5. И плавный переход на личности
Легенда
Только имя и осталось. Астандо. Как звон ледяного колокола. Мне многого жаль было, и дома родного, и мамы с отцом, и ни с чем не сравнимой уверенности в собственном будущем. В настоящем, кстати, тоже.
Безопасности айнодорской не хватало. Благостности нашей. И спокойствия.
Но Астандо — это как рана. Незаживающая.
Ведь не первая любовь. Для других, для тех, кто со стороны смотрит, — не первая. А для меня?
Дома проще было. Жили от всей души, пели, любили, смеялись и плакали. Чувств не скрывали. Не от кого было скрывать и незачем.
Любовь — значит любовь. Это и была любовь.
Зрелая и осознанная. И впору уже было думать о том, чтобы освятить наш союз перед лицом Светлого Владыки. Не песни под звездным небом, не романтические свидания лунными ночами, не восторженные ожоги поцелуев — любовь. Все вместе и что-то еще, сверх. Свыше. От самой Двуликой, ею отданное-данное, подаренное каждому из людей, да не каждым открытое.
Только имя осталось.
Астандо.
А в эту ночь он мне приснился. И снова мы останавливали коней на опушке соснового леса. Снова к морю спускался пологий склон, а прозрачные, даже на вид теплые волны лениво ласкали берег. Я слышала свой голос, я тогдашняя, а я нынешняя кричала: «Не надо!»
Бесполезно кричала. Бессмысленно и беспомощно.
— Пойдем купаться!
— Иди. Я догоню. Коней только расседлаю.
Мягкая трава под ноги. Земля пружинит под ногами, подталкивает в босые пятки, не то бежишь, не то летишь, вниз или в небо? К морю. К ровному шуму. К шепчущему рокоту.
— Далеко не заплывай. — Голос за спиной.
Ха! Не бывает далеко для тех, кто вырос на берегу. Легенда из Замка Прибоя.
И обнимает море. Плещет в лицо, покачивает, толкает ласково в грудь.
Далеко не заплывай. Скажешь тоже, Астандо!
Я нынешняя хочу проснуться. Я не хочу видеть, знать не хочу, верить не хочу в то, что случится потом. Потом, когда морские волны вспенятся, закручиваясь в темный водоворот. Когда холодная сила, жестокая, безликая сила потянет в горько-соленое горло воронки.
Я хочу проснуться.
И я просыпаюсь. Чтобы увидеть каменистый берег и человека в черно-белых одеждах.
— Не вставай, дитя мое. Подожди братьев, они отнесут тебя в обитель.
Я просыпаюсь.
Легенда открыла глаза и какое-то время лежала молча. Смотрела на тяжелые лапы кедра, застящие утреннее небо. На небо смотрела.
Было зябко и хотелось плакать, но плакать удел слабых. А сны — это просто сны. И не важно, что приснился Астандо в первый раз за полтора десятка лет. Вообще ничего не важно. Главное, что она, Легенда, еще жива. А все другие, все другие погибли. Что сказал ей сотто перед тем, как наслать сонный дурман?
«Эфа умерла».
Что ж, Сорхе добилась, чего хотела. А Легенде пора возвращаться. Возвращаться, должно быть, легче.
Эльфийка потянулась и села, оглядываясь.
Лес шумел. Поверху шумел, качал косматыми кронами слаженно и ровно.
Птицы пели. По-утреннему. Звонко и до того нахально, словно никого, кроме них, в мире больше не было. Дымком тянуло.
Табачным.
Разом насторожившись, Легенда поднялась на ноги. Еще раз втянула воздух тонко вырезанными ноздрями. Да. Дымом определенно пахло. Бесшумно скользнув по слежавшейся хвое, эльфийка обошла толстенный ствол. Выглянула осторожно.
В двух шагах от нее, опираясь локтем на тощий рюкзак, возлежал, как дома на диване, длинный беловолосый парень. Уродливый до красивости. С красными, что характерно, бельмами вместо глаз.
Парень курил трубочку, один к одному любимая трубка Эфы. Щурился на солнышко. И чему-то своему улыбался.
— Утро доброе, — сказал он солнышку дружелюбно. И встал, словно ртуть перетекла. — Мы ведь почти не знакомы. Мое имя Эльрик. Когда я мужчина. В женском обличье — Тресса. А ты сядь, Легенда, сядь лучше. А то упадешь.
Он улыбался, скалился, клыки страшненькие показывая.
Эфа?
Нет, не Эфа. Это было когда-то Эфой, или Эфа когда-то была вот этим вот… Когда Юлиус с Квинтом чуть не повздорили из-за того, кто же на самом деле их найденыш. Женщина или мужчина? А оно — не женщина и не мужчина.
Оно… Да просто оно.
Легенда села. Не потому что ей посоветовали. Просто сидеть оказалось как-то надежнее.
— Мне сказали… или приснилось, что ты… что Эфа умерла.
Парень (оно?) кивнул почти радостно:
— Умерла. Это и к лучшему. Есть хочешь?
«Господи, карающий и дарящий, — взмолилась про себя эльфийка, — кто из нас спятил?»
Обращение к Творцу молитвенным канонам не соответствовало и, наверное, поэтому осталось без ответа.
— Понятненько, — пробормотал (да что же оно, в конце-то концов?) красноглазый юнец и тоже сел, скрестив по-исмански ноги. — В твоем мире шефанго не было. — Он затянулся глубоко. Прикрыл глаза. Выдохнул дым. Тонкие пальцы с когтями теребили-распушали кончик длинной косы. — Мне, наверное, следовало снова стать женщиной. Так было бы проще. Но, веришь, надоело. Пятнадцать навигаций в женском обличье. Не то чтобы тяжело, просто не принято у нас так. Драться, будучи женщиной, не принято.
