделю. Таковы требования профсоюза.

Франсуаз секунду помедлила, решая, потребовать ли жестко или попытаться подлизаться ко мне. Но она отлично понимала, что в настоящий момент у нее нет козырей, поэтому просто пронзила холодным взглядом отсутствующего Чис-Гирея, и ее сапожки застучали вниз по лестнице.

Я стал размышлять, не потребовать ли у Совета эльфов небольшой ежемесячной премии – за то, что приходится возиться с Франсуаз.

Комнату освещали три фонаря, выполненные в виде голов грифонов. Под каждым из них стоял человек с бледным лицом и длинными светлыми волосами.

При нашем появлении они обернулись, и за их спинами я увидел крылья.

– Младшие ангелы, – прошептал сэр Томас, обернувшись. – Страшные зануды и тупы невероятно. Но если у человека куриные крылья, стоит ли удивляться, что у него птичьи мозги?

Эта шутка страшно развеселила Чартуотера, и он, замахав руками, чуть не свалился с винтовой лестницы. В этот момент наш провожатый, наверное, пожалел, что у него самого нет крыльев – ни с перьями, ни кожистых.

Лица ангелов оставались бесстрастными, и было ясно, что ни один из них не бросится подхватывать сэра Томаса.

Наверное, его здесь не очень любили.

В центре помещения находилось нечто похожее на чашу фонтана, к которой забыли приделать сам фонтан. Красные сполохи шли из глубины черной воды, и время от времени по поверхности пробегала тревожная рябь.

Франсуаз едва заметно передернула плечами.

– Хотя я сама родом из преисподней, – пробормотала она, – мне становится не по себе от таких штучек. Куда ведет этот портал?

– А? – переспросил сэр Томас. – Да никуда. Это лампа с подсветкой. Неплохо, не так ли? Любят же здесь транжирить деньги…

Не обращая внимания на трех ангелов, Чартуотер прошел к одной из стен, и при ближайшем рассмотрении там обнаружилась еще одна дверь. Сэр Томас распахнул ее и пригласил нас войти.

Проходя мимо ангелов, я увидел, что перья у них не белые, а грязновато-желтые.

Мы оказались в просторном помещении, выложенном серым камнем. Обстановка ограничивалась нами троими.

– Заморозить тюрьму Сокорро было легко, – произнес Чартуотер. Он констатировал это мимоходом, как нечто совершенно бесспорное. Наверное, потому, что его самого там не было. – Но вот что делать теперь? Волхвы хотели, чтобы всех заключенных немедленно освободили. Даже устроили из-за этого голодовку. – Сэр Томас заговорщицки понизил голос. – То-то радовались кардиналы, когда подсчитывали сэкономленные деньги. Главная проблема состоит в том, что среди узников Сокорро есть не только невиновные, брошенные туда по прихоти сумасшедшего коменданта.

Чартуотер остановился, не дойдя до середины зала. Пространство перед ним заколебалось – так дрожит и плавится воздух на горизонте раскаленной пустыни. Сэр Томас протянул руку, и его пальцы исчезли в мерцающей пустоте.

В то же мгновение он с тихим ругательством отдернул руку.

– Ангел тебя подери, – пробормотал Чартуотер. – Все эти гаргульи. – Он досадливо обсасывал укушенный палец. – Великая Церковь организовала комиссию, которая этим занимается. Ну и я там тоже понемногу участвую.

Это прозвучало как «только на мне там все и держится».

– Выясняем, кто и за что оказался в камере. Если, как говорят эти святоши из Церкви, «была попрана справедливость», размораживаем кусочек тюрьмы, да и вытаскиваем беднягу.

Сэр Томас сосал свой палец с таким ожесточением, что я уже начал опасаться, не отгрызет ли он себе ненароком руку. Я уже был готов броситься на выручку, когда Чартуотер вынул перст изо рта и с важным видом вытер его о штаны.

– Даем по сотне золотых монет за каждый месяц, проведенный в тюрьме, – и лети, птичка, на волю. Знаете, на что они тратят эти деньги?

Подразумевалось, что нет, и я изобразил на лице живейший интерес.

– Нанимают адвокатов и подают на нас судебные иски. Требуют еще большей компенсации. За последнюю пару недель в столице Церкви появились четыре новые юридические фирмы, которые только этим и занимаются. В основном там работают гоблины. Гоблин-стряпчий – только подумать!

– Почему же случилась вспышка философии Зла, сэр Томас? – спросил я. – Это имеет отношение к тюрьме Сокорро?

– Мы не знаем, – отвечал Чартуотер с важностью первооткрывателя. – Однако!

Он воздел вверх палец, и я поспешно отшатнулся, памятуя, где только что побывала эта часть его руки.

– Мы нашли там человека – вернее, наполовину вампира. Он обладает большими способностями к предвидению. Такой талант бывает только у одного на миллион. Если мы привезем его в общину, он наверняка сможет сказать, что там произошло.

– Но у этого плана есть недостатки, раз мы здесь?

– Проблема в том, что он – ближайший помощник коменданта тюрьмы. Когда Сокорро была погружена в хрустальный лед, он находился не внутри нее, а был вместе с патрулем. Как вы знаете, ближайшие окрестности тоже были заморожены.

– И вы не уверены, захочет ли он вам помогать? – спросил я.

Чартуотер замялся:

– Точнее сказать, мы уверены, что не захочет. Главы Великой Церкви хотели послать к нему троих кардиналов. Спеть пару псалмов о победе добра над злом.

Здесь он издал звук, который следовало бы назвать «хрюканьем». Но поскольку я вежливый эльф, скажу, что сэр Томас скептически хмыкнул.

– Они даже в бандитский притон пошли бы с походной исповедальней – твердо уверенные, что висельники тут же раскаются при первом взмахе кадила.

Сэр Томас аккуратно расстегнул пуговицу на манжете и стал засучивать рукав. Пространство перед ним успело покрыться бурными волнами. Бушующее озеро астрала, у которого не было ни берегов, ни дна, ни даже воды – только вздыбленная поверхность.

Нельзя сказать, что Франсуаз не участвовала в разговоре. Она вообще отсутствовала. Все ее мысли витали вокруг Марата Чис-Гирея и его пасквильного эссе.

– Надо, чтобы кто-то поехал в Аспонику и поболтал с этим человеком, – пояснил Чартуотер. – Не хотелось беспокоить вас, поэтому мы обратились к Витязям Долга. Они были рады помочь и обещали приступить месяцев через семь. Правда, потом выяснилось, насколько все опасно, и они пошли на попятную.

– Что известно об этом человеке? – спросил я.

– Очень мало. Мы начали с заключенных. Среди них гораздо больше невинных людей, которых надо извлечь из хрустального льда, чем среди тюремщиков. Сейчас я вам его покажу.

Сэр Томас поднес руку к астральному порталу, намереваясь раскрыть его и показать мне провидца тюрьмы Сокорро. Внезапно черная тень метнулась из мечущихся сполохов. Она устремилась прямо к горлу Чартуотера.

Черный магистр в ужасе отпрянул.

Маленькая гаргулья, черная, как мраморная статуэтка, чуть больше моей ладони, уселась на грудь сэра Томаса. Тремя лапками она цепко хваталась за пиджак и жилетку Чартуотера, а третьей изо всех сил старалась отцепить золотую бутоньерку.

Магистр замахал руками.

– Мерзкое создание! – воскликнул он. – Прочь, прочь! Пошла вон! Кыш! Гули-гули!

На этом его запас устрашающих криков иссяк, и он принялся с удвоенной силой махать руками.

Над волнами пространства появилась голова второй гаргульи. Сперва осторожно, нерешительно она осмотрелась вокруг, потом ее внимание привлекли золотые часы сэра Томаса.

Существо вспорхнуло вверх и вцепилось Чартуотеру в руку.

– Маленький гаденыш, – бормотал магистр. – Отдай мою бутоньерку, глупая тварь.

В столь критической ситуации я поступил так, как сделал бы на моем месте любой отважный, сильный и благородный эльф.

Я поспешно отступил в сторону.

Однако Франсуаз не отличается моим благоразумием. К тому же за это время в ней успел накопиться достаточный запас злобы, адресованной Чис-Гирею. А раз выспреннего поэта поблизости не оказалось, можно было выплеснуть настроение на астральных воришек.

Быстрее молнии Франсуаз оказалась возле сэра Томаса. Резкий удар ладони отправил первую гаргулью в полет через всю комнату. Зверек шлепнулся о стену из серого камня, обиженно заворчал и нырнул в волны астрала.

Теперь смелая демонесса бросилась выручать руку сэра Томаса. Но то ли девушка не рассчитала своей силы (чго с ней часто случается), то ли она не учла энергических движений черного магистра – с жутким шумом, оглушительным хлопком и душераздирающими криками сэр Томас свалился в астральный пруд. Доля секунды – и только его ноги в штанах цвета соли с перцем отчаянно дергались перед нашими глазами.

Франсуаз схватила сэра Томаса за икры и стала тащить. То-то заохали бы праведные прихожане, увидев, какие непотребства творятся в столице Церкви!

Здесь уж и мне пришлось прийти на помощь своей незадачливой спутнице. Я обошел астральный пруд так, чтобы сэр Томас не смог ненароком меня лягнуть, и обхватил его за икры.

Я никогда не обольщался относительно комплекции Чартуотера. Но только в тот момент понял, насколько же магистр поправился.

Лишь пару минут спустя, извиваясь и отплевываясь во все стороны, сэр Томас смог выбраться из астрального пруда. При этом он так отчаянно дергал ногами, что заехал моей партнерше прямо в глаз лакированным ботинком.

Это не заставило Франсуаз выпустить Чартуотера, но и не наполнило ее сердце сестринской любовью к ближним.

– Ангельские создания, – ругался сэр Томас, пытаясь прийти в себя. – Чтоб им лопнуть.

Он продолжал отплевываться, и увесистая порция астральной жидкости полетела Франсуаз прямо в лицо, уравновесив тем самым синяк под глазом.

– Хотели украсть мои часы, – пожаловался Чартуотер и потянулся было к запястью, чтобы продемонстрировать нам свою отвоеванную собственность.

Я постарался стушеваться. Я-то видел, в каком состоянии сэр Томас вышел из неравной борьбы с двумя гаргульями. А ему еще предстояло это оценить, осознать и смириться.

Перво-наперво сэр Томас обнаружил, что на руке больше нет часов. Его лицо приняло озадаченный вид, и он потянулся к галстуку, чтобы его поправить.

Галстук тоже отсутствовал: а когда Чартуотер попробовал оправить отвороты пиджака, то выяснил, что остался в одной рубашке. Да и та была так сильно порвана, словно ею занималась целая стая в дупель пьяных енотов-полоскунов.

Пару секунд сэр Томас дышал так тяжело, что я уж решился собирается с силами, намереваясь нырнуть обратно в портал и взять реванш у проказливых гаргулий. К счастью, здравый смысл возобладал, и магистр ограничился тем, что принял важный вид.

– Если не возражаете, – чопорно сказал он мне, – можете отправиться в Аспонику сегодня же, Майкл. Что же до вас, мисс Дюпон…

Франсуаз пыталась стереть с лица плевок и потому не выглядела столь эффектно, как бы ей того хотелось. Однако она подняла голову, готовая выслушать смиренные извинения.

