Глава 23
Ранняя зима

Ранняя зима словно старалась укрыть от случайного взора бедствия и горести Текана. «Укутать в саван», — думал Кай, удивляясь, что в обычное время сухой земли и первых заморозков им приходится преодолевать снежные заносы. До Намеши спутники добирались две недели. Сначала сутки шли через лес к тракту, обнаружили его нехоженым, пересекли, заметая за собой следы еловыми ветвями, и добрались до первого, едва приметного проселка, который хоть и петлял от оврага к оврагу, но все-таки тянулся к северу. Имелись на нем и полузанесенные следы, всадники прошли на север не более суток назад.

Кай опустился на колени, сдул снежный пух, рассмотрел отпечатки копыт. Подковы на лошадях были ламенскими, но вряд ли отряд из пяти или шести всадников имел отношение к его жажде, которая почти утихла и лишь изредка накатывала томлением в горле откуда-то с севера. Туда и следовало продолжать путь.

Морозы стояли слабыми, но снег падал безостановочно, и если бы не Каттими, которая на первой же стоянке ловко сплела из коры и разогретого в кипящей воде ивового прута снегоступы, месить бы путешественникам сугробы — не перемесить. Но и снегоступы не слишком ускоряли ход, и Кай всерьез рассчитывал на первой же заимке или в деревеньке разжиться лыжами. Каттими мрачнела день ото дня. Каждый вечер раскидывала над стоянкой насторожь, сплетала какие-то заклинания, причем делала это, как чувствовал Кай, все ловчее, но почти не смеялась и не донимала Кая разговорами. Через неделю Кай даже потрудился устроить шалаш из лапника, прикрыл его одеялами, устроил внутри очаг, протопил до жары, разогрел воду, но Каттими вымылась без облегчения и улыбки. А когда охотник все-таки попытался докопаться до причин ее грусти, ответила просто:

— Скоро всё.

— Что всё? — не понял Кай.

— Всё — это всё, — ответила Каттими. — Человек ведь как зверь. Он все чувствует, даже если и не колдун никакой. Как чувствует зверь. У нас в деревне был дурачок, так вот он поймал в лесу бельчонка. Устроил ему клетку, посадил его туда, растил, кормил, учил чему-то. Приручил. Тот уже без привязи сидел у него на плече, орехи доставал, яблоки. Прошли годы, зверь состарился. Уже не выходил из клетки, чихал чего-то, дрожал. Дурачок днями возле нее сидел. И вот вдруг зверек словно ожил. Начал ползать, даже пару раз выбирался из клетки и уползал на крыльцо. А в последний день все пытался на руки забраться к дурачку, словно кто-то грозил ему невидимый. А ночью сдох.

— И что ты хочешь этим сказать? — не понял Кай.

— Мне все время хочется забраться к тебе на руки, — призналась Каттими. — Я будто та самая белка.

— А я, выходит, дурачок, — делано рассмеялся Кай.

— Наверное, — не поддержала смешок девчонка. — Его убили, кстати. Дурачка убили тати. Таких убивают сразу. Не как врага, а ради шутки.

Следующим утром Кай почувствовал запах дыма. В дым вплетались запахи репы, мясного бульона, смолы и чего-то еще нехорошего. Когда спутники выбрались на холм, то разглядели внизу у речушки три дома. Дым поднимался над одним из них и над приземистой банькой, что стояла вовсе в низине. Кай с тоской посмотрел на неуклюжие снегоступы, на ноги, до колен облепленные снегом, и решительно направился к крайнему дому.

— Стой, — остановила его Каттими у ворот.

— Что не так? — не понял Кай. — Следов нет, лошадей у коновязи нет, значит, гостей у хуторских нет. А местный народ тут хлебосольный, мне уже приходилось просить ночлега.

— Допросился? — поинтересовалась Каттими.

— В следующей деревне, — признался Кай.

— Они обращены, — сказала Каттими.

— Обращены? — не понял Кай.

— Призваны, приделаны, приняты! Закрой глаза, — попросила девчонка. — Ты же всегда закрываешь глаза, когда хочешь что-то рассмотреть? Их обратили недавно, наверное, с неделю назад, они еще не успокоились. Приглядись.

Кай закрыл глаза. Ничего он не мог разглядеть в этот раз. Не было ни паутины приворота, ни того запаха магии, который он чувствовал всегда, слышал, словно где-то возле уха тренькала туго натянутая струнка. Не было ничего. Три дома и банька представали черными силуэтами, но в одном из трех домов и баньке подрагивали еще более черные пятна. Пять и три. Непроглядные, словно отверстия в черной ткани, натянутой над бездной.

