ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
В ней в основном рассказывается о подлинных чувствах, зовущихся любовью, но есть также несколько значимых слов о героизме и силе духа
Я заметил ее из окна пансиона мадам Клико и выбежал на улицу. Ветер взметнул россыпи грязных оберточных бумаг и листьев, они закружились в пыльном воздухе Стерпора, и пока мое ослепленное зрение тщетно искало тоненькую фигурку, девушка снова исчезла. Что за удивительная красавица?! Постоянно убегает от меня. Только что шла вдоль улицы, а теперь пропала. Но это была она. Нет никаких сомнений. Я узнал бы ее из тысячи других.
Теперь-то я точно не упущу ее! Я рванул с места и помчался следом, туда, где, как мне показалось, она могла скрыться. Ветер тут же шырнул мне в лицо новую порцию пыли, и на глазах выступили слезы. В отдалении мелькнуло мутное пятно серой накидки, потом пропало — она свернула за угол. Я мчался так, словно за мной гнались все демоны Нижних Пределов, выбежал из-за угла и наткнулся на нее. Она открывала дверь одноэтажного домика с зеленой крышей, ключ в замке повернулся и глухо щелкнул.
Я стоял за ее спиной и не знал, что предпринять, чтобы не напугать ее. Она почувствовала чье-то присутствие и резко обернулась. Наши глаза встретились: мои отражали радость, что я наконец настиг прекрасную незнакомку, в ее взгляде читалась растерянность.
— Э-э-э, — сказал я, — это я, помните, вы тогда натолкнулись на меня, ну там, в той части города, — я сделал рукой неопределенный жест.
— Совсем не помню, — резко ответила она, снова поступив невежливо. Тогда меня еще совсем не настораживали особенности ее тяжелого характера.
Прекрасная незнакомка отвернулась, вздернув носик, распахнула дверь и шагнула через порог.
Будь я в тот момент менее решителен, возможно, вся моя жизнь в дальнейшем сложилась бы совсем иначе, пошла по иному сценарию, а может, и вовсе замерла бы где-нибудь в трущобах Стерпора — кто знает, что взбредет в голову Всевышнему. Прояви я в тот момент пассивность, я не предпринял бы опаснейшее путешествие на юг, чтобы спасти ее, не стал бы ее мужем, а впоследствии калекой и пленником Нижних Пределов и не было бы тех жутчайших событий, которые приключились потом, много позже, после рождения нашей черной дочери и двоих сыновей, не было бы единения наших сердец, единения наших жизней, чудовищной боли и невыразимого счастья, которым одарила меня эта девушка. Хорошо, что уже в те годы я был решителен и упрям, как и мой отец, Бенедикт Вейньет, и если чего-нибудь желал, то всегда брал, чего бы мне это ни стоило. Возможно, странные отношения отца с женщинами отчасти передались и мне. Как бы то ни было, но действовал я тогда весьма бесцеремонно.
Незнакомка попыталась захлопнуть дверь у меня перед носом, но на пути створки я поставил ногу, потом слегка нажал и вошел в дом. На пороге я осмотрелся. Уютная обстановка вызвала во мне самые приятные чувства: в доме было тепло, пахло дымом очага и пряностями, розовые занавески закрывали слюдяные оконца, а в изящных подсвечниках стояли белые тонкие свечи. Тени блуждали по стенам этого дома, но это были добрые, уютные тени, из той породы теней, что вызывают только умиротворение и покой.
Я повернулся к испуганной девушке, и в то же мгновение для меня все перестало существовать: моя всегдашняя обеспокоенность будущим и грязный Стерпор, стремление к власти и ненависть к братьям, притон мадам Клико и вожделеющие близости дамочки. Была только она — моя возлюбленная и ее внимательный, обеспокоенный взгляд.
— Я тебя так долго искал, — проговорил я и почувствовал вдруг, что во рту у меня пересохло, — я был уже везде в этом грязном, омерзительном городе и нигде не мог тебя найти. Почему ты постоянно исчезаешь?