– Вам я пришлю счет за золотые часы, бутоньерку, две запонки с изумрудами, пуговицы из агата, пиджак и бумажник.

С этими словами сэр Томас важным колобком выкатился в придел, где сторожили ангелы. Взгляд его случайно упал в светящийся водоем, служивший там лампой.

– И за парикмахера! – закричал он.

4

Неподалеку от тюрьмы Сокорро. Пустыня Аспоники.

Четыре года назад

– Дорого ли стоит жизнь? – спросил демон.

– Мне кажется, она ничего не стоит, – ответил я. – Мы получаем ее бесплатно. И нам ничего не дают взамен, когда мы теряем ее.

– Тогда чем следует дорожить?

– Наверное, свободой.

Камень, на котором я сидел, был теплым, почти горячим. Нагретый ослепительным солнцем пустыни, он торчал из песка, точно скала из океанских вод.

Демона рядом не было; я не знал, где он, да и не хотел знать. Я видел перед собой его алое лицо с черными, похожими на гнилые дыры глазами, видел длинную, ниспадающую изумрудную мантию. Однако передо мной колебалось всего лишь видение – образ монстра, таившегося неизвестно где.

Меня это устраивало.

– Об этом я и хотел поговорить, – произнес демон. – О свободе. Все, что мне нужно, – это выйти отсюда.

Когтистая лапа провела в воздухе круг. Тонкая ткань мантии заструилась сияющим водопадом.

– Тюрьма Сокорро стала моим временным пристанищем. Она была вратами, через которые я мог проникать в ваш мир. Но теперь мне этого мало. Я хочу большего – полностью перейти в это измерение. И ты можешь мне в этом помочь.

– Зачем?

– У нас нет времени, чтобы терять его понапрасну, эльф. С каждой минутой, проведенной здесь, я теряю силы. Ты прекрасно понимаешь, что тебе предлагается. Я – могущественный демон, возможно, самый сильный в этой части мира. Я могу дать тебе все, что ты захочешь.

– Мне ничего не нужно.

– Ложь… Все чего-то хотят, а если нет, их пожирает Великая дрема, страшнейшая из страшнейших. Но это не про тебя… не про нас. У тебя много желаний, эльф. Неужели не назовешь мне ни одного? Я почти всесилен – решайся.

Пару мгновений демон ждал моего ответа, потом его зубы обнажились в улыбке.

– Я понимаю, эльф… Ты хочешь быть героем. Победить гадкого демона, а потом, сидя у камелька, рассказывать о своих подвигах. Гордыня и жажда славы – вот твои желания, да?

Я кивнул.

– Все любят славу, – сказал я. – Кроме тех, кто никогда не пробовал ее вкуса. Были дни, когда я купался в ней… Я помню начало Лернейской кампании. Ордена, медали, парадные встречи в Городе эльфов… Да, демон, я люблю славу. Но героем – героем я быть не хочу.

– Отчего же? О героях слагают песни. Герои красивы, состоят из одних мускулов, и девушки их обожают. Они благородны, честны, раз в неделю спасают мир и снимают двух котят с дерева. Разве ты не хочешь быть героем?

Речь демона меня развеселила.

– По-твоему, у меня много мускулов? – спросил я. – И какой толк быть любимцем женщин, если ты слишком благороден, чтобы пользоваться этим?

– Не знаю, – ответил он. – Благородным я никогда не был.

– В Лернее я видел много героев, – сказал я. – Вернее, тех, кого так называли. Одни были преступниками – бандитами, которые не успевали отмывать руки от крови гражданских жителей. Другие – неудачниками. Жизнь бросала их из стороны в сторону, как щепку в мутной реке. Третьи, фанатики, жили ради одной идеи и были готовы уничтожить ради нее весь мир. Ты прав, демон, – о них слагают саги. Но быть таким героем я не хочу.

Демон усмехнулся:

– Если ты прав, то почему люди так любят героев?

– Много причин. Им нужна надежность. Крестьянин вспахивает поле и знает, что тысячи бед могут лишить его урожая. Война, засуха, стая красных драконов или гигантские подземные черви. Фермеру нужно верить, что где-то есть благородный герой, который примчится на Пегасе и спасет его кукурузу. Глупо, конечно, надеяться на это, но люди надеются.

– И все?

– Нет… Дело в том, что люди ничтожны. Они слабы и трусливы. Каждый из них копается на своем маленьком наделе – что жалкий фермер, что великий генерал. Они не смеют поднять голову – кроме тех случаев, когда надо поцеловать кому-нибудь задницу. Вот почему людям нужны герои – они хотят приобщиться к величию других, ничего не делая сами.

– Хорошая речь, – произнес демон. – Правда, она скорее подходит мне, чем тебе. К сожалению, ты лжешь, эльф.

– Вот как?

– Конечно. Я ведь не безмозглый орк с деревянной дубинкой. Я вижу тебя, вижу твое прошлое. Вот ты идешь по улице – ты молод, почти мальчик. Ты решил записаться в ученики великого чародея. Тогда ты не просто хотел быть героем. Ты верил, что это твоя судьба.

– Это было давно.

– И прошло? Нет, эльф, все это осталось – в твоей памяти, все это часть тебя. А теперь я вижу, как ты стоишь с окровавленным мечом и понимаешь, что все вышло совсем не так, как тебе хотелось.

– У меня не было выбора.

– Нет, был, и ты его сделал. Ты поступил правильно – исходя из твоей системы ценностей, конечно. Все тебя восхваляли. Но ты не чувствовал себя героем, не так ли?

– Нет…

– Тебе казалось, что ты – предатель и убийца. Так и было… И в то же время ты был герой. Вот когда ты придумал свою теорию, верно?

– Не тогда.

– Правильно. Это произошло в Лернее. Зачем ты пошел туда добровольцем, эльф? Твоя семья богата, ты мог бы спокойно сидеть в родовом имении и разводить штокрозы.

– Я выполнял свой долг.

– Глупости! Ты сам первый смеешься над теми, кто верит в «долг» и прочую чепуху. Я скажу тебе, почему ты стремился в Лерней, эльф. Ты хотел быть героем. У тебя не хватило сил отказаться от мысли, что тебя ждут великие подвиги. Как в сагах, которые ты сейчас критиковал. Но в глубине души – или сознания, не знаю, – ты понимал, что уже никогда не сможешь стать таким, как персонажи твоих любимых легенд. И тебе нужен был Лерней – как последняя попытка, отчаянный прыжок, чтобы ухватить и получить то, что от тебя ускользало. Ты словно хотел поймать падающую звезду, которая была твоей мечтой.

– Идти одному против тысяч? – спросил я. – Дерзать, где отступил бы любой?

– Не иронизируй. Ты всего лишь пытаешься уклониться от разговора. Твоя жизнь стала разваливаться на части, расходиться, как две льдины, – и, записавшись в Лерней, ты стремился их снова соединить.

– И мне удалось, по-твоему?

– Ты стал героем… Тебя официально назвали героем Лернейской кампании. И что же? Ты вернулся в столицу, как все остальные офицеры, красовался на победных парадах, произносил речи с трибун? Нет, ты сбежал и несколько лет жил, как бродяга, в Проклятых королевствах. Именно тогда, когда исполнилась твоя мечта. Почему?

– Вот ты мне и ответь, ты же так увлекательно рассказываешь о моей жизни.

– Болото, эльф. Я вижу тебя лежащим в гнилом болоте, посреди гниющих тел, и сам ты уже наполовину сгнил. Ты не чувствовал боли от ран, так как уже забыл, что такое отсутствие боли. Ты даже не знал, куда ползешь – к своим? К врагам? В пустошь, где тебя никто не найдет, кроме голодных тварей? Или просто лежишь наполовину в тепловатой воде, и тебе только кажется, что ты куда-то ползешь?

– Это было давно, – повторил я.

– Для тебя это все еще продолжается. А потом ты услышал шаги. И ты знал, что это не помощь, знал, что это не свои. Ты понимал, что, как только попадешь в руки орков, – впереди у тебя уже ничего не будет. Только боль, одиночество и отчаяние. Они бы не убили тебя, нет! Они заставили бы тебя жить глубоко в подземной темнице – вроде тюрьмы Сокорро, – и каждый день ты мечтал бы о смерти, как об избавлении. О чем ты думал тогда, эльф? О том, чтобы вернуться домой? Или молил небесных богов послать тебе смерть?

– Нет, – ответил я. – Я думал о другом.

– О чем же?

– Я повзрослел.

– И как это понимать?

– Вся эта твоя история, демон, про меня, она очень забавна. Впрочем, она не обо мне, а о наших мечтах. Ты прав, у каждого есть желания. Только они никогда не сбываются. Знаешь почему?

– Просвети меня.

– Вся беда в том, что мы хотим не того, о чем просим судьбу. Мы мечтаем не о славе, не о богатстве, не о любви.

– Тогда о чем?

– О том, чтобы все было хорошо.

– Это общие слова.

– Нет. Человек не скажет: я хочу стать очень богатым, а тем временем моя жена пусть уйдет к соседу и любимый дедушка умрет от рака. Человек хочет богатства – плюс чтобы все остальное тоже было замечательно. А так не бывает. И когда одно наше желание сбывается, в то же самое время – всегда! – с нами случается что-нибудь очень плохое. И иначе нельзя. Нам кажется, будто мечта того не стоила, будто мы в ней разочаровались, будто мечты вообще не сбываются. Все это ложь. Мы получили то, что на самом деле хотели, – но не больше. Когда ребенок плачет, мы говорим ему, что все будет хорошо. Но все хорошо никогда не бывает, демон. Понять это, осознать, что наша жизнь – это не нечто целое, не головоломка, которую можно один раз сложить правильно, а потом жить долго и счастливо, нет, понять и научиться благодарить судьбу за каждый маленький счастливый фрагмент, осколочек жизни – это и значит повзрослеть.

– Теперь я знаю, чего ты хочешь, – сказал демон.

– Чего?

– Ощущения полноты жизни, которое бывает лишь в юности. Ты стал героем – в глазах толпы, но в твоем сердце слишком много боли и горечи, чтобы согласиться с этим. Я верну тебе чувство, которое ты потерял. Только помоги мне.

– Мне не нужен обман или наркотик, демон.

– Конечно нужен. Тогда что ты здесь делаешь? Зачем пришел сюда, в безжизненную пустыню, и строишь мне угрожающие рожи? Зачем решил бороться со злом? Есть только одна причина – забыться, выбросить на время из головы свою боль и свои разочарования.

– Не совсем.

– Тогда почему?

– Есть две силы, которые движут миром…

– Только не говори, что это любовь! Не порть хорошее впечатление, которое у меня о тебе сложилось.

– Любви не существует. Это всего лишь фиговый листок, который люди натягивают на то, чего стыдятся, – жажду совокупляться и страх одиночества. Я говорил о других силах – единственных, которые остаются нам после взросления.

– И что же это?

– Боль и ненависть.

– Фу, как некрасиво! Герой не должен никого ненавидеть. Он благороден, ездит на белом коне и спасает девственниц… от девственности, наверное. Он сражается ради добра, потому что это правильно. Если он и убивает злодея, то только случайно, сам того не желая, а потом долго и картинно грустит. А ненависть – нет! Она разъедает душу, сердце, почки и прочий ливер. Ненависть пристала негодяям, которые в конце саги проваливаются куда-нибудь глубоко, скажем, в бездну или в яму садового туалета. Как может герой ненавидеть?