— Пятеро в доме и трое в баньке, — устало проговорила Каттими. — Их уже нет.

— Мертвые? — ужаснулся Кай.

— Нет. — Она посмотрела на него так, словно только что выбралась из сырой ямы, в которой провела без света и пищи множество дней. — Знаешь, тогда, во дворце урая, я заглянула слишком далеко. Когда я пила кровь, я впустила в себя слишком много. У меня такое чувство, что я смотрю на все из-под земли. Понимаешь?

— Я вытащу тебя, — пообещал Кай.

— Попробуй, — просто сказала девчонка. — Они не мертвые. Но они уже не люди. Не приделанные. Просто все человеческое в них стерто. Совсем. Осталось только звериное. И то, что заняло место человеческого. Наверное, теперь это будет так. А может быть, тот, кто приделывает, теперь торопится? Призывает нужных, а остальных просто обращает в зверей?

— Посмотри, — протянул руку Кай. — Ты видишь? Труба над вторым домом? И конек крыши.

Она кивнула. Снег нависал над всеми домами высокими шапками, но сугроб над вторым домом был ниже, словно кто-то пытался его расчистить. Расчистить пытался сверху, снес часть трубы, проломил конек, словно повредил дому спину.

— Пангариджа? — спросила Каттими.

— Не знаю, — пожал плечами Кай и решительно ударил ногой по воротам. — Я слышал еще и о летуне Хартаге. Он, правда, вроде бы где-то с Харой…

В ответ на удар в ворота дверь дома распахнулась. На занесенном снегом крыльце появился седой сгорбленный дед, приложил ко лбу кривую ладонь, всплеснул руками и побежал по сугробу к путникам.

— Босой бежит, — шепнула Каю на ухо Каттими.

Он видел и сам. Дед бежал по снегу босым, смешно размахивал руками и что-то беззвучно кричал, открывал щербатый рот. Когда он приблизился на расстояние двадцати шагов, Кай разглядел вымазанные в крови овчинный жилет и рубаху, обгрызенные до кости пальцы на руках и муть, непроглядную муть в глазах. Охотник сдернул с плеча ружье и, не вынимая его из чехла, дернул за спусковой крючок. Выстрел раздался почти в упор. Дед осел в снег, удивленно крякнул, поднес огрызки пальцев к груди, макнул их в расползающееся кровавое пятно, облизал и с блаженной улыбкой откинулся навзничь.

— Что это? — чуть слышно пролепетала Каттими.

— Пагуба, — зло ответил Кай и, сбросив чехол, вскинул ружье к плечу.

Прогремел второй выстрел, и вышедшая вслед за дедом на крыльцо бабка, одной руки у которой уже не было, вместо нее торчала кость, повалилась на заснеженные ступени. Из двери показались какие-то странные существа, может быть даже дети, превратившиеся в зверят. Они подхватили бабку и потащили ее в дом, впиваясь зубами в ее лицо и тело уже на ходу.

— Это уже не расколдуешь, — прошептала Каттими, сбросила с плеч лук, мешок, вытянула одеяло и стала рвать его на полосы. — Разведи огонь. И достань масло, у тебя бутыль.

Кай шагнул к занесенной снегом копне, выдернул пласт сена, бросил его на тело старика. Защелкал огнивом.

— Все проще. — Каттими опустилась на колени рядом. — Учись. Нужно делать вот так.

Она сплела заклинание у него на глазах. Произнесла несколько слов, соединила ладони, прикрывая магию от случайного пригляда, а когда разъяла их, то он понял, почувствовал, разглядел кольцо в левой руке и шар в правой. Всего-то и осталось, что бросить их друг в друга над приготовленной пищей для огня. Сено занялось пламенем немедленно.

— Прабабку моего отца распяли на дробилке за такой фокус, — пробормотала Каттими. — Думаю, что теперь бы я сумела сжечь так все три дома даже издали, но времени много бы потратила, да и сил. И слишком заметно это стало бы для Пустоты.

Она намотала смоченный маслом лоскут на стрелу, наложила ее на тетиву, ткнула в костер и запустила плавно по дуге вверх, чтобы не сбить пламя. Та воткнулась в торчащую из-под шапки снега солому. Потянуло сизым дымком, затрещало пламя. И еще три стрелы повторили путь первой. Дымом занялись прочие дома и банька.

— Уходим, — сказал Кай.