— Я тебя не знаю, — быстро проговорила она, делая шаг в глубь комнаты, — ты кто такой? Что тебе надо?!
Последние слова она нервно выкрикнула. Чего доброго, выкинет что — нибудь. Чтобы ничего не случилось, на всякий случай я аккуратно прикрыл дверь и улыбнулся как можно мягче, чтобы не напугать ее еще больше.
— Я — твое предназначение, разве непонятно, я — твой король, а ты — моя королева…
Она замерла, вглядываясь в меня тем самым бесподобным дымчатым взглядом больших зеленых глаз, который так поразил меня при нашей первой встрече.
— Мне кажется, ты просто сумасшедший, — проговорила она наконец — лучше всего тебе немедленно уйти…
— А ты не расстроишься? — нагло поинтересовался я.
— Что? — удивилась она.
— Я спрашиваю, ты не расстроишься, если я сейчас уйду, может, ты многое тогда потеряешь?
— Нет, я вовсе не расстроюсь, — рассерженно сказала она, — и вообще, тебе лучше поторопиться, я живу тут не одна, скоро придет мой брат…
— Брат, — воскликнул я, — как это прекрасно! Думаю, мы найдем с ним общий язык.
— Да кто ты такой? — выкрикнула она.
— Собственно, мне нечего скрывать, — я снял шляпу, приложил руку к груди и галантно поклонился, — Дарт Вейньет, потомственный принц дома Вейньет, известный в народе как принц, лишенный наследства, еще меня называют Королем оборванцев, но мне это не слишком нравится, я к вашим услугам, сударыня.
— О боже! — она приложила ладошку к губам. — Простите, ваше высочество, что я так грубо разговаривала с вами…
— Это ничего, — сказал я, — не забывай, что ты — мое предназначение, ты обещана мне небесами, а я тебе, и все такое, и так далее, ну ты сама знаешь…
Выражение ее лица резко изменилось. Мертвенную бледность сменили румяные пятна.
— Вы пытаетесь ухаживать за мной? — кокетливо спросила она.
— Безусловно, — подтвердил я, — и уже надеюсь на какой-нибудь аванс.
Я резво ухватил ее под локти и притянул к себе. Сначала она попыталась отклониться, но, поскольку я был настойчив, вскоре сдалась и приоткрыла губы для долгого и страстного поцелуя. Меня охватило почти колдовское забытье. Я пил, словно пил ее. Эта близость была необыкновенно сладостной, облако ее аромата окутывало меня, я потерялся в тумане блаженного небытия. И она, наверное, испытывала те же чувства. Потом девушка внезапно пришла в себя и резко оттолкнула меня:
— Но я же вас совсем не знаю.
— Так я же представился, — с деланным возмущением заявил я.
— Но я-то нет, — она отвернулась и мельком провела ладонью по губам, — меня зовут Рошель, Рошель де Зева, — голос ее вдруг сорвался, и, приложив к лицу ладони, она расплакалась.
— Эй, — я мягко тронул ее за плечо, — что с тобой? Что случилось? Может быть, я смогу помочь…
— Это все мой брат, — ответила она, продолжая всхлипывать.
— Что с ним?
Она горестно вздохнула и повернула ко мне заплаканное лицо:
— Если я скажу, вы оставите меня в покое?
— Ну вот, — расстроился я, — возможно.
— Ну, хорошо, я надеюсь на вашу порядочность, милорд, — ее дымчатые глаза, казалось, гипнотизировали меня, — мой брат пропал, вот уже пару месяцев он не появляется дома, хорошо, что у нас были кое-какие сбережения, он очень хорошо зарабатывал. Иначе я могла бы даже умереть с голоду.
— Я бы этого не допустил, — решительно заявил я, — а не мог твой брат найти себе какую-нибудь даму в городе и… ну знаешь, как это бывает?
