Глава 24
Намеша
Обычно первая сигнальная башня находилась не ближе нескольких лиг от любого города, но хиланский тракт, подходя к Намеше, выбирался из прибрежных увалов, и первая башня стояла через поле от города. Основанием башни служил сложенный из обожженного кирпича оплот, рядом начинала сползать в овраг дозорная изба, но и башня, и изба были разорены. У избы обвалилась крыша, да и сама она была не сожжена чудом, в то время как от конюшни рядом не осталось даже стен. На сторожевой башне не сохранился навес, и из трех бронзовых зеркал остались два, которые вряд ли бы дожили до следующей зимы. Покуда Каттими заводила лошадей в оплот да проверяла тяжелую железную дверь, Кай спустился с высокого берега, сдвинул ближе к воде лодки, вернулся наверх, поднялся на башню, сбросил в снег окоченевший труп дозорного с выклеванным лицом. Выложил на скамью сумку с зарядами, приготовил ружье. На лестнице послышались шаги Каттими.
— Что ты собираешься делать? — удивился Кай.
— Все, что смогу, — сухо ответила девчонка и сбросила кожух. — Лук, ножи, меч. Все, что смогу.
— Ну как знаешь, — пожал плечами Кай.
В последние дни Каттими переменилась. Точнее, она продолжила меняться, разве только перестала разговаривать о том, что ее тревожило, вроде той истории об умершем бельчонке. Она постоянно была погружена в какие-то раздумья. Кай уже по-всякому пытался выдернуть ее из мрачного погружения, но у него ничего не получалось. В конце концов он решил оставить ее в покое. Оставить в покое, но оставаться рядом. До конца, сказал он сам себе, до самого конца.
Вот и теперь ни улыбки, ни тревожного хлопанья глазами, ни напряженного дыхания. Каттими, сбросив кожух, тут же проверила все свои метательные ножи, вытащила и снова задвинула в ножны серый меч, проверила лук, расправила на скамье запасную тетиву, закрепила на деревянных перилах лук со стрелами. Их там было не менее полусотни. А ведь и в самом деле могла потребоваться ее помощь. Конечно, если пустотники полетят к вышке.
Кай прищурился. Весь этот час он то и дело поглядывал в сторону Намеши. Понятно, что с хиланской стороны ему была видна только стена южной части города да оголовки десятка башен, летунов он не замечал в небе. А темные точки над стеной вполне могли оказаться и стражниками.
— Смотри на западную башню, — нарушила молчание Каттими. — Приглядись к ее оголовку.
Кай сузил взгляд. А ведь и в самом деле все башни были украшены флюгерами в виде пары жестяных крыльев, выкрашенных под серебро, но крылья на западной башне как бы двоились в глазах. Темным росчерком повторялись так, словно неведомая птица опустилась на их ось и попыталась сравняться с ним размахом.
— Падальщик пустотный? — спросил Кай.
— Кажется, — кивнула Каттими. — Но уж точно не Пангариджа. Мелковат. Что будем делать, если полетят сюда?
— Будем сражаться, — ответил Кай. — Отступим под зеркала.
— Нас только двое, — напомнила охотнику девчонка.
— Думаю, что многие воеводы поменяли бы на нас двоих свои лучшие дозоры, — сказал Кай, дождался наконец-то теплой улыбки Каттими и опер ружье о забитый в стойку навеса крюк.
— Ты прав. — Она поджала губы, приготовила лук, добавила, взглянув на Кая: — Не забудь, ветер со стороны реки, делай поправку, — и, уже посмотрев в сторону города, прошептала: — Думаю, что их будет не меньше сотни. Но половина в северной части города. И мне очень хочется победы и крови. Поганой крови! Хочется, чтобы эта мерзость сгинула. Им здесь не место, понимаешь?
— Лишь бы зарядов хватило, — ответил Кай. И выстрелил.
Грохот выстрела разнесся далеко по окрестностям. Конечно, ружье, сделанное Хармахи, не гремело, как гремели ружья гвардейцев иши, но в мертвой намешской тишине, в которой даже восточный ветер двигал облака на запад беззвучно, выстрел показался охотнику оглушительным.
