4. Сказки и сказочники
Две недели в джунглях. Две недели ада. Йорик никогда особо не верил в ужасы загробной жизни, придуманные анласитами, но за все это время решил для себя, что его персональный ад будет похож на эти бесконечные, озлобленные, остервенело убивающие джунгли.
Погиб Эссор. И Линнар плакал, не стыдясь слез:
— Мой Император…
Император погиб. А тот, кто должен был охранять его, кто жизнью отвечал за его жизнь, остался жить.
Клэр получил стрелу в живот. И Йорик сам добил его. А Ивир…
В памяти как наяву тяжелое пятнисто-радужное тело, скользнувшее с дерева. Рванувшееся к Легенде. Валатт успел сбить эльфийку с ног, но тяжелая лапа сломала ему шею. Одним ударом. Коротким. Быстрым.
Оборотни быстрее людей. Рашид не однажды хвастался этим. Оборотни быстрее даже лучших бойцов из тех, кого взял с собой сотник.
И все же им следовало быть еще быстрее.
Хоть чуть-чуть.
Тогда погибла бы Легенда. Она изменилась, эта высокомерная эльфийка с глазами наивного ребенка. Она стала совсем другой за какие-нибудь шесть дней, но Йорик не мог отделаться от мысли:
«Почему не она?»
Сам виноват. Проглядел. Ведь наверняка еще там, в лагере, должен был заметить… Он и заметил. Полное равнодушие валатта к красивой, сумасшедше красивой, такой необычной женщине.
Дурак.
Шелест стрел. И привычно рассыпается отряд. Выцеливают засевших в зарослях оборотней. Стреляют в ответ.
Рутинно-зло.
Эфа и Легенда рядом. Они всегда рядом. Кто кого прикрывает — непонятно.
Равнодушно отмечает мозг количество убитых. Оборотни хорошие бойцы и стрелки неплохие, да только у него, у Йорика, — лучшие.
Которая стычка за день?
Четвертая? Пятая?
Боги, сколько же их здесь, в лесу?
И снова вперед. Только повыдергивали стрелы из трупов.
Иногда доходило до рукопашной. Но чаще просто стреляли. Из кустов. С деревьев. С неба и из-под земли. Отовсюду стреляли. Обычно безрезультатно. Только вот Клэр… А потом разбегались бесшумно.
В ближнем бою никто из нападающих не выживал.
Грамотные засады оборотни устроить не успевали. Вездесущий и словно неуязвимый Рашид шнырял по зарослям, разведывая дорогу. Он так редко принимал человеческий облик, что иногда, забывшись, вцеплялся зубами в сырое мясо, не обернувшись зверем. Говорил мало. Слова вспоминал с трудом и без особой охоты.
Без Рашида крохотный отряд не прошел бы и половины пути.
Йорику казалось временами, что перевертыш, как оборотень из сказки, утрачивает человеческое тем быстрее, чем дольше остается зверем. Конечно, это было не так. Рашид намеренно вытравлял из себя человека, чтобы полностью стать животным. Потом, по возвращении, он так же долго будет меняться обратно.
Если вернется.
Медальон еще пропавший покоя не давал. Глупое суеверие, но после гибели трех своих бойцов Йорик стал на удивление мнительным.
* * *
Когда встали на ночевку, появился Рашид. Выскользнул из темноты. Встряхнулся по-кошачьи. И уселся рядом с командиром:
— Они уходят.
— Куда?
— Дальше на север. Мы напугали их, Йорик.
— Плохо.
Эфа свернулась клубком, положив голову на руки. Слушала. И слушала. Уши ее ловили слова, а чутье — страх. Страх, из которого почти исчезла насмешка. И злость. Злости давно уже было больше, чем страха. И чувство вины. И яростное, почти звериное желание пройти весь путь и вернуться живым.
Эфа чуяла Йорика. Никого другого она услышать не могла.
— Плохо, — прозвучал мягкий голос Рашида. — Они стягивают силы у Злого Леса.
— Что еще за Злой Лес?
— Лес… Сорхе не властна над ним. И оборотни избегают туда соваться.
— Нас они тоже оградить хотят? — От визита туда? Надо полагать. Йорик…
Эфа вздрогнула, впервые услышав Рашида. Он боялся. Он так боялся, что Разящей взвыть захотелось. И еще захотелось убивать.
— Мы не пройдем через них, — спокойно сообщил перевертыш.
— А обойти?
— Они стянули к Злому Лесу всех. Вообще всех, понимаешь?
— Слабое звено есть в любой цепи.
— Знаю. — Рашид вздохнул. — Я найду его. Но что ждет нас в Лесу?
— Увидим.
Перевертыш кивнул. Минут пять они сидели молча, думая каждый о своем. Эфу трясло от желания убивать, и она, не глядя, отхватила ножом кусок сочащегося кровью мяса от прибитой Тэмором под вечер огромной змеюки.
Остальное Исхар наладился сварить.
Разящая глотала почти безвкусную кровь. Вспоминала смутно, как когда-то, давно или недавно, в этой жизни или в другой, вырезала сердца убитых ею людей. Это были хорошие воспоминания. И убивать хотелось меньше.
— Я пойду. — Рашид поднялся на ноги.
— Может, переночуешь здесь? — привычно и без особой надежды спросил Йорик.
Перевертыш молча покачал головой. Кувыркнулся через плечо и, уже котом, исчез в зарослях.
* * *
Две недели в джунглях.
Ярость не утихала. Она тлела и тлела, обжигала раскаленными угольями. Багровыми. Колкими.
Ярость. И обида.
Обиду Легенда подавляла легко. Совершенно ни к чему давать лишний повод для снисходительных взглядов, для понимающих усмешек. С ней обращались как с девочкой, с глупой девочкой — пусть. От нее не убудет, а эти, хмыкающие про себя, пусть уж лучше считают ее дурой, чем разглядят за прозрачностью глаз багровые угли ненависти.
Ярость тоже стоило бы задавить.
Только не получалось.
«Мы команда, — твердила себе эльфийка, глядя в спину шагающей впереди Эфы. — Команда. Мы зависим друг от друга».
Все прекрасно. Все верно. Все так и есть. Особенно когда смотришь на Эфу. На эту порочно-чистую девочку-убийцу, для которой смысл жизни заключается в том, чтобы лишать жизни других.
Но впереди отряда идет себе, ничего не опасаясь, наглый, как слон, непробиваемо-равнодушный орк-полукровка. В чем-то даже близкий ей. Понятный, может быть. Поход на Цошэн — это его шанс. Его добыча. Он дойдет и вернется, вернется со славой. Богине ничего не останется, кроме как смириться и самой опуститься до уровня помощницы сотника. Прислуги у бывшего раба.
Цель благая. Кто б спорил? Путь к ней стоит устлать телами тех, кто считал тебя не только командиром, но и другом. Мертвым все равно. Мертвые не видят насмешливого безразличия в наглых желтых глазах. Они погибали, чтобы сотник мог идти дальше. И он идет. С легкостью принимая эту жертву.
Неужели остальные не понимают? Исхар? Ну да, этот командиру в рот смотрит преданно, готовый выполнить любой, самый безумный приказ. И не один Исхар. Тэмор. Рашид. Линнар. Из семерых выживших четверо полурабов. Беспрекословное подчинение — это в лагере казалось наигранным: в глаза слушаются, за глаза травят байки без всякого уважения к сотнику. В джунглях такая дисциплина притворной быть не могла. И шли на смерть. Просто потому, что Йорик еще там, в лагере, пошел на поводу у собственной похоти.
Мразь.
Легенда отдавала себе отчет в том, что вера предков в ней странным образом перекосилась. Вся ненависть к темным сконцентрировалась на одном-единственном метисе. Тэмора и Исхара она, эльфийка, была склонна считать скорее жертвами, нежели врагами, сознательно вставшими на путь Тьмы. Да и о какой Тьме можно было говорить здесь, в джунглях? Тут знать не знали о великом Противостоянии. Тут убивали, чтобы есть. Ели, чтобы жить. Жили, чтобы убивать. Вот так вот просто все и незамысловато.
И, одержимый честолюбивыми планами, ломится через этот лес жалкий полукровка. Странно и страшно то, что Линнар — эльф, чистокровный эльф, как выяснилось, занимавший не последнее место в своей империи, — точно так же по-собачьи предан своему командиру. А Эфа?
А Эфа себе на уме. Она… в стороне, что ли. Объяснить словами трудно, даже чувствами не объяснить. Словно слушает шефанго что-то внутри себя.
А может, снаружи?
Ждет чего-то?
Смерти, надо полагать. Рано или поздно погибнут все. И хорошо бы Йорик погиб раньше, чем Эфа или Легенда. Со смертью командира всех остальных можно будет убедить вернуться.
Возвращаться безопаснее. Может статься, и Сорхе не откажет в помощи.
* * *
Размеренное движение вперед сбилось вдруг. Застопорилось.
Опять?
Эфа машинально наложила стрелу на тетиву, но из зарослей навстречу вышел Рашид.
— Ну? — спросил Йорик спокойно, словно перевертыш должен был доложить об обстановке в лагере.
— Забирай восточнее. — Рашид вздохнул. — Не скажу, что там легко, но все-таки легче, чем прямо. Только лучше нам поспешить, пока они не поняли. Я покажу тропинки.
— Хорошо. — Орк оглянулся на свой отряд. На миг задержался взглядом на Эфе. — Исхар, Линнар, держитесь за мной. Тэмор, ты замыкающий. Вперед. И чем быстрее, тем лучше.
