ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
В ней рассказывается об алчности некоторых представителей рода человеческого и о расплате за алчность в том числе

Деревушка, когда мы подошли ближе, поначалу показалась мне совсем непримечательной — так, несколько десятков домиков, которые стояли как им заблагорассудится — вразнобой, разве что выделялась на общем скудном фоне высоченная деревянная церковь в самом центре, да рядом с ней кренилась к земле тонкая колокольня. Неизвестные строители, очевидно, проявили крайнюю степень скаредности и пожалели поперечных балок, так что теперь колокольне уже недолго оставалось стоять без ремонта, скоро завалится вместе со звонарем, если, конечно, найдется такой отчаянный кретин, который полезет на покосившуюся постройку, чтобы бить в колокол. Крест анданской церкви, водруженный на резном куполе, был отлит из светлой бронзы, но от времени она потускнела и вместо того, чтобы блистать на солнце и вызывать религиозный экстаз верующих, религиозный символ производил удурчающее впечатление.

— Судя по моим расчетам, — заметил Ламас, оглядываясь кругом с любопытством и, как мне показалось, с некоторой жалостью к местным жителям, живущим в совершеннейшей глуши, вдалеке от благ цивилизации и предлагаемых ею широких возможностей, — отсюда нам следует двигаться вон туда, в ту сторону. Тогда к рассвету следующего дня мы сможем быть на границе. Вы все еще не хотите повернуть, милорд? Я настаиваю на том, что нам там делать нечего… это просто глупо — подвергать опасности вашу драгоценную жизнь в то время, как наступление новых времен…

— Нет, поворачивать мы не будем, — прервал я затянувшуюся тираду, — времена пусть наступают, а я буду наступать вместе с ними… Чем болтать, давайте-ка лучше поищем, где здесь можно остановиться на ночлег. Наверняка тут имеется постоялый двор, и мы сможем отдохнуть, набраться сил и прийти в себя после всего, что с нами произошло…

— И поесть, — заметил Кар Варнан, — а то у меня живот уже к спине прилип.

— А тебе не помешает вес скинуть, — не упустил Ламас возможности снова поддеть великана.

— А тебе набрать, — парировал Кар Варнан и ущипнул колдуна за тощее плечо, так что тот вскрикнул.

Судя по всему, их отношения понемногу налаживались: щипаться все же лучше, чем пытаться друг друга убить.

— Что-то непохоже, — проговорил я, — что здесь вообще кто-то есть…

Мы стали в нерешительности озираться. Сомнительно, чтобы здесь был постоялый двор. Улицы казались совершенно пустынными. Вокруг царила такая тишина, будто все жители в одночасье бросили дома и покинули королевство Стерпор или же умерли от какой-нибудь неведомой хвори. На ум мне немедленно пришли воспоминания о чудовищном море во времена Лихолетья. Неужто это возможно и бубонный нонгит вернулся?! Но тут же в отдалении, словно в ответ на мои мрачные мысли, послышался дикий гогот, и я немного успокоился. Кажется, здесь все же были люди. Правда, судя по смеху, не совсем нормальные…

— Вперед, — скомандовал я.

Мы двинулись дальше и тут же наткнулись на отвратительную картину. Возле церкви, уронив длинную морду в пыль, лежала дохлая лошадь и глядела в небо безразличным единственным глазом. Вонь от ее гниющего тела распространялась далеко вокруг.

— Странно как, — сказал Ламас, — даже в Стерпоре, если лошадь сдохнет посреди дороги, ее обязательно уберут, отвезут в мясную лавку, шкурку тоже пристроят, а тут валяется прямо около церкви — и никто даже пальцем не пошевелит. А ведь пропадает добро…

— И правда, ее же можно было съесть, — Кар Варнан плотоядно улыбнулся, — пока не протухла…

— Если только она не болела какой-нибудь болезнью, — сказал я, — к тому же у тебя что-то с обонянием, Кар, уверяю тебя, она давно протухла.