— Не попал? — не выдержала через пару секунд Каттими, но именно тогда второй росчерк крыльев на западной башне сложился, темный куль полетел вниз, а еще через секунду над городом взмыла черная туча.
Пустотников оказалось много больше сотни. Наверное, вдвое больше. Не все они были крупны, как тот, которого Кай сбил первым выстрелом, половина из них, которые взвились выше прочих, оказались обычными клювастыми падальщиками, но мерзости все равно было слишком много. К счастью, вся эта масса не сразу ринулась к сигнальной башне. Пустотники закружились над городом медленным темным смерчем, и Кай успел произвести не менее десяти выстрелов, когда крылатое облако двинулось на юг.
— Картечью, — крикнула Каттими, — бей картечью. Иначе мы не устоим!
Между тем воздух уже гудел от хлопанья крыльев. Вот уже Каттими начала одну за другой выпускать стрелы, вот и Кай забросил сумку с зарядами на плечо и стал отступать под зеркала. Вот нос забило запахом разложения. Пустотники вблизи и в самом деле оказались похожи на крылатых собак, покрытых серой с синим отливом шерстью, и вели себя как собаки. Вместо того чтобы ринуться на противника, опуститься на узкую галерею, они устроили вокруг башни круговорот, заливая округу истошным собачьим лаем и визгом, когда та или иная туша летела вниз. Шипение пустотников поменьше тонуло в гвалте, но уж на них Кай и Каттими вовсе не тратили ни стрелы, ни заряды.
Картечь помогала лучше пуль. Она секла перепонки на крыльях и вынуждала пустотников опускаться, а то и падать на снег десятками. Тут-то и выяснилось предназначение их мелких собратьев. Всякая упавшая вниз туша тут же облеплялась клювообразными сородичами, и начиналось пиршество. Порой оно вершилось над еще живой мерзостью. Вскоре стрелы у Каттими закончились, затем закончились ножи, после чего она выдернула из ножен меч, вышла из-под зеркал и встала перед охотником.
Летучие собаки словно ждали этого. Сразу две из них перестали заливаться лаем, прижали уши и ринулись вниз. Взмах серого меча располовинил голову одной, выстрел Кая разорвал грудь другой.
— Пустота их задери, — принялась протирать лицо, залитое поганой кровью, Каттими. — Где я теперь найду горячую воду?
— Воды потребуется много, — ответил Кай и новым выстрелом выпотрошил еще одну осмелевшую тварь.
Когда бой был закончен и в небе не осталось ни одной мерзкой твари, исключая уносящихся в вышину пары десятков клювообразных, кровью были заляпаны не только Каттими, Кай и оба зеркала, но и вся башня, и снег вокруг нее. Отплевываясь и надеясь, что от черных капель не случится ожогов, Кай сгреб с досок галереи липкие и грязные картонки отстрелянных зарядов, собрал их в суму и покачал головой — цельных зарядов осталось не более десятка.
— Спасибо твоему брату, — крикнула снизу Каттими. — Иди сюда. Тут не менее полусотни обожравшейся падалью мелочи. Взлететь они не могут, но шипят, как настоящие звери. Раздери их на части, все мои стрелы испорчены!
Снега на полсотни шагов вокруг башни во все стороны не было. Вместо снега сапоги ступали на кровавую грязь и развороченные внутренности. От невыносимой вони кружилась голова.
— А мне нравится, — расплылась в улыбке Каттими. — Именно этого мне и не хватало. Иногда очень нужна победа. Очень. Одно непонятно: почему город не смог защитить себя? Неужели байки об усыплении горожан правда?
— А ты не чувствуешь? — удивился Кай. — Приглядись.
Девчонка шагнула в сторону, нашла островок чистого снега, наполнила им ладони, протерла лицо, удивленно покачала головой:
— И в самом деле. Город пропитан магией. Уже произошедшим колдовством. Развеявшимся колдовством. Я не могла этого разглядеть, пока пустотники сидели на его стенах. Эту свору просто пустили на пиршество. Ты посмотри, как они все жирны! Видел, как они летели? Некоторые, которых я сбивала стрелами, с трудом поднимались на уровень башни. Это не летучие собаки, это свиньи, обожравшиеся человечины! Будь они половчее, мы бы так легко не отделались.