И пошли, а точнее, побежали ровной бесшумной рысью, постепенно прибавляя темп. Вместо высокого Йорика Разящая видела теперь Исхара. Так и надо. Трое впереди — чтобы защитить ее, Эфу, и непробиваемый Тэмор сзади. Чтобы прикрыть ей спину. Все для нее. Именно ей нужно взойти на Цошэн, а значит, нужно выжить. Легенда по-прежнему ступает шаг в шаг. У эльфийки пока получается уцелеть, хотя, казалось, должна была погибнуть одной из первых. И погибла бы, если б не Ивир.
Мысли путаются и исчезают. Ровно бьется сердце. Ровно ступают ноги. Рашид, как обещал, ведет по утоптанным тропинкам. Не нужно прорубаться сквозь заросли, разве что пригибаться иногда приходится, чтобы не цеплять ветки, слишком низко нависающие над тропами. Звериными? И звериными тоже. Тех, кто живет в этом лесу, нельзя назвать ни зверями, ни людьми. Оборотни.
Только изменился воздух. Странно. Куда делась привычная пряная духота? Где густой настой из запахов листьев и цветов? Ветер? Откуда бы?
— Алярм! — странно-высокий голос перевертыша.
Цветная, косматая, когтисто-зубастая волна. Густой запах со всех сторон. Блестящие глаза. Острые зубы.
Звери. А за ними люди. И стрелы свистят…
Боги! Здесь не пройти! Их слишком много, слишком…
Тело действует само. А обреченность звенит высокой нотой, как звенит зацепленная походя струна лютни.
— Вперед! — рычит Йорик, ударами клинков пробивая дорогу в космато-рычащем месиве.
Эфа рванула в образовавшуюся брешь, не успев задуматься, куда «вперед» и зачем? Да и не думают над приказами. Их выполняют.
Почуяла стрелу сзади, пригнулась, от следующей ушла в кувырок. Вперед!
Краем глаза заметила Легенду. Эльфийка неслась следом. Что делалось позади — не важно. Не до того!
А в лицо ветер. Ветер! Джунгли обрывались резко, как обрезанные. Вот они, душные заросли, а вот — поле. И лес за ним. Другой. Светлый. Прозрачный. Такой неуместный… Из травы поднимаются рядами лучники. Одновременно натягивают тетивы, и молнией мелькает пятнистый котище, на лету сбивая стрелы. В себя ловя. Катится, обламывая хрупкие древки. Он был рядом со стрелками раньше, чем успели те схватиться за мечи. И Эфа не смогла поймать момент, когда пятнистая шкура превратилась в одежду и вместо кота смерчем пошел по телам гибкий как кошка человек.
Вперед.
Убив тех, кто оказался на пути, промчались дальше, оставив Рашида, так же как оставили Линнара и Исхара.
Но сотник оказался рядом как раз вовремя, чтобы отвлечь на себя третью волну нападающих. И Тэмор ожившей скалой топтал хрупкие человеческие тела.
Впереди было чисто. А сзади спешили те, кто не успел умереть. Кто не сумел встретить и стремился теперь догнать.
— В лес! — рявкнул Йорик, стирая ладонью кровь, заливавшую лицо. — Тэмор, вперед!
Но вместо того чтобы выполнять приказ, тролль развернулся к командиру:
— А ты? — И, не дожидаясь ответа, сгреб орка могучими лапами. В равнодушную спину ударили стрелы. Бесполезно ударили. Тэмор только плечами повел, и железные наконечники повываливались из крепкой шкуры.
— Тэмор! — кричала Эфа, отступая под прикрытие высоких толстенных стволов. — Шевелись ты, скотина!
Тролль побежал, поеживаясь, когда попадали в него стрелы. Йорик вывернулся и понесся рядом. Они бок о бок пересекли границу светлого леса, а стрелы осыпались вниз, не долетев до первых деревьев.
— Финиш! — выдохнул сотник, уворачиваясь от споткнувшегося Тэмора.
— Дурак! — проскрежетал тролль, и сделал неприличный жест яростно орущим врагам. — Не спасти Рашида было.
— Знаю. — Йорик уже не обращал внимания на оборотней. — Спасибо. Целы? — он глянул на Эфу, на Легенду.
— Целы, — кивнула Разящая. — Ты-то как?
— А что ему сделается? — зло бросила запыхавшаяся Легенда. — Вместо него Линнар с Исхаром погибли. Рашида не спасти… Нужен ему Рашид!
Не дожидаясь ответа, эльфийка отвернулась и пошла в глубь леса.
— Да-а. Не любит она тебя, — прогудел Тэмор, скрывая неловкость. Орк махнул рукой:
— Кого она любит?
— Пойдем, воду поищем, — сказала Эфа, бросая взгляд на столпившихся у опушки оборотней. — Тебе умыться надо.
— Настоящие орки не умываются, — поморщился Йорик.
— Так ты не настоящий.
— Тоже верно.
В голову не пришло почему-то, что лес тоже опасен. Легенда убрела вперед одна, и никто за нее не встревожился. Впрочем, Легенда-то ладно, сожрет ее кто — плакать будет не о чем. Но вот то, что о себе не побеспокоились, — это было странно.
Странность осознали уже, когда нашли неглубокий ручеек с прозрачной холодной водой. Сначала умылись и напились. Эфа осмотрела критически глубокую царапину, рассекшую сотнику правую бровь. Покривила губы:
— Шрам останется. Ладно хоть глаз не вытек.
— Заживет как на собаке. — Йорик огляделся:
— Слушайте, а почему нас до сих пор никто не ест?
— Кому мы нужны? — вздохнул Тэмор. — Хочешь, чтобы съели, — прогуляйся на опушку.
— Так ведь вроде Злой Лес.
— Для кого злой-то? — резонно спросил тролль. — Для оборотней? Или для богов? Ну они сюда и не суются. Ты видел, как стрелы падали?
— Но ведь должен же кто-то…
— Нас сожрать? А как же! На Цошэн и доедят, что осталось. Змеюшка наша чует что-нибудь? — Тэмор задумчиво посмотрел на старательно принюхивающуюся Разящую. — Ни хрена она не чует. Безопасно здесь.
— Так не бывает.
— Мы от опушки до ручья дошли, как эти… ну, ты слово такое говорил, ругательное… Как туристы, вот! Рты разинули и о корни спотыкались. Ты вообще одним глазом смотрел. И никто нас не съел. Теперь уж и не съедят.
— Так не бывает.
— Спятил, — вздохнул Тэмор, обернувшись к Эфе. — Я как знал. Когда его по башке приложило, так сразу и подумалось мне: не к добру.
— Давайте вверх по ручью поднимемся, — предложила Разящая, замяв деликатную тему. — Все к Цошэн поближе.
— Давайте покурим сперва — возразил Йорик. — Я все пытаюсь понять, почему нас до сих пор никто не ест.
— Подождать предлагаешь, — понимающе кивнул тролль. — Ну, тоже дело благое.
Они сели рядом на берегу. Достали трубки. И лицо Йорика, страшноватое — правый глаз заплывал и почти уже не открывался, — озарилось вдруг блаженной улыбкой.
— Хвоя, — сообщил орк. Не глядя, зачерпнул пальцами желтые опавшие иглы. Поднес к лицу, рассматривая, едва не нюхая. — Настоящая. Это что, сосны? — Он вскинул голову, рассматривая уносящиеся в небо стволы.
Тэмор бережно погладил командира по голове:
— Сосны, Йорик. Сосны. И кедры. Ты, главное, не думай много, хорошо? Тебе это сейчас вредно.
— Я-то думать не буду, — сказал сотник совсем другим тоном. — Но тогда, может быть, ты мне объяснишь, откуда сосны посреди джунглей?
— Где здесь джунгли?
— Да не здесь. А, ладно. — Он раскурил трубку. Эфа, поразмыслив, тоже набила свою.
Сидели, смотрели на ручей, на желто-коричневые стволы деревьев, курили. Молчали. Лес Разящей нравился. Он походил на кедровники в предгорьях Эннэма. Только там деревья были поменьше. И стволы потоньше. В один, редко в два обхвата. А здесь шершавые колонны возносились в небеса на высоту невообразимую. Где-то там высоко чернели, рассекая свет, пушистились иглами толстые ветви. Пахло смолой. Хвоей. Солнцем. Свежий был запах, горьковато-чарующий, совсем не тот, что в джунглях. И птицы пели совсем иначе. Совсем другие птицы, если уж на то пошло.
— Ну, покурили, и хватит. — Йорик выбил трубку о плоский камень у воды. Старательно придавил тлеющие черные жгутики табака. — Еще не хватало пожар здесь устроить.
— Жалко? — понимающе кивнул Тэмор.
— Мы же первые сгорим.
— Ну-ну. — Тролль спорить не стал.
От Эфы не ускользнуло и недоверие Тэмора, и то, что Йорик соврал. Согласилась про себя с обоими. В лесу почему-то хотелось вести себя тихо и с почтением. Как в храме. Храмов Разящая не любила и не уважала никогда, а вот, поди ж ты, здесь ворохнулось что-то похожее на уважение. Может быть, даже на трепет. Слова громко не скажи, где уж пожар устраивать?
Спрятали трубки и пошли вверх по ручью, как и собирались. После джунглей идти до лесу было просто удовольствием. Неудивительно, что в первые минуты пребывания здесь они совершенно забыли об опасности. Да и сейчас, если честно, не очень-то думалось о плохом. Разум заставлял, конечно, прислушиваться и приглядываться. Но уши ловили спокойный посвист невидимых птиц, никакой тревоги не было в переливчатых трелях. А глаза смотрели сразу на все и не видели толком ничего. Взор выхватывал цветные пятна, часть мозаики, которая мгновением позже укладывалась в какую-то сказочную картинку. Трава — зеленая. Это чудо просто, какая зеленая, нежная может быть трава. Земля — черная. А еще — желтая от опавшей хвои. Земляника — красная. Смотрит томно из-под резных листиков. Вода — прозрачная. Даже с виду холодная. А камни на дне — блестящие. Берег становится все более сырым. Звенят над травой комары. Дивно звенят! Искрами посверкивают слюдяные крылья в дробящихся солнечных лучах. Подняться бы на холм, чтобы выбраться из топи, — сколько угодно поднимайся. На миллион холмов! По упругой траве, отводя в сторону гибкие ветки береговых кустов. Идти бы так всю жизнь, каждую секунду наслаждаясь такими обыкновенно необычными вещами.