— Действительно, теперь и я это чувствую, — с сожалением откликнулся Варнан, явно расстроенный, что такая груда мяса пропала впустую, в то время как у него «живот к спине прилип».

— Вы хотите сказать, милорд, что здесь свирепствует мор? — переполошился Ламас. — О боже! — вскрикнул он и прикрыл рот ладонью. — То-то я уже чувствую, чу-у-увствую, что, кажется, у меня зачесалась левая нога — верный признак бубонного нонгита!

— И улицы пустые… — пробормотал Варнан, ухватил себя за коленную чашечку и с сомнением пощупал ее.

— Они все умерли! — с истерикой в голосе выкрикнул Ламас.

— Ладно, Ламас, успокойся, — потребовал я, — мы же ясно слышали, как кто-то смеялся. Это означает, что живые в деревне есть, к тому же они не собираются умирать, а радуются и веселятся. Сейчас мы осмотримся и решим, что дальше делать… Надо бы зайти в церковь, посмотреть, что там…

— Я в церковь не пойду, — заявил Ламас, — я, между прочим, колдун, если вы до сих пор не заметили.

— Да какой ты колдун? — сплюнул на землю Варнан. — Сколько раз нас чуть не угробил… Только вурдалаков хорошо проварил. — Он усмехнулся. — Ладно, я пойду.

Он быстро поднялся по ступеням и дернул дверь. Хрусть. Она слетела с петель и осталась у него в руках.

— Ухм, — смущенно пробормотал великан, аккуратно положил сорванную дверь на крыльцо и вошел внутрь. Отсутствовал он не больше минуты.

— Странно, — сказал он, появившись на пороге и что-то быстро пряча за пазуху, — там никого нету.

— Что, совсем никого?! — Ламас почти подпрыгнул. — Это очень дурной знак, священник, видно, тоже сдох от нонгита… вот и лошадь…

— Ты что там прячешь? — с подозрением поинтересовался я у Варнана, зная его предосудительную склонность к воровству.

Великан развел руками:

— Я?! Прячу?!

— Эй, вы что там ищете?! — раздался вдруг голос позади нас. — Там ничего нет!

Судя по всему, говоривший был весьма раздражен. Мы обернулись. Перед нами стоял священник. Собственной персоной. Должно быть, этот приход принадлежал ему, потому что он немедленно взбежал на ступени крыльца и стал скорбно разглядывать ущерб, причиненный излишками силы Кара Варнана.

— Вот негодяи, дверь с петель сорвали, — укоризненно сказал он, — ну что вам не сидится в чертовом кабаке? Опять полезли в церковь. Сколько раз вам говорить, что вы бессмертной душой рискуете. Бессмертной душой! Не надо в церковь ходить… Не надо! Сидите спокойно и накачивайтесь элем.

Он повернул к нам свирепое лицо и гадко харкнул на землю. В его внешности мне вдруг почудилось нечто необычное, словно у него было что-то не так с физиономией. Я некоторое время приглядывался к нему, но поскольку никаких особенных странностей не заметил, то решил, что мне, видно, показалось.

— Мы это, — смущенно пробормотал Кар Варнан, который всегда носил под рубашкой крестик анданской церкви, — только хотели кого-нибудь найти, поговорить…

— О чем, грешники, мы можем с вами говорить?

— У вас что, мор? Да, мор? — вылез вперед Ламас. — Где люди-то? Умерли все небось? Как эта лошадь? — Он ткнул пальцем в дохлую кобылу.

Священник посмотрел на нас с искренним удивлением.

— Так вы что же, не из этих? — спросил он. — Эк вас занесло. — Он ухмыльнулся, потер ладони, его рот растянулся в нехорошую усмешку.

— Из каких из этих? — язвительно поинтересовался я. — Мы из тех, вообще-то, самых тех что ни на есть.

— Эй, да я вас знаю, — священник ткнул в меня пальцем, — вы и точно из тех, Дарт Вейньет, Лишенный Наследства, так? Я портрет видел… Да вон же у меня и на церкви один висит, за вашу голову награда назначена — тысяча золотых. Неплохо, как я понимаю, по здешним меркам?