— Справились бы, — не согласился Кай. — Но в чистом поле нам бы не помогло даже ружье. Однако надо будет посмотреть, что за магия сделала город беззащитным. Да и запас стрел нужно будет пополнить.
Гиенские лошадки восприняли побоище вокруг их укрытия стойко. Только потрясли копытами на чистом снегу, пока не очистили их от крови, да неодобрительно косились на вымазанных в той же крови седоков.
— А если ворота города закрыты? — вдруг вспомнила Каттими. — Как мы попадем внутрь?
— Увидим, — отмахнулся Кай. — Если что, придется забраться на стену и попытаться открыть ворота изнутри. Веревка у нас есть. Меня сейчас больше беспокоит другое. Запах…
Запах и вправду становился все ужаснее с каждым шагом. Город пропах мертвечиной. Редкие порывы ветра позволяли вдохнуть свежести зимней Хапы, но потом снова и нос, и рот, и горло — все забивалось удушливо-сладковатой вонью.
— Страшно подумать, что тут будет весной, — прошептала Каттими.
— Ничего, — сказал Кай. — Ворота открыты. Зверье и птицы не оставят к весне на костях ни клока плоти.
Створки ворот и в самом деле были открыты. Нешироко, но всадник проезжал без труда. Кай подал коня вперед, и тот уверенно пропахал брюхом снежный занос высотой в рост человека. Почти так же были занесены и улицы города. Внутри стен запах чувствовался меньше. Верно, ветер сносил его со стен, где не позволял снегу укрыть порченую плоть.
— Могло быть и хуже, — заметила за спиной охотника Каттими. — Сам город цел. Закончится Пагуба, в него вернутся люди. Смельчаки вроде Таркаши. Очистят дома, починят крыши, уберут тлен и станут жить, как и раньше. А их внуки уже и вовсе не будут вспоминать о Пагубе.
— Если она закончится, — заметил Кай. — Знаешь, когда гибнет столько людей, я уже не могу сравнивать, что хуже, а что лучше.
Его конь то и дело спотыкался, и охотник понимал, обо что спотыкается конь.
Заснеженный город казался покинутым жителями. Все, что могло навести на мысли о беде, накатившей на город клана Паттар — клана Крыла, — это окна. Еще с начала Пагубы окна на первых этажах своих домов намешцы заложили камнем, защитили прочными решетками. Там они — решетки и камень — и остались. Зато все окна на вторых и более высоких этажах были выбиты, разорены. Насколько мог заключить Кай снизу, на некоторых домах пострадала и кровля.
— Они точно все спали, — проговорила Каттими. — Колдовство уже закончилось, мы видим только его следы, но в тот день или ночь, когда туча пустотной мерзости должна была напасть на жителей, оно сработало. И весь город погрузился в сон. Всегда есть те, на которых такая магия не действует. Наверное, они испытали ужас. Может быть, открыли ворота, пытаясь покинуть город. Есть те, которые приходят в себя, когда начинают испытывать боль. Вероятно, об их кости спотыкается твой конь, Кай. Но большая часть горожан умерли во сне. Надеюсь, что их смерть была легкой. Ты все еще хочешь найти начало колдовства?
— Да, — кивнул Кай. — Мне нужно увидеть имя в его конце.
— Думаешь справиться с Истарком или Тамашем? — нехорошо засмеялась Каттими. — Мы с тобой не сможем справиться даже с Пангариджей!
— И все-таки, — не согласился Кай. — Давай осмотрим часовую башню. В Намеше она в здании цеховой управы.
Это на площади. Замка в городе нет, но и дом урая, и оружейная там же. Надеюсь, что мы сможем туда попасть.