– Ты прав, демон. Ненависть разъедает душу человека. Вот почему большинство людей прячет голову в песок, соглашаясь медленно гнить изнутри. Но ненависть остается, от нее не избавиться добрыми словами о белом коне. Ненависть – это огонь, который движет взрослыми людьми.

– Разве это не должна быть любовь?

– Любовь – обманка для молодых, которые еще не разбивали носа о дубовый ствол.

– При чем тут дубовый ствол?

– Не знаю, зато звучит оригинально. Я был в Лернее, демон. Я видел кровь, я видел, как умирали невинные люди – по своей глупости и из-за подлости других. По-твоему, я не должен был испытывать ненависти? Или теперь я могу забыть об этом? Увы.

– И что же?

– Ничего.

Я развел руками:

– Я буду кормить свою ненависть, чтобы она не пожрала меня самого. Ты – один из тех, кто виноват в смерти людей Лернея.

– Я никогда не был в Лернее.

– Возможно. Значит, ты убивал в другом месте. Я прижму тебя к ногтю, и мне станет немного легче. Некрасиво? Наверно. В сагах об этом не напишут. Но ты больше не будешь портить жизнь людям, а я смогу лечь спать со спокойной совестью.

– Ненависть и месть. – Демон покачал головой. – И куда девались прежние герои, которые восхваляли доброту, свет и розовые маргаритки?

– В книги, демон. В книжках они родились и никогда их не покидали. В жизни все по-другому. И в смерти тоже.

– Пожалуй. Но мне жаль тебя огорчать. Как ты собираешься «прижать меня к ногтю»? Тюрьма Сокорро – огромный подземный комплекс. Неужели ты станешь брать его штурмом? Много людей при этом погибнет – невинных людей, о которых ты, неизвестно отчего, так заботишься. А после того как вы захватите все этажи – что же? Меня уже там не будет. И ты снова проиграешь, эльф. Ты не ошибся – в жизни все по-другому. Здесь зло побеждает – всегда и везде. Вот почему люди пишут яркие книжки о силе добра и света. Будь это правдой, книги бы не понадобились.

Я поднялся на ноги.

– Знаешь, чем плохо вставать с камня? – спросил я. – Попадаешь в дурацкую ситуацию. Тебе приходится либо шлепать себя по заднице, чтобы отряхнуть пыль, либо ходить с белым пятном на седалище. Вот почему я всегда подкладываю носовой платок…

– Ты уходишь?

– Конечно.

– А наш разговор?

– Он закончен.

– Но ты мне не ответил.

– Разве? – Я обернулся.

– Ты не сможешь захватить подземный комплекс Сокорро! – закричал демон.

– А кто сказал, что я хочу его захватить?

Легкий ветер поднялся над пустыней. Он проходил сквозь фигуру демона, и изумрудная накидка оставалась неподвижной.

– Я пришел из преисподней, – сказал монстр. – Я окружил Сокорро стеной пламени.

– Есть сила, которая гораздо сильнее огня. Это лед. Когда наши мечты начинают приносить нам одну боль, все, что нам остается, – это заморозить их где-то на дне души.

Я расправил плечи и поднял руки, словно раскрывая крылья. Пару мгновений мои пальцы покоились в пустоте; потом я ощутил присутствие других.

Маги и колдуны, волхвы и друиды медленно окружали тюрьму Сокорро, и все, что мне оставалось, – это замкнуть круг.

– Несчастный эльф! – воскликнул демон. – Что ты намерен сделать? Запереть меня в ледяной сфере? Это бесполезно – я все равно выберусь оттуда.

Мои руки ощутили прикосновение мороза. Холод покалывал кожу ледяными иглами. Их становилось все больше, пока я не начал чувствовать боль.

Маленькая трещинка пробежала по глади пространства перед моими глазами. Потом вторая, третья; тонкая ледяная паутина вилась и ширилась между мной и фигурой демона.

– Нет смысла оттягивать неизбежное! – закричал он. – Рано или поздно я пробью ледяную сферу.

Я откинул назад голову и закрыл глаза. Звуки далекого пения донеслись до моих ушей. Десятки людей, которых я не видел, которых никогда не встречал, ткали вместе со мной морозную сеть вокруг тюрьмы Сокорро.

– Думаешь, ты победил, эльф? – спросил демон. В голосе его звучал не гнев, а разочарование – разочарование во мне. – Нет, ты проиграл. Несколько лет – и я пробью эту преграду. И все это время вы будете не радоваться победе, а дрожать от страха, не зная, когда я приду. Разве это не глупо, эльф?

Пение стихло. Огромная ледяная сфера выросла в сердце пустыни, и даже раскаленное солнце было не в силах ее растопить. Толстый слой льда окутал тюрьму Сокорро со всех сторон – и высоко в небе, куда не доставал взор, и глубоко под землей.

Сфера была прозрачной, но она уже начинала покрываться изнутри белыми разводами инея, и я знал, что скоро убежище демона надолго скроется от человеческих глаз.

– Это как больной зуб, эльф, – произнес монстр. – Ты должен был вырвать его сейчас, раз и навсегда. И ты мог это сделать. А вместо этого предпочел несколько лет наслаждаться болью.

– Боль – одно из немногих чувств, которое не лжет, – сказал я.

Белые облака вспыхивали и разрастались в толще ледяной сферы. Я уже почти не мог различить за ее стенами демона тюрьмы Сокорро.

– Рад, что ты так считаешь, – произнес монстр. – Боли у тебя впереди очень много. Ты еще вернешься сюда.

Я знал, что он прав.

5

– Пришлет он мне счет, – процедила Франсуаз, – как же. А кто его просил падать в бассейн?

Маленькая опрятная пикси с удивлением обернулась, смотря нам вслед, но Франсуаз продолжала бубнить себе под нос, не обращая внимания на окружающих.

– Следовало врезать ему по седалищу как следует. Пусть бы провалился внутрь портала. Поплескался бы в астрале, глядишь, и голову бы от глупостей выполоскал.

Наше расставание с сэром Томасом не было дружеским, и не по моей вине.

Чартуотер чинно пожал мне руку, всем своим видом давая понять – ему приятно общаться с умным и благородным эльфом. А всяких разных демонесс, которым место не среди образованных людей, а на оркской гладиаторской арене, он и в упор не видит.

Не знаю, почему, но Франсуаз это не понравилось.

Возможно, общение со мной создает у нее комплекс неполноценности.

Бедняжка!

Она пару раз пыталась встрять в разговор, но сэр Томас недаром избран главой Анклава нежити и занимает эту должность вот уже тысяч пятнадцать лет.

Он не прерывал Франсуаз, не обжигал девушку взглядом – холодным или пламенным, не отказывался смотреть в ее сторону. Он даже не игнорировал демонессу.

Он просто не допускал ее в свой мир, и это было гораздо обиднее.

Если вы хотите узнать, в чем разница между первым и вторым, приезжайте в кафедрал Анклава во второй четверг месяца (тогда сэр Томас устраивает встречи с общественностью) и начните задавать ему какие-нибудь глупые вопросы.

До нашего отправления в Аспонику еще оставалось несколько часов, и Франсуаз твердо решила провести их в бурчании.

Теперь она вышагивала по улицам церковной столицы и негодовала.

Девушка чувствовала себя так, словно ее отхлестали по лицу мокрой дохлой рыбиной. А раз уж речь зашла о ее мордашке, надо отметить, что крупный синяк под левым глазом со временем, мягко говоря, не исчез.

Несколько раз я пытался обратить на это внимание своей спутницы. Однако это оказалось столь же непростым делом, как запихнуть что-то в работающее сопло реактивного двигателя.

Франсуаз могла только говорить и полностью отключила свою способность слушать. Она кипела так, что своим жаром могла высушить все облака над нашими головами.

Поэтому я оставил свои попытки. А для того чтобы не ловить на себе недоуменные взгляды прохожих, я сделал вид, будто мы с Франсуаз вообще незнакомы.

Я как раз задавался вопросом, не вознамерилась ли моя спутница добраться до Аспоники пешком – чтобы выпустить пар, – и если да, то какого черта я тащусь следом за ней, когда она остановилась и обвиняющим тоном спросила:

– Майкл, почему нигде нет сладких шишек? – Вот, значит, что она искала.

– В столице Церкви не продают сладких шишек, – ответил я. – Это тебе не базар хобгоблинов и не троллий супермаркет.

Я мог отчетливо наблюдать, как девушка наливается злобой. Это чувство рождалось где-то возле талии и темными клубами поднималось к голове демонессы.

– Почему? – спросила она.

– Кардиналам кажется, что сладкие шишки выглядят неприлично.

Франсуаз сглотнула.

– Давно я ангелов не общипывала, – процедила она и, развернувшись на месте, направилась в оказавшуюся поблизости лавку.

Вывеска над магазинчиком гласила: «Торты. Пирожные. Кремы. Слоновий сюрприз».

Круглые столики, низкий потолок, простенькая облицовка. Посетителей было немного, но ели они так быстро и жадно, словно святой отец в исповедальне велел им чревоугодничать во имя искупления других, более тяжких грехов.

Франсуаз промаршировала прямо к витрине и, ткнув пальцем в стекло, спросила:

– С чем этот торт?

Продавщица посмотрела на синяк под глазом девушки, потом перевела взгляд на меня и снова вернулась к синяку. И хихикнула.

Она решила, что это моих рук дело. Это приподняло меня в собственных глазах.

Вторая продавщица подошла к нам и тоже уставилась на синяк Франсуаз. Она подтолкнула локтем первую пирожницу, предлагая потом посудачить вдоволь на наш счет.

– Бисквитные пышки, шоколадный крем, внутри джемовая прослойка.

Раздался звон.

Продавщица отпрянула, и стеклянная витрина обрушилась прямо на стройные ножки моей спутницы.

Не стоило ей так энергично тыкать пальцем.

Пирожница принялась задумчиво слюнить руку.

– Не знаю, захотите ли вы есть с осколками, – сказала она.

У нее явно теплилась надежда, что да.

Франсуаз отступила назад от груды стекла. Будь я пылким влюбленным или хотя бы джентльменом, я должен был бы обнять свою спутницу и заглушить ее огорчение нежными поцелуями.

Я поспешил занять столик.

К счастью, я получил хорошее воспитание.

– Видела, как он ей врезал? – спросила вторая пирожница первую – так громко, что слышно было небось по другую сторону гор Свинфнеблингов.

Могло создаться впечатление, что сцена избиения Франсуаз развернулась прямо на глазах у любопытных кондитерш. Можно было не сомневаться, что они еще долго будут рассказывать об этом случае, каждый раз добавляя все новые и новые подробности.

– А и нечего, – ответила ее товарка таким тоном, что сразу становилось ясно ее отношение к таким эффектным красавицам вообще и к Франсуаз в частности.

– Мог бы и помочь мне, – заметила Франсуаз, плюхаясь рядом со мной.

Девушка надулась, из-под ее роскошных волос стали проглядывать маленькие острые рожки.

Упрек показался мне крайне несправедливым, поскольку все, чем Франсуаз занималась в кондитерской, – это заказывала пирожное и громила витрины. Вряд ли здесь ей требовалась моя помощь.