— Ну, да-да, это я… тысяча золотых… очень неплохо… а что случилось с деревней?

— Ах, с деревней, — священник махнул рукой, — да все прячутся просто, боятся, пойдите вон в тот дом, там — таверна, все и узнаете.

— А что мы должны узнать? — Ламас подозрительно насупил брови. — Что там такое?

— Идите, идите, — священник поднял дверь и принялся прилаживать ее на место, — и не ломайте больше церковное имущество… а не то вас Бог покарает.

— Ага, уже покарал, — проворчал Ламас, наклонился ко мне и сказал, — не нравится он мне, темнит что-то.

— Так, пошли в таверну, — беззаботно решил я, — на месте разберемся.

— Вот это по-нашему, — обрадовался Кар Варнан, — поедим, значится, и эля пропустим по глотку.

Откровенно говоря, меня занимали те же мысли.

Мы приблизились к таверне, внешне она выглядела вполне пристойно, над входом темным деревом было выложено одно только слово — «Таверна». Я толкнул дверь, и мы вошли в питейное заведение. Внутри царила обыденная атмосфера деревенского кабака: тяжелый воздух, пропитанный парами алкоголя и табака, казалось, сгустился в небольшом помещении, звучали разговоры, горели свечи, слышался стук кружек по столам.

После нашего появления народ в таверне вдруг заметно приумолк. Сидевшие за столами забулдыги с тяжелыми, оплывшими, как восковые свечи, лицами словно по команде повернули головы в нашу сторону и мрачновато наблюдали, как мы идем к стойке. Тишина воцарилась такая, что я явственно слышал, как скрипят и прогибаются доски, когда на них тяжело ступает Кар Варнан.

— Да это же Дарт Вейньет, — прошептал кто-то.

— Ш-ш-ш, — шикнули на него, и вновь воцарилась тишина.

Ламас недоуменно озирался, он потянул меня за рукав.

— У меня дурное предчувствие, милорд, — испытывая нервное напряжение, колдун запустил пальцы в бороду и принялся там копошиться.

— Спокойнее, Ламас, — едва слышно проговорил я, — просто меня уже знают, я стал популярен в народе…

— Может быть. — Ламас немного успокоился, но бороду не оставил.

В абсолютной тишине мы приблизились к стойке. Хозяин таверны был совсем бледный и какой-то растерянный, лоб его покрывала испарина, а толстые пальцы заметно дрожали.

— Здравствуйте, милорд, — срывающимся голосом проговорил он.

Похоже было, что этот человек находится всего в одном шаге от того, чтобы упасть на пол и забиться в истерике.

— И он меня узнал, — я обернулся к Ламасу, — ну, что я говорил? Ты ведь узнал меня?

— А кто вас не знает, — хозяин вытаращился на меня и всхлипнул, — вас все знают…

Из его глаза вдруг выкатилась большая слеза и упала на стойку.

— Эй, ты чего это? — спросил Кар Варнан, заглядывая трактирщику в лицо. — Чего ревешь-то?

Тот махнул рукой в сторону зала:

— Вот пришли, пьют, а платить…

— Эй ты, собака, а ну-ка закрой пасть! — резко оборвал его какой-то крепкий малый. Он так резко поднялся из-за стола, что его стул отлетел далеко назад. — Догавкаешься, паскудина, пришибу!

— Вот видите. — Трактирщик поспешно повернулся к крепышу и сделал жест, как будто зашивает рот.

— Так-то лучше, — крепыш вразвалку направился к стойке. Судя по его походке, он был очень уверен в себе, — хотел засвидетельствовать свое почтение, милорд, — самодовольный тип приложил руку к груди, — я, да и все мои ребята ваши самые ярые сторонники…

— Вот как, рад слышать, — откликнулся я, — а что, эти люди все с тобой? — Я обвел зал указательным пальцем.