— Нет-нет, какую еще даму, — она нахмурила брови, — он же меня очень любит, он бы никогда не поступил так со мной, взять и исчезнуть, ничего не сказав, он, конечно, жестокий человек, но ко мне он всегда был очень добр…
Тут она не сдержалась, лицо ее внезапно сморщилось, она утратила всякое самообладание и принялась рыдать уже в голос, время от времени издавая совершенно неприличное хлюпанье носом, потом кинулась ко мне, ухватила за шею и принялась рыдать уже на груди, так что вскоре я почувствовал, как моя великолепная рубашка — подарок одной из девочек мадам Клико — пропитывается слезами Рошель и еще тем, что теперь ручьем текло из ее прекрасного маленького носа.
— Ну-ну-ну, моя радость, — со всей возможной лаской в голосе сказал я, терпеливо снося все неудобства и лишения — я имею в виду потерю внешнего вида великолепной рубашки, — может, мы пройдем к дивану, милая, приля… присядем на него…
Не отрываясь от моей груди, Рошель засеменила ножками в глубь дома. Мы приземлились на диван, где она продолжила рыдания. Я успокаивал ее, как мог. Гладил по голове, по спине, между лопаток, прошелся пару раз по упругой попке и даже нащупал приятные округлости груди. Потом я принялся целовать ее, приговаривая утешительные ласковые слова. Сначала волосы, потом ручку, затем аккуратно приподнял ее печальную головку и стал целовать ушки, щечки и носик.
— Ну, милая моя, ну успокойся, — приговаривал я, стараясь сдерживать рвущееся наружу естество, чтобы оно никак не выдало моих истинных намерений, — не стоит печалиться, брат непременно объявится, я уверен.
— Ты так ласков со мной, — мягко проговорила она, немного успокоившись, — мне это очень нравится. У тебя золотое сердце.
— Мне все это говорят, — поделился я, ощущая, что больше не контролирую процессы, происходившие в нижней части моего организма. Сейчас она сможет это почувствовать и поймет, что я вовсе не так откровенен, как ей представляется. А впрочем, возможно, тогда я смогу показать ей, что у меня золотое не только сердце.
В следующее мгновение она вдруг сама прижалась ко мне всем телом, я ощутил горячие губы на своих губах, она обхватила мою голову руками, ее пальцы скользили по затылку и тянули меня вниз. Она хотела, чтобы я лег рядом с ней на диван? Я немедленно подчинился…
Она была податлива и страстна, ее длинные ногти больно царапали спину, и я закусывал губу, чтобы не закричать. Она же совсем не сдерживалась. Издавала протяжные стоны и изгибалась подо мной, обхватывала ногами мои бедра и словно втягивала меня в себя, напрягала мышцы, стараясь прижаться ко мне как можно плотнее…
Мы лежали рядом некоторое время. Я не мог вымолвить ни слова, потому что боялся утратить волшебство этого момента. Мы словно все еще были единым целым. Она дышала ровно, ее оставили всякие грустные мысли. Она вся была страсть и блуждала ладонью по моей груди.
Сколько раз потом она точно так же проводила мягкими пальцами по моему телу, и я ощущал дрожь, но тогда в первый раз новизна этого чувства заставляла меня дрожать сильнее, чем когда-либо в жизни.
— Ты правда любишь меня? — спросила она.
— Конечно, — пробормотал я, после близости эти слова звучали несколько фальшиво, вот бы еще понять почему, — а что ты делаешь в безумном Стерпоре? — Я даже закашлялся, произнеся этот не вполне корректный вопрос. — Неужели ты действительно не помнишь, как мы столкнулись тогда на улице? Ты еще шла, низко склонив голову.
Она неприятно пожевала губами, так женщины делают, когда им нужно распространить красящее вещество по их поверхности, и вдруг бесподобно улыбнулась. Ее глаза чуть сощурились.
— Конечно, помню, — кокетливо проговорила она, — какой же ты дурачок…
Я принялся покрывать поцелуями щеки, брови, нос, шею, почти не осознавая, что я это делаю, настолько сильным был порыв. Разумеется, эта страсть не имела ничего общего с той страстью, которую я испытывал с девицами из пансиона мадам Клико. Эта страсть была светлой, волнующей сердце, а не какие-нибудь другие органы.
