1
Я плавно скользил по бесконечной прохладной простыне в вязкую пропасть, на дно которой кто-то вылил пару цистерн дезинфицирующего раствора. Было приятно от ощущения, что я укрыт лишь тонким одеялом, а не грудой искореженного металла вперемешку с разной дрянью, которая еще недавно называлась автомобилем, мне также нравилось, что одеяло не спадает от этого бесконечного скольжения. Мне казалось, что моя душа отделилась от тела, и это радовало, потому что тело горело, как созревший стошестидесятифунтовый нарыв. В то же время правую руку я не чувствовал совсем, зато с левой ноги, похоже, содрали всю кожу. Тот же садист, что проделал со мной все это, каким-то образом умудрился вставить мне в грудную клетку острую спицу, которая при каждом вздохе все глубже входила в измученное тело. В каком состоянии находятся мои глаза, я не знал, — на них лежала повязка, кроме того, я ничего не слышал. В принципе, я не знал — умер я или нет, но склонялся к мысли, что нет, потому что никогда не слышал, чтобы на том свете кто-то пользовался дезинфекторами.
Мне повезло, я не долетел до дна пропасти, а повис где-то в пространстве, плавно покачиваясь. Пора было каким-то образом определить, где я и что от меня осталось. Я и до аварии был паршивым эспером, а сейчас и вовсе ослабел — моей чувствительности хватало всего на несколько дюймов пространства. Простыни, одеяло, кровать. Самое новое из человеческих чувств оказалось самым хрупким, зато обоняние ничуть не пострадало, скорее даже наоборот.
Какой-то добрый самаритянин вытащил меня из горящего автомобиля, и я надеялся, что у него хватило ума вначале спасти Катарину или хотя бы то, что от нее осталось. Эта мысль оказалась слишком тяжелой, и я с облегчением потерял сознание.
Когда я очнулся в следующий раз, было светло, и приятный мужской голос произнес:
— Стив Корнелл, вы меня слышите?
Я попробовал ответить, но не смог издать ни звука.
Голос позвал вновь:
— Не пытайтесь говорить, Стив. Лучше думайте.
«Катарина», — тут же подумал я, сообразив, что со мной говорит врач-телепат.
— Катарина в порядке, — ответил он.
«Могу я ее увидеть?»
— Не стоит, вы сейчас неважно выглядите.
«Неужели я так плох?»
— Куда уж хуже, Стив. Сломаны ребра, тяжелый перелом левой ключицы, сломаны предплечья, ушибы, ссадины, несколько ожогов, остаточный шок. И, если вам интересно, нет ни следа Мекстромовой болезни.
«Мекстромовой болезни?» — мои мысли в панике заметались.
— Не дергайтесь, Стив. Я заметил бы ее обязательно. Моя специальность — диагностика этой болезни.
«Хорошо, хорошо… Сколько я здесь лежу?»
— Восемь дней.
«Восемь дней? И все еще в таком состоянии?»
— Вам здорово досталось, Стив. Так что пришлось потрудиться. Но теперь, полагаю, вы в состоянии рассказать, что случилось.
«Мы с Катариной сбежали. Так поступали многие, с тех пор как стало трудно хранить личные тайны. А потом эта авария».
— Как это случилось? — спросил доктор. — Эсперы обычно чувствуют опасность задолго до ее появления.
«Катарина обратила мое внимание на странный дорожный знак, и я отвлекся. В итоге мы съехали с дороги и несколько раз перевернулись. Остальное вы знаете».
— Ужасно, — сказал доктор. — Но какой знак так приковал ваше внимание?
«Странный знак, — подумал я. — Декоративный железный диск, похожий на новенький бойскаутский значок, подвешенный на трех планках. Одна из них была оторвана. Я попытался сообразить, как это можно сделать, не повредив центральную конструкцию, и не уследил за дорогой!»
— Это весьма прискорбно, Стив. Но через некоторое время с вами все будет в порядке.
«Спасибо, доктор. Доктор?..»
— Простите, Стив. Меня зовут Джеймс Торндайк.
Много позже, очнувшись в очередной раз, я обнаружил, что моя чувствительность простирается уже до стены и даже на несколько дюймов за дверь. По всему было видно, что это типичный госпиталь; насколько хватало чувствительности эспера, вокруг была только слепящая белизна и нержавеющая сталь.
В моей палате находилась сиделка, шуршащая накрахмаленной одеждой. Я откашлялся и попробовал заговорить.
— Могу… я видеть… — Я остановился, потому что язык не слушался меня.
Но сиделка оказалась на высоте и сумела разобраться в моих мыслях.
— Мистер Корнелл? Вы проснулись?
— Взгляните, сестра…
— Проще, мисс Фарроу. Я позову доктора.
— Нет, подождите. Я пробыл здесь уже восемь дней?
— Немного больше, но вы были очень плохи, сами знаете.
— А доктор? Он сказал, что она тоже здесь.
— Не волнуйтесь, мистер Корнелл.
— Он сказал мне, что с ней ничего страшного.
— Конечно, ничего страшного.
— Тогда почему… почему она здесь так долго?
Мисс Фарроу весело улыбнулась.
— Ваша Кристина жива и здорова. Она отказалась уехать, пока вы в опасности. Не волнуйтесь. Скоро вы ее увидите.
Ее улыбка была веселой, но меня она обмануть не смогла. И сестра поняла это. Ее поспешный уход дал мне возможность прощупать дверь снаружи, так как она прислонилась спиной к деревянной панели и заплакала, ненавидя себя за то, что не смогла справиться со своей ролью, и, понимая, что я знал об этом.
Катарину никогда не называли Кристиной.
И Катарины не было в госпитале, потому что, если бы ее доставили сюда вместе со мной, сиделка знала бы ее настоящее имя.
Мисс Фарроу была телепатом, но я называл свою девушку не по имени, а только привычным ассоциативным образом.