Легенда молчала. Ничего она не понимала. Совсем.
Какие навигации? Что значит «снова стать женщиной»? Где Эфа? Откуда взялся этот… или все-таки это? И что делать дальше?
Впрочем, последнее решить было более или менее просто.
— Объясни мне все по порядку, — выговорила она. И порадовалась тому, что говорить получается. А казалось ведь, что все слова застряли где-то в горле, смешавшись от изумления в колючий комок. — Кто ты?
— Шефанго. Эльрик де Фокс. — Тяжелая пауза, слышно, как скрежещут страшные зубы об изгрызенный мундштук трубки. — Мой народ умеет менять пол, понимаешь? Под настроение. Сегодня женщина, завтра — мужчина. В этом нет ничего странного, нужно только привыкнуть.
Привыкнуть? Легенда поймала себя на том, что готова истерически хихикнуть.
Привыкнуть! Сегодня женщина. Завтра мужчина.
Ничего странного.
А голос у него… аж мурашки по коже. Щекочущие такие мураши… Господи, да что ж это происходит?! Еще не хватало растечься здесь, как масло под солнцем.
— Ты — Эфа?
— Нет. — Скомкал слово. Поморщился. Вздернулась верхняя губа, оскал — любой оборотень обзавидуется. — Нет. Но был Эфой.
— И можешь стать снова?
— Нет. — Все так же оборванно-зло. — Она умерла. Я могу стать женщиной, но не Эфой. Другой.
Легенда чуть не попросила: «Стань», но вовремя прикусила язык. Еще одна метаморфоза, и мозги у нее, пожалуй, вскипят. Нет уж, пусть будет мужчиной. И чем дольше, тем лучше. Вообще, чем меньше перемен, тем спокойней.
— Непонятно, но более-менее ясно. — Туманная фраза как нельзя лучше отвечала ситуации. — Что у нас на завтрак?
Парень — как бишь его? Ах да, Эльрик, тут же дотянулся до своего рюкзака и извлек завернутое в листья копченое мясо:
— Вот. А вот сухари. Вода. — Все из тех же глубин рюкзака он достал плоскую флягу.
— Замечательно. — Легенда кивнула и принялась за еду. — Во всяком случае, кем бы ни был этот Эльрик, ее он слушается. Чего Эфе недоставало, так это послушания.
Шефанго тем временем выбил трубку о плоский камень. Тщательно придавил искорки. И сидел молча, глядя… да кто ж его разберет, куда там глядят алые буркала? Есть не мешал, и ладно.
Покончив с мясом, эльфийка сделала последний глоток из фляги. Завинтила крышку. Протянула спутнику:
— Убери.
Тот молча сунул в рюкзак флягу и остатки сухарей.
— Тэмор и Йорик погибли? — полуутвердительно произнесла Легенда. — Мы остались вдвоем и, следовательно, должны вернуться в лагерь Сорхе. Дорога должна быть безопасной. Нас не ждут. Да и никому мы особо не нужны.
Шефанго кивал задумчиво, завязывал рюкзак. И когда эльфийка поднялась, бросив коротко: «Пора идти», — полыхнуло алым из глазниц:
— Нам в другую сторону.
Ничего себе, послушный мальчик! И голос бархатный девался куда-то, рыком вкрадчивым сменившись. Вкрадчивым, что верно, то верно. Но ведь рыком.
— Ты не понимаешь… Эльрик. — Господи, ну и имечко. Язык сломаешь. — Мы сделали все, что могли. Лучшие из нас погибли. Остается только вернуться. И попытаться снова.
— Лучшие не гибнут. — Он по-прежнему сидел на земле. Смотрел на нее снизу вверх. Хотя, по чести, не так уж и снизу. Многовато снисходительности в голосе для того, кто внизу. — Лучшие доходят до цели.
Романтик сопливый! Не-ет, Эфа хоть не дура была.
— И мы дойдем. В другой раз.
— Другого раза не будет. Мы шли на Цошэн, и мы дойдем туда.
— Да это же невозможно! — Легенда едва не сорвалась, в последний миг сменив крик на холодную убежденность. — Подумай, если у тебя есть чем думать. Взойти на Цошэн невозможно. Тем более вдвоем.
А он улыбнулся. Кретин малолетний, даром что ростом с колокольню. Улыбнулся и на ноги встал, и Легенда себя сразу маленькой почувствовала. Ма-ахонькой npocто. Странно, даже с Тэмором такого не было.
— Невозможного нет.
Могут ли буркалы алые смеяться? Под плесенью ресниц, в бельмах рубиновых насмешка неуместна.
Совсем.
— Оставайся здесь, если хочешь. В Лесу безопасно. Но не вздумай добираться до лагеря в одиночку.
Полупустой рюкзак заброшен на плечо. Поверх перекрестья сабель. Юкколь. И куфия кольцом охватывает лоб. Легкий поклон-издевка.
— Я вернусь, тогда и пойдем домой.
Да что он себе позволяет? Щенок! Она не девочка, чтоб ходить, держась за ручку!
Скрипнув раздраженно зубами, Легенда подхватила с земли собственный рюкзак. Наспех сунула туда оставленные Эльриком сухари. Удержала ругательство: заботливый, мать его так, как будто без него она, эльфийка, в Лесу с голоду пропадет. И пошла следом. Не торопясь, но и не отставая. Злость кипела, ключом била, ярость праведная.
И только где-то на окраинах сознания мерцало мглисто: «Дура! Господи, ну и дура! Ведь купили как маленькую. На слабо взяли».
А шефанго шел себе впереди и шел. И дела ему не было до ее, Легендиной, ярости, праведной там или не праведной. Ни до какой.