А потом потянуло большой водой. И ветер дохнул влагой. Они прибавили шагу не сговариваясь, все трое, но Эфа обогнала Йорика. Запах… Почему кажется, что в нем не хватает соли?.. Запах манил к себе. Она взлетела на холм. Ахнула. И едва не помчалась вниз, но жесткая рука ухватила за пояс, дернула назад. Орк с Тэмором столкнулись плечами, закрывая ее. От чего?
— Что ты там увидела? — мрачно поинтересовался тролль, обозрев горизонт, бескрайнюю гладь воды и совершенно чистое небо.
— Озеро, — искренне ответила Разящая.
— А испугалась чего? — нахмурился Йорик.
— Кто? Я испугалась? — Эфа обиделась. — Да ты раньше испугаешься!
— Это она от радости, — сообщил Тэмор после секундного замешательства. — Воду увидела и заголосила. Она ж чистюля, навроде тебя.
— Какой ты умный! — саркастически заявила Эфа. И пошла вниз. К воде. Обида нисколько не умаляла восторга перед открывшимся взору великолепием. Озеро. Морем не назвала только потому, что моря в лесу не бывает. А громада, что смутно различалась вдали, не скрываемая теперь деревьями…
— Вот и Цошэн, — задумчиво и спокойно произнес подошедший сзади Йорик.
— Такая большая! Как наши горы. Я думала, она меньше.
— Как ваши горы? Да ваши горы ей в подметки не годятся.
— Чего?! — взвилась Эфа. — У нас и повыше не редкость. На этой даже шапки снеговой нет.
Открытый глаз сотника стал озадаченным. Закрытый сделал попытку открыться.
— Понял, — кивнул Йорик. — Ты про Эзис. А я про Анго. Насчет Эзиса ты права, там горы повыше.
— Я Легенду нашел, — крикнул с холма Тэмор. — Она там, дальше по берегу, — тролль сделал паузу, всматриваясь, и добавил:
— Купается. Пойдем туда?
— Подождем, — покачал головой орк. — Эльфы, они стеснительные. У них женщины от мужчин прячутся.
— Врешь ты все, — не поверил тролль, спускаясь к воде. — Чего стесняться-то, если они все там, как Легенда, красивые?
— Ну, во-первых, не все. А во-вторых, сколько народов, столько…
— Уродов. — Тэмор покивал понимающе. — Ладно. Тогда пусть купается.
— Я тоже хочу купаться, — решительно заявила Эфа. — Аида, сотник! Кто дальше?
— Ну, в этом мне с шефанго лучше не тягаться, — признался Йорик. — Вы полжизни в воде проводите.
— Пойдем. Пусть Тэмор нас охраняет. Он все равно воды боится.
— Да не боюсь я, — отмахнулся тролль. — Меня шкура на дно тянет, вот и все купанье. Идите. Если уж Легенду не сожрал никто, на вас тем паче не позарятся.
На том и порешили.
* * *
Потом, посвежевшие и довольные — даже Тэмор, который ближе чем на десять шагов к берегу не подходил, — они присоединились к возлежащей на траве Легенде. Эльфийка пребывала в состоянии легкой эйфории от леса, озера и себя в одной географической точке! Эйфория, впрочем, нисколько не мешала ей не замечать присутствие Йорика. Орка это нимало не обеспокоило, а вот к словам Легенды о том, что в лесу безопасно, то есть совсем безопасно, он отнесся с большим вниманием. Похоже, что поверил. И Легенде поверил, и в безопасность, о которой ему и Эфа с Тэмором толковали.
Отдохнув, пошли дальше. Держались берега. Цошэн маячила вдали синеватым пятном — не промахнешься. К ней и направлялись. По прикидкам сотника, идти было еще с неделю, не меньше. Даже если спешить. А они не слишком спешили. Во всяком случае, не в этот суматошный день. Резкий переход от смертельной опасности джунглей к блаженному спокойствию Леса отбил всякую охоту куда-то торопиться.
Так и шли.
Зверье здесь было непуганое, никогда не видавшее двуногих. И рогатую, похожую на оленя тварь Йорик подстрелил с тяжелым вздохом:
— Все равно что с леталки из бластера, — объяснил он Эфе, которая взялась помочь разделать добычу. — Нечестно.
— Глупости, — буркнула Разящая. — Жрать-то нам надо.
— Сам знаю, что глупости, — кивнул Йорик. — Да гнилые умствования шпаков покоя не дают.
Этих слов Эфа не поняла. Так же как не поняла, почему нечестно убивать зверя, который сам подставляется под выстрел.
А на ночь расположились поодаль от воды. Развели небольшой костер. Зажарили для Легенды немного оленины. Все остальные ели мясо сырым. Тэмор с жадностью поглядывал на Эфу и Йорика, сноровисто подъедая выделенную ему часть туши. Немаленькую часть. Если по правде, то и вовсе большую, но тролль мог бы сожрать такого оленя в одиночку, и в желудке еще осталось бы место для пары зайцев. Однако зайцев не было, а взятый из лагеря запас провианта, точнее, то, что осталось от этого запаса, лежало в рюкзаках на очередной крайний случай. В конце концов Тэмор доел мясо и принялся разгрызать кости с душераздирающим треском. Всхлипывания, с какими он высасывал мозг, вызывали самые жуткие ассоциации.
Легенда поднялась и ушла подальше от шумного соседства, пожелав персонально Эфе приятных снов.
Костер погасили. Тепло было и без огня, а лишний свет ни к чему даже в самом безопасном лесу. Тэмор грыз кости и готов был грызть их до утра. Во всяком случае, он сообщил командиру, что подежурит первую часть ночи, а там посмотрит, будить кого или дальше сидеть. Тем более что Легенда свою часть ужина не доела.
Йорик согласился: Тэморовы ночные бдения были делом привычным. Тролль отсыпался сутками, но зато потом и бодрствовать мог неделями. Так уж устроен. Здоровым глазом сотник углядел в темноте Легенду, не то спящую, не то молча переживающую свои неурядицы. Эльфийка расположилась достаточно близко. Если что и случится ночью, она беззащитной не окажется.
«Порядок?» — спросил себя орк.
И сам себе ответил: «Да уж. Порядок».
Без энтузиазма ответил. Да откуда ему взяться, энтузиазму? Самому хотелось, как вот Легенде, завернуться в плащ с головой и заползти куда-нибудь в темные кусты, в колючки, в берлогу буреломную, чтоб не видел никто и не трогал никто.
Не страшно. Бывало такое и раньше. И дома случалось, когда смерть за смертью заполняли душу расплавленным свинцом. Каждый раз взвешивал и просчитывал все снова и снова. Мог что-то сделать? Мог уберечь? Мог отдать другой приказ? Отправить в другую сторону? Изменить что-то мог?
И каждый раз казалось: мог. Все мог. Не захотел или не сумел, но…
Дома жутко было, когда гибли его люди. Редко. Десятками лет не случалось потерь в экипаже. И все-таки рано или поздно кто-то встречал свою смерть. Вот где дикостью она казалась. Ведь войны как бы и нет. Благополучно все. Мир, дружба и процветание. Только «Гончая» была крейсером. Боевым кораблем. И не простаивала она без дела. Не на пустом месте зарабатывал славу экипаж.
Не за бумажную волокиту получал награды и повышения командор Хасг… И люди гибли.
На исследовательском корабле.
В гробу они видели эти исследования! Яйцеголовых понесли бесы искать пространственную аномалию. Да им тапочки свои впотьмах не отыскать!
«Пойди туда, не знаю куда…»
Вот и пошли. Кто у нас на такое мастер?
«Невозможного нет…»
Получай, командор Хасг! Повоевал. Теперь и отдохнуть можно. «Считайте это отпуском, генерал. Никакой аномалии, скорее всего, просто не существует».
М-мать… Йорик скрипнул зубами, рассматривая звездное небо. Чужое. Пора бы уже привыкнуть. И привык ведь вроде.
Гибель Рашида выбила из колеи. Гибель Рашида, а теперь еще лес этот.
Безопасный.
Опять отпуск?
Был человек, пришедший из другого мира, но из того же времени. Был. Друг. Может быть, стала смерть его той каплей, что проточила наконец камень. На время, конечно. На час, от силы на два такого вот бессмысленно озлобленного созерцания неба вокруг и тьмы в себе самом. А может, и в самом деле выделял он, Йорик, перевертыша из числа остальных своих солдат? Скорее всего и то правда, и это.
Чуть слышные шаги. Знакомый запах. Расстелив одеяло, Эфа улеглась рядышком, положив голову на руки:
— Не буду врать, что мне холодно, сотник, но лучше я тут заночую, потому что тебе сейчас так хреново, как на моей памяти не было еще.
— С чего ты взяла? — задал он самый идиотский вопрос, какой только мог прийти в голову. С чего шефанго может читать эмоции? А с чего он, Йорик, может различать цвета?
— Я ж тебе объясняла, — вздохнула Эфа, — еще в первый день в лагере. Я слышу.
— Да. Помню.
— Вот. В общем, ты додумывай до конца свои грустные мысли и лучше снова начинай злиться.
— Да, миледи. С той минуты, как мы вошли в Лес, командирами становятся по очереди все, кому не лень. В этом есть своя прелесть.