— Ты знаешь, мой брат, он страшный человек, содержит каких-то девок, долгое время проводит в кабаках… — произнесла она, отстранившись, когда поцелуи и объятия завершились естественным образом.
Меня вдруг кольнула смутная догадка. Я даже вздрогнул. Мне вдруг показалось, что я смогу объяснить Рошель де Зева, куда исчез ее брат. Собственно, в том, что он не появляется дома, был целиком и полностью повинен я. Правда, он сам напросился. Надо же, такой большой город, столько отвратительных преступников, но мне должен был встретиться именно брат Рошель де Зева.
— Такой крепкий мужчина в темном, с квадратной челюстью? — обреченно спросил я, хотя уже знал, что услышу в ответ.
— Пожалуй, да, это он, — ее глаза выразили изумление, — ты что, знаком с ним? Но ведь ты принц, а он простой человек.
— Понимаешь, м-м-м, — начал я, не зная, как приступить к изложению мрачных для моей возлюбленной событий, — как раз две недели назад я стал свидетелем несчастного случая, м-м-м, что произошел с этим человеком. Его сбила лошадь, и так неудачно… в общем, насмерть… Ну-ну-ну… — я прижал мгновенно разрыдавшуюся Рошель к груди, — в жизни всякое бывает, с этим нужно смириться… Бешеная лошадь, она и сейчас бегает по городу, ты же знаешь, какой тут беспорядок… Я иду, и он навстречу, а между нами сумасшедшая лошадь… И прямо ему в грудь копытом… Ну и он, конечно, с копыт…
Успокаивалась она медленно… Очень медленно… Первым проявлением того, что со смертью негодяя брата она смирилась, было то, что мои поцелуи больше не оставались безответными…
Потом она решила угостить меня отваром мяты. И хотя я гораздо в большей степени любил светлый эль, на отвар я тоже был согласен. Мы сидели за столом рядом и пили горячий успокоительный отвар. Я любовался ее красотой, никак не мог наглядеться на удивительно красивое лицо, рассыпавшиеся по плечам волосы, выражение ее глаз.
— Что ты делаешь в Стерпоре? — спросила она. — Ты задавал мне такой вопрос, вот и я хочу знать…
— Ну, я приехал сюда по делам, знаешь, у меня всегда много государственных дел, урегулирование конфликтов, вырубка лесов, распоясавшиеся маги и многое-многое другое. Могу я спросить, чем ты была так расстроена, когда я увидел тебя впервые?
— Расстроена? — удивилась она.
— Ну да, ты шла, не различая дороги…
— Ах, это, я заходила в лавку ювелира. Увидела там удивительный серебряный браслет. Но он стоил очень дорого. Ну и я сильно расстроилась, потому что не могу себе позволить его купить.
— Что? Из-за браслета? — не поверил я собственным ушам. — Ты шла, смотрела в мостовую и плакала из-за браслета? А я-то предположил, что с красоткой случилось нечто ужасное.
— Из-за браслета, — кивнула она и тут же улыбнулась, — но сейчас все это уже в прошлом… Я вычеркнула его из памяти. А где ты остановился? — поинтересовалась она.
Я замялся, покраснел, начал что-то бормотать и кашлять:
— Ну, в общем… мы тут… неподалеку…
— Понятно, — протянула она, — не хочешь, чтобы я знала, где ты живешь…
— А ты думала когда-нибудь о своем будущем? — попытался я перевести разговор на другую тему.
— Пытаешься перевести разговор на другую тему? — спросила она. — Так где же ты все-таки остановился? Что, в каком-нибудь притоне?
Я сразу понял, что проницательности ей не занимать.