— Ну да, я — их главарь, мы в некотором роде банда, а меня зовут Куилти, может, слышали?

— Никогда, — признался я. Куилти заметно расстроился.

— Как же так? — спросил он. — А я вот о вас много чего слышал. Вы вроде как тоже грабежом промышляли…

— Слухи иногда бывают правдивы, а иногда обманчивы, — уклончиво ответил я — мне не очень-то хотелось вспоминать о прошлом, из-за которого я заслужил прозвище Король оборванцев. Пределы побери, это досадное прозвище преследовало меня и по сию пору! Хотя иногда, как показывает практика, даже дурная слава оказывается полезной. Она, например, расположила ко мне одноглазого Ревву, да и этих разбойников, похоже, тоже…

Куилти мой противоречивый ответ вполне устроил.

— В вашем-то случае скорее правдивы, а, милорд? — И он подмигнул мне серым глазом, ощерив в улыбке неровные зубы. — Пришли выпить эля?

— И перекусить, — сказал ему Кар Варнан.

— Понятно, понятно, — главарь разбойников сделал шаг назад, — не буду мешать.

— А ты и не мешаешь, — нагло заявил Варнан, но Куилти только покивал.

— Дай нам светлого эля, — попросил я трактирщика. Дрожащими руками он принялся цедить эль, еле слышно причитая.

— Как он? Хороший? — спросил Варнан.

— Очень, — ответил тот.

— Да что же ты, собака, врешь людям?! — Куилти снова приблизился и резко хлопнул по стойке кулаком. — Моча свинога — его пиво, как есть моча, если бы не жизненная необходимость, никогда бы его не пил.

— Вот и не пейте! — неожиданно выкрикнул трактирщик, сильно побагровев лицом.

— Чего сказал?! — взревел Куилти, он выбросил вперед руку и ухватил хозяина за шиворот. — Я вот сейчас тебе все кости пересчитаю.

— Простите, простите, — завизжал несчастный, выронив от страха почти полную кружку с элем. Упав на пол, она вдребезги разбилась.

— Эй, — Кар Варнан взял главаря разбойников за предплечье, — это была моя!

Куилти мгновенно отпустил трактирщика, внимательно посмотрел в лицо великана, а потом проворчал сквозь зубы:

— Ладно, ладно тебе, он сейчас еще нальет…

Три кружки были выставлены наконец на стойку. Главарь сделал жест, и для нас освободили один из столов, мы с комфортом разместились за ним и принялись цедить эль.

— Эй, хозяин, — крикнул Кар Варнан, — притащи пожрать чего-нибудь, что ли?

— Сей момент, — откликнулся тот. Великан потер ладони:

— Сейчас покушаем…

Между тем в заведении по-прежнему царила зловещая тишина и чувствовалось сильное напряжение, настроение присутствующих, как мне показалось, не отличалось особенным дружелюбием. Я огляделся, но поскольку никто из разбойников не двигался с места и, похоже, не собирался на нас нападать, я пожал плечами и решил не придавать значения странному поведению присутствующих.

Мы продолжили дегустацию светлого эля. К моему удовлетворению, он оказался вовсе не так плох, как описывал главарь разбойников — с мочой свинога эль не имел ничего общего. Впрочем, главарю было виднее — может, ему было с чем сравнивать, я лично мочу никогда не пробовал. Содержимое кружек отправилось туда, где ему и положено было быть. В тот момент, когда Ламас сделал последний глоток и принялся вытирать бороду, Куилти внезапно оказался рядом, его лицо выражало искреннюю радость.

— Попили эля? — Главарь разбойников хлопнул себя по ляжкам. — Ну, вот и славно. Давайте к делу, милорд. Надеюсь, вы понимаете, что мы — люди бедные?

— В глаза не бросается, — заметил я.

— И тем не менее — главарь заискивающе улыбнулся, — мы, конечно, ваши самые ярые сторонники, я уже говорил, но… вынуждены будем поступить с вами нехорошо. Тысяча золотых — это много, даже очень много. Ведь вы же понимаете, что такие деньги на дороге не валяются… Вот мы сидим тут, пьем, так сказать, и вдруг в таверну входят тысяча золотых, сами. Понимаете, о чем я?