— Ну, пока до дела не дойдет, все мы командовать мастера, — кивнула Эфа. — А спросят, если что, все равно с тебя.
— Умеешь ты утешать!
— Научись напрашиваться на утешения, тогда и поговорим.
— Я буду тренироваться.
— Ага. Вперед. У тебя получится. — Разящая помолчала, потом добавила задумчиво:
— Ты такой. У тебя все всегда получается.
Шефанго подошла со стороны заплывшего глаза, и Йорик не мог разглядеть ее лица. А определить на слух, смеется Эфа или говорит всерьез, не получалось. Да и какая, к бесам, разница?
— Вы знаете сказки? — скрипуче спросило вдруг дерево, у корней которого они лежали.
Сотник с Разящей вскочили на ноги, спина к спине, и звездный свет холодно блеснул на лезвиях их клинков.
— Опасности нет, — шепнула Эфа, осторожно опуская сабли. Тэмор уже был рядом и озирался вокруг в поисках врага. Даже Легенда стояла с натянутым луком.
И тихо было вокруг.
— Послышалось, — констатировала шефанго.
— Обоим сразу? Не смеши! — Йорик вслушался в ночь. — Говорящие деревья, мать их так!
— Мы не деревья, — проскрипела та же самая сосна. — Мы — духи Больших Деревьев. Вы знаете сказки, пришельцы?
— Ну, если мы и спятили, то хором, — утешающе произнес сотник. — Будем сказки рассказывать или лес запалим?
— Лучше сказки, — заметила Эфа.
— А ты их знаешь?
— Целую кучу.
И тут же лес наполнился скрипом, скрежетом, шумно качнулись кроны великанских сосен, а между стволов вспыхнули и замерцали зеленые, круглые, как плошки, глаза. Много их было. Со всех сторон. На прогалину выходили, выбирались из леса, отделялись незаметно и бесшумно от корней маленькие — от силы до колена Легенде — большеглазые, темно-коричневые, в чешуйках бархатистой коры…
— Сотто, — все тот же скрипучий голос. — Мы называемся сотто. Деревья любят сказки. Мы — слушаем. Мы тоже любим сказки.
Остальные согласно моргали. Зеленые огни то угасали, то вновь вспыхивали. Не так, как светятся в темноте глаза животных. И не тем холодным огнем, каким горят гнилушки. Если бы нежные кончики сосновых веток были видны ночью, они, наверное, выглядели бы так же, как огромные глаза крохотных духов деревьев. Духов Больших Деревьев.
— Приснится же такое, — неуверенно буркнул Тэмор, бросая клинок в ножны. — Чей сон, признавайтесь?! — Тролль огляделся и мягко сел на землю. — Это все от того, что кто-то из вас перед сном объелся.
— Мы не сон, — ответил сотто. Тот самый, что заговорил первым. Он успел уже подойти совсем близко и сейчас уселся напротив Тэмора, подогнув то, что условно можно было считать ногами — корявые, коленками назад, не то корни, не то ветки. — Я — Говорящий-с-людьми. Меня так называют. Я умею говорить ваши слова. Другие умеют только понимать. И мы не сон.
— С логикой у них сложно, — шепнул Йорик на ухо Эфе.
— У них своя логика, — бросила Легенда. — Не тебе, смесок, судить о лесных духах.
А лесные духи тем временем расселись, кто на земле, кто — на прямых как мачты стволах. Так и сидели, параллельно земле, не чувствуя, судя по всему, ни малейшего неудобства. Тэмор склонял голову то вправо, то влево, разглядывая малышей. И морщился:
— Я понимаю, когда стоят. Или когда лежат. Но когда вот так… Не понимаю.
Сотто поскрипывали, пощелкивали, шумели, как шумят кроны под ветром, жестикулировали плавно, со странным, неживотным, но живым изяществом.
Говорящий-с-людьми несколько раз закрыл и снова открыл глаза. Шум вокруг сразу прекратился.
— Откуда вы идете? — спросил сотто. — Люди всегда идут к Большой Горе. Но все они из разных мест.
— Мы пришли из джунглей, — ответила Легенда. — А что, здесь часто ходят люди?
— Часто, — моргнул дух. — Последние были в Лесу столько обновлений назад, сколько ягод выросло на кустах рядом с Шишкой-без-семян.
Йорик, Тэмор и Эфа одновременно уставились на Легенду. Переводи, мол.
— Обновления — это весны, — пояснила эльфийка, обращаясь к Разящей. — Шишка-без-семян — имя одного из деревьев. Так? — Она взглянула на сотто.
Тот вновь опустил и поднял веки.
Потом шевельнул лапой-рукой:
— Однажды все его шишки оказались пустыми. Тогда он был еще молодым. Глупым. Я вспомнил ваш счет! Последние люди были в Лесу сто и еще четыре обновления назад.
— Ничего себе «часто»! — хмыкнула Эфа.
— Забыла, как медленно живут деревья? — напомнила ей Легенда. — Для них это часто. Для эльфов, кстати, тоже.
— Вы хотите просить у Вэйшэ? — спросил сотто.
— У кого просить? — не поняла Эфа. — И чего?
— Все хотят просить о разном, — объяснил дух. — А Вэйше живет на вершине Большой Горы. Она ждет. Люди приходят к ней и не уходят больше никогда.
— Весело, — протянул Йорик.
— Если вы не знаете о Вэйшэ, зачем вам на Большую Гору? — поинтересовался сотто.
— Мы пришли за Финроем, — ответила ему Легенда. — Мы думали, что на Большой Горе живет Финрой, бог войны.
— Да. — Большеглазый дух снова моргнул. — Он живет там. Но люди никогда не ходят за войной. Войны они умеют делать сами.
— Разучились, — буркнул Тэмор и принялся чесаться, скребя когтями по толстой шкуре.
— Кто такая Вэйшэ? — спросил сотник. — И зачем она убивает тех, кто к ней приходит?
— Она богиня. Она не убивает. Она просто оставляет у себя.
— Зачем?
— Мы не знаем. Вэйшэ на Большой Горе, а мы — Лес. Расскажите нам сказку, вы сказали, что знаете сказки.
— Это Эфа говорила, — напомнила Легенда. — Представляю себе, какие у нее сказочки!
— Мы любим слушать любые сказки, — проскрипел сотто. — Рассказывай, Эфа. Мы будем слушать.
Он замолчал. И остальные духи молчали. И Лес вокруг притих. Даже ветер не шумел в кронах. Только глаза, огромные зеленые глаза окружали со всех сторон. Таращились внимательно. Ждали.
— Далеко-далеко, — медленно начала Разящая, — за теплым морем, на земле, где правят веселые и ревнивые боги, жил лесной дух, которого называли Пан…
Когда небо засветлелось, высоко в кронах кедров прошумел осторожный, любопытствующий ветерок. И сотто зашевелились. Эфа потянулась. Набила неведомо которую за ночь трубку. Тэмор помотал здоровенной башкой:
— Ну ты прям… На тебе деньги зарабатывать можно.
— Это как? — нахмурилась Разящая.
— Ну ты рассказывать будешь, а люди деньги платить, — объяснил бесхитростный тролль.
— Спасибо, — проскрипел Говорящий-с-людьми. — У тебя хорошие сказки. А еще ты знаешь?
— Завтра, — покачала головой Эфа. — Нам нужно выспаться. И идти дальше.
— Это всегда так, — моргнул дух. — Я знаю, вам нужно спать, есть мясо, убивать. Поэтому вы умеете делать сказки. Мы уходим.
— Я же говорю, трудная у них логика, — вздохнул Йорик. И улыбнулся:
— А рассказывать ты и вправду умеешь. Ни за что бы не подумал.
— Я тоже, — поморщилась Эфа. — Но этим… глазастым… Они ж так слушают!
— Ладно. Отбой. — Сотник глянул на Тэмора:
— Покараулишь?
— Еда кончилась, — вздохнул тролль. — Покараулю.
* * *
А когда они проснулись, солнце сияло высоко в небе, расстилая между стволами золотые дорожки. Тени были короткими и очень черными, а воздух пах ягодами и хвоей.
— Купаться! — вспомнила Эфа про близкое озеро.
— И жрать, — добавил Тэмор. — Пока вы дрыхли, эти, маленькие, делом занимались.
Рядом с троллем на траве лежали два разделанных зверя, один к одному вчерашний олень. В котелке, насыпанные с горкой, благоухали глянцевые темно-синие ягоды, отдельно сложены были очищенные от кожуры, с виду хрусткие стебли чего-то, видимо, съедобного, и по всем четырем кружкам щедрой горстью рассыпал кто-то дивно пахнущие орехи. Очищенные от скорлупы и даже от тоненькой кожицы.
Йорик молча поднял брови. Правая двигалась плохо. Заныла сразу и сильно.
— Красив! — фыркнула Разящая. Ухватила из котелка горсть ягод, высыпала в рот все разом и отправилась к воде. Йорик побрел следом.
— Иди, купайся, — посоветовал Тэмор Легенде. — Я для тебя мясо поджарю. Я умею.
— Спасибо, — кивнула эльфийка. И тоже пошла к озеру, но совсем не туда, куда сотник с Эфой.
Потом шли вдоль берега, ориентируясь на Большую Гору — Цошэн, которая туманной громадой высилась в кажущемся недалеке, но ближе не становилась. И к вечеру, хотя отмахали немало, осталась там же, где была утром. За ужином погадали вяло, что же это за Вэйшэ неведомая, но поскольку данных для серьезных размышлений было слишком мало, все четверо мрачно сошлись на том, что джунгли, похоже, были цветочками. Ягодки ждут впереди.
И только когда появились сотто, стало как-то повеселее.