Приглядевшись, Кай заметил, что в большинстве домов двери открыты. Или какие-то жители все-таки пытались избежать небесной напасти, или в захваченном нечистью городе умудрялись орудовать мародеры. На подходе к городской площади, которую окружали дом урая, оружейная, дом воеводы, цеховая управа, суд и просительная, Кай засмотрелся через открытые ворота из южной в северную часть города на холм, на котором некогда располагались Намешские палаты. Теперь он был просто занесенным снегом холмом, непонятно за какой надобностью огороженным каменным забором.
— Следы, — сказала Каттими. — Смотри.
На снегу, среди останков пустотников, виднелись человеческие следы. Они казались подрезанными, заметенными чем-то, но были человеческими, несомненно.
— Шли двое, — спрыгнул с лошади Кай. — Что-то волокли тяжелое и…
— Вон, — показала Каттими на валяющуюся у входа в управу жестяную крышу сторожевой будки. — Шли, накрывшись этой жестянкой. Остерегались пустотников. И шли с другого берега.
— Жестянка от будки дозора при Намешских палатах, — кивнул Кай. — Насколько мне известно, там имеется подвал с копченостями и всякими припасами. Был, во всяком случае.
— Остальные здания… — Каттими обернулась.
— Разграблены, — кивнул Кай. — Двери в дом урая, в суд, в дом воеводы, в оружейную сломаны. А двери в управу закрыты. Они внутри. Это точно.
— Может быть, и мародеры, — пожала плечами Каттими. — А может быть, и просто уцелевшие жители. Но почему в управе?
— Самые толстые стены, длинные и узкие окна с витражами в кованых рамах, ни один пустотник не протиснется, — заметил Кай. — А уж башня… Что башня. Больше чем уверен, что там железные двери. И кровля крепкая. Лучшая защита от пустотников.
— Но нам нужно именно туда? — поняла Каттими.
— Именно туда, — кивнул Кай, рассматривая остановившиеся часы на башне. — Знаешь, если там и в самом деле есть какое-то колдовство, могло ли оно запуститься остановкой часов?
— Как угодно, — ответила Каттими.
— Такие часы заводятся на срок до двух месяцев, — пробормотал Кай. — Там система гирь. Впрочем, надо увидеть. Все нужно увидеть самим.
— Похоже, заклинание и в самом деле там, — Каттими снова посмотрела на башню, — надо быть осторожными. Мародеры ли там, простые жители или людоеды, они вовсе не обязаны помогать нам.
— Конечно, — кивнул Кай, спешиваясь. — Я давно уже привык, что можно рассчитывать на все, кроме благодарности. Тем лучше. Нежданная благодарность больше греет. Интересно, нас видят?
— Вряд ли, — спрыгнула в снег Каттими. — Насколько я могу рассмотреть, все окна закрыты тканью или еще чем. Впрочем, не поручусь. Давай лошадку, я прихвачу ее к перильцам.
— Эй! — закричал Кай, поднимаясь по ступеням. — Я охотник Кай! Пустотники, пировавшие в Намеше, перебиты. Откройте двери, кто выжил!
Ответом была тишина. Впрочем, какой-то звук послышался.
— Что там? — наклонилась к двери Каттими.
— Плачет, — прошептал Кай. — Плачет ребенок. Но далеко. Либо за стенами, либо в подземелье. Уже нет. Вроде бы был окрик. И тишина.
— Что будем делать? — спросила Каттими. — Дверь заперта.
— Да. — Кай покопался в суме, развернул сверток с изогнутыми стержнями. — Но кажется, не на засов, а на замок. И открывается к тому же наружу. Вот уж не думал, что пригодится это мое умение. Оказывается, я не зря таскаю с собой это железо.
— Осторожнее. — Каттими сделала шаг назад, наложила на лук стрелу. — Там может быть ловушка.
— Это точно. — Кай присел, вставил в замок один из стержней, стал его медленно поворачивать. — Ненависть так и хлещет. Подожди. — Он замер. — Я, конечно, не мастер смотреть сквозь стены. Но мне кажется, что вот тут возле дома валялся несколько месяцев назад чугунный шар с цепью. Как ты думаешь, зачем его затащили в дом?
— Есть варианты? — сделала еще пару шагов назад Каттими.
— Только один, — стал прислушиваться к замку Кай.