— Что?! В притоне?! — Я принял нарочито оскорбленный вид. — Вовсе нет, просто я, понимаешь ли, сейчас скрываюсь, ну и мне не хотелось бы выдавать место моего пребывания…
— Ты не можешь сказать МНЕ? — Она надула губки, при этом вид у нее стал настолько прелестный, что сердце мое оглушительно заколотилось в груди.
— Нас могут подслушивать.
— Здесь? — Она удивленно подняла вверх бровки.
— Даже здесь, — я важно кивнул, — у Зильбера Ретца везде соглядатаи…
… Я почти не покривил душой. По городу действительно рыскали сыщики, состоящие на королевской службе. Я призывал Кара Варнана и Ламаса быть предельно осторожными, несмотря на то что сам впоследствии нередко подавал им отрицательный пример. Почти каждый день я отправлялся на очередное свидание со своей возлюбленной Рошель де Зева. Порой я шел к ней при свете дня, презрев все правила безопасности, иногда в лунные, светлые ночи. Пару раз меня даже преследовал патруль, но догнать меня они не смогли, я запутал следы, затерялся в извилистых улочках Стерпора — с помощью моих новых преступных друзей я уже успел порядком освоиться в городе.
В один из дней я купил прекрасной Рошель браслет, о котором она мечтала и горевала, что не может его себе позволить. Надо было видеть ее лицо, когда на моей раскрытой ладони оказалась прелестная серебряная вещица. Глаза девушки расширились, и она кинулась мне на шею: «Боже мой, как же я люблю тебя, Дарт! Как же я тебя люблю!» В сущности, ее так просто было порадовать. Никогда я не был так счастлив, как в тот короткий период времени, когда крался по враждебному городу к ней, чтобы оказаться рядом, вдыхать ее бесподобный запах, ласкать роскошное тело, целовать сладкие губы и самому упиваться необыкновенной страстью…
В отличие от меня Ламас предпочитал совсем не выходить из притона мадам Клико. Все больше времени он проводил в постели с находящимися там красотками. Радости любовных утех, к которым колдун, несмотря на преклонный возраст, оказался весьма расположен, не сделали его менее целеустремленным. Ламас постоянно донимал меня разговорами о том, что при первой же возможности нам надо покинуть Стерпор. Небеса-де говорят ему, что нам все равно в ближайшее время придется отправиться на юг и что у него имеется предчувствие, что мое восхождение к власти начнется именно оттуда.
Но меня сейчас заботили дела совершенно другого толка, далекие от государственных. Я пребывал в состоянии счастливого небытия, купался в волнах любви, я был безумен от счастья, меня обуревала страсть, любовь дарила мне постоянное беспокойство и ни с чем не сравнимое удовольствие обладания любимой. Я предвкушал только одно мгновение: я стучу в дверь, она распахивается, прекрасная Рошель обнимает меня, и наши губы сливаются в поцелуе.
— А почему бы тебе не превратиться в паучка и бежать, бежать? — поинтересовался я как-то у Ламаса, который снова завел разговор о том, что город пора покинуть.
— Отлично, милорд! — ответил Ламас. — Просто отлично.
В его устах «отлично» прозвучало так, словно он выкрикивал ругательство. Ненависть к паукам вовсе не оставила его, со временем эти насекомые превратились для него в настоящую фобию. Я часто думал о том, что случай, когда нас чуть было не казнили в паучьем царстве, сильно повлиял на его и так не слишком здоровое мировосприятие…
Кар Варнан тоже почти не выходил. В число его любимых занятий с недавнего времени входило пересчитывание золотых монет, вырученных за часть украденных из лаборатории темных заклинателей вещей. С моего согласия он предпринял визит к местному кузнецу, который за хорошую плату выковал Варнану двуручный меч. Кар остался весьма доволен новым оружием, сказал, что оно ничуть не хуже старого, хотя я, несколько раз взмахнув им, не заметил ни идеальной балансировки, ни каких-либо иных качеств, отличающих хороший меч от плохого. Наверное, Варнану было почти все равно, чем размахивать в драке, в каждый удар он вкладывал столько силы, что о балансировке речь не шла. Если быть действительно точным в формулировках, он орудовал мечом, как дубиной, при этом, по необъяснимым причинам, достигал редкого успеха. Наверное, с годами разработал собственную, неведомую для меня, отличного фехтовальщика, методу боя на мечах…
В городе, да и, похоже, во всем королевстве, власть предержащие разослали глашатаев, которые сообщали, что я — какая подлость! — незаконный отпрыск королевской семьи, опасный мятежник и самозванец, рвущийся к власти всеми доступными способами. При встрече со мной кому бы то ни было рекомендовалось меня немедленно убить, а голову принести во дворец, за нее Алкес назначил награду, впрочем, сумму я приводить не буду, потому что тогда она еще была в высшей степени смехотворна. Между прочим, за такую во всех отношениях выдающуюся личность братец мог бы с самого начала назначить побольше. Но пожадничал, за что со временем и поплатился.
