ГЛАВА 2
Выходили из ладони злые кони для погони,
И под крыльями рвалось то ли небо, то ли злость.
Джэм
— Я не могу иногда отделаться от ощущения, что ты просто играешь с нами. Развлекаешься от скуки.
— Как Казимир, что ли?
— А он тоже?
— А кто еще? Не я ведь.
— С тобой невозможно разговаривать! — Хильда запустила в Тира виноградиной. — Я про Гуго говорю. Если с тобой у меня возникает ощущение, что ты играешь, то в Гуго я просто уверена. Тебе-то не до игр, знаю, а вот твой сын наверняка не может воспринимать всерьез то, что мы все делаем. Все, кроме тебя, конечно же. У него тут спросили, правду ли рассказывают о его отце.
Тир поднял брови. Вопрос был, мягко говоря… некорректным. Не иначе, спрашивал кто-то из миатьеррцев, с которыми Эрик терпеливо пытался наладить взаимоотношения.
— Это, безусловно, не был благожелательный интерес, — Хильда хищно усмехнулась. — А Гуго захотел узнать, что именно вызывает сомнения. То, что его отец — один из лучших пилотов мира? То, что его отец — командир воздушной лейб-гвардии и друг императора Вальденского? Или то, что его отец — сверхъестественное существо, которое не любит, когда о нем шепчутся у него за спиной, зато очень любит убивать?
— Милый ребенок, — буркнул Тир. — Эрик с Алексом надеялись на то, что благодаря Гуго христиане начнут думать обо мне лучше.
— Мы пригласили его в Миатьерру не поэтому…
Хильда проследила взгляд Тира. С балкона, где они расположились, открывался вид на ту часть парка, до которой у садовников во время войны не доходили руки. Запущенный участок превратился в идеальную детскую площадку. Идеальную с точки зрения детей. Ну или тех родителей, которые не боятся, что дитя исцарапается, в клочья изорвет одежку, наполучает синяков и ссадин, наберет на себя репьев и смолы и перемажется травяным и ягодным соком.
Из зарослей выдралась на полянку громкоголосая банда. Пятеро человеческих детенышей в возрасте от трех до шести лет, три крупных щенка собак местной породы и одна юная мартышка. Итого — девятеро малолеток, которые повалились на траву, чтобы отдышаться.
— Обезьяна откуда? — спросил Тир.
— Привезли из Измита сегодня утром. Подарок султана Эльрику. Гуго сказал, обезьянка домашняя, ручная, кусаться не будет. Посмотри на них. Я задаюсь вопросом, а кто же там принц?
Чистенький, аккуратно одетый мальчик, с мило растрепавшимися волосами разительно отличался от четверых своих расхристанных товарищей. У мальчика были эльфийские раскосые глаза и шевелюра цвета тусклого серебра, и звали его Гуго фон Рауб. Принц же на общем фоне выделялся разве что тем, что именно к нему на плечи забралась мартышка, принявшаяся сосредоточенно перебирать его высочеству волосы.
— Чует, кто тут главный, — одобрил Тир. — Так и отличай: принц тот, у кого обезьяна. Аккуратным-то быть не сложно, если духи перед тобой ветки раздвигают, под ноги мягкую траву стелют и следят, чтоб ни одной колючки поблизости не было. А твой парень нас, кажется, уже засек…
И точно. Малыш стряхнул обезьяну, что-то скомандовал, дети и звери — все вскочили на ноги. Дети просто исчезли, как будто растаяли. Собаки, размахивая хвостами, азартно полезли в кусты. Мартышка заверещала и понеслась вслед за собаками поверху.
— Животные их видят. — Тир следил за зарослями. — Гуго умеет прятаться и от зверья тоже, а вот остальных пока не научил. Да им и незачем…
— Ты их видишь?
— Да, конечно. Но Эльрик уведет их туда, где я не увижу и даже не сразу почую. Зачем им взрослые — от нас одни проблемы.
— Это сверхъестественные способности?