Конечно, он не видел подвешенный под потолком прохода шар, но чувствовал ненависть тех, кто устраивал ловушку. За дверью таились враги. Они стояли на лестнице, чуть выше, за ее поворотом. И они не защищались от пустотников, они готовы были убить любого.
Механизм замка щелкнул, еще четыре щелчка и…
— Отойди в сторону, — обернулся Кай к Каттими. И в это мгновение страшный удар потряс дверь.
Кай успел отшатнуться, успел разглядеть, что Каттими отпускает тетиву лука, стреляет в развороченные ударом двери. А в следующее мгновение он метнулся внутрь помещения, метнулся перед чугунным шаром, который уже летел назад, припал к полу, пропустил шар над головой и в то короткое мгновение, пока тот готовился снова качнуться наружу, успел разглядеть в полумраке разоренного здания хрипящего на ступенях лестницы Таджези со спущенным самострелом в руке и нескольких разбойников с мечами за его спиной. И среди них Туззи.
Кай рванулся вперед, едва шар снова шевельнул волосы на его голове. На ходу выдергивая меч, раскроил голову Таджези, зарубил одного, второго, третьего, пропустил быстрый, весьма быстрый удар Туззи и вскользь, но страшно, больно вскрыл здоровяка-разбойника от промежности до грудины и тут же помчался обратно.
Стрела вошла Каттими в живот. Лицо ее побледнело, нос заострился, зрачки расширились, превратились в черные круги. Она отходила.
— Сейчас. — Он рванул с пояса суму, выдернул сверток с главными снадобьями. — Сейчас.
— Нет. — Она говорила с трудом. — Не поможет. Что же так-то… Как глупо-то. Удержалась бы, но нету сил. Совсем…
Жизнь ускользала из нее так же быстро, как выливается вино из пронзенного стрелой меха. Опадали щеки, мутнели глаза, становились блеклыми волосы, посерели губы.
— Нет, — скрипнул зубами Кай. — Нет!
Он рванул завязки кисета, вытряхнул на снег камни Сакува, намотал на чуть подрагивающее горло ожерелье и начал надевать на безвольные пальцы Каттими камни.
— Держись! — почти заорал ей в лицо.
— Держусь. — Она говорила тихо, едва шевелила губами, но уже чуть задержалась, ровно настолько, насколько позволяли ей камни, которые мутнели, крошились на глазах. — Что ж ты тратишь на меня подарок отца? Это он тебе оставил, тебе…
— Ты и есть я, — шептал ей в лицо Кай.
— А ну-ка… — Она повела глазами на его суму. — Там склянка из синего стекла. Достань. Сними пробку, мне нужно выпить три глотка.
— Ты об этом говорила, об этом? — заволновался охотник, готовясь разрыдаться, как не рыдал уже много лет. — Ты этого ждала? Это чувствовала?
— Подожди. — Она глубоко вздохнула. — Подожди. Кажется, удержусь.
— Ты…
Сам побледнел, испугался, за руки ее сжал так, что заставил поморщиться сквозь и так накатившую на Каттими боль.
— Совсем с ума сошел. — Она попыталась улыбнуться. — Руки сломаешь. Да держусь я, уже держусь. Сакува спасибо. Кажется, я передумала пока умирать. Так. Сосуды не повреждены, позвоночник тоже. Но кишочки подлатать надо бы, ой как подлатать. Тебе сейчас придется побегать, охотник. Не бойся, не отлечу, крепко меня эти красные камешки держат. Я смогу указывать тебе, что делать, еще минут тридцать, потом все сам. Поэтому поторопись. Для начала занеси меня внутрь. Только осторожно, и не трогай стрелу. Да. Вот так. Вправо. Смотри-ка. И тут есть комната привратника. И в ней даже не испражнялись. Только пили и ели. Клади меня на стол. Лампу возьми, прикрути слегка фитиль, поставь рядом. А теперь тебе будет нужен мешок со снадобьями, что у меня приторочен к седлу, затем крепкая кетская настойка или любое крепкое вино и пара чистых рук в помощь. Вино ты найдешь на поясах разбойников, конечно, если ты не порубил их фляги. А какую-нибудь знахарку или повитуху в подвале. Сдается, что там немало заточено уцелевших в городе бедняг.