Следующая деревня, в которой охотник однажды нашел ночлег, располагалась в двух лигах. Еще издали спутники расслышали крики, а когда выбрались из-за края леса, разглядели схватку. Не менее двух десятков большеруких воинов в привычных для кусатара шубах наседали с пиками на десяток селян или занесенных непогодой в глухую деревню горожан. Дымов над деревенькой не было, дома были прикрыты снегом точно так же, как и сожженный Каттими хутор, но здесь, возле огромного сенного сарая, снег был утоптан, словно на деревенской торговой площади.

— Таркаши! — вдруг оживилась Каттими. — Посмотри! Таркаши среди селян!

— Точно! — воскликнул Кай.

Орудующий топором здоровяк был тем самым купцом, что разделил с Каем дорогу от Кривых Сосен до Кеты.

— Придется стрелять в спину, — заметил Кай и приложил ружье к плечу.

До схватки было около двухсот шагов, но кусатара задергались только после того, как в снег повалился их третий сородич, в то время как противная сторона принялась наседать на тати уже после грохота первого выстрела. За минуты отряд тати сократился до десятка воинов, которые начали пятиться и вскоре рванули к ближнему лесу. — Лыжи, — заметил Кай, выцеливая очередного тати. — У них широкие лыжи, подбитые мехом. Не догоним. А ведь могут привести подмогу, могут.

До припорошенных снегом елей добрался только один кусатара. Да и тот, скорее всего, поймал пулю в спину. Последний выстрел оставшиеся в живых селяне встретили дружными радостными воплями.

— Вот уж кого не ожидал увидеть, и кому был бы рад при всякой встрече! — распахнул объятия Таркаши. — А уж при такой — впору на колени упасть и кланяться!

— Не стоит, — усмехнулся Кай, потирая помятые здоровяком ребра и окидывая взглядом его воинов. — Я смотрю, все тем же отрядом ходишь?

— А я смотрю, что ты не ошибся в выборе подруги? — подмигнул Каю Таркаши и тут же стал серьезным. — Да. Ходим все тем же отрядом, хотя как видишь, пятеро моих ребят осталось, остальные прибились под Гиеной. Только ведь не торгуем мы больше.

— Выходит, другое ремесло теперь в почете? — оценил Кай боевые топоры, мечи и копья селян.

— Землю свою от пакости пытаемся очистить, — вздохнул Таркаши. — Вы-то куда направляетесь?

— В Гиену идем, — сказал Кай. — А вы?

— А мы из Гиены, — помрачнел купец. — Ладно, что стоим-то? Не милостью Пустоты, но твоею помощью, парень, в этот раз ни одного воина мы не потеряли, даже не ранен никто серьезно, но пообедать нормально у нас не вышло. Налетели эти длиннорукие. Так что если желаешь себе и подруге по порции хорошей гиенской каши, то прошу в этот дворец. Там и поговорим.

Каша и в самом деле оказалась неплохой, тем более что жаловаться на аппетит не приходилось. Тут же под крышей стояли слегка встревоженные лошади гиенцев, хотя и было их уж точно больше, чем воинов. Вскоре воины Таркаши отправились собирать трупы тати, а воевода крохотного отряда остался переговорить с Каем и Каттими. Таркаши хмуро выслушал короткий рассказ Кая о судьбе городов Текана, помолчал, потом тяжело вздохнул, ответил на незаданный вопрос:

— Лошадками поделюсь. Уже пятерых ребят я потерял, а лошадки остались. Вы нас выручили, меня так уж и не в первый раз, значит, теперь моя очередь. Рассказывать-то особенно и нечего. Торг в Кете я завершил хорошо, собрал обоз, переправился через Эрху, едва успел отъехать на лигу, тут все и началось. Земля под ногами заходила, как палуба корабля. Лошади только что не взбесились, а потом так и вовсе — грохот пошел такой, что… Оглянулись, а кетского утеса-то и нет. Двинулись обратно к реке, а там… вода мутная, несет бревна, доски, утварь какую-то, трупы, трупы, трупы… А там, где был город, — огромная осыпь, а за ней дым, рев воды… А уж на этом, на высоком, берегу просто рев. Все, кто успел перебраться, кто на тот берег собирался, все выли так, словно на их глазах близких в жаркое разделывали.

Мы там лагерем встали, думали, может быть, помочь как-то можно… Только некому было помогать. Если и остались кетцы, то в поселках, что севернее да повыше. А тут… считай, что озеро на месте города образовалось. На второй день водопад через насыпи обрушился, а то, было дело, Эрха совсем обмелела. А потом начало понемногу новое русло промываться на четверть лиги к западу. Тогда мы и пошли на юг. Все пошли на юг. А куда еще идти-то?