Напряжение усилилось, тишина стала такой тягостной, что мне показалось, будто она ощутимо давит на уши.

— Кажется, я тебя понял! — вдруг рявкнул Кар Варнан, он резко вскочил и опустил пудовый кулак на голову Куилти. Шея главаря сразу стала намного короче, а лицо приобрело фиолетовый оттенок. Он попытался что-то сказать, но не смог, сцепил руки на горле и медленно осел на пол. Сомнений в его смерти не возникло, кажется, ни у кого. Разбойники повскакали с мест, выхватывая ножи, мечи и кривые сабли.

— Ох ты господи, — запричитал Ламас, — ну я так и знал, просто так и знал, что обязательно вот так вот выйдет! Что за напасть! Куда ни придем, везде одно и то же…

Недолго думая — размышлять было некогда, — я выхватил Мордур и запрыгнул на стол. Отбив несколько выпадов, нацеленных мне куда-то в область паха — что делают, мерзавцы! — я перешел в наступление, ударил ногой кого-то по чрезвычайно твердому лицу и, спрыгнув на пол, стал атаковать врагов по всем правилам фехтовальной науки боя с десятком и более противников. На меня сыпались уколы и хлесткие выпады, но я ловко отводил их и, заметив малейшую брешь в защите, немедленно направлял туда клинок, чтобы он мог впиться в неприятельское тело. Мордур мгновенно окрасился кровью. Я действовал уверенно и ловко, и все же их было слишком много — меня зацепили. Чей-то ловкий меч царапнул ногу над коленом, но уже в следующее мгновение его владелец был мертв. Я рассек ему горло, и он исчез под ногами напирающих на меня врагов.

Кару Варнану было сложно развернуться в маленьком помещении, он никак не мог выбрать момент и извлечь из заплечных ножен двуручный меч, а потому ему приходилось действовать в основном кулаками, уворачиваться от острых лезвий, а некоторые отбивать руками. Вскоре рукава его рубашки превратились в изрезанные, сочившиеся кровью лохмотья. Он разбежался, перепрыгнул через стойку, сбил с ног завопившего от страха трактирщика, ударил в пах кулаком одного слишком ретивого разбойника и наконец вырвал меч из заплечных ножен. После этого дела у него пошли на лад. Варнан организовал оборону за стойкой, время от времени наступая на руки ползающему под ногами трактирщику, он принялся крушить мечом всех, кто пытался к нему подобраться…

Ламас после вероломного нападения разбойников произнес какое-то заклятие, некоторое время он с криками бегал по залу и прятался под столы, откуда его немедленно извлекали и пытались убить. Впрочем, сделать это было довольно сложно: мечи отскакивали от его одежды, как мячики, только снопы разноцветных искр говорили о том, что лезвия наталкиваются на что-то твердое. Потом Ламасу вновь удавалось вывернуться, и он несся к следующему столу, под который нырял ловко, словно подкоряжная нерпа. В конце концов его схватили и, поскольку он был неуязвим для холодного оружия, подняли на руки, дружно раскачали и швырнули об стену. Ламас врезался в твердое дерево, охнул и медленно сполз на пол. Разбойники принялись радостно кричать. В это мгновение рука колдуна принялась шарить по полу, заставив их замолчать, потом пальцы наткнулись на оброненный неподалеку посох и поспешно схватили его. Ламас с трудом, издавая старческое кряхтенье, поднялся на ноги и развернулся к обидчикам. Разбойники смотрели на него с нескрываемым изумлением — они-то предполагали, что покончили со странным стариком навсегда.