— Нет. Всего лишь отвод глаз. Сверхъестественное — это духи.
— А в них-то что особенного?
— И правда.
— Слышу знакомый скепсис, — усмехнулась Хильда, — так вот, я позвала Гуго погостить у нас, потому что хотела, чтоб он был с тобой, а не с госпожой фон Рауб. А Эрик хочет, чтоб Гуго подружился с Эльриком. Хочет, чтоб хотя бы у Эльрика был друг, а не раб. И тем более не вещь.
Тир в ответ на ее пристальный взгляд только пожал плечами. Да, он считал себя вещью, принадлежащей Эрику, и что? Хильда просто не понимает, насколько это проще и удобнее. Для всех.
И Эрик не понимает.
Бедный, бедный демон! Никто тебя не понимает и понять не хочет.
А в компанию Гуго и маленького принца естественным образом влились местные детишки — отпрыски знатных миатьеррцев, скрепя сердце признавших новую власть. Зря они так. Гуго уже никогда не даст им забыть о возникшей приязни. Они вырастут, унаследуют от родителей влияние и положение в обществе, а сами останутся под властью Гуго фон Рауба, который для них навсегда будет связан с Эльриком фон Геллетом.
Жизнь — сложная штука, но иногда она очень предсказуема.
Гуго рос общительным и смелым, он без стеснения и ужимок разговаривал с людьми, отвечал на вопросы, даже на самые каверзные — это подкупало взрослых: и женщин и мужчин. Очень красивый мальчик, проказливый, но ответственный, любознательный, но не навязчивый… волшебный — это могло отпугнуть христиан, но завораживало язычников. Гуго был ребенком — и это привлекало к нему детей. Он прибегал в играх со сверстниками к отводу глаз, власти над животными, сверхчеловеческим силе и ловкости; он стелил Рогер себе под ноги, в считаные минуты пересекая город из конца в конец; компанию детей с Гвардейской улицы чуть не одновременно видели в самых разных районах Рогера, но дети до определенного возраста не знают, что такое «сверхчеловеческое», и как должное принимают любые чудеса. А еще Гуго лечил царапины и синяки; несколькими словами разрешал споры; знал ответы на самые разные вопросы; никогда не врал; и мог выпросить для всей компании целый час полетов на тренажерах.
Для рогерской компании. В Миатьерре дети еще не настолько обнаглели, чтоб проситься в тренажерный зал. Хотя — в отличие от своих родителей — бояться Вальденского демона уже почти перестали.
Тир беспокоился о том, что Гуго неверно поведет себя в отношении Эльрика-младшего. Привыкнет быть лидером и — что хуже — приучит к этому принца. Но обошлось. Что такое правитель, хотя бы и будущий, Гуго понимал и безоговорочно принял установленные людьми правила. Хильда права — он играл, ну так ведь он был ребенком, пусть и странным, а дети играют даже в самые серьезные вещи.
Если только в их жизни не случается ничего, что раз и навсегда лишает способности играть.
В качестве сказок на ночь Гуго предпочитал либо евангельские истории — если его укладывала спать Катрин, либо рассказы о боевых вылетах — если его укладывал спать Тир. От волшебных сказок Гуго скучал, в бытовые не верил, а вот Христос и родной отец вызывали у него и удивление, и доверие, и любопытство — весь набор эмоций, необходимый для восприятия сказок.
Тир не удивился бы, если б Гуго с тем же интересом стал слушать истории об операциях Катрин на вальденском и эстрейском финансовых рынках, но в этих кругах секреты хранились строже, чем в военных. Тир знал больше, чем другие, однако не потому что Катрин делилась с ним информацией, а потому что она время от времени просила его охарактеризовать того или иного человека и подсказать, как к нему лучше подступиться. Тир подсказывал. Катрин пользовалась подсказками. А по ситуации на рынке, постфактум, можно было предположить, что именно она сделала.
Правда, разбираться, что сделала Катрин, а что — ее патронесса, Марта Сернервилл, Тир пока не научился. Но, если честно, ему это было неинтересно.