Замок на решетке, которая перегораживала вход в подвал, Кай открыл за секунду, поднял перед собой лампу, увидел не сотни, но десятки изможденных лиц — женских, детских, старческих, с трудом успокоил дыхание, выговорил быстро, но четко:
— Все свободны. Разбойники убиты. Нечисть, налетевшая на город, истреблена. Но пострадал мой близкий друг. Есть среди вас повитуха или ведунья? Мне нужна помощь.
— Есть, — раздался хриплый голос, и вперед шагнул сухой, заросший серебряной щетиной старик. — Я лекарь. Преподавал врачевание в Намешских палатах. Тридцать лет пользовал намешских гвардейцев, когда они еще были. Что делать-то надо?
— Стрела, — с трудом выговорил Кай. — В живот.
— Нужны крепкое вино, горячая вода, острый нож, игла, шелковая нить, побольше чистой ткани и добрая воля Пустоты, — сказал старик.
— Все будет, кроме доброй воли Пустоты, — пообещал Кай.
Каттими и в самом деле передумала умирать. Старик удивленно ойкнул, когда увидел девчонку на столе, уважительно выслушал ее шепот, еще более уважительно покачал головой, когда вместо шелковой нити получил в руки волокна какой-то диковинной лечебной травы, и кривую серебряную иглу, и тонкий деревянный нож с острием из вулканического стекла, и какие-то снадобья, которые стоили, по его мнению, на вес золота.
— Откуда это все? — не переставал он удивляться, тщательно намывая руки горячей водой.
— Позаимствовала, — с трудом подмигнула Каю Каттими. — У одной ведуньи в Туварсе. Ей это все равно уже было не нужно.
— Что ж, — старик строго посмотрел на охотника, — будешь слушаться меня и делать все, что скажу. Только советую глаза держать закрытыми. Открывать только по надобности.
— Ничего, — скрипнул зубами охотник. — Я выдержу.
— И я, — прошептала Каттими. — Не нужно меня усыплять. Я должна все чувствовать. Так надо.
— Ладно, — старик вздохнул, — сделаю все, что следует. И даже постараюсь особо не портить такую дивную красоту.
Он сделал все, что следовало. Осторожно вырезал стрелу, лишь на палец расширил прорезь, потом что-то зашивал там внутри, отсасывал через стеклянную трубку, опять зашивал, промокал, заливал каким-то снадобьем и вновь зашивал уже снаружи. И даже успел промокнуть капельку крови, которая скатилась на подбородок Каттими из ее прокушенной губы. Потом окликнул кого-то, и в каморке привратника сразу стало чисто, загудела печь, повеяло теплом, и даже откуда-то появилась плошка с горячим бульоном.
— Все, — устало сказал старик и подмигнул Каю. — Тебе уж, охотник, я не буду вытирать кровь из прокушенных губ. И пот с твоего лица стирать не буду. Успокойся. Будет жить твоя девочка, еще и детей тебе нарожает. Есть, правда, не скоро сможет, ну так после откормишь. Только ты уж под стрелы ее больше не подставляй.
Каттими спала. Тут только Кай почувствовал, что колени у него дрожат, опустился на лавку, уже сидя поправил накрывающее девчонку одеяло, стал медленно снимать с ее пальцев перстни, камни из которых высыпались, развеялись пылью, потом положил голову на руки, провалился в сон. И уже сквозь него разобрал усталый стариковский говорок:
— И за коней своих не беспокойся, парень. И накормим, и сбережем. Вы теперь с подругой на долгие годы главные люди в нашем городе.
Их осталось не так уж мало. Почти три тысячи жителей, среди которых, правда, треть были старики и старухи, но две трети — женщины, дети и подростки, которые становились взрослыми на глазах Кая. В тот страшный час словно оцепенение овладело людьми, но пустотников все-таки было слишком мало. И они не могли сожрать, уничтожить все население города сразу, даже с учетом того, что пытались убивать всех, про запас. К тому же обожравшись человечины, собакоголовые летуны перестали пролезать в узкие окна. Впрочем, им хватало уже тех тел, что в изобилии оставались на улицах города, лежали на стенах, в раскрытых жилищах. Через три дня оцепенение стало уходить, и те, кто выжил, начали прятаться, спускаться в подвалы, запираться в кладовых.
