Дж. О. Смит
Космическая чума

Я плавно скользил по бесконечной прохладной простыне в вязкую пропасть, на дно которой кто-то вылил пару цистерн дезинфицирующего раствора. Было приятно от ощущения, что я укрыт лишь тонким одеялом, а не грудой искореженного металла вперемешку с разной дрянью, которая еще недавно называлась автомобилем, мне также нравилось, что одеяло не спадает от этого бесконечного скольжения. Мне казалось, что моя душа отделилась от тела, и это радовало, потому что тело горело, как созревший стошестидесятифунтовый нарыв. В то же время правую руку я не чувствовал совсем, зато с левой ноги, похоже, содрали всю кожу. Тот же садист, что проделал со мной все это, каким-то образом умудрился вставить мне в грудную клетку острую спицу, которая при каждом вздохе все глубже входила в измученное тело. В каком состоянии находятся мои глаза, я не знал, — на них лежала повязка, кроме того, я ничего не слышал. В принципе, я не знал — умер я или нет, но склонялся к мысли, что нет, потому что никогда не слышал, чтобы на том свете кто-то пользовался дезинфекторами.

Мне повезло, я не долетел до дна пропасти, а повис где-то в пространстве, плавно покачиваясь. Пора было каким-то образом определить, где я и что от меня осталось. Я и до аварии был паршивым эспером, а сейчас и вовсе ослабел — моей чувствительности хватало всего на несколько дюймов пространства. Простыни, одеяло, кровать. Самое новое из человеческих чувств оказалось самым хрупким, зато обоняние ничуть не пострадало, скорее даже наоборот.

Какой-то добрый самаритянин вытащил меня из горящего автомобиля, и я надеялся, что у него хватило ума вначале спасти Катарину или хотя бы то, что от нее осталось. Эта мысль оказалась слишком тяжелой, и я с облегчением потерял сознание.

Когда я очнулся в следующий раз, было светло, и приятный мужской голос произнес:

— Стив Корнелл, вы меня слышите?

Я попробовал ответить, но не смог издать ни звука.

Голос позвал вновь:

— Не пытайтесь говорить, Стив. Лучше думайте.

«Катарина», — тут же подумал я, сообразив, что со мной говорит врач-телепат.

— Катарина в порядке, — ответил он.

«Могу я ее увидеть?»

— Не стоит, вы сейчас неважно выглядите.

«Неужели я так плох?»

— Куда уж хуже, Стив. Сломаны ребра, тяжелый перелом левой ключицы, сломаны предплечья, ушибы, ссадины, несколько ожогов, остаточный шок. И, если вам интересно, нет ни следа Мекстромовой болезни.

«Мекстромовой болезни?» — мои мысли в панике заметались.

— Не дергайтесь, Стив. Я заметил бы ее обязательно. Моя специальность — диагностика этой болезни.

«Хорошо, хорошо… Сколько я здесь лежу?»

— Восемь дней.

«Восемь дней? И все еще в таком состоянии?»

— Вам здорово досталось, Стив. Так что пришлось потрудиться. Но теперь, полагаю, вы в состоянии рассказать, что случилось.

«Мы с Катариной сбежали. Так поступали многие, с тех пор как стало трудно хранить личные тайны. А потом эта авария».

— Как это случилось? — спросил доктор. — Эсперы обычно чувствуют опасность задолго до ее появления.

«Катарина обратила мое внимание на странный дорожный знак, и я отвлекся. В итоге мы съехали с дороги и несколько раз перевернулись. Остальное вы знаете».

— Ужасно, — сказал доктор. — Но какой знак так приковал ваше внимание?

«Странный знак, — подумал я. — Декоративный железный диск, похожий на новенький бойскаутский значок, подвешенный на трех планках. Одна из них была оторвана. Я попытался сообразить, как это можно сделать, не повредив центральную конструкцию, и не уследил за дорогой!»

— Это весьма прискорбно, Стив. Но через некоторое время с вами все будет в порядке.

«Спасибо, доктор. Доктор?..»

— Простите, Стив. Меня зовут Джеймс Торндайк.

Много позже, очнувшись в очередной раз, я обнаружил, что моя чувствительность простирается уже до стены и даже на несколько дюймов за дверь. По всему было видно, что это типичный госпиталь; насколько хватало чувствительности эспера, вокруг была только слепящая белизна и нержавеющая сталь.

В моей палате находилась сиделка, шуршащая накрахмаленной одеждой. Я откашлялся и попробовал заговорить.

— Могу… я видеть… — Я остановился, потому что язык не слушался меня.

Но сиделка оказалась на высоте и сумела разобраться в моих мыслях.

— Мистер Корнелл? Вы проснулись?

— Взгляните, сестра…

— Проще, мисс Фарроу. Я позову доктора.

— Нет, подождите. Я пробыл здесь уже восемь дней?

— Немного больше, но вы были очень плохи, сами знаете.

— А доктор? Он сказал, что она тоже здесь.

— Не волнуйтесь, мистер Корнелл.

— Он сказал мне, что с ней ничего страшного.

— Конечно, ничего страшного.

— Тогда почему… почему она здесь так долго?

Мисс Фарроу весело улыбнулась.

— Ваша Кристина жива и здорова. Она отказалась уехать, пока вы в опасности. Не волнуйтесь. Скоро вы ее увидите.

Ее улыбка была веселой, но меня она обмануть не смогла. И сестра поняла это. Ее поспешный уход дал мне возможность прощупать дверь снаружи, так как она прислонилась спиной к деревянной панели и заплакала, ненавидя себя за то, что не смогла справиться со своей ролью, и, понимая, что я знал об этом.

Катарину никогда не называли Кристиной.

И Катарины не было в госпитале, потому что, если бы ее доставили сюда вместе со мной, сиделка знала бы ее настоящее имя.

Мисс Фарроу была телепатом, но я называл свою девушку не по имени, а только привычным ассоциативным образом.