Таркаши снял с пояса фляжку, сделал большой глоток.

— Вот все, что осталось от Кеты. Огненная настойка. Да и то последний глоток. До Ламена мы не дошли. На краю пустошей встретили немногих спасшихся горожан. Сначала, правда, дыма наглотались. Все там дымом затянуто. Некоторые сразу говорили, что угольные пласты под землей занялись, но о том, что всякая мерзость из-под земли полезла да тати напали на вышедших из города горожан, узнали позже. Тогда большая часть обоза стала спускаться на западный берег Эрхи, чтобы переправу устроить и уйти на юг степью, а мы решили уходить домой. Так и повернули и пошли в сторону Намеши. Долго, трудно, а добрались. И до Намеши, которой больше нет. А потом и до Гиены, которой уже не стало на наших глазах.

Таркаши встряхнул фляжку, отбросил ее в сторону.

— Намеша теперь что-то вроде погоста, — продолжил купец рассказ. — Мы было сунулись к городу, так еле успели в ближайшем бору укрыться. С его стен туча пустотников поднялась. Один из моих парней зорок, так вот он прикинул — не менее полусотни летучих тварей, да не таких, с клювами, привычных, а с пастями, как у здоровенных псов. И псы эти летучие стерегут город, далеко от него не улетают. Нашли в соседней деревне нескольких беженцев, так они и сказали, что сначала над городом сгустилась темная туча, из нее пошел какой-то жуткий дождь, от которого все или почти все люди тут же попадали, а потом из тучи вылетела стая подобной мерзости, и стали пировать. Ну что делать, пошли на север вдоль течения Бешеной. Через три дня добрались до каменного моста на харкисском тракте, там спокойно было, никого, двинулись к Гиене. В деревнях никого — кровь и разорение, в небе тени мелькали крылатые, но высоко. Почти дошли до города, но услышали звук схватки. Отряд гиенской гвардии сражался возле одного из оплотов со сворой палхов. Причем людоеды брали верх. Ну мы и ввязались. Некогда было удивляться, откуда палхи в наших краях. Перебили всех, кое-кого и сами потеряли. От гвардейцев осталось человек пять. Двое до сих пор в моем отряде. Тут бы и поговорить с ними, разобраться, но как дождь с неба налетела эта мерзость. Десятка два. Отбились, конечно, но пока то да се… Они ж на обоз сначала напали, а там были все мои девки… Короче, никого не уберег.

Таркаши помолчал, зачем-то вытащил из ножен кинжал, проверил заточку, убрал.

— Гиены больше нет, Кай. Орда тати в двадцать тысяч рыл спустилась с гор. Там были и палхи, и кусатара, и лами. И десяток мейкков. Они несли здоровенный таран. Снесли ворота, вошли в город. Горожане рубились отчаянно, думаю, уполовинили орду, но Гиена маленький город. Никто не может выпить больше, чем поместится у него в животе. Тати убили всех. Думаю, и сожрали многих. Потом подожгли город. А после разделились на отряды и пошли уничтожать деревни и хутора. И знаешь, что я тебе скажу, всюду с ними колдун в золотом колпаке. И рог у них там звучит. И все эти тати словно безумные. И под стрелы, и под пики, и под камни, и под кипящий вар лезут, точно боли не чувствуют!

— И что же ты надумал? — спросил купца Кай.

— Что я надумал? — пожал плечами Таркаши. — Кровь закипела. Особенно когда добрался до Гиены и в самом деле оказался на пепелище. Зато хоть своих нашел… Сгоревших. Похоронил. — Купец скрипнул зубами. — Собрал, кого смог. Пошли по деревням, рубить всю эту пришлую мерзость. Много порубили, пока орда не пустила за нами большой отряд. Отбили у кусатара струг, с лошадьми спустились по Хапе, вышли на берег и вот решили идти или в Хилан, или в Зену. Плененные тати все как один говорили, что очистит орда гиенские и намешские земли, пойдет южнее — вырезать недозубов, как они говорят. По дороге наткнулись тут в поселках, народ обезумел, собственной плотью начал питаться. Так и шли на юг, деревню за деревней очищали, пока не нагнал нас тот самый отряд, посланный вдогонку ордой.

Или часть этого отряда. Вот спасибо тебе за помощь. Что делать-то дальше?