Учитывая все нарастающую известность в народе, мы старались вести себя как можно осторожнее. Если и отправлялись куда-то, то только поодиночке. Так узнать нас было намного сложнее. Хотя пару раз меня все же распознала и долго преследовала толпа слишком радушно настроенных горожан. Мне пришлось убегать от них дворами.
Мы выбирались из пансиона мадам Клико все вместе только за провизией. Без нее, как вы понимаете, было не обойтись. Особенно Кару Варнану. Как правило, вылазки мы предпринимали исключительно в ночное время, когда заметить на темных улицах трущобного Стерпора три нагруженные под завязку провизией фигуры было сложнее. Благо Стерпор позволял ходить потайными дворами и оставаться почти незаметными.
Однажды мы шли по окутанным в сумрак улицам известным нам маршрутом. Лучше всех ориентировался в той части города, где можно было ночью раздобыть провизию, Кар Варнан. Он хорошо знал, куда нас выведет тот или иной проулок, в каком тупике можно взять колбасы, а где старухи торгуют незаконно выращенным картофелем и зеленью. Мы свернули в одну из подворотен, здесь следовало пересечь одну из центральных улиц, я осторожно выглянул из мрака и увидел скорбную процессию. Несколько стражей, вооруженных неизменными алебардами, вели унылых людей, обросших густыми бородами. Одежду их составляли лохмотья, а источаемое заключенными зловоние доносилось даже до отдаленной подворотни.
— Кого-то ведут в кандалах, — сказал я, — и, кажется, лицо первого из них мне знакомо.
Ламас усмехнулся:
— Государственные преступники, ясное дело, куда ведут, в пыточные подвалы, там их будут мучить, пока не помрут — так заведено в Стерпоре испокон веков, — он высунул голову и сощурил глаза, — а этого и я где-то видел.
— Да это же хозяин постоялого двора, где я тогда здорово порезвился, — обрадованно проговорил Варнан, — чего это его в кандалах-то? Он же вроде как безобидный был.
— Нет ли в этом нашей вины? — Я помрачнел. — Из твоего рассказа о тех событиях я заключил, что он собирался предупредить тебя об опасности.
— Да нет, вскрикивал просто, вот так вот «ау-у-у», «ау-у-у-у»…
— Все ясно, — решительно заявил я, — мы должны помочь ему освободиться!
— Да что вы, милорд, — попытался переубедить меня Ламас, — нам сейчас высовываться совсем ни к чему, вы только посмотрите, там восемь вооруженных стражей. Зильбер Ретц только-только начал думать, что опасные бунтовщики убрались из города, а тут какой-то хозяин постоялого…
— За мной! — скомандовал я, бросил мешок с провизией на землю и кинулся вперед, на ходу вынимая Мордур из ножен. До сих пор после вызволения из лаборатории темных заклинателей он так и не побывал в деле. Кажется, теперь время для него настало.