– Зачем, ежевичка? – сказал я. – Ты и одна успела достаточно натворить.

Франсуаз посмотрела на меня исподлобья, но в этот момент пирожница принесла заказ, и ей пришлось отложить расправу надо мной.

– С вас три динара, – сообщила официантка. – Вы что-нибудь будете, сэр?

– Конечно, – ответил я. – Я буду просто сидеть.

Каламбур оказался для нее слишком тонким и застрял где-то между ушами и мозгом. Девица застыла на пару мгновений, но потом решила не насиловать свою голову и отбыла.

Пока я обменивался с ней репликами, Франсуаз озадаченно ковырялась в своей тарелке.

– Что это? – спросила она.

Следовало понимать так, что между нами наступило краткое перемирие. Теперь было крайне необходимо следить за выражением своего лица.

– Пирожное, – ответил я. – «Радость ангела». Ты же сама его заказала.

Франсуаз зашипела, как умеют только гадюки.

– Я не дура, – отрезала она.

Это заявление требовало серьезного обоснования. Однако я не стал заострять внимания на этом.

– Что это – сверху? – спросила Франсуаз. Я набросил на себя легкую вуаль рассеянности.

– Слоновий сюрприз, – небрежно пояснил я. – Разве ты не чувствуешь специфический запах?

Рот девушки широко распахнулся, но не потому, что она спешила отправить туда «Радость ангела».

– То есть – это навоз? – спросила она. Точнее, она употребила другое слово, но в этих записках я счел за лучшее заменить его.

– Нет, – возразил я. – Это особая приправа. У ангелов странная диета.

Франсуаз продолжала ковыряться в своей тарелке, словно не веря ни своим глазам, ни своему обонянию.

– Многие считают, что ангелы, как языческие боги, питаются амброзией и нектаром, – продолжал я. – Но это ошибка. – Девушка недоуменно взглянула на меня.

– Но почему она, – последовал выпад ложкой в сторону продавщицы, – не сказала мне? О приправе? Я же спрашивала!

Я вспомнил, чему меня учили наставники по фехтованию, и ловко отклонился в сторону, благодаря чему огромная порция «Радости ангела», слетевшая с ложки моей партнерши, упала не на меня, а на белоснежную скатерть.

Сами виноваты – не стоит подавать такое, если не хотите потом возиться со стиркой.

– А ты бы купила? – спросил я.

Франсуаз поняла, что я прав, и это было последней каплей, переполнившей чашу ее терпения. Она медленно встала, намереваясь вернуться к прилавку, однако судьбе, видимо, не было угодно, чтобы сегодня пролилась кровь (а также мозги и внутренности) двух лживых кондитерш.

Судьба эта приняла облик Марата Чис-Гирея, который появился на пороге кондитерской. Читатель уже знаком с этим героем, поэтому я не стану его снова описывать, хотя сейчас, когда асгардский поэт направлялся к нам, он выглядел совершенно иначе.

Это была разница между серьезным, одухотворенным портретом, какой выносят на обложку стихотворного сборника, и живым человеком. Даже поэт не может всю жизнь выглядеть строгим, воспарившим на небеса поэзии, пусть он и проводит там больше времени, чем Франсуаз в спортзале.

Поэтому Чис-Гирей меня немного разочаровал. Я стал обдумывать закон, по которому писатель не должен подходить к своим читателям ближе чем на десять-пятнадцать футов, – чтобы не портить впечатление от своих произведений.

– А вот и вы, друзья мои! – провозгласил он так громко, что вполне могла лопнуть и еще одна витрина. – Я рад, что смог найти вас.

Марат вплыл в кондитерскую, словно вовсе и не переставлял ноги, а парил в воздухе. Был он весь такой добрый и благостный, что при одном только взгляде на него все недовольство Франсуаз мгновенно исчезло.

Не потому, конечно, что ей стало стыдно за охвативший ее приступ гнева. И не оттого, что благостное смирение коснулось ее грязным крылом.

Чис-Гирей был первопричиной ее плохого настроения. Все началось с упоминания о его эссе. Теперь круг замкнулся и туго сжался на шее асгардского поэта.

Несколько человек выходили из кондитерской, и Марат на какое-то время застрял в дверях, упорно пытаясь идти против людского потока.

Это не давало продвинуться с места ни ему, ни встречным, и Чис-Гирей только приветственно махал нам рукой, словно плыл на пароме через широкую реку.

До тех пор пока вокруг не было знакомых, я миндальничал с Франсуаз. Однако перед рандеву поэта с невольной героиней его эссе следовало кое-что сделать.

Я наклонился к девушке и накрыл ее ладонь своей. Кончиками пальцев другой руки я нежно дотронулся до лица демонессы.

Я ощутил прикосновение ее горячей кожи. Сильное тело Франсуаз на долю мгновения напряглось и потом сразу расслабилось. Маленькие быстрые льдинки побежали по моему предплечью, охватили всего целиком. Что-то оборвалось внутри меня и рухнуло – словно я падал в бездну и знал, что буду низвергаться в нее вечность, и боялся, что все же однажды достигну дна и разобьюсь там.

Огромный, пульсирующий шар золотой энергии вспыхнул в недрах моего существа и начал подниматься. Вздох вырвался из уст девушки, ее полуприкрытые веки чуть заметно подрагивали.

На ее прекрасном лице не оставалось ни малейшего следа происшествия, случившегося в зале астрального портала.

Кончик языка демонессы медленно прошелся по ее чувственным губам.

Меня била мелкая дрожь – но не от напряжения, а скорее от тех чувств, которые охватывали меня.

– Чувствую себя растерянным и смущенным, – пробормотал я. – Не знаю почему.

Франсуаз улыбнулась.

– Многие целители и жрецы проводят такие обряды на улицах, на рыночных площадях – везде, где нужна их помощь, – сказала она. – Люди давно к этому привыкли. Просто ты редко это делаешь.

– Чувствую себя так, словно только что занимался любовью на глазах у многотысячной толпы, – сказал я.

По причинам, для меня неясным, Франсуаз решила, что это изысканный комплимент, и улыбнулась еще шире.

– Не знаю, как к этому относиться, – произнес я. – Гордиться тем, что я очень скромен? Или стыдиться, раз во всем мне мерещится только секс?

Франсуаз крайне удивилась. Девушка не видит в последнем ничего дурного. Однако появление Чис-Гирея не дало демонессе углубиться в ее любимую тему.

Надо пояснить, что асгардский поэт не застрял в дверях на несколько часов, как могло бы показаться читателю. Ритуал исцеления длился считанные доли мгновения, а репликами мы обменялись вполголоса, когда Марат уже подходил к нам.

– Сэр Томас подсказал мне, что вы пошли погулять в эту часть города, – пояснил Чис-Гирей, присаживаясь к нашему столику. – Я знаю столицу, как свой жилетный карман, и решил испытать удачу – попробовать вас поискать.

Мне пришло в голову, что я сам никогда не взял бы на себя неблагодарный труд обшаривать город улочку за улочкой даже в поисках человека, который должен мне деньги, а уж чтобы выразить ему благодарность, и подавно.

Наверное, подумал я, мы с Маратом очень разные.

– Не знал, что вам это нравится, – заметил поэт, указывая на «Радость ангела».

Специфический запах последней становился все отчетливее.

– Мне – нет, – поспешно пояснил я. На всякий случай, чтобы отмести возможные подозрения, я еще и показал рукой – место передо мной пустует.

– Ну и отлично. Я рад, что наконец-то смогу отблагодарить вас за свое спасение.

Чис-Гирей развел руками так широко, что непременно задел бы других посетителей, сиди кто-нибудь за соседними столиками.

– Я – поэт, таково мое призвание.

Слово «поэт» он произнес так, как его всегда произносят адепты этого высокого занятия, и никогда – нормальные люди. Он просмаковал звуки «о» и «э», широко раскрывая уста и раздувая щеки, словно были то не звуки, а огромный леденец, который он с превеликим трудом засовывал себе в рот.

– Но сейчас я не могу подобрать слов, чтобы выразить свою благодарность. Наверное, и никто бы не смог.

С этими словами он немного наклонился и панибратски осклабился.

Франсуаз бывает бойка на язык, но Марат выбил ее из колеи, и она машинально взялась за ложку.

– Я не представился вам, но не сочтите это за невежливость. – Поэт рассыпался в любезностях, как свежее ореховое тесто. Девушка отдернула руку, словно обжегшись, и на всякий случай подальше отодвинула от себя тарелку. – Мне показалось, первым делом я должен выразить свою признательность, – пояснил Марат.

Между строк прозвучало: для такого знаменитого человека нет никакой необходимости представляться. Возможно, поэт сам это понял, поэтому поспешил добавить:

– К тому же можно считать, что сэр Чартуотер уже заочно нас познакомил.

Он назвал наши имена и даже умудрился нас не перепутать.

– Не нужно особых благодарностей, – сказал я. – Я совершил то, что сделал бы на моем месте любой другой эльф.

Улыбка Чис-Гирея стала намного шире. Мне стало ясно, что он неправильно понял мои слова, приняв их за простое проявление скромности.

– Мы, эльфы, верим в гармонию мироздания. Все наше общество основано на этом убеждении. Среди прочего, это означает, что всякий добрый поступок должен быть вознагражден.

– Это совершенно справедливо! – Голос поэта прогремел как гром среди ясного неба, если вам еще не надоели убитые напыщенные сравнения. – Нет награды ценнее, чем доброе имя и счастье, которое ты видишь в глазах людей!

Не знаю, была ли это строчка из его прежних стихотворений или же Чис-Гирей сочинил ее прямо на ходу.

– Возможно, – согласился я. – Но мы поступаем иначе. Когда эльф совершает добрый поступок, Высокий совет выплачивает ему денежную премию. Ее сумма зависит от риска, физических затрат и других условий.

Нижняя челюсть Чис-Гирея опустилась. Я не хочу сказать, что он в изумлении раззявил рот – поэтам такое не пристало, однако я мог отчетливо рассмотреть его зубы.

Не то зрелище, о котором я мечтал.

– И это все? – спросил поэт.

– Нет, конечно, – ответил я. – Тот, кто совершил двенадцать благородных поступков, получает эльфийский орден. Это снижает налоговый разряд, а также дает другие льготы. Пятьдесят добрых дел награждаются большим эльфийским орденом – и так далее.

Чис-Гирей захлопнул рот так резко, что чуть не откусил себе язык. Для такой поспешности была веская причина. Он должен был запереть во рту фразу примерно такого содержания: «Но добрый поступок должен быть бескорыстным…»

Однако поэту пришла в голову и другая мудрость – что спасенный должен быть благодарным, и он, по-видимому, все же счел, что она обладает большим весом, чем первая.

Франсуаз пришла мне на помощь, сменив тему:

– Так кто же покушался на вашу жизнь, господин Чис-Гирей?

– Не знаю, – ответил он. – Когда мой народ стенал под гнетом тирана, а я, в меру моих скромных сил, призывал людей бороться за свободу, – в те дни я знал, с какой стороны ждать удара. А теперь… – Он хлопнул себя руками по ляжкам. – Меня ненавидят многие, мисс Дюпон. Аристократы, которые лишились привилегий. Военные, чьим имперским амбициям пришел конец. Даже мои прежние товарищи по борьбе – многие из них осуждают меня за то, что я принял и поддержал реформы нового правительства. Некоторые радикалы считают эти перемены половинчатыми. Но я-то знаю, что во всем нужна мера. – Чис-Гирей тоненько процитировал: – «В меру радуйся удаче, в меру в бедствиях горюй, познавай тот ритм, что в жизни человеческой сокрыт».