— Это потому, что они — Лес, — непонятно объяснила Легенда.
Сотто в этот вечер не скрипели и не шумели. Сразу расселись тихонечко и уставились на Разящую горящими глазищами. Эфа набила трубочку, раскурила и начала очередную сказку. На сей раз она вспомнила легенды Ригондо, населенного грязным и пестрым людом государства, что лежало к северу от Эллии. Эллийские сказки были рассказаны вчера.
И снова, едва начало светать, духи Больших Деревьев зашевелились. С озера потянуло ветерком. Эфа закончила последнюю сказку, и Говорящий-с-людьми проскрипел:
— Спасибо. Вы знаете о том, что на Большой Горе вас ждет девять сомнений?
— Знаем, — кивнула Разящая. — А вы можете рассказать, что это за сомнения?
— Нет, — сказал сотто. — Мы не можем. Мы не знаем. Все люди, которые уходили туда, оставались у Вэйшэ. Или умирали. Зачем вам Финрой?
— Нам нужна его помощь. Будет война.
— Война в джунглях и горах? — уточнил Го-ворящий-с-людьми. — Это очень плохо. Дух и плоть не должны воевать.
— О чем ты?
— О духах и телах, — объяснил сотто. — Между ними не должно быть войны. Вам пора спать. Мы придем завтра ночью? — Он посмотрел на Эфу.
— Да, пожалуйста. — Разящая пожала плечами.
— Ты знаешь так много сказок?
— Много и еще чуть-чуть. — Эфа задумалась. — И еще немножко. И пару-тройку сверху. Вам хватит.
— Это хорошо, — заметил Говорящий-с-людьми. И сотто бесшумно растворились в ползущем с озера тумане.
Так оно и пошло. День за днем идти, идти и идти. Хорошо так, споро, отмахивая за день по полтора, а то и по два перехода. В Лесу усталости почти не ощущалось, а земля, усыпанная хвоей, словно сама подталкивала вперед, помогала идти. Казалось иногда, что кусты раздвигаются, пропуская людей. Легенда утверждала, что действительно раздвигаются. С ней не спорили. Эльфам, в конце концов, виднее, что и как в лесу. Тем более в Лесу живом, одушевленном в буквальном смысле слова.
* * *
Ночью появлялись сотто. Рассаживались по кругу. Смотрели. И слушали. Слушать они умели.
Говорящий-с-людьми сказал однажды, что здесь, в Лесу, совсем не обязательно оставлять караульных. Ничего плохого не случится с теми, кто рассказывал сказки духам Больших Деревьев. Об этом, впрочем, и без того догадались, но Тэмор, который благодаря ночным бдениям завтракал дважды: сразу, когда сотто приносили угощение, и потом, когда просыпались остальные, идею ночевок без караульных воспринял без восторга.
— Дело твое, — пожал плечами Йорик. — Бди, ежели хочешь.
Солнце вставало и садилось. И снова вставало. И дни бежали незаметно, и должны были они казаться одинаковыми, да только Лес весь был разный. А Цошэн пусть медленно, но приближалась. И однажды громада горы заслонила весь горизонт.
— Завтра, — вздохнула Эфа, когда остановились на ночь.
— Завтра, — поморщилась Легенда.
Йорик молчал. Он давно уже вновь стал смотреть на мир обоими глазами, и мир вокруг нравился ему в два раза больше. Уходить из Леса не хотелось.
Уходить никому не хотелось.
— Тролли — звери горные, — прогудел Тэмор, доставая из бездонного рюкзака завернутое в листья мясо, — но чегой-то меня в горы совсем не тянет.
Ночью явились сотто. Непривычно торжественные. На деревья они не залезали, и на землю не садились, встали широким кругом, поблескивая плошками глаз.
Говорящий-с-людьми по обыкновению вышел вперед:
— Завтра вы уйдете, — проскрипел он и поднял сучковатую руку. — Возьми, Сказочница. Он будет тебя охранять. Его называют Дхис — Лучший-ныряльщик-в-листву.
Тонкая змея скользнула с руки сотто в подставленную Эфой ладонь. Живая… деревянная змея. На ощупь Дхис напоминал очищенную от коры и подсушенную древесину, из которой режут гномы забавные игрушки. Шершавый, теплый. И гибкий.
— Там, на Большой Горе, вы будете умирать, — произнес Говорящий-с-людьми. — Если Дхис не сможет защитить тебя, если с ним тоже что-нибудь случится, положи то, что останется, в воду. Нового змея назови иначе. Он тоже будет беречь тебя, Сказочница.
— Спасибо, — сказала Разящая.
Тонкий деревянный змей скользнул по руке и застыл на запястье, как изящный браслет. Только крохотные глазки-бусинки поблескивали, непохожие на бисерины, что полагались бы на таком браслетике.
— Вам нужно спать этой ночью, — сообщил Говорящий-с-людьми. — Вам нужно отдохнуть. Жаль, что вы не вернетесь обратно.
* * *
Тэмор задумчиво опустил в воду огромную лапищу. Поводил пальцами в холодной воде, а потом потер кончик подвижного носа.
— Что, умылся? — язвительно поинтересовался Йорик.
Тэмор вздохнул и потер глаза с аккуратностью художника, делающего на холсте последние мазки.
— Глупости это все.
— Конечно. — Орк закончил бриться. Аккуратно убрал острое лезвие в замшевый футляр. Тэмор наблюдал за этими манипуляциями с нескрываемой насмешкой. Мыться. Бриться. Еще и зубы чистить. Все это блажь, придуманная людьми. У чистокровных орков, кстати, и борода-то не растет. А о троллях и говорить не приходится.
— Ты, Йорик, зря смеешься. — Эфа вошла в воду по пояс, длинную косу тут же подхватило течением. — Тэмор грязи не боится. Он об деревья чешется. И в пыли валяется.
— Да, чешусь, — с достоинством ответил тролль. — Да, валяюсь. Зато блох нет.
— Дохнут, — кивнула Эфа. — Непонятно только, чего ж тогда чешешься.
Не дожидаясь ответа, шефанго нырнула и появилась из-под воды уже далеко от берега. Озеро было холодным. Чистым. С приятным песчаным дном.
— Жрать пойдемте. — Тэмор направился к лагерю. Эфа поплескалась еще немного и тоже поплыла к берегу. Йорик подал ей руку, помогая выбраться из воды. Разящая хмыкнула, но помощь приняла. Сколько народов, столько и обычаев, в конце-то концов, и глупо с обычаями спорить.
Перекусили быстро, без затей. Холодным мясом. И запили холодной же водой.
— Сегодня мы выйдем из Леса, — констатировала Легенда. — Жалко.
— Не страшно? — оскалилась Эфа, переплетая косу.
— Как ни странно, нет. Азарт какой-то появился. Лес лечит, ты заметила?
Йорик согласно кивнул.
Тэмор отправил в пасть здоровенный кусок мяса и промычал невнятно:
— Не в Лесе дело. Здесь оборотней нет. Собрались. Закинули на плечи рюкзаки. Пошли.
Деревянный браслет чуть холодил запястье. Дхис. Тонкая змейка с глазами-бусинками.
Правы оба, и Тэмор и Легенда. В Лесу действительно безопасно. И удивительно мирно. Он недоступен богам. Его боятся оборотни. Почему боятся, непонятно, но это очень удобно.
И Лес действительно лечит. Змеящаяся трещинами кора с потеками смолы. Солнечный запах. Кроны деревьев, возносящиеся в прозрачное небо. Светло в Лесу. И земля под ногами сухая и чистая.
Светло.
Погибших не вернуть. А скорбь превращается в спокойное воспоминание. И страх сменяется азартом. Тишина закончится, придет время сражений. Так и должно быть. Нельзя навсегда остаться в тишине. Им нельзя, бойцам, воинам…
Эфа ухмыльнулась про себя. Воины. Кто-то, может быть, и воин. Йорик называл их солдатами. Но она — Разящая. Она была и будет Разящей. И когда кончится все, вернется в Гульрам. К Судиру, который наверняка ждет ее. Ждет, уверенный, что его ученица, воплощение смерти, убийца, обязательно придет.
Если только не умер Судир. Но даже если и умер, он оставил преемника.
— Убивать хочется? — поинтересовался Йорик, не оборачиваясь.
— Угу. — Эфа раздула ноздри, нюхая воздух. Лес пах солнцем и горячей хвоей.
— Как второе дыхание, — задумчиво произнесла Легенда. — У души может быть второе дыхание?
— Запросто.
Белые цветки на тонких стеблях раскрылись у самых корней огромного кедра.
Капля росы сверкает на бархатной кожице листа.
Черной лентой скользнула змея. Исчезла в невысокой траве.
Как букет необычных цветов — птенцы в гнезде. Клювы с ярко-желтыми ободками.
Второе дыхание души.
Ровный шаг, ритмичный и легкий. «Орочья» поступь. Эфу ходить по лесу учили совсем не орки. Да и Легенду тоже. И эльфийка утверждает, что к оркам такая походка отношения не имеет. Все может быть. Однако и Йорик, и погибший Исхар называли этот не шаг и не бег, нечто среднее, «орочьим», а кто будет спорить с командирами?
Даже Тэмор, с виду тяжелый увалень, для которого, кажется, и голову-то повернуть — испытание, плывет, чуть покачиваясь. Бесшумно. Мягко. Страшен Тэмор в бою. И сейчас, когда идет он подобравшись, даже здесь, в безопасном Лесу, ожидая нападения, смотреть на него жутковато. Слишком огромен. Слишком силен. И быстр.
Конечно, далеко троллю до убитого Рашида. И с Линнаром не сравнился бы он в скорости. Но попасть под удар его страшного кулака — верная смерть. Тяжелым своим мечом Тэмор надвое разрубает врага. Вместе с доспехами, если таковые имеются. Да что там, тролль деревья может рубить. Этим же мечом.