Варнан последовал моему примеру, он потащил из заплечных ножен двуручный меч, но, когда доставал, зацепил камень наверху, ведь мы стояли в подворотне. Послышался звон, который в тишине ночи прозвучал, как удар колокола. Стражи мгновенно обернулись в ту сторону, где какой-то кретин «звонил в колокол», и оказались лицом к лицу со мной. Я несся к толпе заключенных со скоростью свинога, увидевшего живого варкалапа, и все же теперь у стражей было время, чтобы сгруппироваться. Они мгновенно взяли алебарды на изготовку и перешли в наступление. Трое двинулись ко мне, остальные принялись оттеснять пленников назад.
— Пределы меня побери! — взревел Варнан и ринулся мне на подмогу.
Ламас всплеснул руками, он предпочел остаться в подворотне.
«Лишь бы не предпринял чего-нибудь магического, — подумал я, — а то, чего доброго, я и добежать до них не успею — снова что-нибудь перепутает».
Словно прочитав мои мысли, Варнан взревел сзади:
— Ламас, не вздумай колдовать!!!
Я отбил алебарду и вонзил Мордур в грудь первого стража, он рухнул на колени, и я отпихнул его ногой. Потом отвел два нацеленных мне в лицо лезвия и совершил несколько вполне удачных выпадов — один из противников уронил алебарду, другой схватился за рассеченное плечо. Кар Варнан с мечом-дубиной примчался как раз вовремя, чтобы отразить ответную атаку стражей. Затем мы стали теснить их, на несчастных сыпался град нескончаемых ударов, с яростным свистом рассекал воздух двуручный меч Варнана, опасно визжал Мордур. Вскоре уцелевшие стражи устрашились нашего яростного натиска и бросились бежать.
— Догоните их, — заорал от подворотни Ламас, — догоните их, а то они расскажут, что мы все еще в городе.
— Да это же Дарт Вейньет, — крикнул один из освобожденных узников, — слава Дарту Вейньету…
Другие его не поддержали. Они испуганно жались друг к другу. Владелец постоялого двора Руди Кремоншир, похоже, безошибочно угадал в нас виновников всех своих злоключений. Он в ужасе таращился на меня и Кара Варнана. Судя по его виду, он ожидал, что сейчас с ним снова произойдет нечто ужасное.
Над нашими головами вдруг промчалось нечто невообразимо огромное и яркое, оно осветило улицу почти дневным светом. Мне показалось, что это живое существо, оно издавало свирепое клокотание, размахивало гигантскими крыльями, а потом взорвалось в отдалении под крики ужаса бывших узников. Несколько зданий занялись пламенем, а высокая башня, с незапамятных времен считавшаяся украшением Стерпора, с диким грохотом рухнула на площадь. Я обернулся и увидел, что Ламас, воздев руки, наблюдает эту сцену. Выглядел он ошарашенным. Колдун быстро спрятал ладошки за спину.
— Это не я, — сказал Ламас, — честное слово.
— А кто?! — заорал на него Кар Варнан и обернулся ко мне: — Старик совсем сбрендил.
Несколько узников бухнулись на колени.
— Не убивайте! — закричал один из них.
— Эй, ты, — обратился я бывшему владельцу постоялого двора, — Руди Кремоншир, кажется…
Он сглотнул слюну от ужаса и поспешно закивал.
— Иди-ка сюда, — позвал я его. Испуганно вжав голову в плечи, он приблизился на расстояние нескольких шагов.
— Остальные могут быть свободны, — сказал я, и бывшие пленники сочли за благо поспешно разбежаться.
— Не забудьте рассказать всем, что вас освободил Дарт Вейньет! — крикнул я им вслед.
— Очень глупо, милорд, — Ламас подошел ближе и покачал головой, — вот мы и выдали себя.
— Ничего, зато теперь все будут знать, что Дарт Вейньет может помочь страждущим и в тяжелую минуту оказаться рядом, — сказал я.
— Ты, ненормальный старик, — Кар Варнан занес над Ламасом тяжелый кулак, — угадай, сколько людей только что сгорели как свечки?!
— Ну, я же не нарочно, — горестно сказал колдун, — так получилось.