Сегодня Гуго попросил рассказать о бое в Белом лесу — это была одна из его любимых историй. Старая Гвардия тогда в одиночку уничтожила окруженную кертскую группировку, продемонстрировав ювелирную точность действий. В том проклятом лесу, где иллюзий было больше, чем живых существ, почти невозможно оказалось отличить кертов от деревьев, скал, зверья и вальденцев. Если бы не Шаграт с его шаманскими навыками, старогвардейцы могли и не справиться с задачей.
Историю про Белый лес Гуго знал почти наизусть и, как это водится за детьми, именно ее просил рассказывать снова и снова, внимательно следя за любой неточностью. Но нынче ночью их прервали примерно на середине коротким, резким стуком в дверь детской.
— Беда стряслась, — уверенно сказал Гуго, садясь в кровати. И взял Тира за руку: — Не ходи с ними!
— Отставить панику, курсант! — Тир слегка толкнул сына в плечо, укладывая обратно на подушку. — Спать и не отсвечивать. Ясно?
— Так точно.
Тир погладил его по голове, обернулся к распахнувшейся двери.
Эрик не стал входить. Все проблемы должны оставаться за порогом детской, поэтому император кивнул Тиру, мол, давай, на выход. Там, в коридоре, был еще кто-то… Мечник. Роланд?
За открытым окном шевельнулась встревоженная Блудница. Мягко раздвинув шторы, скользнула в спальню, похожая на диковинную огромную рыбу из наркотических видений.
Гуго натянул одеяло на уши, повернулся на бок и честно сделал вид, будто заснул. У волшебных детей есть множество вредных качеств и несколько полезных. К последним относилось послушание. Тир и за собой помнил такое: когда-то он верил в отца как в Бога. Как верит сейчас Гуго. И раз отец велел не паниковать, значит, поводов для паники нет.
Жаль, послушания этого осталось всего лет на пять. Потом мальчик вырастет.
— Присмотри за ним, — велел Тир Блуднице.
И вышел, плотно прикрыв за спиной дверь детской. Роланд смерил его коротким взглядом, как обычно не удостоил даже кивком. Очень не любил Черных. Эрик сказал:
— Твоя жена и княгиня Мелецкая убиты. Мы телепортируемся в Гаар.
Прямо из дворца в Миатьерре, от дверей детской, за которой остался Гуго под охраной грозной боевой машины. Два часовых пояса и две тысячи километров по меридиану. Четыре арайи… Каменная прохлада дворца сменилась теплом хорошо протопленной комнаты.
И Тир отшатнулся от горящего камина.
— Хонне! — Эрик загородил пламя глухой ширмой. — Светлая Госпожа Хелед, я же просил вас погасить огонь.
— Я не собираюсь мерзнуть, — женщина, сидящая на подоконнике, намеренно добавила в голос манерных и капризных ноток, — тем более из-за Черного.
Светлая Госпожа Хелед.
Она сама была как огонь — рыжая вспышка волос, золото смуглой кожи и невидимое взгляду, дохнувшее жаром в лицо яростное пламя духа. Но в голосе был лед, и в глазах стыл синий арктический холод.
Кто говорил, что эта женщина красива? Да она ужасает!
Тир хмыкнул и отвернулся. Если Хелед не убила сразу, значит, пока считает, что убивать не за что. Так, ну и что у нас здесь? Дара — в открытых дверях. Фойерро в двух шагах, не иначе, выбили из руки, не успела Дара выстрелить. Мать семейства, княгиня, блин, как была лонгвийской дикаркой, так и осталась. Женщины в Лонгви не считают зазорным умение драться и стрелять. А зря. Не вмешивалась, глядишь, и не убили бы ее.
Вмешалась. Ладно. Повезло Казимиру. Еще как повезло…
— Себастьян Мелецкий тоже убит, — сказал Тир. — Не знаю, где он. Где-то близко. Хотел догнать убийцу… — Он с трудом удержался от ухмылки. — Догнал.