— Ну, все, вы мне надоели! — свирепо сказал Ламас. Он схватил посох за основание и принялся раскручивать его над головой все быстрее и быстрее, потом проговорил слова заклятия, и глаза его вдруг полыхнули огнем, злоумышленники в страхе отшатнулись. В воздухе сразу нехорошо запахло, а сучковатая палка в руках колдуна вдруг превратилась в нечто необычное — она уже не просто вращалась над его головой, а описывала круги и овалы вокруг Ламаса все быстрее и быстрее, пока не сделалась почти невидимой. Со стороны могло показаться, что колдун неожиданно превратился в лучшего мастера боя на посохах в Белирии.

Разбойники не двигались с места, пока Ламас не скакнул к первому попавшемуся на пути разбойнику и не опустил оружие ему на голову. Несчастный отлетел, словно его ударил не старик с палкой в руке, а гигантский монстр с дубиной. Его тело сшибло несколько столов и десяток стульев и осталось лежать возле дальней стены. А посох, совершив первое убийство, завертелся с удвоенной энергией. Ламас принялся раздавать удары направо и налево, отправляя попавших под горячую руку в мутное бессознательное небытие. Разбойники, которые сначала с большим энтузиазмом пытались убить колдуна, теперь разбегались от него в страхе. Ламас метался по залу таверны, как вихрь, сбивая по пути столы и стулья. Он выбивал из рук мечи, ножи и сабли, лупил посохом по всему, что движется, от него в разные стороны летели брызги пота, а длинная борода взлохматилась и устрашающе топорщилась впереди. Опустошительным ураганом колдун носился по залу, оставляя позади распластанных разбойников, избитых и стонущих. Он совершенно переломил ход битвы, оттеснил врагов сначала от меня, а потом от Варнана, колдун дубасил всех и каждого, он согнал уцелевших в угол, где они сгрудились в последнем порыве спастись от вездесущей сучковатой палки и отчаянно кричали, умоляя о пощаде. Только тут Ламас остановился, ткнул посохом в пол, качнулся и внезапно рухнул назад, так что я едва успел подхватить его.

— Пощадите, демоны, — проорал нестройный хор голосов, кто-то всхлипнул: — я больше так не буду…

— Не думаю, — сердито проговорил Ламас, когда я вернул ему вертикальное положение. Он с трудом дышал, лицо его стало серым, глаза время от времени закатывались, колдун морщил лоб и бил себя в грудь, сипло кашляя, — на… кх… кх… кх… наверное, мы никого не пощадим…

Несмотря на то что Ламас едва держался на ногах от усталости, разбойники глядели на него с неприкрытым ужасом, каждый жест колдуна они встречали нервными выкриками — оцасались, наверное, что он снова возьмется за посох и примется колотить их по головам и прочим уязвимым частям тела. Ламас силился сказать что-то еще, но ему явно не хватало воздуха и сил. Тогда я решил выступить вместо него.

— Ваша банда, — проговорил я, — отныне считается распущенной, можете отправляться по домам. И расскажите всем, что Дарт Вейньет был с вами милостив, а ведь мог и убить…

Разбойники закивали с пониманием дела, но смотрели не на меня, а все больше на Ламаса.

— А теперь забирайте эту шваль, — я показал на толпу избитых и покалеченных разбойников, — и вон отсюда, чтобы в этой деревне я вас больше никогда не видел…

Разбойники не шевелились.

— Пусть он скажет, — слабым голосом наконец проговорил один из них.

Ламас едва слышно ударил посохом об пол, и они поспешно ринулись выносить раненых и убитых. Поскольку разбойники очень спешили, они, не церемонясь, довольно грубо выбрасывали своих товарищей по ремеслу в окна и дверь. Уцелевшие сбивали друг друга с ног, стараясь поскорее покончить с порученным им делом и выбраться наконец из этого страшного места, где седобородый старик может заколотить всех и каждого до смерти.

Когда таверна опустела, я услышал слабые всхлипывания хозяина заведения за стойкой: он, потирая отдавленные Каром Варнаном кисти рук, достал из-за стойки счеты и приступил к анализу нанесенного бойней ущерба.

— Ну, ты даешь, Ламас, — сказал Варнан, — не ожидал от тебя такой прыти, да тебя даже видно не было.