Тэмор дойдет. Этот не погибнет. Стрелы его не берут. Клинки отскакивают от толстенной шкуры. Не кожа и не чешуя, что-то…
Йорик говорил, что тролли наполовину из камня. Или… нет, не то чтобы наполовину. Слово «кремнийорганика…»
И снова улыбается Эфа. Вспоминает, как пытался сотник найти объяснения, такие, чтоб понятно было ей, Разящей, не желающей вспоминать свой родной мир.
Кремнийорганика.
Камень. И живое тело.
Эфа так и не поняла, какое отношение ко всему этому имеет уголь. Или не уголь? И почему уголь обязательно есть и в человеческом теле, и в деревьях, и даже в траве?
Наверное, все-таки не уголь. Йорик называл это как-то иначе.
А не все ли равно?
И стелется под ноги земля, укрытая порыжевшей хвоей. Чует Эфа за спиной Легенду. Видит впереди неутомимо шагающего сотника.
Обернется — высится, замыкая строй, огромный тролль.
И Лес вокруг. Смотрят из-за стволов, выглядывают из переплетения корней, таращатся с поднебесной высоты раскидистых крон сотто. Большеглазые духи Больших Деревьев.
* * *
Привала не делали. Чтобы устать в Лесу, нужно было пройти много. Очень много. Путь шел в гору постепенно. Полого. Почти незаметно. Близилась Цошэн, гора девяти сомнений. Но пока деревья с легкостью взбегали на плавный склон. Только сотто исчезли. Лес еще не кончился. Деревьев больших в достатке было. А вот маленькие хранители уже предпочли отстать от отряда.
Легенда оглянулась и увидела малышей, выстроившихся неровным рядком. Тэмор тоже повернул тяжелую голову. Но тролль не мог разглядеть сотто. Эльфом для этого нужно было быть.
Или орком.
Два таких разных и все же таких похожих народа.
Если Темный действительно создал орков не для того, чтобы поиздеваться над творениями Светлого Владыки…
Откуда такие мысли, Легенда?
А откуда бы взяться другим?
Эльфийка пожала плечами, не найдя ответа ни на один из вопросов. Не важно, в конце концов, кто и для чего создавал орков. Не важно даже, кто и для чего создал эльфов. Потом, когда кончится все и вернется она домой, тогда станет как раньше. Старые предания. Старая ненависть. Священные книги снова окажутся непреложной истиной. А пока… Будь ее воля, она всадила бы стрелу в спину Йорику. Ублюдок. Смесок. Ни Свет, ни Тьма не принимают таких. Но сейчас она, эльфийка, зависит от этого полукровки. А он зависит от нее. И в бою Йорик будет драться с ней рядом.
Или все-таки предпочтет Эфу?
Интересно, эти самые шефанго кем созданы? Не Владыкой, это уж точно. И кому поклоняются они?
Надо полагать, у этих, жутких, ни на кого не похожих созданий, есть свой бог. Свой Творец, чтимый, принимающий жертвы, наверняка кровавые. Ведь какой народ, такие и боги…
Эта мысль была для Легенды слишком уж вольной. И эльфийка тут же поправила себя: «Какие боги, такой и народ».
А Эфа замерла вдруг. И Йорик, даром что впереди шел, тоже остановился.
— Алярм, — сообщил он скучным голосом.
Стрелы на тетивы. Рассыпаться. Вперед…
И уже совсем иначе, рыком гулким, голос командира. Слышишь такой и сперва выполняешь приказ, а уж потом начинаешь думать.
— Сомкнуться!
А из-под деревьев туман. Из-под корней. Гнилой. Зеленый. Душный.
Стрелять?
Но в кого стрелять?
Сомкнуться, чтоб не потерять друг друга. Чтоб видеть, хотя бы силуэт смутный видеть рядом. Чтобы знать — это свой.
А в тумане, смутно, маревом дрожащим… Астандо. Астандо — это имя. Это образ. Это — музыка и дивные стихи. Он, выбранный однажды и навсегда. И нет тумана. Синева небесная есть. Склон холма, сбегающий к морю. Лошади… вон они, лошади, пасутся рядышком. И лютня, брошенная на траву.
Так и было. Ведь так это все и было, когда…
— Легенда, — такой знакомый, родной, певучий голос. И улыбка в нем. — Не долго ли купаешься?
— Долго. — Она делает шаг навстречу.
Значит, там, дома, времени прошло немного. Совсем немного. Астандо не успел даже встревожиться всерьез.
Искупалась, называется.
— Легенда…
Удар по лицу. Больно. Туман вокруг.
Зачем? Почему?
И рычащий голос…
Чей?
— Дура!
Эфа! Это Эфа, беловолосая, тощая девчонка. Это она помешала, она не позволила вернуться. Туда. Домой.
Убить! Убить и попытаться снова. Еще раз попытаться. Ведь получилось же, ведь…
Но знакомо уже, с силой, неожиданной в тонких жилистых руках, Эфа швыряет ее на землю. И снова бьет. По лицу. Хлестко. Наотмашь.
— Это морок! Морок, понимаешь?
Нет. Легенда не понимала. Но встать уже не могла. Лежала. Чувствовала, как катятся по лицу слезы. Ненавидела их. Слабость свою ненавидела. Эфу ненавидела. Лес этот проклятый…
А Разящая уже отвернулась. Исчезла в дурно пахнущем тумане.
* * *
Йорик видел, как Тэмор, несокрушимая скала, качнулся и пошел вперед, на ходу убирая в ножны свой страшный клинок. Тролль уходил в туман, терялся…
— Куда?! — Собственный голос показался приглушенно-жалким.
Мелькнула за зеленоватой завесой Эфа.
И Эфа же вышла с другой стороны. Спрыгнула с опускающегося трапа, не дожидаясь, пока тонкие лапы-подножки коснутся земли. Катер висел на антигравах, медленно таяли защитные поля…
— Ты где пропадаешь, командор? — Низкий голос звучал укоризненно и с легкой насмешкой. — Загулял?
Кивнуть. Согласиться. Действительно ведь, загулял. Не то слово. А «Гончая» уже готова к старту…
Да только Эфе там не место. Ну никак не место. Она — жестокое дитя древности. Не укладываются в одну картинку «Гончая» и девочка-убийца из сказочного Средневековья. Не сходится… Не верится…
Что за бред?
А поле космолога уже подрагивает зеленым маревом. Плывет.
Морок. Обман.
Тело само дергается назад. Жуткая, бесформенная тварь расплывается, сливаясь с туманом.
Что-то кричит за спиной Эфа. Настоящая. Живая.
Зеленая муть душит. Нечем дышать.
Йорик рванул из ножен мечи. Крутнулся, рассекая туман, как живую плоть. И взвыло вокруг. Заплясало. Шарахнулось. Легкие жадно глотнули воздух.
В бой, как в танец.
* * *
Эфа бросила эльфийку на землю. Развернулась. Развернулась, чтобы увидеть, как уходит, исчезает в тумане Тэмор.
Деревья стонали. Их не видно было за туманной завесой, но стон, почти плач, стоял над Лесом. Жуткий. Заунывный.
А Йорик кромсал туман мечами. И зеленые клочья расползались, оседали на землю, шарахались, подергиваясь, отступая от орка.
Шефанго рванулась на помощь.
Браслет на руке, деревянная змейка, переполз с запястья на плечо. Вздрагивал там. Все, что мог он, — это рассеять мороки. Для Эфы рассеять. А Йорик, значит, тоже понял. Он-то как?
Додумать некогда.
Еще несколько шагов. Но там, где только что рубился сотник, вскипает ведьминым варевом.
Крутится мутно, осязаемо, разваливается на клочья, тает и снова свивается тугими клубами.
— Йорик!
Зеленая, плотная муть.
Последний взрыв, последний проблеск стали. Развиднелось на миг. Всего на миг, чтобы увидеть, как падает, выронив мечи…
На колени. Пальцы царапают горло…
Йорик…
Она уже рядом. Уже… Дымкой расползается туман. Густится в стороне.
— Сотник, мать твою…
Желтые глаза, как капли солнца в янтаре. Гаснут.
И происходит что-то… Что-то внутри. Ломается. Рвется. Цунами на пологий берег. Стеной.
Волна.
Не укрыться. Не спрятаться.
Из закоулков души, из тайников, с ревом, лязгая когтями по каменному полу…
Зверь.
* * *
Смех, безумный смех, яростный хохот. Душит. Рвется на волю. Сабли в руках. Смерть.
— Я — шефанго. — Рык потревоженного чудовища.
Плотины прорваны. Память кипящим потоком, пенистым водоворотом затягивает, раскручивает тело в стремительный вихрь убийства.
— Шефанго…
Последнее осознанное. Как проблеск молнии в взбесившихся тучах — Тэмор, взмахнувший мечом.
* * *
Легенда слышала стон деревьев. Приглушенный туманом, вязкий, тянущий вой. И голос Эфы слышала. Тоже глухой. Далекий. Шефанго окликала сотника. А потом вскрикнула… Эльфийке еще не доводилось слышать, чтобы Эфа кричала так.
И случилось что-то.
Повисшая над лесом кисея тумана потянулась, закружилась, сгущаясь там, куда сгинула шефанго. Рычащий смех, сумасшедший, страшный в своей искренности.
Кровавый хохот.
Оформился в мутных клубах неотвратимый, огромный, как крепостная башня, Тэмор. Тускло мелькнула сталь тяжелого клинка.
Легенда ни испугаться не могла, ни даже понять, что надо бы бояться. Меч тролля опускался туда, где должна была быть Эфа.