– Вот, значит, как! – раздался голос прямо позади него.

Марат обернулся.

Новоприбывшего звали Тадеуш Владек; мы несколько раз встречались в Городе эльфов. Он не занимался ничем особенным. На вопрос о роде занятий обычно отвечал, что принадлежит к богеме, хотя сам довольно смутно представлял, что это означает.

Его лицо с тонкими чертами наверняка казалось красивым многим девушкам. Было в нем, правда, что-то порочное, но Тадеуш явно гордился этим и старался даже усилить подобное впечатление.

Слева на груди у Владека ярко сверкал гордый серебряный символ – полная луна и распахнутые крылья. Это означало, что перед нами вампир. Как правило, они стыдятся своей сущности и скрывают ее – но не Тадеуш.

– Ни на что более не способен, бывший поэт? – продолжал Владек. – Растерял все свои перья? Только на то и годен, чтобы цитировать поэтов прошлого?

Марат Чис-Гирей повернулся на стуле, изогнув свое тело под таким невероятным углом, что трудно было поверить собственным глазам.

Перед моим мысленным взором встала яркая картина.

Я увидел маленькое помещение с низким потолком, люди собрались сюда, чтобы послушать знаменитого поэта своей родины, Марата Чис-Гирея. Вот и он, сидит в середине комнаты; слушатели окружили его, кто на стуле, кто на диванчике, а кто и прямо на полу.

Он читает стихи, немного сгорбившись, глядя на исписанные листы бумаги, и все внимают ему в полном молчании, и кажется, что люди здесь не только думают, но даже и дышат вместе, в унисон.

Но вот чтение закончилось; на несколько мгновений над людьми раскрывает крылья тишина – почтительная и величественная. Отзвуки слов поэта по-прежнему звучат в сердцах его слушателей.

А потом, словно по мановению волшебной палочки, все оживает; люди начинают двигаться, что-то произносить, слышен скрип стульев. Они переговариваются между собой, обращаются к Чис-Гирею, и тот оборачивается, чтобы ответить, все еще держа в руках тексты своих стихотворений.

Это движение было так характерно для Чис-Гирея, и вся сцена ярко встала перед моими глазами. Наверное, поэтому я не успел отреагировать на то, что произошло дальше.

Асгардский поэт уже поднялся на ноги, встав во весь рост перед своим противником. Благодаря широким плечам и пышной романтической шевелюре он выглядел едва ли не вдвое больше Тадеуша.

Однако ярость последнего оказалась так велика, что разница в весовых категориях нимало его не смущала. Да и сам Чис-Гирей, что было достаточно очевидно, не мог назвать себя человеком действия, Поэтому расклад сил оказался явно не в его пользу.

– Вы – жалкий пустозвон, – проговорил молодой человек.

Он успел наградить Марата и другими эпитетами, которые я прослушал.

– Вы давно разучились писать стихи. Нет, о чем это я? Вы никогда не умели их писать! Вся ваша слава – дутая, как и вы сам!

Злость била в голову Тадеушу так сильно, что он даже покачивался. Однако руки его, красивые и не знавшие физической работы, все же не сжимались в кулаки. По всей видимости, он, как и мишень его оскорблений, привык бичевать противника только словесно.

– И вот теперь, – Тадеуш задохнулся от ярости, и ему пришлось перевести дух, – когда даже до вас самого дошло, что как поэт вы ноль, когда вам надоело позориться, таская по журналам никому не нужные вирши, – пожалуйста! – Владек сделал широкий жест рукой, как принято у декламирующих поэтов. – Вы принялись марать свои статейки! В вашей башке давно уже все мозги высохли – и у вас хватает наглости ругать меня? Меня?

В этот момент мне следовало бы повернуться к Франсуаз и назидательно произнести: «Видишь, Франческа, как некрасиво поддаваться гневу!»

За этот благородный поступок я бы, без сомнения, получил особенную награду от Высокого совета эльфов.

Но я не стал делать ничего подобного, решив проявить осмотрительность. Ведь когда на горизонте появится какой-нибудь тип, которому надо дать в челюсть, – не стану же я делать это сам. Так недолго и руки поранить.

Поэтому я счел, что не стоит пытаться переделывать Франсуаз. Она вполне устраивает меня и такая.

– Да что вы понимаете в жизни великих вампиров? – Тадеуш уже кричал. – Вы даже слова этого грамотно не напишете! Мухомор поганый. Чучело облезлое.

В его руках появился журнал, раскрытый на середине и сложенный вдвое, как дубинка. Именно там, очевидно, и было опубликовано злополучное эссе.

Одна из строчек попалась на глаза Тадеушу, и ярость молодого человека всклокотала вновь.

– Назвать меня… Назвать меня…

Бешенство перехватило Тадеушу горло, заставив замолчать. Чис-Гирей воспользовался этим обстоятельством, чтобы промолвить:

– Любой поэт…

И тут Тадеуш его ударил.

Пощечина прозвучала резко, громко, и звук этот был еще более оскорбителен, чем сам удар.

Голова Марата дернулась – скорее от неожиданности, а не от силы оплеухи. Он стоял с распахнутым ртом, не способный ни говорить, ни защищаться.

Пару мгновений молодой человек стоял перед своим противником – молча, глядя ему в глаза с ненавистью победителя. Мало кто в такой ситуации удержался бы от едкой фразы или торжествующего замечания. Но Тадеуш понял, что любые слова испортили бы эффектную сцену.

Он развернулся и вышел вон, полный достоинства.

– Вам надо быть осторожнее со своими эссе, господин Чис-Гирей, – заметил я. – Вижу, от них у вас больше врагов, чем от поэм о свободе.

– Майкл, – спросила моя партнерша, когда мы вышли на улицу и направились обратно к собору. – А почему Тадеуш называл Чис-Гирея на «вы»? Вроде бы хотел смешать его с грязью, откуда ж вдруг такая вежливость? – Девушка взяла меня под руку.

– Это чисто мужское отношение к жизни, – объяснил я. – Слишком сложное для женщин. Для Владека Марат – мэтр. Обитатель Парнаса. Вот почему эссе так его задело. К мэтру нельзя обращаться на «ты», даже если собираешься дать ему в рожу. Иначе он уже не будет мэтром и пощечина потеряет свое значение.

– То есть он называл поэта сушеным мухомором из уважения? Ты прав, для меня это слишком сложно.

– Гораздо интересней другое, – заметил я. – Марат Чис-Гирей прекрасно знает, кто на него напал и почему. И у него есть веские причины скрывать правду.

– С чего ты взял? – удивилась девушка.

– Видишь ли, Френки, когда ты спросила его об этом, он дал слишком подробный ответ. Перечислил своих врагов едва ли не по пунктам, а потом залакировал все напыщенной цитатой. Он подготовил это объяснение заранее, отшлифовал, как поэму перед выступлением, – а почему? Он знал, что придется лгать. – Я задумался. – Слава богам, это не наше с тобой дело. А когда вернемся из Аспоники – сможем все выяснить. Если захотим.

Девушка заглянула мне в глаза. Это движение более пристало влюбленной школьнице, и у прекрасной демонессы оно вышло довольно забавным.

– Но тебя беспокоит что-то еще, Майкл? – спросила она.

– Да, Френки, – ответил я не совсем охотно.

Приятно, когда рядом с тобой прекрасная девушка, которая знает и понимает тебя.

Но если она знает тебя слишком хорошо, это уже не так приятно.

– Меня терзают угрызения совести, – сказал я. – Что ты мне посоветуешь?

– А в чем дело?

Мне было неприятно говорить о своей оплошности, и мое лицо непроизвольно нахмурилось.

– Только что я мог помочь человеку, но не сделал этого, Френки. Все моя проклятая эльфийская осторожность. Я не люблю ни во что вмешиваться. Теперь так неудобно.

– Ты про эту пощечину? Если бы Владек не дал Чис-Гирею плюху – я бы его сама угостила. Нечего писать на всех пасквили. Эссеист нашелся.

– Я говорю не про Марата, – досадливо ответил я. – А про Тадеуша. Он хотел публично унизить своего врага. Они в кондитерской. Вокруг столько тортов. К тому же вспомни, чем они украшены. Только представь, как можно опозорить человека. Я должен был предложить это Тадеушу – но нет же, промолчал. А какой шанс упущен!

6

Автомобиль остановился так резко, словно мир кончился и некуда было дальше ехать.

– Что-нибудь случилось, конфетка? – осведомился я. – Мы забыли дома пудреницу?

Мы находились в Аспонике, вернее сказать, она поглотила нас, со всех сторон окружив желтовато-серой пустыней.

Дорога простиралась впереди, такая длинная и пустынная, что выглядела неестественной. Подобное встретишь только в кино; и казалось, стоит мне выйти из машины, сделать пару шагов и протянуть руку, как мои пальцы коснутся раскрашенной декорации.

Ветер исчез, словно он решил, что уже достаточно разравнивал своими ударами эти безжизненные просторы. Рядом с дорогой застыло перекати-поле. Оно едва заметно покачивалось, готовое отправиться в свой бесконечный путь по пустыне, и только ждало чего-то – знака ли? Чьего-то разрешения?

Черная птица замерла на горизонте, и хотя я знал, что это всего лишь пустынный орел, показалось, будто само провидение делает мне знак остановиться.

Франсуаз замерла, ее красивое, сильное тело напряглось, улавливая малейшие вибрации астральной энергии.

– Оно пришло, – чуть слышно прошептала демонесса.

– Оно? – спросил я. – Надеюсь, не налоговая проверка.

Шутку мою никто не оценил, только черная птица нырнула вниз и исчезла. Чья бы судьба ни решилась в этот момент – моя или какого-то несчастного зверька, погибшего в орлиных когтях, – я почти явственно различил, как вдалеке прозвенели траурные колокола.

– Ты слышишь? – спросила Франсуаз.

– Нет, – быстро солгал я. – А что я должен услышать?

Взгляд девушки был устремлен вперед, туда, где небо гнулось под тяжестью человеческих грехов и низвергалось к земле линией горизонта.

– Маятник судьбы, – едва слышно ответила Франсуаз.

Серая нить поднималась над горизонтом, похожая на дым погребального костра. Она рождалась там, где мгновением раньше исчез, ринувшись к земле, пустынный орел.

Тонкой сизой строкой взбиралась она на небо, словно червь, ползущий по краю скалы.

Франсуаз вышла из машины. Ее рука протянулась вперед, роскошные волосы разметались по обнаженным плечам.

– Ты видел орла, который спикировал здесь? – спросила она.

– Да, – ответил я. – С детства люблю животных. Поэтому мне с тобой и не скучно.

– То была душа праведника, – молвила демонесса, – что устремлялась к великим небесам. Но одного греховного помысла оказалось довольно, чтобы она камнем рухнула вниз.

– За что не люблю верховных богов, – заметил я, – так это за то, что у них слишком уж завышенные требования.

Девушка сделала шаг вперед, и пространство вокруг нее начало двигаться. Волны астрала окружили нас – сперва слабые, небольшие, они с каждой долей мгновения становились все сильнее и яростнее.