— Вообще-то он должен был без меня летать, — проговорил Ламас сдавленным голосом, — положите меня на пол, я сейчас умру.

— Рановато умирать, — заметил я, помогая ему улечься на забрызганные кровью доски, — ты мне еще пригодишься.

— А может, оно и к лучшему, если он того, крякнет, а, милорд? — приблизился к нам Кар Варнан. — Никогда не знаешь, что он в следующий раз сделает. Мы уже сколько раз на волосок от гибели были. А тут вот он сам себя угробил.

— Может, тебе лучше помолчать? Это он нас из беды выручил! — свирепо рявкнул я.

— А я что? Я ничего и не говорю, — сказал Варнан, — просто предположение высказал…

— Эй ты, — крикнул я трактирщику, — тащи эля, у нас тут со стариком плохо, сейчас дадим ему живительной влаги — и он придет в себя.

Всхлипы смолкли, трактирщик прекратил подсчет убытков и поднял голову — на одутловатой физиономии наливался черным крупный фингал.

— Я сейчас, — засуетился он и принялся цедить эль в чудом уцелевшую кружку, — сейчас, сейчас, подождите, сию минуту…

Я привалил колдуна к ножке стола и вложил ему в руку кружку с живительной влагой.

— Пей, Ламас, скоро тебе станет легче.

— Вы думаете, милорд? — едва шевеля губами, спросил он.

— Уверен!

Ему полегчало только после второй — на бледном лбу проступили красные пятна, нос стал сизым, а глазки сощурились в улыбке.

— Тащи третью, — сказал он трактирщику, — я сегодня герой.

— Герой, герой, — успокоил я его, — твое колдовство очень помогло нам, Ламас, я должен поблагодарить тебя.

— Милорд, милорд, — зашептал трактирщик после того, как лечение Ламаса привело к тому, что он отключился и захрапел, распластавшись на полу, — дело вовсе не в них, не в разбойниках. Тут есть кое-кто похуже разбойников, он не велел мне ничего говорить. Я давно уже был бы мертв, если бы хоть словом обмолвился, он и меня в живых оставил только потому, что ему надо, чтобы кто-то напаивал всех, кого он приводит. Ну и они мне платят за выпивку, конечно, тоже, так что я не внакладе обычно. — Тут он вспомнил безвременно почившего Куилти, помрачнел и поправился: — Обычно платят. Вот только я что думаю, милорд, сколько можно душу свою бессмертную губить, сколько мне пособничеством в душегубствах пробавляться… Нет… Не дело это. Ох, не дело. А ведь раньше, когда все живы были, по-другому мы жили совсем. Ох и по-другому… У нас и церковь была, и таверна моя нормальная, и двор постоялый.

— Что это ты такое говоришь-то? — удивился я. — Я не совсем понял.

В это мгновение на улице вдруг раздался дикий вой, потом нечеловеческий вопль, где-то в отдалении хлопнула дверь, и все внезапно смолкло.

— Что это было?! Они опять взялись за старое?! — Я извлек меч из ножен и направился к двери, но потом передумал. — Так что ты такое говорил?

Но трактирщик приложил ладонь к губам и в страхе прислушивался, не раздастся ли снова жуткий вопль.

— Что ты хотел нам сказать? — спросил я снова.

— Нет, нет, ничего, совсем ничего, — пробормотал он, — на меня просто что-то нашло, иногда, знаете ли, вот так вот в голову вступает, прямо вот сюда, и бормочу Пределы знают что, да я и сам не знаю что, — он нервно захихикал и принялся протирать пустую кружку Ламаса, руки у него заметно дрожали.

— Ладно, это твое личное дело, говорить или нет, — сказал я, — нам абсолютно все равно… Выкати-ка ты нам лучше бочку светлого эля за избавление родной деревни от напасти.

— Это завсегда пожалуйста, — обрадовался трактирщик, что я не придал значения его откровениям, — это мы сейчас сделаем…