— Дрянь, — льдинкой упало с губ Хелед.
— Уж какой есть, — Тир слегка поклонился.
На Катрин ему даже смотреть не хотелось. Убили ее из того же оружия, что и Дару — арбалет, заговоренные шарики, дешево и эффективно. У Гуго больше нет матери. Мальчику скоро шесть — самое время лишиться родителей… Столько же было Олегу Зверю, когда самолет, на котором летели его родители, упал в океан.
Хороший возраст.
Тир помнил все, что чувствовал тогда. Яркость воспоминаний не тускнела. И Гуго — тоже запомнит. Ему тоже придется жить с этим. Всегда. До смерти.
Чужие взгляды, чужие лица, чужие негромкие голоса исчезли за прозрачной стеной. Сердце сжалось в раскаленный шипастый ком. Кто посмел?! По какому праву его сына лишили матери?!
Хотелось крикнуть это вслух. Не словами — рыком, рвущимся откуда-то из диафрагмы, на языке, которого никогда не знал. На языке, звуки которого обрушат здешние небеса, потому что владыка небес в черной ярости хочет только одного: убивать. Убивать. Потрошить заживо, вгрызаясь пальцами в податливую плоть. Казнить убийцу!
— Легат фон Рауб! — рявкнул Эрик. — Извольте оставаться человеком!
И добавил, уже совсем другим тоном:
— Не провоцируй Мечников.
Никаких провокаций. Нет-нет. Оставаться человеком. Ждать. Потом искать убийцу. Любой, кто покусится на собственность Тира фон Рауба, должен быть наказан.
— …допрос ни к чему, — услышал он. — В Миатьерре Тир постоянно был на виду, он не успел бы, даже с помощью телепорта.
— Наемный убийца, — произнесла Хелед.
— Нелепо.
Эрик защищал его. Хелед настаивала на ментальном допросе. Эрик был против — так же, как пять лет назад, когда обсуждал условия, на которых Катрин возвращалась в Вальден. Тогда он говорил, что это унизительная процедура. Ментальный допрос не оставляет тайн, не позволяет скрыть ничего, душа и личность становятся беззащитны перед чужим, любопытным взглядом.
Ну и что?
Чего они все так боятся?
Люди… Им всегда есть что скрывать. То, что они делают с собой, со своей жизнью, с другими людьми, может напугать даже демона. Они не желают меняться, не хотят сами позаботиться о себе, они вожделеют боли и смерти — чужой боли, чужой смерти — и стыдятся этого. У них мораль, правила чести, долги и обязанности, множество множеств общественных норм. У них догмы, и так страшно, если кто-нибудь узнает о том, что эти догмы тяготят.
А демоны — они другой породы. Им нечего скрывать.
— Эрик… в смысле ваше величество, — Тир отошел от тела Катрин, — ментальный допрос — это самый рациональный способ…
— Ни слова про рациональность! — Эрик мотнул головой. Выдавил извиняющуюся улыбку: — Суслик, я слышать этого не могу.
— Это самый простой способ доказать мою невиновность. — Тир улыбнулся в ответ.
— Это самый быстрый способ убить тебя. При всем уважении к Светлой Госпоже Хелед, — взгляды императора Вальденского и правительницы Айнодора скрестились, выбив ледяные искры, — я должен учитывать ее порывистый характер. Вряд ли Светлая Госпожа останется равнодушна ко всему, что ты совершил.
И тут, впервые за вечер, подал голос Роланд.
— Об этом не беспокойтесь, — произнес он негромко и ровно. — Зло не нуждается в оправдании, и к нему неприменимо наше правосудие. Сейчас и здесь нас интересует только одно преступление — убийство Катрин фон Рауб.
— И Дары Мелецкой. — Тир все-таки не выдержал и ухмыльнулся. — А еще Себастьян… Его нашли?
— Да.