– Крики падшей души разрывают ткань мироздания, – произнесла демонесса. – Грешник хочет снова воспарить ввысь, к вечному блаженству, к которому был так близок.

Нить, пронзившая далекое небо, темнела и ширилась. И была то не струйка дыма, а трещина в грани макрокосма.

Глаза Франсуаз вспыхнули алым огнем, и разрыв стал стремительно шириться

– Но душа уже вкусила сладость греха, и больше никогда не сможет отказаться от него. Это и есть проклятие.

Хрустальная сфера мироздания разламывалась на две неравные части, чтобы зло стало еще более мерзким, а добро еще более беспомощным.

Небо растворялось перед нами двумя тяжелыми створками. То, что находилось за их пределами, уже не имело названия.

Лишенное цвета и формы, оно выглядело то как студенистая масса, то как туман, а бывали мгновения, когда мне казалось, будто за разверзнувшимися небесами вообще ничего нет.

– Смотри, Майкл, – прошептала Франсуаз. – Это она. Злейший враг демонов. Великая дрема.

– Я вижу только кисель, – возразил я.

– Ты и не можешь увидеть ее. Только демонам дан этот дар и это проклятие. Дрема – великое ничто, пустота, абсолютное бездействие. Здесь находят свой конец гибнущие миры. Это конец всему – и горе той душе, что откажется от боли колеса превращений и возжелает навеки упокоиться в Великой дреме. Пути назад уже нет.

– Что она делает здесь?

– Смотрит. Дрема чувствует – нечто злое должно свершиться под великими небесами. И она жаждет поглотить всех, кто станет жертвой в предстоящей резне. Это огромный вселенский стервятник, Майкл. И теперь она кружит над будущей добычей.

Створки раздвинулись полностью; студенистая масса поднималась все выше, и ее мягкие щупальца начинали стекать в наше мироздание.

– Что становится с падшими душами, которые воспарили к небу, но так и не смогли закончить свой путь? – спросил я. – Они попадают в Дрему?

– Нет… Дрема сама выбирает свои жертвы. Она забирает всех, кто подошел к ней слишком близко. А надломленные праведники исчезают из мироздания навечно, и никто не знает куда.

– Даже демоны?

– Да, – ответила Франсуаз. – Нам это неведомо. Думаю, и богам тоже.

– Пожалуй, никто не знает этого наверняка, – произнес я. – Но эльфы верят, что где-то и нигде находится мир, в котором время встречается с пространством. Именно туда попадают надломленные праведники, и им суждено оставаться там вечно.

– Где он находится?

– Между везде и нигде.

– И каков он?

– Он пуст, только разорванные души мечутся по его просторам. Эльфийские легенды гласят, что люди там испытывают неимоверные муки, по сравнению с которыми даже ад покажется райским садом.

– Что же их держит там?

– Они сами. Им предстоит выбор, который они никогда не сделают. Их душа жаждет окунуться в горячую лаву греха, но они боятся потерять человеческую сущность. Падшие не в силах отказаться ни от первого, ни от второго и в результате не получают ничего.

– И какая судьба их ждет?

– Никакая. Вернее, судьба уже настигла их и заточила в темницу. Вовеки веков будут они испытывать нестерпимые муки. И хотя каждый из них может покинуть Нигде в любую минуту – падшие души выбирают вечную боль, лишь бы не принимать решение.

– Все это правда?

– Не знаю, возможно, всего лишь сказка, которую придумал мой народ. Но эльфы в нее верят; мы думаем, что крики страдающих душ просачиваются сквозь стены великого Нигде и проникают в наш мир. Именно они становятся причиной зла и страданий, которые окружают нас.

Небесные створки начали затворяться, только Великая дрема продолжала пульсировать, втягивая и пряча свои студенистые щупальца.

Я ощутил нестерпимый холод, царивший вокруг:

– Другие же верят, что стоны мучимых праведников и есть та сила, которая движет мироздание.

Черная птица поднялась над горизонтом и скрылась из глаз.

7

Пока сэр Томас и другие мудрецы чесали затылки в столице Церкви, маги в Аспонике не теряли времени даром. Точнее говоря, они обращали время вспять.

Холм, с которого я обозревал ряды фруктовых деревьев, долгие годы был погружен в объятия ледяной сферы. И люди, которых нам предстояло встретить, еще не подозревали, сколь много событий успело произойти, пока они были погружены в магический сон.

Впрочем, мир с тех пор изменился мало, в нем по-прежнему жили злодеи и идеалисты, неудачники и безразличные. В нем по-прежнему правило Зло, притворяясь необходимостью.

Я положил руку на плечо своей партнерши.

– Не скажу, Френки, что это путешествие сделало меня более нервным, чем обычно, – произнес я, указывая на дорогу – но рабочие с фермы не ездят на джипах. И бандитских рож к голове тоже не приклеивают.

– Ты у меня такой чувствительный, игрушка, – протянула девушка. – Но я рада, что ты находишь любой повод, чтобы прикоснуться ко мне.

– Кто это? – спросил я, обращаясь к священнику. Седые брови моего собеседника нахмурились, сойдясь над прозрачными глазами.

– Это Лэндор, – вполголоса ответил он. – И его люди. Они работают на хозяина фермы.

– И занимаются явно не стрижкой газонов, – пробормотал я.

– Вы так и не сказали, кому принадлежит ферма, – напомнила девушка.

– Местному консорциуму, – сказал священник.

– Добрый вечер, святой отец. – произнес человек, шедший впереди остальных.

Он наклонился и развел в сторону руки, балансируя на грани между уважением и издевательством.

– Вы сами видите – мы не заставляем крестьян работать больше, чем положено по контракту.

– Вся работа на сегодня и так выполнена, – ответил священник.

Ни у одного из тех, кто подошел к нам, не было оружия, если не считать короткоствольного револьвера, заткнутого за пояс Лэндора. Но я знал – для того, чтобы держать в страхе мирных людей, лишенных прав и полностью зависящих от работодателя, не всегда нужно оружие.

Остальные бандиты стояли немного поодаль, сложив руки на груди; одни из них, прищурившись, глядели в небо, другие жевали табак и сплевывали на дорожку.

Они чего-то ждали.

Когда перед тобой лежит пачка лотерейных билетов, мало одного предчувствия, чтобы сказать, какой из них выиграет. Но когда шестеро человек, всю жизнь тренировавшие мускулы вместо мозгов, останавливаются рядом в уединенном месте, где на тысячи акров вокруг нет никого, кроме брюквы и апельсинов, да еще начинают при этом смотреть в небо, – тогда никакого предчувствия уже не нужно.

– Любимая, – пробормотал я, – когда будешь их убивать, постарайся не сломать слишком много деревьев.

Лэндор между тем подходил ближе.

Он двигался с осторожностью, с какой мангуст приближается к ядовитой змее, неподвижной, но оттого еще более опасной.

– Разве в этот час вы не предаетесь отдыху? – спросил священник. – В городе?

Слова «бордель» и «пьянство» не были им произнесены, но присутствовали в его вопросе незримо, как смысл в евангельских притчах.

– У нас много работы, святой отец, – сказал Лэндор.

Он не смотрел на священника и ответил только для того, чтобы отмахнуться от чего-то постороннего.

Глаза человека были прикованы к моей партнерше: Франсуаз, в свою очередь, тоже не отрываясь смотрела на него.

В лице Лэндора имелось что-то благородное, как иногда случается у плебеев. Он был высокого роста, хотя немного сутулился; природа наделила его резко очерченными губами, носом с гордой горбинкой и острыми, но в то же время задумчивыми глазами. Кто-то мог бы сказать, что Лэндора портила некоторая полнота, скрадывавшая лепку черепа и выдававшая его простое происхождение, однако человек выглядит так, как ему должно, и никому не дано изменить себя, не исковеркав своей души.

Мне-то это хорошо известно.

Я не мог с уверенностью сказать, что привело сюда Лэндора и его людей – тех, кто должен был следить, чтобы рабочие фермы исправно выполняли свои обязанности, и тех, кто явился в апельсиновую рощу, когда там находились только мы со священником.

Я сомневался, что эти молодцы хотели причинить вред святому отцу, хотя нельзя было исключать, что это именно один из них или даже все вместе пытались устроить пожар в его церкви.

Однако я мог быть уверен в двух вещах: Лэндор приехал сюда со своими людьми, чтобы испортить прекрасный вечер, но теперь его планы изменились.

– Этот сад – не лучшее место для прогулок, – произнес Лэндор.

Такая фраза могла содержать угрозу, но угрозы в ней не было.

В стальных глазах Франсуаз что-то вспыхнуло, что-то неподвластное ей самой.

– Вы хотите сказать, – произнесла она, – что здесь есть более красивые места?

Глаза Лэндора открылись; с людьми такое случается чрезвычайно редко. Названные окнами души, глаза обычно бывают закрытыми даже при распахнутых веках. Люди боятся впустить кого-нибудь внутрь себя, и причин тому много.

Лицо Лэндора тоже изменилось, и изменилось более разительно, чем он захотел бы поверить. Его черты расслабились, взгляд прояснился, он более не пытался выглядеть сильным и властным лидером, и шайка, что стояла сейчас позади него, была теперь так же далеко, как небесные звезды. Обернись он сейчас, наверное, с омерзением отрекся бы от нее

У каждого человека есть несколько масок, и горе тому, кто не умеет вовремя надеть нужную.

Кончики чувственных губ Франсуаз приподнялись. Эго делает ее лицо еще более сексуальным и выглядит как неприкрытое приглашение.

Так бывает, когда девушка собирается распотрошить человека, словно беспомощного цыпленка.

– Я Френки, – сказала она, протягивая Лэндору руку. – А это… – Она небрежно махнула головой в мою сторону, тряхнув роскошными волосами. – Это мой брат Майкл.

Я ощутил прилив нежности к новоявленной сестренке.

Будь мы одни, он выразился бы гораздо активнее.

Франсуаз наступила мне на ногу каблуком и, загадочно улыбаясь Лэндору, сильно надавила, приказывая мне заткнуться.

– Меня зовут Генри, – сказал Лэндор. Он пожал моей партнерше руку, и девушка томно улыбнулась.

– Ты очень занят сейчас, Генри? – спросила она. Он поперхнулся.

– У меня нет дел, – сказал он, – Никаких.

Франсуаз засмеялась негромко.

– Тогда нам надо кое о чем поболтать, Генри, – сказала она. – Только нам двоим.

Лэндору не хватало дыхания.

Он вобрал в себя воздух, но не смог сделать этого быстро; ему пришлось втягивать его потихоньку, словно он питался из капельницы.

– Конечно, – прошептат он.

Я хотел понять, что происходит.

Франсуаз, без сомнения, эффектная девушка и умеет произвести впечатление. Но то, чго испытывал в эти мгновения Лэндор, было гораздо более мощным и разрушительным, чем томление вставшего члена.

Не будь я циником, решил бы, что это любовь.

Пятеро бандитов, почесывавших брюхо под кожаными поясами, тоже были немного удивлены. Их крохотные мозги, разумеется, не могли осознать и доли происходящего, но они явно испытывали разочарование оттого, что им не дали начистить кому-нибудь морду.