— Действительно, Кар, — заступился я за чародея, — он же не нарочно. Что ты все время придираешься к Ламасу? Ты что, сам никогда не ошибался?
— Я-то? — удивился Кар Варнан. — Да. Я — никогда…
— С ним все ясно, — выкрикнул колдун, — да у тебя же нет ни доли самокритики! Ни доли! А я вот, представь себе, имею мужество сознаться, что совершил нелепую, глупую ошибку.
— Ну, — Варнан наконец опустил кулак, на его лице отразилось недоумение, — ну… ну, молодец. Что я могу сказать…
Руди Кремоншир, склонив голову, стоял и ждал своей участи.
— Эй, развеселись, — попробовал неуклюже поддержать его Варнан, — мы же тебя освободили, спасли.
— А куда я пойду теперь? — Руди Кремоншир посмотрел на него осуждающе.
— Да на все четыре стороны! — расхохотался великан.
— Думаю, тебе имеет смысл отправиться к родственникам, — заметил Ламас, — и не переживай так сильно по поводу постоялого двора, думаю, ты понимаешь, что, когда Дарт Вейньет станет королем Стерпора, у тебя будет лучший постоялый двор во всей столице, а не та зловонная дыра, которую мы имели несчастье наблюдать…
— Он был великолепен — мой постоялый двор…
— Крысиный угол.
— Я помню, когда я только начинал его строить…
— В конюшне удобнее и пахнет лучше.
— Стойку мне помогал ладить родной брат…
— Вот и отправляйся к брату! — не сдержался Кар Варнан и заорал: — Будет тебе новый постоялый двор, правда, милорд?
— Правда, — заверил я, — можешь быть спокоен, Руди. И даже новую стойку тебе гарантирую.
— На твоем месте я бы радовался чудесному избавлению от смерти, — сердито сказал Ламас, — если бы не мужество нашего милорда, ты бы сейчас уже поджаривался в пыточных подвалах на медленном огне. Неужели тебе это не понятно?
— Да это правда, сущая правда, — засуетился Руди Кремоншир, — ну, я тогда пойду?
— Конечно, иди, — сказал я, — отправляйся к родственникам. Жди вестей. И не забудь везде говорить о том, что тебя спас от неминуемой гибели Дарт Вейньет.
— Хорошо, — выдавил Руди Кремоншир, нерешительно шагнул назад и поспешно помчался прочь, только пятки засверкали.
— В деле собственной раскрутки, милорд, вы все время предопределяете мои действия, — заметил Ламас, — я только что хотел сказать то же самое…
— Раскрутки? — удивленно переспросил я.
— Ну да, так сказать, работы над упрочением собственного авторитета и всенародной любви.
— Интересное слово, — сказал я, — емкое, надо будет запомнить.
Установить местонахождение бунтовщиков в настоящий момент никак не удается, но зато мне удалось установить личность возлюбленной Дарта Вейньета, некоей госпожи Рошель де Зева, ранее неприятностей с законом не имевшей. Это имя мне выболтал за кружкой эля случайный собеседник, а ему рассказала дама из притона мадам Клико. Дама эта якобы состояла короткое время в интимной связи с одним из преступников. Похищение мадемуазель Рошель де Зева — имя есть, а значит, найти ее будет не сложно — представляется мне делом весьма перспективным. ЛН1 непременно последует за ней на дальний кордон, где к моменту его прибытия мы сможем организовать ловушку. Выманить ЛН из столицы, на свежий воздух, так сказать, где у него будет меньше поддержки, потому что среди сельской публики он менее известен и заманить его в западню, использовав девушку как приманку, — такая идея буквально поражает мое воображение.
Надеюсь, Ваша светлость пожалует мне немного денег за столь интересную информацию и блистательную аналитическую смекалку и будет настолько любезен, что одарит вашего покорного слугу своей благосклонностью в дальнейшем.
Записка одного из королевских осведомителей, урожденного голурума, написанная уполномоченному верховной властью соглядатаю Липосаксу Тринадцатому