— Идти на юг, — твердо сказал Кай. — Предупредить надо хиланцев, да и в Зену послать нарочных. Только и осталось два города в Текане. Если они не устоят, так и в самом деле задавят тати людей. В Хилане найди Тарпа, он теперь вроде как воевода, скажи, что от меня, поможет, отнесется так, как надо. Расскажи ему все.

— Так и сделаю, — кивнул Таркаши. — А ты, значит, на север? Я слышал, Парнс стоит, Хастерза тоже стоит. Гвардейцы Гиены сказали, что многие туда уходили из выживших. Да и тати говорили, что не взяли пока ни Парнс, ни Хастерзу, оставили на конец зимы. Думаешь добраться? А потом?

— А будет ли потом? — переспросил Кай купца и посмотрел на Каттими, которая сидела, не проронив ни слова. Не было больше слез в глазах девчонки, словно заледенели они.

— Будет, — твердо сказал Таркаши. — Ну донимать расспросами тебя не буду. Сам-то могу чем помочь, кроме как лошадьми? Лучших дам! Таких, которым ни метель, ни снег, ни мороз нипочем! И с едой не будет проблем. Надергаешь соломки — будут благодарны. Не надергаешь — траву выкопают из-под снега, хвои нарвут, молодых ветвей примороженных поглодают.

— Спасибо, Таркаши, — кивнул Кай. — А не подскажешь ли ты мне еще вот что. Не встречал ли ты трех черных всадников вроде тех, что проезжали тогда через Кривые Сосны?

— Не догнал все еще? — понял Таркаши. — Встречал, как не встречать. С неделю назад, что ли. Как бросили лодки у первого оплота на тракте из Намеши в Хилан и стали уходить в лес, три всадника в черном промчались мимо. Пошли в сторону Парнса.

— А не был ли тебе известен старик в Гиене, которого звали Асва? — прищурился Кай.

— В Гиене много было стариков, — удивился Таркаши. — Может быть, кого-то из них и окликали именем клана, ну так ведь что теперь о том говорить? Теперь не время стариков.

— А вот еще, — задумался Кай, — скажи, Таркаши, часто ли показывался в Гиене сиун клана? Кто он?

— Сиун клана? — почесал затылок купец. — Вовсе не показывался в городе. Нет, разговоры о нем ходили. Вроде бы он как конь, но мглистый такой, как ветер или туман. Его в городе никто не видел. Но говорили, что иногда он является на дороге из Намеши в Хастерзу. Особенно на перевале у Парнса. Но я бы не желал тебе встречи с ним. Плохая примета. Опять же коней может испугать, в пропасть сбросить. У нас, когда лошадь взбрыкивает, всегда говорят: что, мокрое кострище, в тебя сиун вселился, что ли?

Через час Кай и Каттими распрощались с отрядом Таркаши. Взяли лучших лошадей, да еще и приторочили к седлам по паре отличных кусатарских лыж. Пришпорили лошадок и нырнули в поваливший к вечеру снегопад, как в непроглядную пелену. Зато уж и в самом деле до самой Намеши без боязни заходили во все деревни и хутора, чтобы переночевать да дать отдых коням. Таркаши не обманул. Деревни и хутора были чисты, и перед каждым снег укрывал гору оскверненной пустотниками и сожженной гиенским купцом плоти.

Спустя неделю ранним утром спутники вышли на тракт в полулиге от Намеши. Город чернел стенами за белым полем. За ним вновь белым сияли вершины гор Южной Челюсти. В зимней тишине доносился шум впадающей в Хапу Бешеной.

Кай повернул коня к оплоту, спешился, зашел внутрь укрытия, потом вышел на обрывистый берег, разглядел на заснеженном берегу оставленные Таркаши рыбацкие лодки. Замерзшая закраина Хапы простиралась на полсотни шагов.

— Что собираешься делать? — встревожилась Каттими.

— Хочу сократить дорогу, — признался Кай. — Идти к харкисскому тракту долго. А вот если пересечь Бешеную в Намеше да мимо Гиены выйти к харкисскому мосту, то пару дней выиграем.

— И пойдем на перевал? — уточнила Каттими.

— Точно так, — улыбнулся Кай. — Перестреляем пустотников и пойдем.

— А если Пангариджа? — спросила девчонка.

— Пока его нет, — пожал плечами Кай. — Я его не чувствую, видно, у него есть более важные дела.

— А если орда в городе? — не успокаивалась она.

— Увидим орду, бросим лошадей, спустимся вниз и уйдем на лодках, — предложил Кай.

— А что же потом? — Она не сводила с него глаз.

— Что-нибудь, — ответил он.