Наконец Лэндор отнял свою руку; он все еще не мог оторвать глаз от лица моей партнерши, а его губы начали улыбаться.

От этого он стал выглядеть глупо.

Франсуаз раскрыла ладонь и провела ею перед грудью Лэндора, на расстоянии нескольких дюймов.

Ее губы томно улыбнулись, она прошептала:

– Поспеши, Генри

– Да, – сказал Лэндор.

Он выдохнул эти слова громко, приходя в себя после сладкого сна. Но он хотел как можно скорее вернуться в этот сон. Повернувшись к своим громилам, он хлопнул в ладоши:

– Все едут в город. Я беру один джип.

– Но, мистер Лэндор… – запротестовали они.

– Все, все, – нетерпеливо проговорил он.

В его голосе уже не слышалось властных и жестких ноток, какие, наверное, были свойственны ему обычно. Он не хотел просыпаться.

Люди все еще недовольно ворчали, но неохотно подчинились ему. Понурив головы и тихо переговариваясь, они направились к дороге. Лэндор шел сзади.

Франсуаз повернулась ко мне с веселой самодовольной улыбкой.

– Не делай такое лицо, братишка, – проворковала она, лаская меня там, где вряд ли стоит это делать на глазах у священнослужителя. – Падре, позаботьтесь о моем красивом мальчике. Не давайте ему скучать.

– Френки, – произнес я. – Не сочти меня любопытным.

– Возьми микрофон, бейби, – шепнула она. – Сможешь подслушивать.

С этими словами она крепко сжала правую руку, заставив меня охнуть, и вновь повернулась к Генри Лэндору.

Человек шел между апельсиновых деревьев и никого не видел, кроме моей партнерши.

– Пошли, – сказала она.

8

Франсуаз и Генри Лэндор направились к дороге, где по-прежнему стоял один из джипов.

Во время разговора святой отец сделал самое лучшее, что мог подсказать ему архангел, – притворился деревом.

Сейчас же он тронул меня за рукав:

– Сын мой, возможно, я не все понял в ваших отношениях,

– Их сложно понять, – бросил я, пытаясь изобразить глупую улыбку. – Куда они могли направиться?

– Для того чтобы поговорить наедине – наверно, к лесистому холму. Там почти никого не бывает.

Франсуаз и Генри Лэндор подошли к джипу, стоявшему у обочины дороги. Несколько раз Лэндор пытался дотронуться до моей партнерши, но всякий раз нерешительность мешала ему.

На губах девушки появилась легкая насмешливая улыбка. Генри Лэндор был не из тех, кто робок с женщинами, и ему, я уверен, уже не раз доводилось убеждаться, что он пользуется популярностью среди местных красоток.

Но то, что он испытывал сейчас, было иным.

Совершенно иным.

– Вы хотите последовать за ними? – спросил священник с некоторой опаской.

По всей видимости, он боялся, что я собираюсь отвернуть Генри Лэндору голову.

Честно говоря, так было бы лучше для всех.

– Разумеется, – ответил я.

– Для чего?

– Можете думать, что я вуайерист.

Человек сидел за рулем автомобиля, надвинув на глаза потемневшую от пота широкополую шляпу. Он щурился, как привык делать это всегда, и хмуро жевал травинку.

– Я же сказал, чтобы нас оставили одних, – сказал Лэндор.

В его голосе была резкость, но он постарался скрыть ее, не желая показывать девушке, какие чувства испытывает.

Ярость и унижение.

Человек за рулем прикусил травинку, отчего она встала в его зубах почти вертикально.

– Вы знаете, что я не могу этого сделать, сеньор, – флегматично произнес он.

В голове Лэндора что-то взорвалось.

Кровь прилила к его мозгу так сильно, что в глазах помутилось. На мгновение он потерял контроль над собой и едва не упал.

Франсуаз уперлась правой ногой в подножку джипа и скрестила пальцы на обнаженном колене.

– Не разочаровывай меня, Генри, – бросила она.

– Что за тип этот Генри Лэндор? – произнес я. Священник ответил:

– Его родители были бедны. Он ходил в приходскую школу и проявил большое усердие.

– Чтобы стать вышибалой?

– Он не вышибала, – сказал священник.

– Кто же? – спросил я.

– Он пленник.

– Извини, Френки, – сказал Генри Лэндор. На этот раз он все же дотронулся до ее горячего плеча; страх потерять ее заставил его преодолеть нерешительность.

– Я скажу пару слов моему шоферу.

На лице девушки появилась жесткая усмешка.

– Поторопись, Генри, – сказала она.

Человек с травинкой в зубах вылез из джипа.

– Ну же, – поторопил его Лэндор.

Они отошли на несколько шагов; спутник Лэндора оставался невозмутимым.

– Ты должен оставить меня наедине с ней, – зло прошептал Лэндор. – Я приказываю тебе.

– Только комендант Илора отдает мне приказы, – негромко отвечал человек. – Те приказы, которым я подчиняюсь.

Лэндор быстро обернулся; Франсуаз стояла, сложив руки на груди, и скучала.

– Мне нужно поговорить с ней, – произнес он. – Я должен это сделать.

– Отец Лэндора был вампиром, – произнес священник. – Он убил троих человек прежде, чем излечился от пристрастия к крови. Его мать была обычной.

– И что? – спросил я.

– Лэндор получил дар, – сказал мой собеседник. – Он встречается очень редко, и только у полукровок.

– Лэндор чувствует других вампиров? – спросил я.

– Он чувствует всех, – отвечал священник. – Вампиров, демонов, оборотней на расстоянии тысяч миль. Только очень сильные демоны имеют такую власть. Вот почему он незаменим для коменданта Илоры.

– Идеальный глаз большого брата?

– Да. Эти люди появились здесь, потому что Лэндор почувствовал вашу спутницу.

– А она почувствовала его… Лэндору позволяют играть роль лидера, но на самом деле эти люди стерегут его?

Священник кивнул:

– Лэндор всегда добровольно помогал коменданту. Взамен он получал богатую, беззаботную жизнь, но это для него не главное.

– Что же главное?

– То, что Лэндор может считать уважением.

– Но однажды он поймет, что это не то уважение, которого он хочет?

– И в этот же день он осознает себя пленником.

Человек с травинкой в зубах надвинул шляпу еще глубже на лоб.

– Вы – слишком важный человек, мистер Лэндор, чтобы оставлять вас, – сказал он. – Это и есть моя работа.

Генри Лэндор прикусил нижнюю губу. Он тяжело дышал, по всей видимости, он хотел сказать еще что-то, но не решился.

Лэндор развернулся и подошел к машине.

– Этот человек отвезет нас, – сказал он. – На лесистый холм.

Франсуаз странно посмотрела на Лэндора, после чего уселась за заднее сиденье и на протяжении всего пути не проронила ни слова.

– Это и есть твой холм? – спросила Франсуаз с легкой насмешкой.

Генри Лэндор вышел из джипа и сделал широкий жест рукой.

– Это он, – сказал он почти смущенно.

– Неплох. – Девушка усмехнулась и выпрыгнула на дорогу. – И предупреждаю тебя сразу, Генри. Я могу кое-что для тебя сделать, но я не стану с тобой трахаться. Ты понял?

– Я понял, – сказал он.

– Вот и хорошо.

Франсуаз бросила взгляд на человека, все еще сидевшего за рулем.

– Иди-ка на свой холм, Генри, – приказала она. – А я пока побеседую с твоим молчаливым приятелем.

Генри Лэндор сделал несколько шагов, все еще глядя на мою партнершу, потом нерешительно махнул ей рукой, повернулся и зашагал по склону.

Франсуаз сверху вниз посмотрела на человека за рулем джипа.

– Вижу, ты крепко пустил здесь корни, – сказала она. – Мне нужна машина. И знаешь что – она нужна мне без тебя. – Человек за рулем прикусил травинку.

– Жаль, леди, – сказал он. – Я должен следить за мистером Лэндором.

– Мне тоже жаль, – проговорила девушка.

Она наклонилась над человеком и заглянула ему в глаза.

– Ты уже помолился? – спросила она.

– Да, – ответил он.

– Вот и умница. Будет немного больно, – сказала она. – Но совсем недолго.

Франсуаз вынула из волос длинную шпильку и разогнула ее. Человек взглянул на нее с удивлением.

Она вонзила острый конец шпильки в левое ухо мужчины. Острая спица вошла в его голову, пробив мозг.

– Ангелы ждут тебя, – сказала девушка. – Постарайся им не дерзить.

Франсуаз распахнула дверцу, позволив безжизненному телу вывалиться на дорогу. Потом легко толкнула его носком сапожка, и человек покатился вниз по склону.

– Он мог бы стать хорошим клоуном в цирке, – пробормотала она.

9

Генри Лэндор сидел на траве, поджав к себе ноги и обхватив их руками. Он не слышал шагов Франсуаз и поднял глаза, только когда увидел перед собой ее стройные ноги.

– Твой приятель ушел, – сообщила девушка, усаживаясь рядом с ним на траву.

– Ты уверена? – спросил он. Она засмеялась:

– О, да.

– Как знаешь, – ответил Лэндор.

Франсуаз взяла его за руку и заглянула в глаза.

– Ты сомневаешься в себе или во мне? – спросила она. Он сказал:

– Я хочу тебя. – Она засмеялась:

– Нет. Ты, конечно, симпатичный мальчонка, но отношения у нас будут чисто деловыми. Повторить это еще раз или кастрировать тебя, чтобы не питал иллюзий?

– Но почему? – спросил Лэндор. – Я знаю, что демоны совокупляются с людьми.

– Я ни с кем не совокупляюсь, – сказала девушка. – Я занимаюсь любовью. Тебе еще долго изучать разницу. Итак, ты что-то хотел мне сказать?

– Ты – демон, – произнес он.

Красавица довольно засмеялась:

– Ты сомневаешься? – Человек замешкался.

– Я никогда не видел демонов, – наконец сказал он.

– Тогда я тебе докажу.

Франсуаз глубоко вдохнула, ее грудь высоко поднялась.

Генри Лэндор закричал от боли. Что-то холодное и жестокое вонзилось ему в сердце, пропарывая его насквозь.

Он потерял сознание.

Когда Лэндор спустя пару секунд пришел в себя, то обнаружил, что лежит на траве лицом вверх.

– Что это было? – спросил он.

– Я пробила твою душу, – улыбнулась девушка. – Не волнуйся – через несколько минут следа от этого не останется.

– Боже, – пробормотал Лэндор, становясь на колени не в силах подняться.

– Не лучшее начало, когда говоришь с демоном, – улыбнулась Франсуаз. – Генри, самое время начать.

Он обхватил голову руками и застонал.

– Я не могу так больше, – глухо произнес он.

– Хорошо, – ободряюще произнесла девушка. – Это уже очень хорошо. Продолжай.

– Я так хорошо начал, – проговорил он. – Я получил образование. Я мог бы найти работу. Хорошую работу. Вместо этого я стал цепной собакой. И я не знаю, как это изменить.

– Ты хочешь? – спросила девушка.

– Да.

– Тогда ты это сделаешь.

10

Франсуаз уселась на меня.

– Я почти уснул, – пробормотал я, нащупывая подушку.

В отеле подушки оказались очень плоскими, и мне пришлось подкладывать под голову сразу две. Но они все время расползались, и это оказалось неудобно.