— Хватит болтать. — Хелед спрыгнула с подоконника. — Роланд, я займусь Черным, ты сходи взгляни на Мелецкого-младшего. Эрик, останься, если хочешь, но я не планирую отрывать твоему демону голову, даже если окажется, что он каждый день съедает эльфийку на завтрак.
С первого раза не получилось. Хелед нахмурилась:
— Сколько же у тебя защитников, Черный! Порядочных людей защищать некому, а к тебе и не подступись. — Она озадаченно щелкнула пальцами: — Что это за чары? Откуда?
— Чары?
Находясь в одной комнате с двумя трупами и стервозной эльфийской правительницей, лучше соображать побыстрее. Но Тир знать не знал ни о каких чарах.
— Защитные чары, — нетерпеливо произнесла Хелед. — Эрик дал согласие на допрос, больше здесь тебя защищать некому, все твои друзья слишком далеко, но кто-то все равно вмешивается…
Взгляд ее на секунду расфокусировался. Неожиданно для Тира грозная эльфийка фыркнула от смеха. Правда, тут же снова нахмурилась и бросила в пространство:
— Сам такой!
Вновь взглянула на Тира.
— Это не Эльрик, — сообщила таким тоном, как будто кто-то пытался уверить ее в обратном.
— Я рад, — искренне сказал Тир.
— Медальон это, — подал голос его величество, наблюдавший за процедурой допроса с покинутого Хелед подоконника. — Заговоренный медальон, подарок госпожи фон Сегель.
— Крутенько для заговора. — В голосе Хелед не было ни капли доверия.
— Я тоже так думаю. Но этот заговор однажды отогнал холлморка. И наверняка срабатывал еще не раз, просто это не бросалось в глаза.
Они ступили на скользкую почву. Что-то такое повисло в воздухе… пока не высказанное вслух. И Тир, не дожидаясь, пока кто-нибудь скажет что-нибудь лишнее, снял подаренный Хильдой медальон. Посмотрел на улыбающегося чертенка.
— Давай, — Эрик протянул руку, — я подержу.
Без медальона стало темновато и холодно. Самовнушение. Привык к тому, что чертенок в летном шлеме охраняет от беды — так и не поверил ведь, но все равно привык — теперь не по себе без него.
— Могу поспорить, — промурлыкала Хелед, бросив косой взгляд на Эрика, — что тебе госпожа фон Сегель не дарила ничего подобного.
— Проспорите, — произнес Эрик невозмутимо.
Наврал.
«Сука эльфийская!» — честно подумал Тир, в тот самый миг, когда Хелед начала допрос.
Это, безусловно, было самое удачное время для нелестных эпитетов.
— Эльрик… Знаешь что? Я заглянула к нему в душу. Теперь я понимаю, почему ты с ним носишься.
— У меня есть ощущение, Хелед, что ты только для этого и настаивала на препарировании. Не слишком красиво удовлетворять свое любопытство за счет чужой гордости.
— Да перестань, у демонов нет гордости. И не учи меня жить!
— Не буду. Но ты все еще называешь его демоном. Значит, допрос не удался?
— Он изменился, увидев труп Катрин. Мне показалось, он — керват, и если бы Эрик не остановил его, мы оказались бы в одной комнате с демоном, впавшим в боевое безумие. Он похож на тебя.
— Вряд ли. Уж ты-то знаешь, что кервата никто не остановит.
— Знаю. Но керват или нет, мальчик не тот, кем кажется. И он убивает не потому, что… он убивает, как убивает зверь. Хищник.
— Волк.
— Я ведь сказала, он похож на тебя. Не волк. Кошка.
— И все же… впрочем, как скажешь. Хелед, ты же следила за этой женщиной, за ее безопасностью. Ты могла спасти ее.
— Это вопрос «почему»?
— Да.
— И ты не знаешь ответа?
— Врать не буду. Знаю. Но хочу услышать. Так почему ты не спасла Катрин фон Рауб?
— Чтоб снять камень с души твоего драгоценного Черного. К тому же эта женщина плохо влияла на его сына. Доволен?
— Вполне.