Банда Туззи вошла в город недавно и властвовала в Намеше всего две недели. Всех, кто перебрался в густые снегопады в управу, ограбила и загнала в подвал, в котором, к счастью, оказалось несколько мешков вполне съедобного сырья для изготовления красок. Вытаскивали наверх женщин и насиловали их по очереди. Остальное время пили вино да выбирались в снегопады или морозы наружу, чтобы грабить дома. Убивали тех, кто пытался им помешать. Укрывались от пустотников жестяным козырьком, но те были сыты. Страшно сыты.
Теперь все уцелевшие с утра до вечера приводили в порядок свой город. Чистили улицы, сжигали трупы, заделывали, затягивали мешковиной окна в разоренных домах. По вечерам собирался в управе совет старейшин, судили и рядили, как быть с правителем, приглашать ли какого-нибудь урайского отпрыска со стороны или выбрать кого-то из своих, как было в Кете. При этом косились на Кая, который не отходил от Каттими, но он словно знал, что ему предложат, мотал головой:
— И не думайте. Лучше правьте пока городом от имени вот этого вашего совета, а с правителем будете решать, когда Пагуба закончится.
— А она закончится когда-то? — скрипел удивительным образом выживший привратник Намешских палат.
— Несомненно, — уверял старика Кай, хотя казалось бы старик должен был его убеждать в этом. Во всяком случае, выглядел он так, словно переживал и не вторую, и не третью Пагубу.
Каттими становилось все лучше. Сначала она просто хлопала глазами, стараясь сдержать стон, потом начала понемногу есть бульон, что покрепче, вставать, ходить по комнате. Окончательно Кай понял, что его спутница пошла на поправку, когда та вечером при свете лампы стала рассматривать шов на животе и восхищаться умением лекаря и возмущаться тем, что без шва все-таки не удалось обойтись.
— Ничего, — утешал ее Кай. — Не на лице ведь.
— Ага, — дула она губы. — И так уже вся порезанная и побитая. Одной дыркой больше, одной меньше.
— Ты думаешь, что у меня шрамов меньше? — возмущался Кай. — А на лбу? Да что на лбу!
Он скидывал одежду и начинал показывать Каттими отметины, которых и вправду хватило бы на целую боевую гвардию. Отметки у охотника имелись и на ногах, и на руках, и на шее, и на туловище, и там, где их вообще не стоило бы показывать. Каттими довольно сопела и потом бормотала, что если бы не ее не до конца зажившая рана, так бы просто зеленоглазый охотник от нее не отделался, и уж тем более не принялся бы одеваться сразу.
На следующий день, когда за окном снова повалил снег, а Каттими уже сидела за столом вместе с пятеркой подростков, что взялись помочь славному охотнику снарядить как можно больше странных зарядов для его ружья, она сказала, что завтра нужно уходить.
— Почему завтра? — не понял Кай.
— Пора, — ответила Каттими. — А то ведь прирастем, с кровью корешки придется вырывать. Но я бы сюда вернулась. Здесь хорошо. Пошли на башню.
— Сможешь? — сдвинул брови Кай.
— Да, — твердо сказала девчонка.
Он уже поднимался наверх, но не нашел никакой надписи. Теперь они пошли вместе. Механизм часов стоял. В провале, вокруг которого вилась лестница, висели тяжелые гири, сверкали черными звеньями цепи. Каттими преодолела последнюю ступень, огляделась, кивнула сама себе и опустилась на холодные камни.
— Нельзя тебе, — бросился к девчонке Кай.
— Подожди. — Она погрозила ему кулаком. — Ты не видишь, что я на ноги села? Еще раз повторяю для зеленоглазых: умирать пока не собираюсь. Не время. Понял?
— Понял, — кивнул Кай.