– Ты животное, Майкл, – сообщила девушка, снимая с себя блузку. – Ты мог хотя бы сделать вид, что ревнуешь.

– Если бы я ревновал ко всем неудачникам, которым ты пытаешься исправить судьбу, – зевнул я, – я бы все равно перестал в начале второй сотни.

– Этот парень запутался, – сказала Франсуаз, пробегая кончиками пальцев по своей груди. – И он заслуживает помощи.

Я обнаружил вторую подушку и подложил ее себе под голову.

– Этот парень втянет нас в неприятности, – сказал я. – Мы вполне можем без него обойтись. А предсказание? Кому оно нужно!

Франсуаз выпрямилась.

– Но тогда Генри Лэндор пострадает, – сказала она. – Он еще больше несчастен, чем те, кто томится в тюрьме Сокорро. Этот парнишка – такой же пленник. Только в душе. Освободить невольника просто – достаточно сбить с его рук цепи. Но когда оковы сжимают человеческое сердце, сбить их не так легко.

Франсуаз посмотрела мне в глаза. Взгляд у нее был странный, какой бывает в тех редких случаях, когда ей приходится о чем-то меня просить.

– Ну что? – спросил я. Демонесса присела передо мной.

– Ритуал произойдет завтра, – сказала она. – И мне придется в нем участвовать. Лэндор силен, но неопытен. Он может потеряться в облаках астрала. Погибнуть или даже потерять рассудок.

– А ты?

– Я демон, для меня опасность не так велика. Однако… – Девушка помолчала, рассматривая свои колени. – Ты конечно же прав – мы не можем доверять Лэндору. Да и в любом случае, может случиться всякое… Необходимо, чтобы мое сознание очистилось перед ритуалом. Ты поможешь мне?

– С одним условием.

– Да?

– Сегодня мы поиграем в драконника.

Девушка тряхнула волосами:

– Будь серьезным.

– Я не могу быть серьезным, когда мне задают глупые вопросы. Я не скажу, что не сплю по ночам, терзаемый любовью к тебе, но, если тебе нужна помощь, ты не должна спрашивать, соглашусь ли я ее оказать.

Девушка посмотрела на меня исподлобья.

– Это будет опасно, – сказала она.

– Мыться в ванной тоже рискованно. Может, хватит глупостей? Говори, что я должен делать. Будем чистить твое сознание? Я схожу за вантузом.

Франсуаз нахохлилась, как маленький зверек:

– Все очень просто. Я возьму тебя за руки, и мы посидим немного. Больше от тебя ничего не требуется,

Я протянул вперед обе ладони. Девушка коснулась их и быстро отдернула руки.

– И еще одно. Когда мы будем едины, ты можешь… Ты можешь увидеть какие-то образы. Сцены. События. Не обращай на них внимания. Ладно? И не пытайся вмешаться. Ты – просто зритель.

– Хорошо.

Наши руки встретились. Я ощутил тепло ее тела. Пламенная река заструилась между нами, соединяя нас. Это был огонь, но он не жег, не причинял боли, не разрушал.

Раскаленная лава преисподней обволакивала меня изнутри, наполняя силой и чувством удовольствия, словно юношеская влюбленность, усиленная во много крат.

Рот девушки был полуоткрыт, мои глаза распахнулись, и я увидел новый для себя мир.

Подземное царство находится глубоко под землей, где никогда не светит солнце. Здесь живут удивительные волшебные создания. Обычные люди почти ничего не знают о них, а то, что им все-таки известно, почитают за сказки.

Не стоит думать, что оно погружено в вечный мрак. Да, солнечные лучи не проникают сквозь земную кору. Но там, в глубине, есть много других источников света. Раскаленная лава озаряет просторные пещеры, а яркие кристаллы служат фонарями в запутанных коридорах.

Многие народы населяют подземное царство, но самыми могущественными из них являются демоны. Есть злые демоны, но большинство из них добрые. Их головы украшены причудливыми рогами, а за спиной у демонов крылья, позволяющие им летать.

Где же летать под землей? Подземное царство обширно; находясь там, начинаешь забывать, что над твоей головой толща земли, и далекие своды пещер кажутся небесным сводом.

Много народов живет там, и каждый не похож на другой. Но есть все же нечто объединяющее их. Жители подземного мира не хотят, чтобы люди узнали об их существовании. Они считают, что человек нарушит мирное течение их жизни.

Вот почему старейшина демонов очень встревожился, когда узнал, что один из юных чертенят решил покинуть подземелье и отправиться странствовать в верхний мир.

– Молодежь совсем отбилась от лап, – ворчливо сказал старейшина своему помощнику. – Ладно бы они просто выглядывали на поверхность да таскали у людей мелкие предметы. Кто из нас не шалил в детстве.

Его помощник тем временем быстро водил по пергаменту острым кончиком хвоста. Таким образом он записывал мудрые мысли своего патрона.

– Но переселиться в верхний мир надолго – это совершенно неслыханно, – продолжал старейшина. – Нам необходимо найти этого юного оболтуса и объяснить ему, как должен поступать настоящий демон.

Его помощник быстро собрал необходимые свитки, перевязал каждый голубой ленточкой, и вскоре они были готовы отправиться в путь. Пролетая над потоками лавы, демон качал головой и приговаривал:

– Ты только взгляни на все это великолепие. Как может кто-то захотеть покинуть подземное царство?

Они нашли юного чертенка в лавке архивариуса. Старый книжник как раз показывал древние тома, рассказывающие о верхнем мире. Старейшина демонов сложил за спиной огромные крылья и напустил на себя покровительственный вид.

Нарушителем спокойствия оказалась девушка. Ее изогнутые рожки были такие маленькие, что терялись в густой копне волос.

– Дитя мое, – заговорил старейшина, – мне стало известно, что ты поверила древним сказкам про людей и захотела посмотреть на них. Но ведь это только легенды. Все знают, что людей не существует. Это мифические существа, такие же, как кентавры и оборотни.

Старейшина знал, что говорит неправду. Но он полагал, что это самый простой путь, чтобы вернуть заблудшую овечку на истинный путь.

Девушка-демон потупила глаза. Она понимала, что поступает нехорошо, но не собиралась отступать.

– Оборотни существуют, – упрямо сказала она. Старейшина покачал головой, увенчанной тяжелыми витыми рогами.

– Вот такова сегодняшняя молодежь, – посетовал он. – Они перечат старшим. И даже не видят в этом ничего зазорного. Дитя мое, даже если эти люди, или как их там называют, и существуют взаправду…

Как ни был мудр был старейшина, даже он не заметил, как что-то изменилось. Его внимание было приковано к непослушной девушке, и он не заметил, как в глубине пещер появились странные тени. Тени эти были живыми, они подбирались все ближе.

– … то что хорошего ты сможешь найти в их мире? – продолжал мудрый демон, – Прежде всего, там свежий воздух. Что может быть отвратительнее свежего воздуха? И потом, свет. В верхнем мире он льется только сверху. Разве это не глупо? Ведь у нас, здесь, светятся и земля, и стены. Подумай о том, что за чудесное царство ты собралась покинуть. Что может быть прекраснее, чем подземный лишайник. Как прекрасны гнилушки в пору их цветения. А запах серы?

Старейшина выжидательно посмотрел на девушку-демона. Он не сомневался, что уж упоминание о сере наверняка заставит ее понять, какую серьезную ошибку она чуть было не совершила.

Но он обманулся в своих ожиданиях.

– Я хочу посмотреть на верхний мир, – упрямо сказала девушка.

Мудрый демон начал терять терпение.

– Хочешь смотреть – здесь полно книжек с картинками, – сказал он. – Нет, дитя мое. Ты хочешь жить среди людей, жить их жизнью. Но для демона это немыслимо. Ты потеряешь большую часть своих способностей. Так, на поверхности ты не сможешь летать. И все это ради чего?

– Замолчи, старейшина, – раздался позади него тихий голос.

Как ни был он тих, звучавшая в нем угроза была столь явственна, что даже любопытный архивариус поспешил захлопнуть двери своей лавки.

Мудрый демон обернулся и увидел три странных существа, появившиеся словно из ниоткуда. Они были серого цвета, а их очертания постоянно менялись. Неподвижными были только черные глаза, лишенные зрачков.

– Порождения Великой дремы! – гневно воскликнул старейшина. – Убирайтесь прочь – вам не место в моем царстве!

– Это так, – ответил главный плесневик. – Но не тогда, когда кто-то из твоих подданных решает оставить тебя.

Отвратительные существа стали подходить ближе. Они не переступали ногами, а перетекали подобно каплям.

– Подземное царство живет по своим законам, – прошелестел плесневик. – И мы здесь для того, чтобы следить за этим. Этот юный чертенок не хочет быть демоном. Значит, ей действительно здесь не место.

Существо простерло вперед лапы, и из них стали вырастать длинные веревки.

– Отступник проведет свою жизнь среди нас, в мире плесени. Навсегда прикованный к сталактиту.

Помощник старейшины в ужасе затрепыхал крылами. Он знал, насколько злобны порождения плесени. Эти серые существа ненавидели все живое. К счастью, они не имели власти в подземном мире. Но все менялось, когда кто-нибудь нарушал его неписаные законы. Тогда плесневики могли схватить отступника и навсегда утащить его в свои норы.

– Еще не поздно, – верещал он, дергая юную демоницу за руку. – Откажись от своего глупого решения. Отступи, и мы сможем защитить тебя.

– Тишина! – прогремел старейшина, Он воздел лапу, и столб огня вырос между ними и уродливыми плесневиками. Серые существа отшатнулись.

– Если кто-то решил взглянуть на верхний мир, это еще не значит, что он перестал быть одним из нас, – грозно произнес мудрый демон. – Я облечен властью править в своем царстве. Я не только не запрещаю юной демонице отправиться в мир людей, но и даю ей свое благословение.

Злобно визжа и корча рожи, плесневики попрятались в щели, а потом и вовсе уползли.

– Отправляйся, куда ведет тебя сердце, дитя мое, – произнес старейшина, и в его голосе больше не было прежней суровости. – И помни, что здесь – твой дом, здесь всегда будут ждать твоего возвращения.

– Но я не понимаю, – заволновался его помощник, когда они остались одни. – Как вы могли позволить ей уйти? Что станет с устоями нашего царства? И в самом деле, как можно променять этот чудесный запах серы на свежий воздух?

– Молодежь имеет право выбирать свой путь, – задумчиво произнес старейшина. – Но ты прав – их выбор мне воистину непонятен. А теперь пошли, друг мой. Мы еще успеем посмотреть, как распускаются цветки первых в этом году гнилушек.

Тело Франсуаз содрогнулось, глаза прекрасной демонессы открылись.

– Это все, – сказала она. – Я готова. – Девушка не отпускала моих рук.

– Майкл, – медленно сказала она. – Я предупреждала тебя… Про образы, живущие в моем сознании. Ты… – Она пыталась подобрать слова. – Ты что-нибудь видел?

– Нет, – солгал я.

Франсуаз вздохнула.

Она попыталась скрыть свое облегчение, с места взяв бодрый, веселый тон, но подготовка к ритуалу слишком утомила девушку, и она не смогла меня обмануть.

– Пойдем ужинать? – спросила она.

– Да, – кивнул я. – Помни – ты должна мне дракончика.

Назад: ПРОЛОГ

Дальше: 11