— Тебе есть чему у него поучиться.
— Не думаю. Убивать я умею гораздо лучше, а больше этот парень ни на что не годен. Он может только летать.
— Он умеет признавать необходимость убийств, и не терзается из-за них, и не винит себя за то, что сделал.
— Хелед. Я не лезу в душу тем, кого люблю, и ожидаю от них ответной деликатности.
— К тем, кого любишь?
— Например, я не лезу в душу к тебе. Хотя у тебя и очень скверный характер.
— И к чему относится это «хотя»?
— К тому, что я… Хм… к тому, что ты в списке тех, к кому я не лезу в душу, Хелед.
— Ты сукин сын!
— Мы давно это выяснили. Что-нибудь еще?
— Иди ты к акулам, Эльрик де Фокс! Цветов и извинений я жду в течение пятнадцати минут, потом можешь даже не стараться. И чтобы в этот раз — никаких кактусов!
Убийца хорошо прятался. Он прекрасно знал, кому перешел дорогу. Князь Мелецкий не простит убийства семьи, император Вальденский не простит убийства подданных, Марта Сернервилл не простит убийства своей протеже, а Вальденский демон мало того, что не простит убийства жены, так еще и сделает это таким способом, что после даже адские муки покажутся небесным блаженством.
Надо думать, за эту работу кто-то очень хорошо заплатил. Достаточно хорошо, чтобы исполнитель мог спрятаться навсегда, причем с помощью магии. Варианты с убийством из каких-то личных побуждений никто даже не рассматривал. Каковы бы ни были эти личные побуждения — серьезность последствий должна была остановить любого. Если только этот любой не сумасшедший.
Но Тир не помнил среди знакомых Катрин ни одного психа.
Убийцу искали вальденские сыщики. Убийцу искали лонгвийские сыщики. Убийцу искали маги, нанятые Казимиром Мелецким.
Тир не искал. Он знал, кто убил Катрин, Дару и Себастьяна, он знал, где этот человек. Ощущал — почти видел — нити, протянувшиеся от мертвых к живому. Серые… то есть Тиру казалось, что нити были бы серыми, если бы их можно было увидеть.
Эта странная способность видеть связь между убитыми и убийцами появилась у него после близкого общения с Сердцем Гор. Доступа к минералу больше не было, контакт ослабел, но не был разорван. И оставалось только радоваться, что ощутить можно лишь связь мертвых с живыми, что это работает лишь в одну сторону. Не так много видел Тир мертвецов, чтоб беспокоиться по поводу новых ощущений. Было бы гораздо хуже, если б он мог наблюдать связь живых с мертвыми: слишком много людей тогда виделись бы ему пауками в центре паутины, слишком многие носили бы на себе гирлянды мертвецов. Убийца, он жил в окружении других убийц, знал об этом, но совсем не хотел постоянных напоминаний.
Некромантов в Саэти нет, а от всех остальных, похоже, не будет никакого толку, и ждать, что убийцу найдут, не приходилось. Но вопреки пониманию этого и вопреки собственной ярости, Тир не предпринимал никаких действий в отношении человека, который убил Катрин. Он был слишком занят Гуго — не хотел оставлять сына наедине ни с какими его мыслями. Он давал всем остальным — и магам и сыщикам — шанс самим сделать свою работу. Он не хотел привлекать к себе внимания. Куда уж больше-то? Катрин даже после смерти умудрялась отравлять ему жизнь.
Черт бы побрал все это! Про Дару и Себастьяна все как будто позабыли, зато имя Катрин фон Рауб до сих пор не сходило с газетных страниц. И часто — слишком часто — сопровождалось рассуждениями о том, что если Вальденский демон и не нанимал убийцу, то наверняка просто заставил кого-то убить. Что ему, демону, трудно, что ли? Человека совратить — раз плюнуть. Такая у них, у демонов, работа в конце концов.
Именно такая. Совращать и убивать. А отнюдь не в небе летать, как некоторые думают.