А потом стал опускаться тролль. Падать, роняя оружие. И долго он падал. И долго летел, лезвием вниз, а потом вонзался в мягкую землю его клинок.
А за туманной завесой хохотало, рычало, гремело яростным счастьем. Или счастливой яростью.
Встать надо было. Идти туда. Там Астандо…
Морок.
Эфа там одна. Ей помощь нужна.
Только встать не получалось. А кроме того… то, что было там, в тумане, то, что убило Тэмора, от Эфы оно не оставило вообще ничего.
Эльфийка мельком заметила скользнувшие мимо нее грациозно-корявенькие силуэты сотто. И, кажется, потеряла сознание. Во всяком случае, что было потом, Легенда не помнила.
А еще она не знала, долго ли тянулось это «потом».
Следующее осознанное — чистый воздух. Небо все еще синее, начавшее по-вечернему светлеть. Бесформенной грудой, холмом мертвой плоти — Тэмор. Чуть поодаль — Йорик. И Эфа, на коленях, рядом с сотником.
Цепляясь за ствол ближайшего дерева, Легенда поднялась на ноги. В голове мутилось, перед глазами плыло — точь-в-точь как тогда, в степи. Когда Разящая щедрой рукой сыпанула ей яду. Для полноты картины недоставало лишь еще какой-нибудь сумасшедшей выходки со стороны шефанго.
— Эфа?
Блазнится ей? Последствия обморока и иллюзорного бреда. Или в самом деле изменилась фигура Разящей? Разве поймешь под этой мешковатой одеждой… даже если одежда стала вдруг впору.
А широкие плечи под тонкой замшей напрягаются, не по-женски напрягаются, да и не было никогда у Эфы такого разворота плеч…
— Не сейчас, Легенда.
— О Владыка… — эльфийка как стояла, покачиваясь правда, но ведь стояла же, так и села на сухую хвою.
Голос. Голос мужской. И лицо. Жуткое лицо, не закрытое краем юкколя.
Очень захотелось вновь упасть в обморок, но не получалось никак. Кто-то толкнул под локоть, аккуратно. Острые уши, огромные глаза. Сотто:
— На, выпей. И не трогай его пока. Эфа умерла.
Легенда машинально сделала глоток из плоской деревянной чаши. Жидкость была кисловатой. Как запах молодой листвы.
Странно. Разве может быть вкус у запаха?
Или запах у вкуса?
— Тебе приснится сказка, — прошептал над ухом хрипловатый голосок сотто. — И проснешься ты только с рассветом. Ладно?
Кажется, Легенда кивнула, прежде чем откинуться на неожиданно мягкие корни.
А может быть, и нет.
Но сказка ей и вправду приснилась.
* * *
«Ты все-таки сделал это, командор. Ты заставил меня вспомнить…» — Тонкие пальцы медлят, прежде чем закрыть глаза мертвому.
Медлят.
Медлят.
Нет. На Ямах Собаки нет такого обычая. И у орков тоже нет. Пусть остается, как есть. За стывший луч в янтаре. Капли смолы на свежем древесном срезе.
Глупая смерть. Но смерть вообще не бывает умной. Особенно смерть бессмертного.
Больно. Слишком неожиданно и страшно все случилось.
Больно.
Слишком много воспоминаний. Сразу.
Горячий комок, свинец, расплавленный в горле. Вдохни глубоко. Считай про себя. До сотни. До тысячи. До сотен тысяч. Но не смей поддаться боли.
Йорик, командир… командор.
* * *
«Гончая» ушла в дальний поиск.
Ее возвращение стало сенсацией.
Пространственная аномалия найдена и исследована…
Потери? Да. Были потери.
И легенды складывались все время, пока ждали возвращения корабля.
Полно, да ждали ли?
Когда вышли все сроки, мало кто продолжал верить, что «Гончая» вернется. А ведь поди ж ты, вернулась. «На честном слове и на одном крыле», как пелось в какой-то старой, очень старой песне.
Командор Хасг, Йорик Хасг… сэр Йорик Хасг.
Возвращение крейсера — его заслуга. Его последнее «Невозможного нет».
Легендарный корабль. Легендарный командор.
Легендарный девиз.
Помнится, когда-то казавшийся странным, потом сумасшедшим, потом… потом глупым. А потом — единственно верной истиной.
«Невозможного нет».
Память вернулась, и слишком многое нужно осмыслить. А главное, привыкнуть, смириться с тем, что Йорик погиб. Кем он успел стать для Эфы, этот желтоглазый орк-полукровка?
Эфа тоже мертва.
Почему же так больно?
— Больно. — Маленький и остроухий, глаза светятся даже сейчас, днем. Садится рядом. Кладет шершавую лапку на руку застывшего над трупом шефанго. — Больно. Твоя женщина спит. Твой друг мертв. Пойдем с нами.
— Куда? — Язык ворочается с трудом. Еще не хватало сейчас забыть здешние наречия… Стоило вспоминать десятки языков своего мира, чтобы разучиться говорить в этом. — Зачем?
— Наша очередь рассказывать. Пойдем. О нем позаботятся. — Шершавая коричневая лапка. Шершавый, отдающий кедровым запахом голос. — Пойдем с нами. — И совсем тихо, тише, чем ветер, зацепившийся за хвоинки:
— Даже Большие Деревья плачут, когда им больно.
* * *
Просторная поляна. Высоченный кедр в центре. Ночь. И непонятно, когда успело стемнеть.
— У вашей богини, — чуть поскрипывает тонкий голосок, — есть ступка. Каменная ступка и каменный пестик. Каждое новолуние толчет она в ступке белый порошок. Звездный свет, дыхание снега, запах цветов, крики птиц — она смешивает все это, превращает в пыль. А ветер подхватывает пылинки и разносит их по всему миру. Когда рождаются дети, с первым криком своим вдыхают они этот ветер. Когда проклевывается семя, в солнечных лучах ловит оно частицы волшебной пыльцы. Когда из куколки вылупляется бабочка, на крылья ей ложится чудесный узор…
— Не бывает живой воды. — Собственный голос неожиданно хриплый. Жестяной какой-то. — Не бывает.
— Воды не бывает, — соглашается сотто. — А пыльца есть. Если коснуться ею глаз слепого, он прозреет. Если присыпать ею рану, она затянется. Если из мертвого тела еще не ушло тепло жизни, оно оживет. Душа вернется. Мы сохраним тело твоего друга, пока ты не достанешь пыльцу.
— Но Сорхе… Она сама хотела смерти Йорика. Разве я смогу уговорить ее?
— Сможешь. — Зеленые глаза угасают на мгновение. — Если ты хочешь спасти своего друга, ты сумеешь.
«Ты сумеешь…»
Ему бы такую уверенность. Почему все и всегда уверены в том, что он сможет, у него получится, его не остановить…
Стоп. Откуда это? Чужие мысли, чужая усталая злость.
Йорик. Конечно, это его. Командор Хасг. Он как раз и жил с этим, с этой всеобщей убежденностью в его непобедимости.
— Что это были за твари? Те, которые в тумане?
Мутно-косноязычно. Но трудно почему-то вернуть себе способность управлять словами. А сотто молчит. И ночь молчит. Даже птиц не слышно. Даже ветер и тот перестал шуметь и ворочаться в кронах.
— Большую Гору охраняют девять сомнений, — произносит наконец скрипучий голосок. — Вы столкнулись с первым. Это мутные мороки. — Сухая лапка поднимается, предупреждая слова. — Мы сказали бы вам, поверь, если бы знали сами. Но Лес давно не видел их. Так давно, что только самые большие деревья сохранили воспоминания. — И растерянно:
— Мы спешили. Мы хотели помочь.
Почему-то не кажется странным, и смешным не кажется это «хотели помочь». Хрупкие малыши сотто.
— Эти мутные, они посылают видения. Зачем? Что случается с теми, кто верит?
— Они становятся птицей. Ушедших хватает морокам надолго. В вас есть то, чего нет больше ни в ком: любовь, страсть, желание. Мы слушаем, деревья помнят, а мороки — пожирают. Ты хорошо сделал, что убил своего друга, того, который похож на оживший камень. Ты его спас.
Тэмор?
«Ты убил своего друга…»
— Я убил? — Да кончится ли когда-нибудь эта проклятая ночь? Свет нужен. Свет! Режущая ясность, холод утра, блеск небесный. — Я убил Тэмора?
— Ты спас его. А твой командир спас тебя. Больше всего мороки боятся вашей, человеческой злости.
Злости там хватало с избытком. В те короткие секунды боя. Проблеск стали в туманной мгле. Дрожащая кисея шарахается, ползет клочьями, окружает снова…
Ярость командора. А потом — Эфы. Нет. Не Эфы уже. Эфа умерла.
— В тебе слишком много мыслей, — чуть укоризненно замечает сотто. — И все они перепутались. День будет. День всегда приходит. А сейчас ночь. Ночью люди спят. И ты тоже должен заснуть.
«Какой, к акулам, сон?»
Мысли не то что перепутались, они еще и выталкивают друг друга, норовя поудобнее расположиться в наспех завоеванном мозгу. Память… да, еще и память. И она препирается сейчас с воспоминаниями Эфы. И остатки, останки девочки-убийцы не спешат исчезнуть, даже разложиться не спешат, чтобы смердеть себе спокойно, не дергаясь.
Не пристало мертвым дергаться. Темное небо чашкой опрокинутой, звезды подрагивают, ветер мягкой лапой огладил лицо. «День будет. День всегда приходит». А ночью люди спят.
* * *
Тринадцать лет. В четырнадцать на Ямах Собаки ты стал бы считаться взрослым. Это дает право носить оружие. Ходить в боевые походы. Командовать дружиной.
Но пока — тринадцать.
А отец обещал на день рождения эсминец.