— Понял он, — надула губы девчонка. — А я вот пока не поняла. Хотя уж вроде и сама стала себя ведьмой считать. Послушай. Заклинание было выписано вот на этом камне. Да, — кивнула она Каю, который резво соскочил с мраморной плиты. — Но заклинание было выставлено на стирание. Вспыхнуло, когда часы встали, и развеялось за три дня. Я могу его тебе показать. Но сама не прочту. Ты должен его запомнить.
— Я? — удивился Кай. — Да я на этом вязаном письме слова два или три узнаю, да и то не уверен…
— Ты должен только внимательно смотреть, а я уж потом вытащу из твоей памяти, что мне надо, — уверила охотника девчонка. — Но будь осторожен, видеть ты его будешь недолго, но опасайся. На город оно уже не подействует, а тебя приложит.
— Сильный колдун составлял? — удивился Кай.
— Может, и не сильный, — пожала плечами Каттими. — Но не в том дело. Оно кровью напиталось так, что умеючи его тут можно будет и через сотню лет прочитать. А я неумеха теперь. Поэтому только через тебя. Смотри. Попробуем отплыть на пару месяцев назад. Закрой глаза.
— И как же я увижу?
— Я говорю тебе, закрой глаза. Знаешь, тут ведь умения мало, еще и голову на плечах надо иметь. В каждой деревне бабка-ведунья есть, а то и не одна. Но главное, чтобы с головой у нее все было в порядке, с разумением. Придет так к ней девчушка или молодка какая, скажет: что-то мой холодным стал, не смотрит, пропадает то в поле, то на охоте. Пригляди за ним, бабушка. Тут бабушка, если без ума она, скажет, а ну-ка, девонька, дай-ка я покопаюсь у тебя в голове, закрой глаза, на кого думаешь, о ком зубы скалишь? Ну и напевает песенку какую надо, а заказчица и выкладывает видения свои, но порою не видения пересказывает, а домыслы свои в явь волочет. А если бабка с умом, то сажает эту заказчицу и говорит: закрывай глаза девица да не думай ни о чем. Сейчас сама все увидишь, и та уже смотрит, да не гадает и запомнить ничего не пытается. Потому как и то, что было, с тем, что будет, перепутать можно и придуманное да накрученное с подлинным. Сложное это дело.
— Так, может, и я что-нибудь перепутаю? — не понял Кай. — Ты петь-то собираешься?
— Не открывай глаза, — оборвала его Каттими. — Я уже давно пою, только ты не слышишь. Ну что там?
Надпись была. Сначала она была похожа на масляный след на полоске бумаги. Потом на отсвет солнечного луча. Потом на извив пламени. А потом накатило на охотника оцепенение. Такое, что и чувствуешь все, но ни шевельнуться не можешь, ни слова сказать. И дыхание застревает в груди, застревает. И ужас сковывает все. Непереносимый ужас.
— Все, — сказала Каттими.
Подошла, положила ладони на виски Кая, прошептала чуть слышно:
— Подписано именем Такшана. Но рука не его. Он только подпись ставил. И повторял или обводил каждое слово. Думаю, что рука Истарка.
— Учеников плодит, — прошептал Кай.
— Страшных учеников, — пробормотала Каттими. — И заклинание было страшным. Они все чувствовали, что творили с ними пустотники. Их пожирали живыми. И их детей пожирали живыми. И некоторые видели, слышали, как пожирают их детей, но ничего не могли сделать. Некоторые умирали от ужаса. И их доля была завидной для прочих.
Они покидали город следующим утром. Все горожане вышли их провожать на площадь. Спутники раскланялись с намешцами, пересекли намешский мост, выехали через восточные ворота, от бурлящего среди белых берегов потока Бешеной и серой ленты Хапы повернули на север, в сторону белых пиков Южной Челюсти.
Каттими оглянулась, посмотрела на Кая.
— О чем думаешь, охотник?
— О том, что таких мерзавцев, как Туззи, Таджези, Такшан, надо убивать сразу.
— А я о стражниках на стенах Намеши, — вздохнула Каттими. — Дети. Им всем велики доспехи.