И только через два месяца после смерти Катрин, застав Гуго за муштрой миатьеррских придворных, Тир понял, что пора уже что-то предпринять. Потому что когда демона ловят на злодействах — это нормально, демону не привыкать, но совсем другое дело, когда на демонических выходках ловят шестилетнего ребенка.
Гуго любого, от кого слышал хотя бы намек на то, что Тир причастен к убийству Катрин, принуждал к самоповреждениям. Серьезность повреждений зависела от прозрачности намеков. Так, в частности, лакей, распространявший слухи открытым текстом и даже не пытавшийся их хоть как-то завуалировать, свалился с крыши Приюта Аистов — самого высокого здания в дворцовом комплексе Миатьерры.
Убился конечно же.
Тир поймал ниточку, ведущую от трупа к Гуго. Понаблюдал за сыном, беззаботно играющим в мяч с принцем. Порадовался тому, что беззаботность искренняя — самые болезненные переживания, хвала богам, остались в прошлом.
И пошел убивать.
Смерть настоящего убийцы будет полезна для Гуго.
Ниторэй. Большое государство к северу от Миатьерры. Столица — Орен. Красивый город, большой, пестрый и шумный. Очень разный, слегка сумасшедший, похожий временами на живой музей под открытым небом. Взгляд постоянно останавливается на чем-нибудь: то на неожиданной посреди людной улицы вычурной чаше фонтана, то на узорах кованых решеток, оплетенных цветущей лианой, то на скульптурах — мраморных, бронзовых, даже серебряных, встречающихся где угодно: под кроной мощного платана, в арке мрачного правительственного здания, на ажурной скамье в сквере или у остановки анлэтха.
Орен. Странно… Катрин и Хильда, обе любят Орен. Обе знают его. Катрин как будто считала Орен своей собственностью, своим открытием, которым хотела поделиться с Гуго и с Тиром. Ей нравилось гулять здесь… и ей никогда не приходило в голову, что ее муж и сын с первого знакомства узнали город гораздо лучше. А они двое не спешили делиться тем, что видели. Не все в городах предназначено для человеческих глаз.
Катрин любила Орен глазами, не интересуясь его прошлым, не заглядывая в будущее, но радуясь всему, что считала красивым. Пожалуй, так она отдыхала, сначала от тяжелой учебы, потом — от работы, требующей постоянного напряжения мыслей.
А вот Хильда, Хильда знала об Орене все и еще немного. Последнее — благодаря возможности общаться с нестареющими, с теми, кто помнил Орен еще с тех времен, когда тот нельзя было даже назвать городом. Другая любовь. Совсем иначе проявляющиеся чувства. Но Хильда тоже любила гулять здесь и тоже брала с собой Гуго. Гуго и маленького Эльрика.
От этих прогулок было немало пользы, потому что знание истории в Саэти не было бесполезным грузом, и именно это знание добавила Хильда в интерфейс, с помощью которого Гуго учился управлять городами.
…Тир вышел на площадь перед королевским дворцом. Традиционно остановился перед великолепной конной статуей работы того же скульптора, что создал памятник Мечникам в Лонгви.
Статуя изображала Эльрика де Фокса. А также его монструозного коня, чудовищного орла и банального ворона. Всю компанию, в общем. Лонгвиец, он и здесь успел отметиться — спасал Ниторэй, причем неоднократно. То от эльфов, то от кертов, то от оскландцев.
И даже правил тут шесть лет. Регентом был при малолетнем короле. Угу. Наверное, именно поэтому на памятнике когда-то было написано: «Эльрику I, королю и спасителю Ниторэй».
Это Хильда рассказывала. Про надпись. И про то, что Лонгвиец был категорически против каких бы то ни было попыток хоть как-то его увековечить. Настолько против, что статуе угрожала реальная опасность навсегда исчезнуть с глаз людских. Статуи жителям столицы было жалко. Они напрягли мозги, и результатом раздумий стала новая надпись:
«Не Эльрику де Фоксу, без всякой признательности, от неблагодарных жителей Ниторэй».