В других государствах иначе. Там взрослеют долго, так долго, что многие к совершеннолетию умудряются уже и детьми обзавестись. Это ж подумать только — в восемнадцать лет тебя признают человеком. Воином признают. А до этого кто? Ребенок?
По их законам эсминец тебе еще долго не полагался бы. Глупые люди. Совсем глупые. Никак не могут понять, что шефанго к четырнадцати годам проживают без малого половину срока, отпущенного смертным. Шесть десятилетий. Шестьдесят навигаций. За это время кто угодно взрослым станет.
«Гончей» бредили тогда все мальчишки. Да и девчонки, если уж на то пошло. Песни на мнемокристаллах заигрывали до полной потери звучания. В голову не приходило, что песни эти писались на «Гончей» и для «Гончей», что легендарность корабля не повод еще для того, чтобы считать их музыку полноправно своей.
Вечер. Вся семья за ужином.
К ужину положено переодеваться, и тебе — Трессе этот обычай очень нравится. А вот тебе — Эльрику он поперек глотки. Ну какая разница, спустишься ты в столовую в джинсах или в смокинге? Да никакой! И вообще, в джинсах удобнее.
Но стоит взглянуть на затянутого в белоснежный костюм отца, на маму — в изысканном туалете, и поневоле бредешь переодеваться.
— Если ты боевой командир, — мамины губы недовольно подрагивают, поблескивают клыки, — тебе не пристало писать стихи. И уж тем более музыку.
— Да ну? — У отца голос благодушно-насмешливый. — А я вот припоминаю одного скальда, что навигаций пятьсот назад прославился своими набегами на Морскую Империю. И чем тебе ранды тогда не угодили?
— Шефанго другое дело. — Мама всегда придерживалась убеждения, что для Ям Собаки законы не писаны. — К тому же наши скальды и их, с позволения сказать, поэты…
— Шовинистка, — усмехается отец. — Он толковый командир, этот Хасг. И стихи у него очень неплохие. Когда мы с ним ходили на «Красотке»… Помнишь еще ту войну, смешанные экипажи, десантные группы из людей на наших кораблях…
А у тебя сердце замирает. Оказывается, отец, твой отец, обыкновенный владетельный конунг, знает Йорика Хасга. Лично знает. Больше того, легендарный командор «Гончей» командовал человеческим отрядом на отцовской «Красотке»!
Расспросить! Обязательно расспросить поподробнее. Только не при маме. Мама вообще не любит орков.
* * *
Маготехника. Основа основ твоего мира. А душа к ней не лежит почему-то.
Нет, ты с удовольствием разбираешься в устройствах управления. Ты брал призы на соревнованиях малых кораблей. Наставники утверждают, что ты пилот божьей милостью.
Может быть, это действительно так.
Но почему из оружия милее всего стальные клинки?
Ты стреляешь из скорчера. Из легкого плазменного ружья. Да и из тяжелого, но это только под отцовским присмотром. Игольчатый бластер, оружие, считающееся самым сложным в обращении, становится любимым именно потому, что сложно. Что из него действительно нужно уметь стрелять.
Но сталь, холодная, тяжелая, нелепая…
Хорошо, что в Империи свято чтят традиции. Хорошо, что любое поколение готово сняться и уйти в иные миры, в миры, где не будет места ничему, кроме деревянных дарков, стальных мечей, неповоротливых арбалетов. Твоя привязанность к архаике вызывает удивление, но не насмешки.
Мама довольна. И совсем не обязательно вспоминать случайно услышанный спор отца и мамы:
— Зачем ты приучила девчонку к старому оружию?
— Начинать занятия нужно, как только ребенок встанет на ноги. Но нельзя же давать младенцу скорчер!
— Во-первых, учить с младенчества положено мальчиков…
— А девочки, по-твоему, могут только вышивать крестиком?
— Не утрируй, Хильда. Кроме того, есть модели оружия, разработанные специально для…
— Для нынешних балбесов, которые не знают, чем готская шпага отличается от эннэмского кончара? Из этих новых плазмоганов, — мама произносит это слово с ужасающим венедско-аквитонским акцентом, — может стрелять даже безрукий слепец. Тресса должна знать, что такое настоящее оружие.
— Но мы живем во времена…
— Меч остается мечом в любые времена. Все. Тема закрыта.
Ах, папа, папа. Такой сильный. И строгий. И совершенно не умеющий спорить с собственной женой.
Тринадцать лет. Странный возраст. Ты еще не взрослый, но уже не ребенок. И редко когда проходят ночи без какой-нибудь из девушек-рабынь, но по-прежнему строго следит мама, чисто ли вымыты у тебя уши.
Убивать еще не доводилось. Положа руку на сердце, ты понимаешь, что вряд ли придется, во всяком случае не в ближайшем будущем. И сладкая тайна первого убийства манит. Завораживает. Только вот — «если не знаешь, за что убить стоящего перед тобой, — не убивай». Второй, предпоследний закон Империи. И уже несколько поколений шефанго живут, так и не познав наслаждения настоящего боя. Некого убивать.
Не за что.
Потому и рвутся в космос. Может быть, там?
Но «там» последняя война отгремела задолго до твоего рождения. Захваченная планетная система была честно поделена, а больше никого разумного во Вселенной пока не встретилось…
* * *
Наубивался вдосталь.
Наубивалась.
Откуда же взялась эта сумасшедшая девчонка? Эфа. На удивление сильная личность. Достаточно сильная, чтобы вытеснить тебя, потерявшего память, потерявшегося, потерянного… Сплошные потери и внутри пустота с редкими проблесками воспоминаний-сомнений.
Шефанго, не знающая о том, что не всем своим желаниям стоит потакать, — это Эфа.
Жажда убийства, превратившаяся в смысл жизни, — это Эфа.
Ребенок душой, ребенок с силой, знанием и навыками опытного бойца — это Эфа.
Страшное же дело!
Сознавая свою исключительность, по-детски не желая, чтобы мир вокруг менялся, по-шефангски упрямо она властвовала над телом, настоящий хозяин которого…
Тоже хозяин! Одно слово, что настоящий. Запинали в угол, плевком перешибли… Кого обманывать-то? Себя разве что. Ведь не из пустого места появилась девочка-убийца, Разящая, Смерть в руках барбакитов. Не из пустого.
Только есть ли смысл сейчас каяться? Да и каяться-то не в чем. Желание убивать взяло верх над умением владеть собой. Желание обрело плоть. Превратилось в личность. В живого человека. Ты прятался там, в глубине, ты не рвался на свободу. Чего уж там, ты был доволен своим положением. Как бык племенной. Эфа выпускала тебя, когда ее тело, ваше на двоих тело, в котором она была главной, требовало любви. А ты старался.
Она убивала. — Ты… ты был машиной для соитий.
Наследный конунг, Эльрик Тресса де Фокс.
— Смешно.
* * *
Другое странно. Страшно. Страх и страсть, и странность — слова разные, А чувства смешиваются.
Мутные мороки, пожирающие желания… Значит, любовь… или похоть? Змейка-браслет холодит запястье.
Были такие демоны, суккубы. Были и, может быть, есть. Только не здесь. Здесь — мутные мороки. Миляги. Тэмор увидел женщину, огромную и страхолюдную, как он сам. Увидел и пошел к ней, позабыв обо всем, обо всех. Безоглядно пошел.
Легенда тоже видела. Только мужчину. Эльфа.
Йорик…
Нехорошо это, наверное, подглядывать за чужими видениями. Свинство, прямо скажем, беспардонное. Но что делать, если уж увиделось, если подарок сотто — не простой подарок. Оберег, охранил, развеял дурман, а заодно открыл то, что видели остальные.
А Йорик? Он увидел Эфу. Вот так-то, девонька.
Но ты напрягись, ты вспомни, наследный конунг, Эльрик Тресса де Фокс, вспомни Разящую за несколько минут до скоропостижной ее смерти. Помнишь? Нет? Может быть, лучше женщиной стать для, так сказать, большего слияния с образом?
Помнишь ты все.
Что там увидела Эфа, прежде чем раскаленным железом обжег деревянный браслет?
Келья Судира наложилась на просторный двор родового замка. А небо Степи голубело над белым пламенем снегов. И сам Хозяин… Бывает же такое. Под большим впечатлением была Разящая от учителя своего…
Врешь ты все, наследный конунг.
Ведь образ Судира заколебался и растаял. Как ветром его унесло. И замок дрожал плохо сделанной иллюзией. И стены кельи расплывались. А вот сотник твой… Эфы сотник, командор Хасг, Янтарноокий — эльфы его так называли. Вот кто тебе улыбнулся-хмыкнул под небом Степным, над снегами северными.
Смешно тебе, шефанго?
Смешно.
Пока ты мужчина. Пока можешь смеяться, потому что мир твоей женской ипостаси — просто картинка. Пока мертва Эфа…
Впрочем, Эфа кончилась. Ее не будет больше. Зато осталась Тресса.
Слишком гремучая смесь получается. Все здесь — и детское преклонение перед живой легендой, и любому возрасту свойственное уважение к умелому бойцу, трепет перед командиром, и вполне такая взрослая, Эфе умершей непонятная, поскольку Эфа взрослой никогда не была, влюбленность-любовь. Смешное короткое слово.
* * *
Спит наследный конунг Эльрик Тресса де Фокс. Мохнатым покрывалом ночи укутан Лес. Молча, почти невидимый, сидит под стволом могучего кедра одинокий большеглазый дух. Смотрит на звезды.
Большим Деревьям жить легче, чем людям. И духам Больших Деревьев жить легче, чем людям. И звездам — легче. И богам.
Но почему же так хочется иногда самому стать человеком?
Может быть, потому, что «легче» не значит «лучше»?
Может быть.