Хороший город Орен. Непредсказуемый.
Нужного человека Тир отыскал в одном из многочисленных кафе. В зале, у зеркальной стены, рядом с высоким окном, из которого по традиции вынули на лето раму со стеклами, оставив лишь деревянную решетку, затянутую плющом.
Хорошее такое окно — отличный путь к отступлению.
Тир вошел в кафе и ненадолго замер на пороге. Как будто привыкая к полумраку.
На самом деле, позволяя тому, кого искал, увидеть себя.
Почувствовал всплеск чужого ужаса. Улыбнулся. Теперь человек, убийца, враг, утратил право на любое из этих определений. Кем бы он ни был полминуты назад, сейчас он стал жертвой. И сам признал это.
Теперь исчезнуть. И появиться уже возле столика. Между жертвой и хрупкой решеткой на окне. Путь к отступлению закрыт, человечек. Что ты сделаешь теперь? Побежишь в другую сторону? Будешь драться? Позовешь на помощь?
Развлечения не вышло: жертва замерла, то ли от страха, то ли от неожиданности. Ну ладно. Пускай. Так тоже неплохо — привлекает меньше внимания.
— Привет, — сказал Тир. Наклонился, заглядывая в светло-карие глаза. — Пойдем со мной.
В Миатьерру он вернулся утром. Как раз перед построением. Прибыл на летное поле одновременно с Эриком — болиды его величества и легата Старой Гвардии синхронно опустились на свои места в ангаре. Старогвардейцы уже ждали снаружи. И Падре, увидев командира, только головой покачал:
— Он опять кого-то зарезал! Суслик, когда ты успеваешь?
— А чем ему еще по ночам заниматься? — вступился Мал. — Бабы-то нет.
— Разговорчики! — рыкнул Тир. — Ваше величество, Старая Гвардия к полетам готова.
— Кто бы сомневался, — неуставно ответил Эрик. — Ладно, по машинам. Суслик, задержись.
Тир собирался доложить о том, что нашел и убил убийцу. Но не прямо с утра — на утро у него были другие планы. Хорошо, конечно, что Эрик снова нашел время полетать с ними, однако слишком уж это сегодня неожиданно.
— Наемник, значит, — подытожил Эрик, выслушав доклад.
— Так точно.
— И наниматели еще живы. Почему?
— Это касалось только Катрин и вашей матушки. Их дела — их проблемы.
Убийцу нанял один из финансовых домов Саронта. Физическое устранение конкурентов для саронтцев — обычное дело. Интриги, удар мечом или выстрел из арбалета: в важных делах хороши все средства. А деньги и положение на рынке — это, безусловно, важное дело. Катрин стала мешать — Катрин убили. Сама виновата. Марте Сернервилл ничего не грозит: ее защищает Лонгвиец. А Катрин не защищал никто.
— Ход твоих мыслей я более-менее представляю, — задумчиво произнес Эрик, — но способ, которым ты нашел убийцу… он ведь тебе и самому неясен, не так ли?
— Так точно.
— Надеюсь, ты понимаешь, что я должен передать эти сведения в Лонгви?
— В Лонгви. А еще — Казимиру. Понимаю.
— Он не поверит тебе.
— Да.
Не поверит. Потому что действительно очень уж странно то, что Тир фон Рауб откуда-то знает, кто был убийцей. Не потому ли он это знает, что сам же убийцу и нанял?
Казимир пока сомневается. Несмотря ни на что — сомневается. Он честен и перед другими и перед собой… по крайней мере, он старается быть честным. Он потерял семью. Он винит в этом Тира. Неприязнь превратилась в ненависть, но до сих пор эта ненависть не находила выхода.
Теперь выход, кажется, нашелся.
— Ты отлично умеешь усложнять свою жизнь. Хорошо хоть, что только свою. — Эрик кивнул на ангар. — Давай в машину. Ума не приложу, что бы такое устроить, чтоб ты никогда не спускался на землю.
